Девочка со скрипкой. Все мы платим за чужие грехи…

В себя меня приводит телефонный звонок. Хикс. Неужели он вспомнил обо мне?

– Привет, Эмми, – весело говорит он мне, а я удивляюсь. Так меня ещё никто не называл. Не понимаю, с чего вдруг брат так сократил моё имя.

– Эмми? – переспрашиваю я.– Ты случайно номером не ошибся? Знаешь, кому звонишь?

– Конечно, знаю, – так же весело отвечает брат. – Своей красавице сестрёнке. Серьёзно, ты не знаешь, что такое Эмми?

– Эм, – протягиваю я. – Церемония награждения в индустрии кинематографа? Об этом говорим?

– Да, ты знаешь, что изображено на статуэтке? Женщина с крыльями держит в руке атом. В этой статуэтке весь смысл, вся суть. Абсолютный синтез искусства, науки и технологий. В этом вся ты, – мечтательно произносит Хикс, а я не могу поверить своим ушам.

– Ты под кайфом, что ли? – резко спрашиваю я, готовясь бросить трубку. Не хватало ещё разговаривать с ним в таком состоянии.

– Ой, да перестань, – говорит Хикс и снова становится серьёзным. – Хотел тебе комплимент сделать. Тебе не угодишь, Эммелин.

– Только не делай вид, что обижен. Иначе я вспомню все твои грехи, – дерзко бросаю я ему в ответ. Кузен фыркает.

– Это ещё какие?

– А что, та девица уже ушла из твоей комнаты или всё ещё там? Ты все эти дни был занят ею? Ты столько дней, – я принимаюсь перечислять всё, что меня злит, а кузен меня перебивает.

– Ладно-ладно. Прости, хорошо? – говорит он, и я успокаиваюсь. Никогда не умела злиться на него. – Знаю, нужно было раньше позвонить. Мне было стыдно.

– Ты можешь развлекаться с кем угодно, Хикс. Я не ревную. Но мне жаль видеть, как ты себя губишь, как пускаешь всё по ветру. Твои девицы доведут тебя. Сколько раз ты ещё будешь плевать на всё ради них? – завожусь я и понимаю, что злюсь по-настоящему.

– Я могу плевать на всё только ради тебя? – резко спрашивает Хикс, и я заливаюсь краской. Я хочу сделать вид, что не понимаю, о чём он, но я прекрасно понимаю. – Я позвонил помочь. Ты, видимо, не в духе.

Я молчу около минуты, пытаюсь взять себя в руки. Кузен тоже не произносит ни слова. Мы оба виноваты друг перед другом. И дело совсем не в этом разговоре. Мы понимаем это и всегда понимали.

– Мне не стоило, – начинаю я, наконец, а Хикс меня перебивает.

– И мне не стоило. Мир? – я слышу, как он улыбается в трубку. Я знаю каждое его движение, хоть и не вижу его. – Ты говорила, что решила пообщаться с Джосом. Как успехи?

– Пока никаких. Я разбираюсь с другим делом, – за мгновение я решаюсь попросить у Хикса помощи. – Помнишь, я говорила тебе о записках?

– Помню, – встревоженно соглашается Хикс. – Снова получила?

– Нет, не я. Глэн. Ему прислали емейл. И я решила разгадать то, что здесь зашифровано.

– Зашифровано? – спрашивает Хикс. Я уверена, что он сейчас отрицательно качает головой. – Мэли, там ведь просто набор слов. Какой шифр?

– Не знаю. Это загадки. И я не думаю, что они слишком сложные. Он бы не послал те, которые я бы не смогла отгадать. Иначе было бы неинтересно, – поясняю я.

– Интересно? Как это вообще может быть интересно адекватному человеку? – вскрикивает Хикс.

– Адекватные люди не убивают, – я на секунду задумываюсь, всё ещё поглядывая на третью записку. – Знаешь, тут есть слова про подземные ходы и монстров, которые там живут. Что это может быть?

