Женись на мне (сборник)

– Маша просто вся извелась, – сказала она мне на прощание. – Уж вы бы определились, Григорий Алексеевич, «да» или «нет».

И она ушла. Тактичная женщина. Другая бы закатила скандал и была бы права.

– Видишь, ты понравился моей маме!

Наивная девочка.

У Маши ангина. На тумбочке в стакане стоит полоскание, под мышкой градусник. Я грею ей молоко и запихиваю в ломтики белого хлеба кусочки чеснока. Меня самого так лечили еще во времена сталинского режима. О моей домашней эпопее с ночевками в гараже Маше ничего не известно. Так же, как ей ничего не известно о том, что моя Лялька не называет меня иначе, как в третьем лице – «он». Маша сидит на диване, обложившись горой учебников. Я подтыкаю под нее сползшее одеяло и пристраиваюсь рядом на полу со своими бумажками. На моей фабрике наконец-то нашли кое-какие деньги на реконструкцию, и я знаю, как надо изменить одну штучку, чтобы наш станок стал намного производительнее, чем итальянский. Маша читает книжку и гладит меня по остаткам волос.

– А где же твои друзья, Машенька? Почему к тебе никогда никто не приходит?

– Кто будет ко мне приходить? У нас в институте каждый сам за себя. Все живем в разных концах города, да и времени нет ни у кого. Многим приходится подрабатывать.

В наше время просто невозможно было болеть одному. Тут же слетались товарищи и подруги, начиналась веселая кутерьма, кто-то бежал в магазин, и лечение начиналось с бутылки перцовки. Заканчивалось шампанским, часто уже с утра.

– Но ведь есть же у тебя какая-нибудь подруга?

– Подруга замуж вышла. У нее другие заботы.

– А мальчики?

Никогда не видел прежде у нее эту горькую морщинку у губ.

– Я так называемых мальчиков с некоторых пор боюсь. Аборт – это, знаешь ли, очень больно. А когда выходишь из больницы и оказывается, что твой парень уже влюблен в другую, и хочет создать с ней семью, и уже подал заявление в загс, а невеста – твоя подруга, и они вдобавок еще будут венчаться, желание общаться с «мальчиками» пропадает совершенно.

– Бедная моя! Ты все еще его любишь?

– Нет, что ты! Я его и не любила так, как тебя. Никто и никогда не заботился обо мне так, как ты. Даже мама. Я для нее прежде всего – старшая дочь, помощница. Иногда – подруга.

– Девочка моя!

Я прижимал к себе ее голову и покрывал поцелуями, но думал о дочери. Как безрассудно Лялька обращается с парнями! И, кроме меня, некому ее приструнить! А меня она совершенно не слушает!

Машин голос журчит. С горьким привкусом водичка в этом ручье.

– Сейчас ведь почти никто никого не жалеет. И я тоже жалею не всех. Только тебя, Наташку и маму. Поэтому я и хочу, чтобы ты женился на мне.

Я отвожу глаза. Ее сестра скоро вернется из школы. Мне пора уходить. Вдруг она меня здесь застанет?

– Скажешь, что ты доктор из поликлиники!

– Какой доктор! У меня и халата-то нет!

– Кто же из докторов сейчас ходит в халате?

– Ну вот! Звонят в дверь!

– Кто же это? Для Наташки еще рановато!

Я иду открывать. Перед дверью приятный парень. Две тетрадки в руке. Немного странная речь, с акцентом.

– Маша Гончарова здесь живет?

– Здесь.

Маша встала, смутилась. Они немного поговорили по-английски. Я посмотрел на них и понял, что вот и явился наконец тот, кого я ждал, кому смогу доверить свое сокровище, свою последнюю любовь. Я попрощался. Машин голос был тревожен и нежен.

– Не уходи, Григорий! Это всего лишь Питер, он декан в моей английской школе! Он пришел узнать, почему я две недели не хожу на занятия!

– Какой молодец! – На его месте я пришел бы еще неделю назад. – Все хорошо, моя девочка! Поправляйся, я зайду к тебе завтра.

Рука у него была крепкая. Как у любого хорошего парня, пускай и американца.

– Позанимайтесь с моей племянницей, Питер! Я беспокоюсь, как бы она не отстала от коллектива! Я на вас очень надеюсь!

Хорошо, что водку теперь продают на каждом углу!

– И стаканчик, пожалуйста! Что, девушка, никогда не видели, как хлещут водку с утра из бумажного стаканчика, не закусывая? Ну не могу пить из горлышка, хоть убей!

