Шпирт

Чокнутые, мы прыгали по волнам, словно по кочкам, я смеялась как можно громче, и жидкость попадала мне в рот. За спиной было слышно, как Дори отплевывается и, не сдерживая смех, просит сбавить обороты.

– Постой! Повернись ко мне…

Вдали раздавалось жужжание – Катерина выжимала весь газ из своей «игрушки». Для нее это было особенным удовольствием – мания скорости и опасных развлечений. Нередко это становилось причиной наших споров: я не хотела брать ответственность, и объясняться перед ее родителями в случае ее неудачного прыжка с банджи. Она всегда убеждала меня, что ничего не случится, наивно полагаясь на надежность операторов парка развлечений.

Так тихо. Так хорошо. Дори поглаживал мои щеки, и наше сидение-поплавок качало, когда волны скрещивались друг с другом. Наверное, у меня размазалось все лицо. Ужасно, должно быть, выглядит – тушь, как акварель, под глазами. А, плевать.

– Почему ты такая милая, – тихим голосом говорил он.

– Не знаю, – я физически ощущала красноту своего лица. Кожа пылала от усвоенных ей морских специй, – Наверное, потому что ты был послан мне судьбой. Ведь ты единственный, кто так считает.

– Ты сумасшедшая, если думаешь, что в России в тебя никто не влюблен, – он сделал паузу, – Спасибо за прошлую ночь, она была замечательной.

– Тебе тоже. Я этого не забуду.

– У тебя сейчас, наверное, слишком соленые губы, чтобы целовать?

– Пока не попробуешь – не узнаешь, – мои пальцы пробирались среди мокрых прядей его волос, – Ну как?

– Слишком соленые. Но это не беда, потому что я самый сладкий парень в округе. Нет, правда! В детстве я ел сахар ложками, – он шутливо нахмурил лоб, глядя как я хихикаю.

– Значит, мы дополняем друг друга.

Когда в глаза попал солнечный зайчик, я поняла, что счет времени мы потеряли. Дори попросил встать, и крепко держаться за его туловище. Он сделал несколько крутых разворотов, во время которых мы еле устояли, а я вновь набрала целый рот жгучих брызг.

Стоя, мы рвались к берегу, где выжидающе маячила большая желтая футболка Стефаноса. Острыми пальцами я сцепила свои объятия, и эйфория, словно содовая, бурлила в моей крови.

– Дори!

– Что? – он слегка повернул голову, пытаясь лучше расслышать.

– Я люблю тебя!

Что-то взяло верх над моей логикой. Над тщеславием, что я выращивала, как подпорки для выхода в мир, где каждый судья каждому. В моей груди билось сочувствие, сочувствие и вина, что я, будучи по неопытности искренней во всех своих действиях и словах, вызвала в нем что-то похожее на любовь. Привязанность. Но этот момент так искрился энергией… И хотелось лишь дать ему повод провести следующую неделю с улыбкой.

Я призналась в том, что люблю его, и пыталась убедить саму себя в том, что это и правда так, ведь он теперь навсегда останется моим первым мужчиной, и воспоминание о нем, как о ком-то, к кому я не испытывала хотя бы долю любви, умаляло бы мое собственное достоинство. Да, в какой-то степени, я полюбила его, как того, кто был со мной на равных, кто на несколько дней дополнял меня, словно паззл.

Но это признание представляло собой другое чувство, и он должен был верить, что я влюбилась в него, как влюбляются в фильмах, или в детском саду – сразу и без подробностей.

Он сильнее сжал рычаг газа, и, мне виделось, что его грудь, того и гляди, разорвет от счастья и удивления.

– Только не спрашивай, почему я это сказала. Не говори ничего, – ступив на песок, я вытирала капли с измученного солнцем лица Дори, – Нам пора уходить.

– Эй, малака4! Иди, нужно везти клиентов.

Группка людей уже разместилась верхом на плавучем банане. Я не успела выдохнуть слово «прощай». За пару мгновений Дори сжал мое лицо, заставив вытянуть шею, и, резко поцеловав, зашагал в воду.

Он обернулся лишь когда отплыл от берега. Люди восторгались, прыгая по волнам, а он сидел на кончике надувного судна, задом наперед, и, клянусь, сквозь дурацкие слезы, я видела, как он вытер глаза.