– Эммелин, – смеётся кузен. – Ну ты о чём? Монстры? Те, которые выходят ночью из шкафа и шумят днём в подвале, пока родителей нет дома? Не знаю, стоит ли рассматривать эти записки сумасшедшего всерьёз. Мне кажется, у кого-то просто крыша поехала.

– Может, ты и прав, – отвечаю я, хотя понимаю, что это не так. – Ты когда приедешь? Снова через полгода?

– Не знаю, – грустно отвечает Хикс. – Если бы мог, приезжал бы каждые выходные. Но слишком много учёбы, и путь неблизкий, ты же знаешь.

– Знаю, – говорю я кузену. Не хочу слушать его оправдания. На самом деле он мне ничего не должен, ничем не обязан. – Ладно, была рада тебя слышать. Не пропадай, пожалуйста.

– Куда я от тебя денусь, – отвечает мне Хикс, и я вешаю трубку.

Я тяжело вздыхаю и понимаю, что этот разговор не принёс мне ничего хорошего. Только неловкость и сожаление. И как бы ни было печально, теперь так будет всегда. Есть моменты в жизни, которые нельзя забыть, как бы ты ни старался. Можно притуплять память, стараться не думать, но они всё равно будут вспоминаться и мешать. Есть моменты, из-за которых уже ничего не будет как прежде.

Это было в прошлом году на Рождественских каникулах. Хикс только приехал из колледжа и по привычке залез в моё окно. Мы сидели на полу в моей комнате, укутавшись пледом, и разговаривали.

– Почему ты не хочешь с ней встречаться? – спросила я его. Мы обсуждали девушку из колледжа, которая была влюблена в Хикса. Должна признать, это была единственная девушка, которая мне нравилась. Она идеально подходила на роль его подружки.

– Не хочу и всё, – тихо ответил мне кузен. – Разве важна причина?

Я пожала плечами.

– Что с тобой, Хикси? Не узнаю тебя. Что тебя так сильно тревожит? – спросила я брата ласково и взяла за руку.

– Просто в жизни столько странных вещей. Почему всё зависит от мнения общества? Почему людям так часто мешают глупые предрассудки? Какая-то мораль? Кто её придумал? – пылко говорил парень, и я видела, что ему больно.

– Ты слишком много выпил сегодня, – ответила я ему и улыбнулась. – Завтра проснёшься, и будто ничего не было.

– Правда? – удивился Хикс. – Тогда никто не осудит меня сегодня. Грустного выпившего парня, который надеется, что с рассветом всё забудется.

Я не понимала его слов, но меня не покидало странное чувство. Будто воздух между нами наэлектризовался. Я боялась пошевелиться, словно меня в любой момент могло ударить током.

– Странно, что может сделать с нами общество. Нас назвали кузенами и заставили быть ими всю жизнь. Никто и не спросил нашего мнения. Это всего лишь слова, формальности. Кем бы мы были без этих титулов? – спросил парень шёпотом, я вся покрылась мурашками.

– Не знаю, Хикс, – прошептала я в ответ.

Хикс смотрел на меня вечность. Мне показалось, что прошло несколько жизней, что всё изменилось. Так на самом деле и было. Он наклонился и поцеловал меня. Не в макушку, как всегда, и даже не в щёчку, как в детстве. Он поцеловал меня по-настоящему. Я почувствовала вкус вина, огня и нежности на его губах. На время поцелуя я перестала быть девочкой, которая боится записок, плачет по отцу, ссорится с мамой. Я стала той Эммелин, какой всегда меня видел Хикс.

– Мэли, прости, – выдохнул Хикс, отстранившись. Его взгляд был полон вины вперемешку с нежностью. Мне хотелось обнять его и не отпускать, но я понимала, что нельзя этого делать, иначе всё изменится. Хотя на самом деле к тому моменту всё уже и так изменилось.

– Хикс, тебе нужно поспать, – только и вымолвила я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя на самом деле внутри всё разрывалось. Меня будто наполнили до краёв огнём, я боялась сгореть заживо.

