Необыкновенные приключения «русских» в Израиле. Семейные хроники времен Большой Алии

– Да я этого не боюсь, – вздохнула мама, – занимайтесь, конечно. Я боюсь за вас, как вы там одни будете, и когда я вас теперь увижу? Может и вообще никогда, – уже откровенно расплакалась она.

– А вот этого не надо. Они когда устроятся и увидят, что там за жизнь, то и нас вызовут с мамашей, конечно, – вдруг заявил отчим и отчаянно покраснел, и они все неожиданно поняли, что это его сокровенная мечта, и как многие русские, у которых вообще нет надежды уехать, он стремится в Израиль гораздо больше, чем евреи, которые теперь могут выбирать, где им жить.

– Ну, да, а чего ж нет? – совсем расхрабрившись продолжил он. – Вы имеете полное право туда ехать, и я тоже, как официальный муж, член семьи, можно сказать.

– А как же ты там будешь жить, когда там все евреи? – ехидно спросила бабушка. – Ты ж у нас как выпьешь, сразу кричишь, что ты настоящий русский человек, и душа у тебя русская. И необрезанный ты, между прочим.

– Так Юрка ваш тоже необрезанный. Мы с ним там вместе и обрежемся, правда, Юра? – неожиданно объявил отчим.

Юра в ответ только неуверенно кивнул, сразу же представив себе эту процедуру и внутренне содрогнувшись. Вот об этом-то он и не подумал, но отступать уже было поздно.

– Ну, вот, – совсем приободрился отчим. – С этим вопросом мы решили. А что касается того, что там одни евреи, то я так не думаю. Туда многие своих русских мужей и жен повезут. Так что я там не один буду.

– Ну вот видишь, мама, дядя Толик прав, вы, конечно же, к нам приедете, и мы будем все вместе, – заметно повеселев, сказала Рита. – Так что мы поедем, а?

– Да что я, – все еще вздыхая, отозвалась также приободрившаяся мама. – Я же вам не враг. Поезжайте, конечно, если там так уж хорошо. Роза, я думаю, врать не станет. Раз сказала, что оставит и дом и деньги, то так и будет. Она вас действительно очень любила, когда вы были маленькие. Мама, а как вы считаете?

– Роза не обманет, – веско сказала бабушка. – Она, между прочим, очень хорошая женщина была, Гришу как любила. Я честно скажу, вряд ли ему с молодой женой так хорошо было бы как с ней. Вот только до чего я дожила, муж мой в земле и сыновья тоже, а я, можно сказать, с чужими людьми уеду, и могилки их брошу.

Она принялась вытирать глаза, а растроганные Юра и Рита кинулись ее обнимать.

– Бабушка, ну с какими же чужими людьми, что ты говоришь, – наперебой закричали они. – Ты же с нами там будешь, твоими родными внуками, и мама тебе ведь не чужая, вы с ней столько лет вместе живете.

– Да я и не считаю ее чужой, это ж я так просто сказала, – начала отбиваться от них бабушка, – должна же я хоть что-то сказать.

– А я вам разве чужой? – вдруг не выдержал отчим и выпрямился за столом с оскорбленным видом. – Да я ж к вам всегда относился с уважением и даже с любовью, можно сказать. Мамашей вас вот называю как родную, а вы мне "чужой".

– Да я ничего не говорю, Толик, ты хороший человек, хоть и не еврей, внуков моих любишь, я же вижу, просто, как же я могилки родные брошу, – уже по-настоящему расплакалась она.

Все растеряно замолчали, не зная, что ей сказать. Рита и Юра стали огорченно переглядываться, вот ведь как, все уже было хорошо и вдруг бабушка все испортит, если не захочет ехать. Мама ведь не бросит ее одну. И тут отчим снова всех удивил.

– Наши мертвые не в могилах, они в нашем сердце. Поэтому они всегда с нами, где бы мы ни были, – торжественно изрек он и, сам удивившись собственному красноречию, растеряно посмотрел на остальных, которые от изумления не могли сказать ни слова, а только молча смотрели на него, вытаращив глаза.

– Да, это правда, – также торжественно объявила бабушка, которой на самом деле тоже хотелось поехать – ты, Толик, очень даже прав. Я их увезу в своем сердце.

– Ну вот, все в порядке, – обрадовалась мама, а Юра даже пожал отчиму руку. – Значит, решено. Сначала едут Рита и Юра, а потом мы все.

И успокоенная семья принялась обсуждать, что детям нужно взять с собой.