Спрятав эмоции в ладонях, я повернулась к морю спиной. Полуголые люди, заставшие эту картину, лежали в волнении. Плотный мужчина с усами держал раскрытой газету, и, поверх очков, разглядывал мою слабость, – немного сочувствующе, немного испуганно.

– Ну же, не плачь, – меня обняли за плечи, – Это пройдет быстро.

В свете солнца я увидела смазливое лицо Мелкого. Хриплым аляповатым голосом он стал говорить о том, что эти четыре дня Дори улыбался как полный кретин, и им приходилось пинками заставлять его работать более-менее продуктивно.

Отвесив десяток ложных обещаний для Босса о том, что вернемся в следующем году, мы отправились в сторону Армонии. Катерина то и дело оборачивалась на море, чтобы в последний раз подглядеть как Алекс режет воду носом своего гидроцикла. Он поцеловал ее на прощание стеснительно, не желая выставляться напоказ перед сонными туристами.

Автобус уже стоял у кованых ворот.

Весь полет домой мы вытирали салфетками распухшие глаза, поделив пополам наушники. Окружающие не удивлялись, думая, что этим пигалицам из России просто не хочется, чтобы кончались каникулы. Никто не знал, что ситуация была еще более банальной и глупой.

Дома нас ожидали сумерки. Было тепло, и огни эстакады усыпляли своим однообразием. Родители Катерины, встретившие нас, притихли, увидев на юных лицах апатию, и не услышав историй о потрясающем отдыхе. Ни мне, ни Катерине не хотелось делиться подробностями. На соседнем сидении она притворилась, что засыпает, но перед этим молча отправила сообщение мне на мобильный:

«Мужик с лодки перекинул это фото сегодня».

На экране Дори что-то шептал мне на ухо, и ветер играл в моих волосах.

5. Его секрет

Еще пара дней, и я отправлюсь в свой город. А пока мы делили двуспальный диван Катерины. Мое пробуждение окружала комната девушки 2000-х годов: милые рамки с улыбчивыми фото, бижутерия, подарки от бывших парней, полка с парфюмерией, и, конечно, мягкие игрушки. Раз за разом, оказываясь среди этих голубых стен, я рассматривала элементы девчачьего быта, и чувствовала себя подростком еще раз. Нам по четырнадцать, и мы посылаем сигналы SOS с помощью настольной лампы мальчишкам, которые летним вечером маячат у подъезда Катерины.

Сидя на тесной кухне, я ждала пока сестра приготовит кофе. Больше ничего не хотелось. Ее жизнерадостное лицо теперь стало озадаченным. Иногда она застывала, расслабив глазные яблоки, и рассматривая воздух. А после, на долю секунды появлялась та улыбка, которая не сходила с ее лица еще три дня назад. Я знала причину, и все же, каждый раз, ухмылялась: «Что? Что такое?». И она, слегка помедлив вначале, с удовольствием рассказывала о том, что сделал, или сказал Алекс.

Это было нетипично для Катерины. Ей признавались в симпатиях около двух десятков парней; далеко не самых высоких моральных качеств, но встречались и те, кого дальние родственники обычно зовут «завидными женихами». И, несмотря на целый ящик с подарками от поклонников, мне еще не приходилось видеть ее такой – увлеченной. Чтобы она, рассказывая о ком-то, не выглядела буднично и невозмутимо, а прикладывала усилия, сдерживая гладкие губы от растяжения.

– Я не смогу выбросить все, что случилось, из головы. Но мне пока что совсем не хочется рассказывать об этом родителям.

– Родителям? – я выпрямила спину, – Они сразу же напридумывают самого худшего! Подожди хотя бы, пока я не уеду домой.

– Ладно. Точно, будут смотреть на нас как на товарищей по преступлению.

– А что, собственно, им рассказывать? Ну, встретили мы двух парней.

– А то, что… Я думаю, что я вернусь туда.

Я как раз делала глоток кофе, когда она продолжила.

– Давай поедем в октябре? Ждать целый год – я не вынесу!

– В октябре? Но это же больше года.

Мои глаза захлопнулись в понимании:

– Ты про этот октябрь?

Катерина виновато улыбнулась, стараясь доказать своим видом, что она не слетела с катушек.

– Про этот октябрь? – повторила я.