Вот и зима прошла. В феврале была долгая оттепель. Сосульки падали с крыш, и чирикали воробьи, и бегали собаки, распушив хвосты, оставляя на снегу грязные отпечатки лап. Я день-деньской скреб лопатой в своем гараже, убирая остатки снежной каши с подъездных путей. Маша пришла ко мне с утра. Видно, не пошла на занятия. Личико у нее было бледное, под глазами сиреневые тени. Все равно красивее ее никого не было на земле.

– Ты больше не приходишь, Григорий! Мне без тебя очень плохо!

– Питер приходит!

Голос-флейта может разжалобить мертвого.

– Гриша, ты ведь знаешь, что мне никто не нужен, кроме тебя!

– Этот парень хочет на тебе жениться. Ты должна принять его предложение. Для тебя уехать в Америку – самое лучшее! И твоя мама приходила, просила, чтобы я не встречался с тобой больше. Да я и сам не хотел! Так будет лучше, поверь мне, Машенька! Ну, иди! Пора заканчивать разговор, видишь, сколько у меня еще работы?

– Давай я тебе помогу! Я очень люблю чистить снег! Мне это нисколько не повредит! Ну, пожалуйста, Гриша, позволь мне остаться!

– Не надо. Иди! На вторую пару еще успеешь!

– Ведь я люблю тебя! А ты меня гонишь, сам не зная куда!

– Маша, я вернулся к жене. Я с ней ем. Я с ней сплю.

– Я хотела бы думать, что ты такой же подонок, как все, но я знаю, что ты гонишь меня от бессилия! А уж в то, что ты спишь с женой, я вообще никогда не поверю! У тебя и со мной-то не всегда получалось, а уж с ней и тем более… Наверное, раз в год, по привычке! Это все чепуха! Я и не ревную совсем, меня это даже не злит…

– Маша, иди! – Мой голос строг, как у преподавателя.

– Значит, хочешь сбагрить меня этому американцу, как сутенер передает проститутку из рук в руки? – Вот наконец и вскинула гордо головку моя птичка. Загорелись гневно глаза.

– Не сбагрить, а замуж!

– Это мама сказала тебе, что он хочет на мне жениться?

– Да, она это сказала. Но я это еще раньше понял, когда видел его в первый и последний раз.

– Но ведь ты говорил, что никого не любишь так, как меня?!

– Маша, иди! Я устал. Когда пройдет время, ты поймешь, что большего для тебя, чем сейчас, я сделать просто не мог! Прости меня, что остановил тебя тогда в Далеком Поле. А Питер – хороший парень! И маме твоей он, я уверен, понравился. К тому же он, как и ты, педагог. У вас будет много общего. Он поможет тебе с работой. Не за нового же русского тебе выходить! А одной в нашем волчьем мире тебе не выжить!

– Ну а ты? Я не хочу уезжать! Неужели ты не можешь ничего для нас сделать?

– К сожалению, ничего.

Она помолчала. Не стала плакать, моя умница. Сказала только:

– Прощай, Гриша!

– Прощай, моя девочка! Будь очень счастлива! Меня прости. Я буду благодарен тебе до самой смерти, что ты была со мной! Я очень виноват, но сделать ничего не могу!

Она ушла. Я стал скрести снег. Я буду так скрести и скрести. Вон его еще сколько осталось!

И я жил. Худо-бедно, но жил. Ходил на фабрику. Понемногу она все-таки начала работать. И шерстяные ткани нашей фабрики были лучше импортных и дешевле. Стали к нам приезжать иностранцы, покупать продукцию, вести переговоры о совместном производстве. Появились и у меня небольшие деньги. Но настоящая моя жизнь была в гараже. Днем я махал метлой, а вечерами пил чай с ароматом персиков да как дурак смотрел на букетик ландышей в голубой вазочке. Еще я развлекался тем, что кормил собак. Тимка был мой любимец. Он был черной дворнягой с симпатичной веселой мордахой. Обожал класть голову мне на колени и подсовывал ее под руку, чтобы я его гладил.

Весной в гараже пели соловьи. Совсем рядом, по ту сторону забора, было старое кладбище. Они вили там гнезда. И в мае они заливались трелями так, что у меня заходилось сердце.

Ровно год прошел, как я познакомился с Машей. Я знал, что она вышла замуж. Закончился учебный год и в ее английской школе, и в институте. Муж увез ее показать ей свою далекую Америку, и в Москве Маши уже не было. Я ощущал ее отсутствие всем существом, как собака, будто с пересечением многих границ она выпала из моего жизненного пространства и умчалась куда-то в космос, куда улетают все души умерших.