Мы никогда не говорили об этом после, не затрагивали эту тему. Продолжали быть сестрой и братом, но в душе каждый знал, что в тот день всё поменялось в корне. Мы не начали никакие отношения, но тот поцелуй нам показал одно – на самом деле мы не такие уж и кузены друг для друга.

И сегодня при разговоре с Хиксом я снова ощутила ту самую неловкость, когда не знаешь, кто вы друг для друга, чего можете требовать и что смеете испытывать. Голова шла кругом. Главное не сорваться. Нельзя рушить отношения. Со времён поцелуя прошло почти полтора года. У Хикса было множество девушек после. И я практически уверена, что он никогда и не думал о нас с ним вместе.

Я иду в душ и долго стою под струями воды. Я стараюсь очиститься от всего, что меня мучает, но понимаю, что воде это не под силу. Никому это не под силу. Я засыпаю сразу же, как только касаюсь головой подушки.

Во сне вижу Джоса. Он бродит по моей кухне, ищет в шкафчиках что-то, а после открывает окно и исчезает. Я кричу его имя, я хочу побежать за ним следом, но не могу открыть дверь. Я плачу и кричу, а потом слышу шорох в подвале. Мне страшно, но я всё равно спускаюсь вниз по лестнице, включаю свет и замираю от удивления. В подвале нет никакого чудовища, здесь стоит папа, он чистит ружьё, которое часто брал с собой на охоту. Я подхожу ближе, касаюсь папиного плеча и слышу громкий выстрел. Пол заливается кровью, но на этот раз она принадлежит не отцу. Кровь течёт из моего тела, оттуда, куда пару секунд назад выстрелил папа.

Я просыпаюсь снова с криком и долго прихожу в себя. Я лежу в постели, пытаюсь понять значение этого сна, хотя прекрасно знаю – сны не сбываются. Это лишь проявление нашего сознания. Но неожиданно меня словно ударяет молния. Я резко сажусь. Понимаю, что отгадала загадку, маленькую её часть. Подпольные пути, монстры. Убийца вёл меня в наш подвал, в место, где отец проводил очень много времени при жизни.

5

Всё утро я борюсь с желанием прогулять уроки и пойти в подвал, но понимаю, что не должна так делать. Если снова пропущу, мама узнает и будет долго читать лекции. К тому же, у меня выпускной класс. Как бы там ни было, нужно думать о будущем хоть немного. Если оно у меня есть, конечно.

Я отправляюсь в школу и с нетерпением жду возвращения домой, хотя не совсем представляю, что я могу найти в подвале такого, что укажет мне на убийцу. Вряд ли там есть какие-то секретные материалы. Дом осматривался полицией неоднократно. Да и вообще подвал у нас – это не заброшенная часть дома.

После смерти папы мы отнесли туда все его вещи. Так решила мама, и, если честно, впервые я была ей благодарна. Я не хотела стирать из своей памяти папу, не хотела избавляться от всего, что напоминало мне о нём, но натыкаться на его вещи раз за разом было просто невыносимо.

Первые несколько месяцев я заходила в папину комнату, садилась за стол, за которым он часто писал какие-то отчёты, укутывалась в его вещи, которые, как мне казалось, хранили его запах. И каждая эта секунда, проведённая в таких воспоминаниях, меня уничтожала. Я принималась плакать почти сразу, как только входила, и успокаивалась нескоро. В тот день мама нашла меня в папиной комнате, рыдающей на полу в обнимку с его старым халатом.

– Милая, давай ты возьмёшь себе всё, что действительно хочешь иметь в память о папе, а остальное мы уберём, – сказала мне мама. – Не выбросим, просто отнесём в подвал. Ты всегда сможешь спуститься туда, как только пожелаешь. Но эти вещи больше не будут у нас перед глазами. Так будет легче. Хорошо?

Я лишь утвердительно кивнула. Сейчас я понимаю, что это нужно было сделать не только ради меня, но и ради самой мамы. Ей тоже было нелегко.