– Ну а что. Ты ведь не сможешь так. Ты ведь знаешь, что это судьба – то, что мы одновременно их встретили. Это просто так не случается.

Конечно же, я понимала, что это, как раз, просто так, потому что все четверо были молоды, и, если бы не мы с Катериной, – это были бы какие-нибудь другие девчонки в коротких юбках. Хотя, я не могла не признать, что чувствовала в словах кузины что-то волшебное, и от этого в сердце возникал трепет. Выбор был сделан нами, и в этом выборе и заключалось то «судьбоносное», о котором она вела речь.

– Я себе это не представляю. Откуда мы возьмем деньги? И как же университет?.. Нам влетит за прогулы. Но самое главное, родители меня ни за что не отпустят. Отдохнуть – да, каникулы – да! Но не какой-то неизвестный парень.

– Именно это я и имела в виду, когда говорила про то, что пока не хочется им рассказывать. Но мы должны это сделать. Иначе мы не сможем отправиться туда еще раз, и так скоро. Деньги – не проблема, заработаем. У меня уже немалый опыт работы в кафе.

Темные волосы, казалось, отражали блеск безумия, охватившего голову Катерины. Совсем лишилась мозгов.

Хотя, в последние двадцать четыре часа моя хандра по морскому воздуху эскалировала до отметки «ломка по присутствию Дори». Я представила, какого было бы вернуться туда еще раз, спустя полтора месяца разлуки, только теперь я бы провела с ним гораздо больше времени, чем выпало на нашу долю в августе.

– А университет… Я все равно все это ненавижу. Каждую неделю придумывают что-то новое обо мне. Если бы знала, какие там злые люди. Так что мне совершенно без разницы, что они будут мусолить на этот раз.

– Но со мной-то учатся самые близкие друзья.

Тряхнув головой, я сфокусировалась на важном:

– Мне понятны твои переживания, сейчас как никогда… Честно говоря, я думала о возвращении – в порыве рыданий. Но не о таком скором! В этом году мы получаем дипломы, и у меня есть четкий план – победить в олимпиаде, и поступить в магистратуру в Москве. А если мы продолжим это историю, то я боюсь, что все пойдет кувырком.

На лице троюродной сестры отразился недоверчивый страх.

– В Москву? Ты хочешь в Москву?

Ее нехитрый вопрос поставил меня в тупик. Мои предыдущие слова проскакали в голове эхом, и планы на будущее на мгновение показались глупостью высшей степени. Столько тысяч человек говорит то же самое своим близким? «Поеду в Москву. Только там можно чего-то добиться». Я понимала, что никогда не боялась этого места. Но оно никогда не вызывало во мне симпатии. Я не «горела» столицей, однако она казалась самым очевидным выходом для тех, кто не знает, что ему делать дальше. Если подумать, то все мои знакомые, переехавшие в этот гигантский улей, делили чужие клочки жилплощади с чужими людьми, были старше тридцати, и заталкивали в пустоты одиночества чеки с покупки дорогих гаджетов и театральных билетов. Театр, да. Ради него, может, и стоило бы.

– Не то, чтобы… – я замялась.

– И ты действительно хочешь потратить лучшие годы жизни в Москве? В то время, как ты можешь совершить что-то, что перевернет твою жизнь.

– Господи, ты говоришь, как какой-то подросток из американского кино, – я смягчилась, и позволила скептику внутри отвернуться: – Может и нет. Но я точно знаю, что не собираюсь отказываться от своих планов из-за какого-то парня, которого я встретила неделю назад.

«Которого, кажется, я знала всю жизнь».

Мы знали, что сегодня выйдем на связь. Нужно было лишь дождаться вечера – ведь парни работали почти до заката, а после необходимо смыть с кожи соль.

Около девяти он написал смс, что ждет.

– Господи, давай быстрее!

– Не могу, не работает!

– Глупый компьютер.

– Это все модем.

Мы ощупывали провода и терзали кнопки включения, в надежде, что груда железа очнется. Днем моя сестра выплатила все, что задолжала провайдеру.

Наконец, я открыла фейсбук. Мы им почти не пользовались, и для меня, и для Катерины это было непривычное поле общения.

«Привет, крошка».

Я увидела его имя.

«Привет, шпирт

Я точно не знаю, как это пишется».

«Ха-ха, все верно, земер».

«Земер?».

«Да, еще одно слово для любимого человека. Это «сердце» по-албански.