Летом в гараже было жарко. Потом наступила осень. С ней пришли совсем черные дни. Внезапно навалилась тоска, глухая, как боль, что возникает за грудиной и ползет по руке, немея в пальцах. Тогда я ложился на топчан и незрячими глазами смотрел в потолок. Через несколько часов боль куда-то уносилась сама. Жена говорила, что надо класть под язык валидол, но я не хотел. Бог с ней, с болью, с женой, да и с валидолом. Впрочем, никакого валидола у меня все равно не было. И я засыпал под лай собак и тиканье старых, кем-то выброшенных на помойку и подобранных мной ходиков.

В один из таких тяжких осенних дней и возникла в дверном проеме моего гаража Машина мама. Я ее не звал. Я даже не хотел думать о том, зачем она пришла, и в то время, как руки мои автоматически наливали ей чай, я вспоминал, каким образом Витька, сосед, умудрился разбить весь перед у своих «Жигулей», будучи даже не сильно пьяным. Пока я это обдумывал, Машина мать достала из сумки тонкую пачку писем и отдельно плотный длинный конверт с официально напечатанным адресом. Она развернула этот конверт, и какие-то звуки наконец достигли моего слуха. Я услышал, что она плакала. Я взял у нее из рук официальную бумагу и прочитал. Это было письмо.

«Дорогая госпожа Гончарова, – было выведено жирным шрифтом в первой строке, – в ответ на Ваше обращение сообщаю Вам, что Ваша дочь Мария Гончарова-Фэрли выехала из нашей квартиры в Гринвуде, пригороде Нью-Йорка, два месяца назад и до сих пор не известила о месте своего пребывания. Из полиции, куда я обратился за помощью, чтобы разыскать ее, мне сообщили, что Ваша дочь работает моделью топлес в Нью-Йорке, в одном из ночных клубов. На мое предложение вернуться домой Ваша дочь ответила категорическим отказом.

В связи с этими событиями уведомляю Вас, что по моей просьбе адвокатская контора «Томпсон, Бейкер», Гринвуд, начала дело о разводе с Вашей дочерью. Об исходе этого процесса Вы будете уведомлены юристом этой фирмы.

Ваш зять, Питер П. Фэрли, с уважением».

В тот день, когда Питер П. Фэрли в первый раз появился перед моими глазами собственной персоной с двумя тетрадками в руке, моя Маша сидела на диване, укрытая одеялом от грядущих бед. Как-то само собой запомнилось, что в тот день она была в тоненькой кофточке в наивный розовенький цветочек, по иронии судьбы сшитой из ткани нашей фабрики. Тонкие руки ее держали учебник, а губы дрожали от смеха. На мгновение я представил ее топлес на маленькой круглой сцене, в слепящих огнях душного ночного клуба, и почувствовал, что могу задохнуться. В моем воображении она танцевала, но губы ее все дрожали, только уже не от смеха. Я будто слышал, как она укоризненно шептала, обращаясь ко мне: «Что же ты сделал, Григорий…» Было бы вернее шептать, что я, осел, ничего не сделал!

Вдруг маленькая сцена с танцующей Машей начала быстро вращаться и скоро слилась в пестрый кровавый круг. Я помнил, что еще услышал над собой голос ее матери, прежде чем провалился в центростремительную, мчащуюся на меня дыру.

Машина мать вовремя вызвала «Скорую». После инфаркта в течение четырех месяцев меня выхаживала собственная жена. Когда же я наконец, опираясь на палочку, снова появился на фабрике, меня, оказывается, там очень ждали. Едва я вошел в свой тесный, заваленный бумагами кабинет, в нем возник низенький, похожий на обезьяну господин в прекрасном, очень дорогом костюме. Без предисловий он протянул мне свою карточку и спросил, действительно ли я являюсь единственным автором изобретения номер 1125/18, зарегистрированного в январе прошлого года. Я посмотрел на него внимательно и спросил:

– Ну?

Он сразу понял, что не стоит тянуть резину, и без обиняков сообщил мне, что он готов купить все права на это изобретение за кругленькую сумму. Я хорошо представлял, какой доход его фирме может принести эта изобретенная мной у Машиной кровати штука под номером 1125/18, и поэтому предложил ему прибавить к названной им сумме два нуля, оформленную в течение трех дней въездную визу в США, якобы по делам его фирмы, и билет до Нью-Йорка.

