Сон? Нет!

Сон? Нет!

Олег Тупицкий

© Олег Тупицкий, 2017

ISBN 978-5-4485-3973-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Бысть: зачинали и рожали…»

Бысть: зачинали и рожали,над колыбелькою дрожали,поутру в школу провожали…Глядишь, дожил до тридцати.Есть: зачинаю и рожаю,поутру в школу провожаю…Ни у кого не вопрошаю,что ожидает впереди,так как осведомлен в ответе —однажды доживу до смерти,над гробом подведут итог.Потом в угодный Богу сроксгниет в могиле плоть моя.Что дальше будет? Ни ***.

Четыре неклассических сонета

«Однако ж, осень, пёс её дери…»

Однако ж, осень, пёс её дери,берёт за горло тощего бродягу,меня, да так, что ощущаю тягуглотнуть вина. Такие сентябрипоследние лет пять не наблюдалии старожилы. Что ни говори,неделю солнца, остальные тридождей и грязи вынесешь едва либез ропота. Я вас прошу, не стоит,оставьте ваши мудрые советыносить ботинки, шляпу и пальто.Весьма растроган, но, как истый стоик,тем согреваюсь, что пишу сонеты.Продать бы, да не зарится никто.

«А не пойти ли нам с тобой в театр?..»

А не пойти ли нам с тобой в театр?Он тем хорош, что он провинциальный,не модный, не опальный, не скандальный.И разве в этом кто-то виноват?Неважно, что дают. Пусть детективА. Кристи или драму Реттигана.– О, леди Гамильтон *** путана, —сказал бы современный нам кретин.Замечу здесь для полноты картины,что этих развелось – хоть гать гати.Досадно, что Господние путипересекают наши палестинылишь изредка. Но каждому по вере.Обнимемся в полупустом партере.

«Я, помнится, вчера наговорил…»

Я, помнится, вчера наговорилвоз гадостей по случаю скандала.Ты отвечала, что меня видалав гробу и тапках. Я же матом крыли всех и вся. Дошло до мордобоя.Пером не описать, что вытворялв запале, разве только не стрелял —ружья не оказалось под рукою.Прости. Не плачь. Я вёл себя, как скот.Но глаз тому, кто старое помянетдолой. Фонарь до свадьбы заживет.Свинья не съест, Всевышний не обманет.А рот на посторонний каравайни в коем разе впредь не разевай.

«Ну, что нам может предложить эфир?..»

Ну, что нам может предложить эфир?Диктаторы, министры, президенты —могущие, но тоже претендентыв для каждого доступный лучший мир.А посему давай устроим пири загудим, как пьяные студенты,поскольку, так сказать, ингредиенты —сиречь бутылка водки и зефир,с водой водопровод и пачка чаю —в наличии имеются. Я чаю,мы поздно засидимся за столом.Потом поставим с Нопфлером кассету,возьмём недельной давности газетус кроссвордом, погадаем перед сном.

«Небесные цветы дворов и пустырей…»

Небесные цветы дворов и пустырейвлекут меня к себе невнятно и тревожно.Я сделал первый шаг. Я вышел из дверей.Я не могу сказать, вернусь ли. Невозможнопредвидеть результат внезапных перемен,стремительный итог уходов без прощаний.Искусство быть вдвоём не знает ни времён,ни комнат, где скелет напрасных обещаний,скрываемый в углу от посторонних глаз,не хочет присмиреть и цокает костями.Его немой укор, его истошный гласне значат ничего для движимых страстямипо вечному пути. Незваными гостямиим так легко идти с худыми новостями.

«То ли прихоть, то ли глупость…»

То ли прихоть, то ли глупость,то ли детская мечта —я хочу красивый глобус.Не пускает нищета.Ни круиза, ни исхода.Где Синай и Арарат?Невесёлые итоги.Видно, правду говорят:бедолагам, у которыхкурам нечего клевать,испокон даётся выбор —грызть в тоске сухарь обидыили радоваться жизнии о глобусе мечтать.