Как ты?».

«Плохо».

«Я тоже. Думаю лишь о тебе».

«И я. Все это время смотрела на наше фото».

«Ты сможешь принять видеозвонок?».

«Нет, я сейчас не в своем городе, в доме Катерины. У нее нет веб-камеры».

– Твою же ж… надо срочно покупать камеру!.. – шипела позади меня сестренка.

«И скоро ты поедешь домой?».

«В понедельник, я думаю. Через пару дней».

«Ты знаешь, ты первая девушка, которая заставила меня так чувствовать».

Я использовала его шаблон, и мне показалось, что это красиво:

«Ты знаешь, ты первый парень, с которым я была собой».

«Я счастлив, если это так».

Я промолчала.

«И потому, что я влюбился в тебя, я должен… я обязан признаться, что сказал тебе одну ложь. Но я не уверен, что мне стоит говорить правду».

Я неслабо напряглась. Конечно, он соврал о чем-то. Не могло же все быть так здорово. Наверное, он на самом деле считает меня толстой. Я сама так считаю. Точно.

«Конечно, мне ты можешь сказать

Что это?».

«Да, но я не уверен, что ты все еще будешь со мной разговаривать после этого».

«У тебя есть жена? Дети?» – стандартная шутка.

…А вдруг?

«Ха-ха-ха, смешно, но нет

Это касается моего возраста».

Я задумалась: он старше меня? Вполне может быть, если судить по внешности. Тогда зачем бы он врал? Так, стоп…

«О боооооооже

Ты младше 21?».

Он замолчал. Я смутила его своим «боооооооже».

«Ладно, говори, говори правду

Дори?

ты здесь».

«Ты уверена, что не перестанешь со мной разговаривать».

Мне не терпелось узнать истину, и я ответила:

«Дурак», – это слово он уже выучил, пока я была в Греции, —

«Конечно нет».

«Обещаешь?».

Компьютер затормозил. Клавиатура перестала реагировать на дробь моих вспотевших пальцев, и я за тысячи километров ощущала, как Дори напряженно ждет ответа.

Я была на взводе; Катерина, которая ожидала такого поворота с враньем еще меньше моего, нервно дергала проводки под столом.

– Ненавижу эту рухлядь!

– Да работай же ты, зараза! – я поворачивала коматозную доску с кнопками вверх дном и обратно.

«Шпирт?

Ну вот, ты уже не хочешь со мной говорить».

– Плевать! Я просто включу экранную клавиатуру!

– Мне кажется, я нашла нужный разъем! – доносилось около моих ног, – Сейчас воткну и выткну!

«Пожалуйста, скажи что-нибудь».

«Обещаю» – я, наконец, набрала буквы, словно бусы на нитку.

«Ок, мне 17».

– Я сделала! Должно заработать теперь.

– Ему семнадцать.

– Что ты говоришь? – лицо Катерины, все еще пребывающей под столом, за секунды сменило диапазон мимики от шока до сочувствия.

– Поверить не могу. Как ему может быть семнадцать?

– Ну… албанцы достаточно мужественно выглядят, согласись?.. Я тоже сначала думала, что Алексу двадцать семь, а оказалось, на 6 лет меньше, – она попыталась выпрямиться раньше, чем стоило, и ударилась лбом о дерево.

«Почем ты соврал мне».

«Потому что я думал, что ты не захочешь со мной остаться тогда, в первый наш вечер. И не думал, что у меня появятся чувства к тебе».

«И что нам теперь делать».

«Не знаю. Но я сказал тебе правду потому что полюбил тебя, и потому что я очень, очень и очень скучаю».

«Алекс и его братец, они тоже не знают?».

«Что?».

«Что тебе 17».

Он сделал паузу.

«Я не знаю».

Мое воображение отчетливо рисовало, как высоко, должно быть, я сейчас закатила глаза. Еще чуть-чуть, и увижу свои мозги.

«Боже, он твой ровесник?!».

«Нет, только его брат».

– Фух… – Катерина, которой еще не приходилось с такой скоростью вникать в чужую переписку на чужом языке, выдохнула мне в плечо.

«Алексу 18».

– Какого?!.. – она вцепилась в клавиатуру, но скоро поняла, что Дори здесь не при чем.