Видимо, он был хорошим физиономистом. Он посмотрел на меня и без дальнейших обсуждений сказал, что согласен. Через три дня конверт с визой, билетом и банковской карточкой был у меня в кармане.

Половину этой суммы я оставил жене. Сначала от свалившихся с неба денег она не могла прийти в себя. По прочно укоренившейся у бедняков привычке экономить она еще долго смущенно жалась, выбирая между автоматической стиральной машиной и видео. Тогда без лишних слов я купил ей и то, и другое, и еще пушистую норковую шубу в придачу.

– Теперь домой? – спросила сквозь слезы благодарности жена, прижимая к груди объемистый мягкий сверток.

– Мне надо слетать в Нью-Йорк, – ответил я, и она онемела.

В самолете я всю дорогу спал. В Рейкьявике, пункте кратковременной остановки, шел дождь. В Исландии, оказывается, тоже есть русская водка. Я выпил в баре в аэропорту стаканчик. В Нью-Йорке после освобождения из-под контроля я взял такси и поехал в бюро по рекомендованному мне адресу. Там меня ждали переводчица и частный агент. Его звали Джим. Он сидел за компьютером и смотрел на меня умными карими глазами. Я пожал его темно-коричневую, красивой формы худощавую руку. Пока он работал, я приличия ради облетел на прогулочном вертолете статую Свободы, но ничего не понял и никаких впечатлений не получил. Все мои мысли были заняты Машей. Вернувшись к бюро, в ожидании Джима я засел неподалеку в каком-то баре.

Машу Гончарову он нашел через два часа.

– Куда мы едем? – спросил я Джима.

– В прачечную, – ответил он. – Присматривай за своей сумкой, в этом районе полно пуэрториканцев.

Когда мы вошли, в небольшой комнате с полупустыми металлическими стеллажами никого не было. В высоко расположенном маленьком окне виден был только кусочек неба. В воздухе разливался запах какого-то сильного ароматизатора.

«Боже мой, это с филологическим-то образованием!» – успел по-российски подумать я, как дверь отворилась, и, пятясь худенькой спиной, нагруженная массивной тележкой с упакованными пакетами с бельем, в стареньких, еще московских, голубых джинсах, в комнату вошла Маша. Казалось, она не удивилась, увидев меня.

– Я сейчас! – Она разложила на полках белье, и мы вышли на улицу.

– Все изменилось! – сказал я, беря ее за руку. – Теперь у меня есть деньги и я могу тебя увезти в Москву. Мы купим дом в Далеком Поле и будем безбедно жить вместе.

– Нет, поздно! – Она сказала это спокойно и как бы в подтверждение этих слов отрицательно помотала головой. – Я никуда не поеду. Я буду жить здесь сама. Вы все меня предали. Я вам не верю.

– Я не хотел, Маша! Я слишком рано опустил руки! Прости меня! Я знаю, тебе приходится зарабатывать на жизнь в ночном клубе. Это не для тебя! Поедем домой!

– Не мне говорить тебе, Григорий, что дорога в ад, в сущности, вымощена благими намерениями. Я знаю, ты желал мне счастья, так же как и мама, но получилось все по-другому. Я никого не виню. Я не сержусь. Я и сама предала Питера. Вероятно, он думал, что я буду ему хорошей женой. Но и с тобой я не поеду, Гриша. Я не люблю тебя больше. Ты трус!

Да, она стала другая. Внешне не изменилась. Небольшой круглый пучок волос все так же украшал ее нежный затылок, и мелодичные беспомощные нотки все так же звучали в голосе, но не прежняя московская девочка-студентка стояла передо мной. Она была птицей, ударившейся о скалу, но не разбившейся, а вынесшей сильный удар. Птица отлежалась в кустах на морском берегу и теперь уже снова могла летать, но еще неровно, не отваживаясь подняться на большую высоту, однако карабкаясь все выше и выше. Она уже не боялась поднять голову и не боком, а прямо смотреть в небесную синеву.

– Не волнуйся, Григорий, иди! Все будет хорошо! Я уже хожу учиться в школу для медсестер, а в клуб только два раза в неделю. Через полгода у меня будет настоящая работа, и я этот клуб брошу! Когда я встану на ноги, я сама напишу маме, пусть она присылает сюда Наташку. Жизни лучше учиться здесь. Дома, в Москве, мы слишком уж рафинированы. Ну ладно, Гриша, иди, мне пора!