«Я говорю а кто такие мы…»

Я говорю а кто такие мылелеющие мелкие обидыимеющие призрачные видыв полушаге от сумы или тюрьмыпаломники бредущие из тьмыво тьму и не хулящие планидыискатели Эдема Атлантидыи золота в бассейне Колымывысокие и подлые умыпрекрасные творенья инвалидыбыки и матадоры без корридыв болоте ежедневной кутерьмына фоне лета осени зимывесны до жизни после панихиды

«Возьму да сочиню сонет…»

Возьму да сочиню сонет,ущербный без высокой темы,как Пифагор без теоремыили корнет без эполет.Пардон, а почему бы нет?Какие могут быть проблемыв координатной сетке, где мымой наблюдаем силуэт?И пусть я вовсе не поэт,коль не способен для поэмыдостойный подыскать предметизображения. Привет!Я выпадаю из системы —пойду, приму парад планет.

«Когда настигнет немота…»

Когда настигнет немота,тогда узнаешь цену словабезмерную и станешь сновапытаться разомкнуть уста.Начать бы с чистого листаи жить до одури толково.Пустое. Не дано иного.Расклад – и в бубнах без виста.Такая слабая звездамерцает. А теперь о главном:игра словами непроста,хотя и кажется забавным,что речь течёт потоком плавным,как листья падают с куста.

«Я рано встал и посмотрел в окно…»

Я рано встал и посмотрел в окнона небо, где последний месяц летаза несколько мгновений до рассветанеосторожно расплескал вино.И я спросил тогда: – За что мне этопрекрасное мучение дано,и эта радость уронить зерно?Но мой вопрос остался без ответа.В конце концов, не всё ли мне равно —взбираться в гору, уходить на дно,выслушивать советы и наветы,когда всё решено и сочтено,и каждому до смерти сужденоразыгрывать библейские сюжеты.

Псалом 136

В те дни, когда сидели мыпри мутных реках Вавилонаи плакали, ко мне из тьмызвучала музыка Сиона.Мой притеснитель каждый деньвелел мне петь и веселиться —я вешал арфу на плетень,не соглашаясь покориться.Как можно петь земле чужойничуть не покривив душой?Да пусть отсохнет мой языки будет плоть моя казнима,когда превыше всех музыкя не поставлю Иерусалима.

«И слов не счесть, а нечего сказать…»

И слов не счесть, а нечего сказать.Какая-то неведомая сила,в зенит подняв, так низко опустила,что мыслей воедино не связать.Теперь сижу, покойной тёщи зять —Харибда одесную, слева Сцилла(на ошуюю места не хватило).И взятки гладки. Что с больного взять.Вот так всегда, когда из грязи в князи:явилась муза (месяца…, числа…)и, щедро пожелав поймать мне язя,который между ног у девок лазит,кивнула величаво и ушла.А говорят, кто любит, тот не сглазит.

«Я посмотрел в окно и удивился…»

Я посмотрел в окно и удивилсяночному отражению в окне.Когда б ни православный крест на мне,пошёл бы в туалет и удавился.Кто объяснит, зачем же я родилсяи чудом выжил, ежели стране,меня топившей с юности в вине,я, по большому счёту, не сгодился?Живу ненужный, бесполезный, зряшный,пока здоровый и немного зрячий,не жалости достойный инвалид,совсем неглупый, в меру ироничный,вполне красивый, очень неприличный,пассивный социально индивид.

«Между двумя крутыми берегами…»

Между двумя крутыми берегами,где каждый норовит во всей красепрогарцевать по встречной полосеи уцелеть при этом, где векамииз рода в род твердят за стариками,что помирать собрался – жито сей,где прихоть разговаривать стихамине баловство, но дело жизни всей,где удочками самыми простымиапостолы таскают карасей,и ангелы стреляют холостымизабавы ради спасших Рим гусей —я сам себя вожу, как Моисей,без компаса задворками пустыми.

«Пахнуло холодом. Зима…»

Пахнуло холодом. Зимане за горами. Шатко, валкогуляем по аллеям парка.Как тут не выйти из ума,когда безжалостная паркабез чуждой помощи, самасжигает дни и греет жаркоокоченевшие дома.Она старается напрасно.Наш быт суров и непригляден —коль не тюрьма, то кутерьма.Умрём, и сразу станет ясно,что не стереть родимых пятен,со лба не вытравить клейма.

«Все чего-то просят у Бога…»

Все чего-то просят у Бога.Кто спасения, кто винадля спасения. Цель одна —заслониться от быта убогого.И когда сужу себя строго, японимаю – моя вина,пусть невольная и немногая,в том, что ноосфера больна,что, засвеченная радарамии огнями военных костров,жизнь шатается под ударамиэпидемий и катастроф.Окончательный счёт недаром ине напрасно будет суров.