«У меня в голове сейчас просто бардак

Потому что у меня тоже есть к тебе чувства

но это же безумие».

«Я знаю, но ты должна понять, что я действительно полюбил тебя, и не хочу прекращать с тобой общаться, никогда

Пожалуйста».

«О боже

Мне надо подумать

Во сколько ты обычно бываешь онлайн».

«Всегда по-разному, у меня в доме нет соединения, я хожу в интернет-кафе».

Я не смогла поддерживать диалог. Все, что произошло ранее, казалось мне в эту минуту еще более несерьезным. Он прав, я бы ушла, если бы знала правду. Мальчишки, они медленнее доходят. Всем ясно, что двадцатиоднолетняя девушка, и парень семнадцати лет – это как-то не так. Все должно быть наоборот. Разница в числах совсем не большая, но между нами граница, линия между шальным подростком, и девушкой, которой спустя пару лет придется отвечать на вопросы родных о замужестве. Я и не представляла, что стану возиться с кем-то, кто, не то, что не старше меня, так еще и несовершеннолетний. С другой стороны, когда я думала, что ему двадцать один, в моих глазах он выглядел совершенно иначе. Да, как бы не было неловко перед собой, я видела в нем… потенциал.

Но сейчас! Он же совсем сумасшедший. Не знает, что говорит. Любовь? В его возрасте я целовала плакаты с актерами, и прогуливала курсы по математике. Нет, нет. А когда речь идет о парнях, то все надо умножать на десятку.

Но он же вырос в другой среде. Он работает с двенадцати лет. И выглядит вовсе не на семнадцать. Где-то двадцать три или двадцать четыре я бы ему дала, если бы не знала совсем.

И кому это важно? Всем моим друзьям… Хотя они пока и не знают о его существовании. А я и сейчас отчетливо слышу их недоверчивый смех: «Ты шутишь?».

«Ну, а кто сказал, что мужчина должен быть старше? Ты сама прекрасно знаешь».

Да, знаю. Мое внутренне чутье. Хотя, последние два года я провела с непрерывным потением рук и кирпичами в желудке, концентрируясь на мужчине, который был старше. И чем это кончилось? Тем, что я еще слишком глупа для него.

«Ты была глупа для него, а Дори глуп для тебя? И вовсе не глуп, просто не образован. У него есть все навыки, и о жизни он знает больше. Я – сраная герань на подоконнике, не видела еще ничего. Ну, что-то видела, но ни на что не влияла».

Я прижалась лицом к прозрачному стеклу. В темно-зеленом дворе было тихо, песочница пустовала. Катерина, траурно потушив голос, сказала, что напишет ему за меня.

«Шпирт?

Земер

Если ты больше не хочешь меня видеть, скажи мне об этом, потому что я пришел сюда только ради тебя, и больше у меня нет причин оставаться онлайн».

Впечатав несколько забавно-переведенных слов, она отправила следующее:

«Это Катерина

Она переместилась

Не волнуйся. Возвращение».

«Ок», – он все понял.

«Крошка прости меня я был готов плакать когда уплывал на лодку а ты смотрела это было слишком плохо

Потому что ты первая девушка в которую я влюбился спустя два года

Мне нужно идти, но я буду счастлив, если ты напишешь потому что ты единственная кто сделал меня счастливым».

– Должна признать, что моя ситуация чуть полегче, – Катерина положила руку мне на плечо, в сопереживающем жесте.

– Мда. Надо было раньше додуматься.

– Но, послушай… об этом же знаем только мы.

Я посмотрела в ее круглые глаза, и, поразмыслив, кивнула. Мы молча решили, что личные впечатления важнее прописанных возрастных категорий. И, все-таки, договорились никому не сообщать о том, что причиной несварения желудка у нас обоих являлись парни возраста старшей школы. Никто не поймет. Они не поймут нас.

Ночью я снова лежала, глядя в остывшие от старости звездочки, приклеенные на потолок Катерины. Я ведь совсем не такой человек, готовый разбрасываться кем-то, кто так идеально подходит к моему горделивому характеру.

Да, пускай не по тем параметрам, что используют свадебные агентства. Но по своим собственным. По неугомонному звуку его голоса, в котором отсутствует всякая злость. По темпу его дыхания, который меня не тревожит, а наоборот, убаюкивает. По тому, как его шершавые пальцы идеально ложатся в мою ладонь.