Так что теперь я даже не представляю, зачем убийце вести меня в подвал. Ведь все папины вещи мне хорошо известны, и я не помню среди них ничего странного.

Когда я подхожу к школе, то замечаю Джоса с его отцом всего в нескольких ярдах от меня. Они разговаривают о чём-то серьёзном, Джос несколько раз соглашается с чем-то. Сама не понимаю, как я оказываюсь рядом с ними, но уже через пару секунд я обращаюсь к шерифу.

– Здравствуйте, мистер Эгберт. Должно быть, вы меня не помните. Я Эммелин, Эммелин Ллойд, – я протягиваю шерифу руку, он дружелюбно её пожимает и улыбается.

– Я отлично помню тебя, Эммелин. Хотя должен признаться, что вряд ли узнал бы тебя на улице. Ты выросла, стала настоящей красавицей, – шериф говорит спокойно и размеренно. Мне кажется, что он довольно искренен со мной. Я начинаю паниковать. Не знаю, что ему сказать, не знаю, как себя не выдать.

– Что-то случилось? – наконец спрашиваю я.– Вы выглядите встревоженным.

На самом деле – ничего подобного. По Эгберту никогда нельзя было понять, что он на самом деле думает или чувствует. Кажется, его сын перенял у него это качество.

– Вчера был убит мистер Ройстон, – отвечает мне Джос вместо отца. Я вижу, что его пугает эта новость. Я не могу припомнить, кто такой этот человек. Отрицательно качаю головой, Джос объясняет. – Энди Ройстон. Был в попечительском совете нашей школы. Входил в совет управления городом. Кажется, даже собирался баллотироваться в мэры.

– Как же это произошло? – вскрикиваю я. На самом деле любое убийство, да ещё и таких важных персон, вызывало в нашем городе ажиотаж.

В маленьких городках вроде нашего редко случаются страшные преступления. Кражи и оборот наркотиков не в счёт. Поэтому, когда кого-то убивают, об этом сразу же узнают все и долго обсуждают. Каждое подобное дело на виду у общественности. Так же было и с убийством моего отца. Много роликов по телевизору, постоянные выпуски местных новостей, газеты, соседи, прохожие. Голова шла кругом от всего этого. Каждый знал нашу семью, всех её членов, в лицо.

– Был застрелен в своей квартире, – отвечает шериф, я тяжело вздыхаю. Стараюсь не проводить никаких параллелей, но тут же начинаю выдвигать версии.

– Застрелен, – тихо произношу я.– В квартире. Так же, как…

– Нет, Эммелин, даже и не думай, – перебивает меня шериф. – Я знаю, о чём ты. Это никак не связано с твоим отцом. Это типичное убийство. Никаких особых признаков.

Я молчу около минуты. Никто не произносит ни слова. Время тянется вечно. Я пытаюсь поверить в слова шерифа. Да, он прав. Я просто хватаюсь за всё подряд, просто ещё надеюсь, что кто-то мне поможет. Я успокаиваюсь, верю Эгберту, киваю головой.

– Я сделал всё возможное, чтобы найти убийцу твоего отца. Но ничего не вышло. Прости. Я знаю, это трудно принять, – говорит мне шериф, и моё спокойствие растворяется в воздухе. Меня охватывает гнев, я еле сдерживаю себя, чтобы не наброситься на него. Меня останавливает лишь рядом стоящий Джос. Не хочу выглядеть перед ним слабой.

Шерифу действительно не стоило говорить, будто он сделал всё возможное. Я знаю, что это не так. Почему же он врёт мне прямо в глаза? Почему же он так спокоен, излучает такую уверенность, такую искренность? Как можно правдиво врать?

Меня приводит в чувство звонок на урок. Шериф покидает нас и спешит в школу, должно быть, чтобы пообщаться с директором.