«Красноречивый, как сорока…»

Красноречивый, как сорока,лесной костёр мне натрещал:– Не забывай своих начал,чтоб не раскаяться жестоко.Несвоевременно, до сроказачем оставил свой причал,где ненавязчиво и строгородной прибой тебя качал?По глупости? По воле рока?Теперь плетёшься одиноков неведомо какую даль.Там нет ни Бога, ни пророка —лишь бесконечная дорогаи беспредельная печаль.

«Всю жизнь твержу заученное впрок…»

Всю жизнь твержу заученное впрок:что свято место не бывает пусто,и в огороде выросла капуста,и в собственном отечестве пророкнелеп и неуместен. Назубокя знаю – в мире чуду места нету,поскольку нашу хрупкую планетуисследовали вдоль и поперёк,и привечают по фасону платья,и Бог не фраер, и все люди братья,и всякий овощ зреет в должный срок.Шепчу невероятные проклятья,отчаиваюсь, падаю в объятьяспасительных четырнадцати строк.

«Мне хорошо за сорок. Листопад…»

Мне хорошо за сорок. Листопади склона жизни самое начало.Казалось бы, ничто не предвещалодуши моей стремительный разлад.Она росла, что твой колхозный сад,где яблоки на радость винодела,не ведая закона и предела,и в недород и в урожай висят.Теперь никак не повернуть назад —идущий по сомнительной дорогедо смерти обречён увечить ноги.Я проиграл в два хода. Шах и мат.Отцом клянусь, ползучий буду гад:сонет – наркотик и сильнейший яд.

«При входе каждый вытянул свой фант…»

При входе каждый вытянул свой фант.Друзья мои, я слабый утешитель,и потому – хотите ль, не хотите ль —признайте очевидный этот факти подпишите с вечностью контракт.А кто же я? Школяр или учитель?Заблудшая овца или спаситель?Мастеровой или негоциант?Созвучных слов ловец и укротитель,я только лишь поэт – на треть мыслитель,на треть любовник, балагур на треть.В который раз пришёл ноябрь. Слякоть.Когда б ни смех, осталось только плакатьили, что много хуже, умереть.

«Жизнь можно вычерпать до дна…»

Жизнь можно вычерпать до днадобычей хлеба и вина,но лучше просто жить беспечно,при этом понимать, конечно,всегда, в любые времена,что радость не продлится вечно,и что Вселенная однанепостижимо бесконечна.А смертным дан удел такой:согласно общему законузабросим кеды за иконуи удалимся на покой,чтоб в сентябре по небосклонуплыть облаками над рекой.

«Наверно, я от поезда отстал…»

Наверно, я от поезда отстали навсегда остался на перроне.Сижу пенёк пеньком, как шут на троне.Вокруг шумит большой базар-вокзал.Ревут фанфары, сломана сурдинка.Мы вольность променяли на устав.Куда ни плюнь – везде законы рынка,и каждый метит влезть на пьедестал.О, Господи! Насколько я усталсмотреть на мир, где каждая снежинка —воды несостоявшийся кристалл,а не лебяжья лёгкая пушинкаиз ангельских перин и одеял.Так кем я был и кем в итоге стал?

«Уйдя из дома в поисках страстей…»

Уйдя из дома в поисках страстей,ломаем шеи на альпийских тропах,сбоим на неудобных поворотах —об этом каждый выпуск новостей.Я о другом. У света шесть частей.В Америках, Австралиях, Европахне перечесть оставшихся в сиротахи медленно стареющих детей.Ещё мы не сносили башмаков,ещё шустрим с покупкой и продажей,но мама не спасёт от дураков,рубль не подарит, сказку не расскажети больше никогда уже не свяжетни свитера, ни шерстяных носков.

«Бывает, винопитием грешу…»

Бывает, винопитием грешу,но твёрдые имею убежденья —не стоит потреблять для вдохновеньямарихуану или анашу.Бывает также, сам себя смешудурацким смехом, словно рыжий клоун.Капризной музой в темя поцелован,я прошлое, как ветошь, ворошуи не стихи забавные пишу,а воздухом отравленным дышу,и вас не осуждать меня прошуза то, что я без пауз, во всё горло,как на рассвете кочет, голошу —мне грудь от восхищения распёрло.