Она на мгновение прильнула к моему лицу, и я почувствовал слабый запах апельсиновой жвачки. Через открытую дверь я увидел, как она вернулась в комнату и села за металлический стол заполнять квитанции. Джим вынырнул откуда-то из-за моей спины и встал рядом.

– Пожалуйста, Джим, отвези меня в аэропорт!

– О’кей! – Он был деликатный человек, этот частный агент.

Я все-таки успел долететь до Москвы. Видимо, мне помогло продержаться то, что все время полета, в течение двенадцати часов, я был очень пьян. В аэропорту меня встречала жена. Видимо, Джим послал ей телеграмму о моем состоянии. У нее в глазах стояли надежда и слезы.

Я успел ей крикнуть вместо приветствия:

– Тимку из гаража возьмите к себе!

В ту же секунду я провалился в небытие навсегда. Может быть, это смешно, но я очень рад, что я умер.

Надо платить.

1996 год

Лялечка, или Ироничное размышление о нас, труженицах пера

Оля Иванова, после школы окончив педагогическое училище, вот уже лет пятнадцать работала парикмахером в дамском салоне. Запись к ней растягивалась на месяц, а то и побольше. И предпочитала Лялечка брать клиенток не просто так, не с улицы, а по рекомендации полезных знакомых.

Маленькая собачка до старости щенок. Лялечка, безусловно, подходила к этой категории. От природы будучи крошечного роста шатенкой, она красилась в натуральную блондинку и носила туфли на высоких каблуках.

– У меня от низких ноги болят, – заявляла она вопреки здравому смыслу и для убедительности воинственно топала маленькой ножкой. Ко всему прочему следует добавить, что Лялечкин муж трудился механиком в автосервисе, а дочка выросла уже настолько, что через год собралась поступать в то же самое педучилище.

Лялечка зарабатывала прилично. А могла бы гораздо больше, но у нее был свой принцип – она никогда не брала клиенток сверх рабочего времени.

– Извините, я занята, – твердо говорила она настойчивым дамам, снимала свой фирменный халатик, складывала инструменты и уходила.

– Может быть, вы можете прийти на дом? – Клиентки подмигивали Лялечке на оба глаза.

– Нет. В свободное время я предпочитаю заниматься другим делом. – Дамы поджимали губы и думали про себя: «Здрасьте пожалуйста, гордая какая! Каким это, интересно, делом предпочитает она заниматься?» Но поскольку Лялечка стригла их так, что в течение полутора месяцев достаточно было просто встряхнуть головой, чтобы стрижка ложилась, как новенькая, вслух выражать недовольство клиентки побаивались.

Лялечка же, никому ничего не говоря, писала романы. Сначала дело у нее шло не очень, но к концу третьего года этой работы она поднаторела. Ее пальчики каждый день бойко сновали по черным клавишам компа, и сама Лялечка получала от этого процесса удовлетворение гораздо большее, чем от возни с ножницами и расческой. Муж ее увлечению не противился, потому что, занятая романами, Лялечка прощала и ему его скромные развлечения – баню с пивом по субботам да футбол по телевизору. Дочке же уже вообще интереснее было с подружками, и вот так, худо-бедно, настал день, когда Лялечка закончила третий, самый лучший, на ее взгляд, свой роман.

«Куда же теперь его деть?» – задумалась она. Шагать сразу в редакцию было неудобно, хотя адреса всех известных издательств уже давно лежали у нее в записной книжке. «Без знакомства наверняка даже на порог-то не пустят». Лялечка решила подождать, пока не подвернется кто-либо, кто помог бы ей открыть дверь в новый захватывающий мир литературы.

«Ищите, да обрящете», – говорится для тех, кто страстно хочет чего-нибудь добиться. Для Лялечки смысл этого выражения облекся в дородную фигуру новой клиентки, рекомендованной Лялечке школьной подругой. Звали клиентку Августа Павловна. Когда она в первый раз непринужденно и мощно, как летний ливень, подплыла к Лялечкиному креслу, та сначала подумала, что Августа Павловна – старшая жена какого-нибудь восточного шейха. Так черны были ее густо выкрашенные сурьмой брови, так ровен был старомодный пробор, простирающийся от макушки до высокого смуглого лба. Переливисто и благородно звенели кольца и браслеты на морщинистых, желтоватых от табака руках Августы Павловны, а черная блуза удачно скрывала около трех десятков лишних килограммов. Впечатление довершало мощное контральто, которым Августа Павловна пояснила Лялечке свое желание избавиться от надоевшего пучка волос на затылке и приобрести модную стрижку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.