– Эммелин, я хотел поговорить с тобой, – начинает Джос, но я не хочу сейчас слушать его. Я стараюсь не сорваться, стараюсь осмыслить всё, что происходит вокруг. Я чувствую, что начинаю сдаваться. Не такой я была всегда, не такой меня воспитывал отец, не такой меня всегда видел Хикс. От мыслей о кузене моё сердце отзывается болью. Я чувствую и понимаю, что сейчас всё меняется не только в моих отношениях с Джосом, не только в моём так называемом расследовании. Всё становится иначе с Хиксом, и мы оба это замечаем, потому так тщательно избегаем и друг друга, и ситуаций, которые могли бы нас спровоцировать.

– Прости, я опаздываю. Увидимся на биологии, – отвечаю я и убегаю в школу, лишь на ходу вспоминая, что биологии сегодня на самом деле нет. Я боюсь посмотреть в глаза Джосу, боюсь сорваться, боюсь перенести на него ненависть к его отцу.

Джос пытается поговорить со мной в перерывах между уроками, он находит меня в коридорах, а я выдумываю множество причин, чтобы не общаться с ним. Не знаю, почему, но мне не хочется сейчас видеть его.

После уроков я спешу домой, чтобы наконец-то спуститься в подвал. Я вижу, что мамины вещи на месте, значит, она дома, но её нет на кухне, и мне это даже на руку. Пока все заняты своими делами, я смогу спокойно сделать то, что планирую.

Я спускаюсь в подвал и чувствую, как быстро начинает биться сердце. Я аккуратно наступаю на каждую ступеньку, словно они могут сломаться прямо сейчас. Я слышу скрип, чувствую запах пыли, понимаю, что пути назад нет. Я осознаю, что вряд ли убийца делает всё это просто так. Возможно, у моего отца и правда были секреты. И сейчас я должна быть готова ко всему. Что ж, я готова.

Я дёргаю за цепочку, загорается свет. Всё кажется таким пустым и одиноким, заброшенным, печальным. Здесь папин стол, который пахнет лаком, несколько ящиков бумаг, старые пластинки, кассеты. Здесь вся его жизнь. И моя тоже. Странно, что у меня есть мама, которая все эти годы была рядом, а отец, погибший много лет назад, всё равно остаётся для меня самым близким. Я просматриваю бумаги, перекладываю папки, перелистываю тетради. Всё впустую. Я не знаю, что я должна искать, не знаю, есть ли здесь хоть что-то на самом деле.

Проходит больше часа прежде, чем я сажусь на пол, обнимая папин халат. Он больше не пахнет моим отцом, не хранит его тепло, но он полон воспоминаний. Я не плачу, хоть сердце и разрывается от боли. Не знаю, сколько времени должно пройти прежде, чем я перестану так горевать. И проходит ли такая боль вообще?

Я понимаю, что сегодня ничего не получится. Возможно, следует обратить внимание на четвёртую записку. На мгновение я думаю о том, что же будет, если вся эта игра окажется лишь больной фантазией убийцы, если она на самом деле не имеет никакого значения и никак мне не поможет. Может, я только зря трачу время? Кто сказал, что семнадцатилетняя девчонка сможет сделать то, что оказалось неподвластно полиции? Но все эти записки и поиски дарят мне нечто большее, чем обычное раскрытие тайн. Они дарят мне надежду. И я буду делать что угодно, пока эта надежда сохраняется.

Я убираю папин халат обратно в коробку, выключаю свет и поднимаюсь в дом. Мамы по-прежнему не видно. На полу в гостиной сидит Сади и вырезает звёздочки из цветной бумаги.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я её и сажусь рядом.

Сестра откладывает ножницы в сторону и высыпает на пол банку со звёздочками, которые она уже вырезала. Их здесь больше сотни.

– Я хочу сделать звёздное небо в своей комнате, – говорит Сади и улыбается. – Хочу смотреть на них перед сном и считать каждый раз. Чтобы я могла заснуть, так и не досчитав до конца, а на следующий день начать заново. Я хочу считать их вечно.