«Родная, так и быть – я не Орфей…»

Родная, так и быть – я не Орфейпока что, но и ты не Эвридика.Мне было бы мучительно и дикос тобой блуждать по области теней.Я – не поющий розе соловей.Обычно разговариваю тихоили пугаю треском, как шутиха.По сути, я домовый воробей —люблю в окно чирикать на рассвете,люблю дурачить жирных голубейи на убой раскормленных свиней,люблю смотреть, когда творенья этине замечают сослепу и сдурумою провинциальную фигуру.

«Своя судьба любая хороша…»

Своя судьба любая хороша.Как можно ей пенять – не понимаюи каждый день с восторгом принимаю,рутину боязливую круша.Пускай в карманах часто ни гроша,Евтерпу вероломно обнимаю,к сожительству дурёху призываю,как долларами, рифмами шурша.Моя непостоянная душа,смиренница в самой своей основе,то просит тишины, то жаждет кровив неистовом порыве куражаи мается, когда не слышит в словехотя бы только эхо мятежа.

«Храм над рекою чудо как хорош…»

Храм над рекою чудо как хорошпод серым небом, за литой оградой.Меня там ждут и мне там будут рады.Покаялся бы, но туда не вхож.Всё правильно, когда себе не лжёшьи на рожон не лезешь за наградой.Стою, смущён сезонною утратойв преддверии метелей и порош.Внизу зажатый берегами Сожв своём стремленье к югу неустанномлежит, как меж Изольдой и Тристаномне меч, но обоюдоострый нож.Какое счастье – здесь и вдалеке —жить в городе, стоящем на реке.

«Пряду века связующую нить…»

Пряду века связующую нить.Всё то, что было до меня разъятос какой-то целью кем-то и когда-то,я намертво могу соединить,лишь дайте до конца договорить.Не нужно мне ни серебра, ни златаот вас – у самого ума палата.Учите ваших бабок щи варить.Скажу: «Как знать», – послышится: «Казнить».Перепеваю песню то и дело.Уже достиг заветного пределаи отправляюсь в Рим гусей дразнить.Игру словами можно длить и длить,но жажды всё равно не утолить.

«Ещё по мне скучает Персефона…»

Ещё по мне скучает Персефона.В своём жилище с окнами на юги видом на Тельца и Орионао пору гололедицы и вьюгя всякий раз вполне определённоиспытываю радостный испуг,когда закономерно и законноЗемля условный замыкает круг.Нависнув над перилами балкона,сморю в зеницы вечности сам-друг.Спасаясь от разлада и расколаи душу охраняя от разлук,люблю ночное небо созерцатьи папиросным огоньком мерцать.

«Всё б Ариадне слёзы лить…»

Всё б Ариадне слёзы лить,обняв героя на дорогу,в морской пучине хоронитьего до времени, до сроку.Ну, чем её развеселить?Чем успокоить недотрогу?Забавы ради сочинитьсонет? элегию? эклогу?Так, развлекаясь понемногуневольной магией письма,я надоел себе весьма.Пришла пора залечь в берлогу.А как вы думали? Зима…И хорошо. И слава Богу.

«Отечество, как чёрная дыра…»

Отечество, как чёрная дыра,в один присест глотает с потрохамипосмевших правоверными стихамине осквернить ни мыслей, ни пера.О, Господи! Дожить бы до утрав своей шкатулке за семью замками,чтобы чуть свет подняться с петухами,не зная горькой участи Петра.И дай мне силы избежать искуса,имея дар, продаться за талант(по-нашему – без малого два пуда).Из жадности продешевил Иуда.Бездарный оказался коммерсант,а вспоминают чаще, чем Иисуса.

«Лишь только для того, чтобы извлечь…»

Лишь только для того, чтобы извлечьили смарагды, или изумруды(что суть одно, но не об этом речь),ворочать слов немыслимые груды.Перемывать отвалы. Плавить рудыжелезные. Хлеба и булки печь.А после в одночасье от простудыскончаться и под памятник залечь.Мы на планете – плесень и парша.Нам через поколение едва липоверит кто-то, что и мы пылали,и стоили поболее гроша.– Да, – скажут, – было тело. А была ливзыскующая вечности душа?

«Теряю выражение лица…»

Теряю выражение лица,под пятками утрачиваю почву.Со счёта сбился, сколь ночей воочьюне вижу Ориона и Тельца.Сонет слепил, а он по швам трещит.Подсунул музе – изорвала в клочья,охаяла и подняла на щитв таких словах, что ставлю многоточья.Крылатый мой скакун зашился в стойло,жрёт сено и копытом не стучит.По пятницам в тоске лакаю пойло —пить невозможно, просто факин шит.Где Комарово? Шахматово? Тойла?Ну, кто-нибудь на помощь поспешит?