Такой ли я человек, который станет класть на чаши весов диплом об образовании (или его отсутствие), и нравственные принципы человека? Его благосостояние, и его взгляды на мир? А что тут зазорного, – в том, чтобы быть таким человеком? Ничего, просто ты не такая.

Перевернувшись, я уткнулась лицом в подушку. Он и не знает о том, какая я чокнутая.

Просто теперь я должна думать в два раза больше. Ведь мне уже не семнадцать.

6. Друзья

Голуби шумно топтались за окном, глумились над моим настроением. Совсем скоро нужно было вновь пойти в университет, но сегодня, я планировала увидеть своих друзей. И чего я так дергаюсь? Все же неплохо. Лето было отменным, я испытала неповторимые чувства, и меня полюбили. Наконец, меня полюбили так, будто я – что-то очень красивое, хрупкое, нежное. Будто меня стоит охранять, ну, или как минимум, платить за время в интернет-кафе, чтобы поговорить со мною после изнурительной работы.

Каждый день я писала Дори смс-сообщения, а он отвечал. Нечастыми, но очень большими текстами. Набросанными без пауз, и без знаков препинания – будто я ожидала его на суше, а он захлебывался, старался увидеть мою одинокую фигуру, выскочить из-под искажающей поверхности, еще раз.

Когда он появлялся онлайн, то каждый раз говорил: «Ты сегодня безумно красива», еще до того, как я включала свою веб-камеру, и я знала, что кроме меня он сейчас никому не доступен. Это было время разговоров, которые мы наверстывали, уже познав друг друга физически. Такая схема была неправильной, словно в западной комедии, где люди с легкостью относятся к знакомствам, деньгам, пропускают работу, и пьют вино в одиночестве, и мы не были такими людьми. Моя семья хотела бы воспитать меня совершенно иначе. Будь она еще целой, конечно.

Потрясающе, как способен измениться человек после одной поездки, одного знакомства. Казалось, что вся моя жизнь стала другой, этот август, эти две недели свободы показали мне как были мелочны все мои переживания, как бесполезна была растрата моих юных дней на самоуничижение, и ненависть к обществу.

Я была зажатым подростком, который мог только исподтишка рассматривать и осуждать чужие взгляды, чужие поцелуи под козырьком подъезда. Как только кто-то увидел меня на грани решительности, натуральной, без одежды и без притворства, все встало на свои места. Как только этот кто-то полюбил мой смех, мою наготу, мои слезы – уверенность в себе, чувство значимости возросло в сотни раз, и все неудачи, вся фантомная отчаянность и безответность растворилась, умерла с шумом моря и гулом самолетных турбин.

Мои самые близкие однокурсники встретились в серой, заваленной книгами, квартире Даниила. Свет с трудом пробивался сквозь пыльные окна съемных апартаментов, и одна-единственная комната стала пристанищем его аккуратных башен из отпечатанных жизней великих психов и алкоголиков. Он влюблялся в их растранжиренные, окутанные флером дозволенного безобразия жизни, и, пытался уподобиться им, зачастую в шаблонном русском ключе, – напиваясь до приступов омерзения к себе и окружающим.

– Давай, рассказывай! Как съездили, загорелая крошка, – Саша обняла меня искренне и нежно. Обоняние приветствовал аромат, исходящий от ее блестящих, невероятно крепких волос. Трудно было представить, чтобы такая ухоженная девушка, могла пахнуть иначе, чем сладостями и цветами.

– Да, о чем таком «безумном» ты хотела рассказать? – другая моя подруга, Ксения, встретила меня по обыкновению мягким, приятным голосом. Я словно была на приеме у педиатра, который действительно любит свою работу, и считает каждого ребенка спустившимся на землю ангелом.

Даниил разливал пиво в свои потертые кружки. Самому ему достался граненый стакан.

– Может, подождать Юру? – он застыл с наклоненной пластиковой бутылкой в руке.

– А он придет? – я дернулась, осознав, что это не вся аудитория, перед которой мне придется исповедоваться. И почему я так себя ощущаю…

– Да, он обещал, что придет, – Даниил взглянул на часы, – Минут десять еще.

– Какая разница, все равно он не пьет. А я умираю от жажды! Давайте, хотя бы присядем, – Саша устроилась на краю скрипучей софы с металлическими подлокотниками.