Я смотрю на свою светловолосую сестру и не понимаю, когда она успела стать такой взрослой. Знаю, что в этом есть и моя вина. Сади всегда была предоставлена самой себе. Папа умер, когда она была ещё слишком маленькой, потом были бесконечные расследования, допросы, потом были слёзы и скандалы. Мы с мамой объявили друг другу войну. И если Глэн смог хоть как-то добиться маминого внимания, Сади была обделена им постоянно. А я никогда и не интересовалась жизнью сестры и брата.

Я понимаю, что в последнее время это изменилось. Теперь я хочу быть рядом с ними, хочу обнимать их и разговаривать с ними, помогать и поддерживать, шутить и смеяться. Хочу быть частью их жизни. Но проблема в том, что они имеют полное право не хотеть этого. Они умеют жить без меня, без отца и без мамы. Что может быть страшнее? Да, я живу так же, но я ведь старше, я сильнее.

– Чтобы звёзды никогда не закончились, их должно быть действительно много, – говорю я сестре и беру из коробки вторые ножницы.

Мы вырезаем звёздочки, пока мои пальцы не начинают болеть, пока я не натираю себе мозоли ножницами, пока в голове не остаётся никаких мыслей, кроме одной. Я считаю каждую звезду, которую кладу в банку Сади. И цифры отбиваются в моей голове голосом Джоса, словно он считает дни до чего-то действительно важного.

6

Я провожу выходные на репетициях и на крыше сарая, но не встречаю ни разу Джоса. Это немного злит меня, а после я понимаю, что эта злость на самом деле значит совсем другое. Я скучаю по нему.

Как можно скучать по человеку, которого ты знаешь так мало? Чей отец вызывает у тебя ненависть? Должно быть, это всё неважно, если кто-то смог дотронуться до твоей души.

За несколько дней я так и не беру в руки четвёртую записку. Я лишь примерно помню её смысл и не решаюсь перечесть ещё раз. Я боюсь, что там не окажется той подсказки, которую я жду. Но, с другой стороны, ещё больше я боюсь, что она там будет. Я не знаю, к чему приведёт меня эта игра. Я помню, что делаю это не ради себя, а ради своей семьи, ради их безопасности. Я хочу разгадать всё и вычислить убийцу. Но что, если эта моя игра лишь приближает моих родных к смерти? Мне страшно, и я не могу найти правильное решение.

Вечером я сижу на кухне и разговариваю с братом. Мы поедаем мамины блинчики и смеёмся.

– Все говорят, что он тайно встречается с Лавандой Мур, – произносит брат, улыбаясь. Мы обсуждаем мистера Вуда, учителя биологии. – Дэвид говорил, что видел, как они целовались в кабинете.

– Он врёт, – улыбаюсь я в ответ. – И, кстати, у Лаванды есть парень. И это далеко не мистер Вуд.

Глэн снова смеётся.

– Не думал, что с тобой можно весело проводить время, – замечает брат и берёт ещё один блинчик.

– Я такая занудная, что ли? – спрашиваю я, но во мне нет ни капли обиды. Я счастлива, что могу вот так болтать о всякой ерунде со своим братом, и он не отталкивает меня. С Сади сложнее, она всегда держится холодно, а Глэн – папина копия. Всегда весёлый и добрый, умеющий прощать и забывать всё на свете.

– Нет, просто скрытная, – отвечает брат и пожимает плечами.

В дверь звонят. Я не спешу открывать, слыша, что мама спускается со второго этажа. Мне не хочется прерывать общение с братом.

– Здравствуйте, – говорит мама тише обычного. – Что Вам снова понадобилось? Я уже всё рассказала.

Я не слышу, что отвечает ей гость, но мама взрывается на месте.

– Только этого не хватало. Я не позволю, – кричит она.

Мы с братом переглядываемся и направляемся к двери. На пороге стоит шериф Эгберт.

– Мистер Эгберт, – удивляюсь я. Что ему могло здесь понадобиться? – Добрый вечер.