«И как ещё только жива…»

И как ещё только живанесчастная наша планета,когда передоз це-о-двастрашнее ствола пистолета?Плутоний, дейтерий, дрова —чем будет надежда согрета,не скажет людская молва,не знают скрижали завета.Настырно вгоняю словав прокрустово ложе сонета,тяну, ампутирую – этодаёт кой-какие правасебя принимать за поэта,но кругом идёт голова.

«На улицу выйду морозным…»

На улицу выйду морознымвоскресным декабрьским денькоми буду предельно серьёзнымсо всеми, кто мне незнаком.Я маленьким детям и взрослым,осыпанным первым снежком,могу показаться курьёзнымс огромным заплечным мешком,похожим на Деда Мороза.но без бороды и усов,стремительнее паровозаспешащим на праздничный зов.Какая нелепая поза —прожить, не подняв парусов…

«Имею законное право…»

Имею законное правопо жизни и по судьбеидти против шерсти направо,налево оставив толпе.Какая мне разница, право —на берег другой приведётпаромная ли переправа,не видный ли с этого брод.Отвечу за каждое слово,за каждый зигзаг на пути.Пускай понаплёл я пустого,чего б и не надо плести —прости меня, Боже, слепого.Таким уродился. Прости.

«Мы слов Его не поняли, увы…»

Мы слов Его не поняли, увы:– Очнитесь, маловерные невежды.Душа и тело пищи и одеждыне больше ли? О том забыли вы?И лишь тогда узнаем наяву,когда возьмут к последнему ответу,что сыну человеческому нетуна свете места приклонить главу.Кому не лень незнамо сколько летмне тычут в нос Рокфеллера и Креза:мол, денег нет, недвижимости нет.На это у меня один ответ:– Как сталь по преимуществу железо,так я по преимуществу поэт.

«Бессонница. Когда же утро?..»

Бессонница. Когда же утро?Не возбуждает неглиже —какая, к чёрту, Камасутра,когда сомнения в душе.Часы постукивают нудно.Ворочаюсь, как на еже,и вскакиваю поминутнопочти в истерике уже.Быть может, правильно и мудро,что жизнь – не мёд и молоко,что всё так омутно и мутно,и до рассвета далеко?Ох, мысли про житьё-бытьё,переходящие в нытьё…

«Один – полцарства за кобылу…»

Один – полцарства за кобылу,другой – полжизни за мечту,но, вспоминаю, дело было:я замер, как на взлёте Ту,неторопливо разбежался,непринуждённо полетел.И вслух никто не обижался,что я достиг, чего хотел —парил без крыльев за плечами,едва руками шевеля.Внизу, на отмели песчаноймоллюски вили вензеля.Господь не выдумал печальней,чем белорусская земля.

«Я даже с ветра поле…»

Я даже с ветра полесорвал бы барыши,когда о горькой долеслабал бы от души,о том, что в мыслях режевспухают мятежи,и за окном всё те жевороны да стрижи.Как лошадь на манежезаученно кружи,но не забудь – понежезаточены ножи,жить муторно в неволебез веры в миражи.

«Не затяну Аве, Мария…»

Не затяну Аве, Мария,чтоб слышно было за версту,не всхлипну, как Иеремия —все эти звуки в пустоту.Не княжил я во дни былые,меня не ростренакусту.Замкнув ряды передовые,я не погибну на посту.Я закопался в суету.Под солнцем это не впервые.Мою привычную кнутутрудоголическую выюнамяли дрязги бытовые,похерив всякую мечту.

«Его просили: «Дай нам днесь…»

Его просили: «Дай нам днесь…»И он двенадцати коллегамсказал: «Вы им подайте есть,сим голодающим калекам».А мы живём сейчас и здесь,но к небу глаз поднять не смеемлишь потому, что был осмеянпринёсший в мир благую весть.Ошибкам нашим счёту несть.Мы суетливы и бездарны.Нам эту ношу вечно несть.Воспримем по заслугам честьи будем тихо благодарныза то, что Он меж нами есть.