– Здравствуй, Эммелин. Глэн, – шериф кивает моему брату в знак приветствия. – Миссис Ллойд, если Вы не позволите мне поговорить с дочерью здесь, я буду вынужден вызвать её в участок. Подумайте, что Вам важнее: принципы или комфорт ребёнка.

Я не сразу понимаю смысл слов шерифа. Мне трудно поверить, что он пришёл сюда для разговора со мной. Может, он хочет рассказать мне что-то о смерти папы или оправдать свои действия во время расследования. Может, он хочет открыть мне какую-то тайну. Тогда абсолютно неудивительно, что мама так злится.

– Мистер Эгберт, проходите, – говорю я, мама лишь молча качает головой. Думаю, она поняла, что ничего не сможет изменить. – Где Вам будет удобнее? В гостиной или, может, в моей комнате?

– Гостиная вполне подойдёт, – отвечает шериф и садится на диван. – Но я хотел бы попросить остальных членов семьи покинуть комнату и оставить нас наедине.

– Я не оставлю свою дочь одну, – восклицает мама. – Если нужно, забирайте нас обоих в участок, но она не будет сидеть перед Вами в одиночестве.

– Вашей дочери семнадцать и с юридической точки зрения она сама может принимать такого рода решения, – спокойно отвечает шериф. Мысленно я благодарю его за это, ведь эти слова – доказательство моего законного права что-то решать.

– Шериф Эгберт, я знаю свои права, – возражает мама, а я её перебиваю.

– Мама, да что с тобой? – спрашиваю я. – Дай нам поговорить спокойно.

Я вижу, как нелегко даётся маме решение уйти, но она покидает комнату вместе с Глэном. Наступает тишина. Мы с шерифом смотрим друг на друга и молчим. Я чувствую себя неловко, не могу понять причину его прихода и хочу узнать её поскорее.

– Джос говорит, что вы с ним общаетесь, – дружелюбно начинает шериф, я слегка удивляюсь выбранной им теме. Но потом понимаю, что так, должно быть, проще завязать разговор, установить необходимый темп и вид отношений.

– Да, правда. Мы дружим, – отвечаю я как можно спокойнее и ласковее.

– Я рад, Эммелин, что вы можете общаться, и что ты не переносишь на него своё отношение ко мне, – говорит шериф, и я заливаюсь краской. Неужели он знает о том, как сильно я злюсь?

– Я никогда не… Мистер Эгберт, – я не могу подобрать слова. Шериф улыбается.

– Я знаю, что ты злишься, тут не нужно иметь особый дар. Я не раскрыл дело твоего отца, я не наказал виновного. Я работаю шерифом уже очень давно и знаю, что чувствуют люди в таких ситуациях. Это нормально.

Внезапно мне становится стыдно. Возможно, шериф не был настолько виноват, как мне всегда это казалось. Может, мне просто нужно было найти того, на кого можно было злиться безнаказанно?

– Что-то случилось? – спрашиваю я, резко переводя тему. Не хочу больше ни секунды говорить об этом.

– Я хотел поговорить с тобой о мистере Энди Ройстоне, – спокойно отвечает шериф. Я вспоминаю, что это о нём шла речь пару дней назад.

– Член попечительского совета? Тот, которого убили на днях? – переспрашиваю я на всякий случай, шериф утвердительно кивает. – Что я могу рассказать Вам, если я не знала его? Не представляю, как он выглядит, и до того, как Джос рассказал мне о его должностях, даже и не представляла, чем он занимается.

– Ты уверена, что никогда не видела его раньше? – спрашивает шериф. Я лишь смотрю на него с непониманием. Эгберт лезет в карман и достаёт несколько фотографий, просматривает их и протягивает мне одну.

Я смотрю на мужчину на фотографии и судорожно пытаюсь вспомнить, где могла видеть его раньше. Его лицо мне действительно знакомо. Но встречались ли мы в жизни? Может, я видела его по телевизору или в школе случайно?