«Меня до слёз пробило на хи-хи…»

Меня до слёз пробило на хи-хи.Циничней, чем патологоанатом,могу прилично, а могу и матомизобразить, как пишутся стихи.О том немало всякой чепухиповедано доселе нашим братом.Не верьте – брешем языком богатым,как рыбаки, отведавши ухи.Всё много прозаичнее. Накатомприходят, аномалией природнойявляются и давят массой всей.И, если не случились плагиатом,то остаются в памяти народнойнавечно, как дерьмо и Енисей.

«Ошибка в том или вина…»

Ошибка в том или вина,что нежная моя природапод микроскопом не виднаи увядает год от года.Кому теперь она нужна,такая стрёмная хвороба?В ней ни гламура нет, ни стёба,и пользы тоже никакой.Осталось выйти на покойи спрятаться за крышкой гроба —там ненасытная утробав своём величии смешна,и даже толстая мошначервям могильным неважна.

«Когда бесплодная зима…»

Когда бесплодная зимаопустошительным набегомгнетёт безжалостно и снегомпытает стылые дома,я понимаю, что самасобой поэзия напрасна,но праздностью своей прекрасна.Игра капризного ума,она является всегдаиз ничего, из ниоткудаи утоляет, как вода.Срамно, что, призывая чудо,я осторожней, чем Фома,и лицемерней, чем Иуда.

«Тому назад почти две сотни лет…»

Тому назад почти две сотни летневдалеке от папского престола,пока не помер, жил один поэтпроисхожденья самого простого.Других таких и не было, и нет.Как до и после многие поэты,он в стол писал скандальные сонеты —две тыщи с лишним как один сонет.Однако что-то сдвинулось в природенечаянно. Певец простонародьяперековался на иной манер.На небеси – те просто ***:«Синьор Джузеппе Джоакино Беллив цензуре верно служит? Лицемер…»

«Простые радости люблю…»

Простые радости люблю,и потому не вижу прокаслужить целковому рублю.Ходили. Гиблая дорога.Он не один в окошке свет.Приятнее в жару на речкепозагорать, в мороз на печкепогреться. Жалко, печки нет.Но надобно иметь доходы.От воскресенья до субботы,как жёрнов мельничный, кружусь.И нипочём не побожусь,что до предсмертныя икотыот слов своих не откажусь.

«Ты бросил семя, и взошёл росток…»

Ты бросил семя, и взошёл росток,по нашим временам довольно странный,без явной тяги к почве иностраннойи с влажными глазами на восток.Твой голос я. Твой глиняный свисток.Простая, незавидная музыка.Уж лучше так, чем вовсе безъязыко.Удел немых заведомо жесток.Пусть отвернутся други и родня,преследуют обиды о напасти,кошмары ночи и заботы днятерзают тяжело и рвут на части —не оставляй очаг мой без огняи в день седьмой не забывай меня.

«Негаданно февраль ворвался в дом…»

Негаданно февраль ворвался в дом.Очередной постылый день рожденьяисчез в морозном небе голубом,как морок и простое наважденье.Зима сама в бессилии своёмсошла на нет. На том и порешили —коль эту худо-бедно пережили,Бог даст, и не одну переживём.Что там ещё осталось до весны?Пустяк. Всего каких-то три недели.И не заметишь – разойдутся вмиг.Воронам тесно в кроне у сосны.Эй, чёрные! Уймитесь, в самом деле!Не подобает каркать на своих.

«В прах вдунул жизнь и поместил в саду…»

В прах вдунул жизнь и поместил в садуЭдема под присмотром, на виду,где дерево познания в плодах,и золото, и оникс, и бдолах,и реки, омывающие сад —Фисон, Гихон, Хиддекель и Евфрат.Там птиц, скотов и гадов именавпервые прозвучали. Чья винав том, что научный опыт был недолог,и самый первый на земле биологбыл обречён безрадостным трудам?Соври мне без зазрения, Адам:не равно ль было – Ева ли, Лилитпридёт, увидит и закабалит?

«Один, как бомж, скитался днём с огнём…»

Один, как бомж, скитался днём с огнём.Чего народ ни говорил о нём!Другой сломал привычный ход вещейи занялся засолкой овощей.Но эти два античных чудакав историю попали на века.В историю и я бы угодил,когда бы что покруче учудил.К примеру, помер от свиного гриппаили возглавил, скажем, гей-парад,а то уже который год подряддосадно слышать рассужденья типа:«У всякого Сократа есть Ксантиппа,не у любой Ксантиппы свой Сократ».

«Февраль волочит канитель…»

Февраль волочит канительсвою серебряную, следом