* * *

На следующий день они начали собирать документы. Оказалось, что, прежде всего, нужно было взять анкеты в паспортном столе милиции и туда они и отправились прямо с утра. Отстояв положенную очередь, они вошли в кабинет, где сидела толстая грубая баба, одетая в милицейскую форму с обесцвеченными перекисью и залакированными буклями на голове. Узнав, зачем они пришли, она тут же прониклась к ним самой настоящей ненавистью и нарочно долго перебирала бумаги, как будто не могла сразу найти, то, что им было нужно. Зато за это время она успела громким противным голосом высказать им, что таких как они нужно сажать или лучше стрелять, потому что они предатели родины. Их здесь учили, кормили-поили, обеспечивали им счастливое детство, профсоюзные путевки в лагеря, а они теперь уезжают. Вначале Юра и Рита выслушивали все это молча, но когда, наконец, анкеты очутились в их руках, осмелели и объявили ей, что она орет на них, потому что им завидует, и, если бы у нее была возможность, она бы первая удрала из своей любимой родины. И вообще с расстрелом и тюрьмой, она опоздала, так как теперь не тридцать седьмой год.

Пока обалдевшая от их наглости паспортистка пыталась найти достойный ответ, они повернулись и вышли из кабинета, провожаемые откровенно завистливыми взглядами остальных трех женщин, сидевших за другими столами. Вышли они, кстати, очень довольные собой, что смогли дать отпор. В общем, первая высота была, так сказать, взята.

Зато вторая высота чуть не повергла их в самое настоящее отчаяние, хотя это был всего лишь маленький учебник иврита. Они с недоумением и ужасом вглядывались в самой странной формы значки, которые на самом деле были буквами. Кроме того, что они не походили ни на одну из известных им букв, они были еще и очень похожи между собой. Так, например, сколько они не вглядывались, найти различие между буквами рейш и далет, или между буквами каф и бет им совсем не представлялось возможным. А когда они еще и узнали, что в этом языке нет, только подумать, гласных букв, а есть вместо них какие-то странные огласовки, которые к тому же часто и не пишутся вообще, то совсем упали духом. Но их учителя, Лариса и Миша, строго велели им не паниковать, а для начала смотреть в подстрочник, где все слова транскрибировались такими родными и знакомыми на фоне загадочного иврита русскими буквами. Кроме них на занятиях присутствовали еще четверо, пожилые муж с женой, Семен Борисович и Берта Соломоновна, которые ехали в Израиль к своей дочке и внуку, и молодая пара, специально приезжавшая на занятия из соседнего Николаева, Белла и Саша Певзнер. Саша отличался завидным оптимизмом не только в отношении иврита, но и вообще всей жизни в Израиле. У него был уже разработаны план-минимум для начала жизни в Израиле и становления на ноги, и план-максимум для того, чтобы разбогатеть. Своим оптимизмом он заразил остальных и они все дружно принялись за освоение языка Торы. Труднее всего им давалось чтение, так как отсутствие гласных сводило на нет все их усилия прочитать слова. В конце концов, Рита и Юра решили, что лучше хитрить, чем позориться и стали читать исключительно по подстрочнику, однако делая вид, что читают иврит. Вначале им было немного стыдно, но приглядевшись внимательнее, они убедились, что другие делают то же самое. Так они и прозанимались все три месяца, читая русские буквы и стараясь это делать как можно незаметнее с риском заработать косоглазие.

Но нужно сказать, что с грамматикой и запоминанием слов дела у них шли гораздо лучше. Каждый при этом использовал свой метод, но лучше всех придумал, как это делать, Саша. Пользуясь тем, что ивритские глаголы имеют во всех временах одинаковые окончания, он сочинял из них стихи. Стихи, конечно, были те еще. Смысл в них был самый минимальный, но свою функцию они выполняли – помогали запомнить слова. Например, когда они учили прошедшее время, то стихи были примерно такие.

Ходили, гуляли – тияльну, галахну,Искали еду – охель хипасну,Зашли в магазин – ле ханут нихнасну,Еду увидали – шам охель раинуСначала схватили – кодем лякахнуПотом разобрались – ахарках гивину,Хотели – роцину, купили – конину.

Конечно, полная чушь, но здорово помогали запомнить слова, и Саша ими очень гордился.

В общем, со стихами или без после трехмесячного курса они все могли довольно грамотно составить несложные фразы, если у них, конечно, было время продумать их сначала в уме. Все, кроме, одного несчастного Семена Борисовича, который старался чуть ли не больше всех, но к концу обучения запомнил только две фразы, «Аба ба», что означало «папа пришел», и лалехет барегель» – идти пешком. На уроках он ужасно пыхтел, потел, мучился и страдал, но на все вопросы учителей неизменно выпаливал одну из этих фраз, и ничего другого запомнить не мог. Его бедной жене было ужасно стыдно за него, Она подсказывала ему, уговаривала, ругала, но ничего не помогало. По-видимому, он был обречен прожить остаток жизни в Израиле, изъясняясь только этими двумя предложениями.

Что касается Саши и Беллы, то после окончания занятий в их отношениях с Ритой и Юрой стала проявляться какая-то странная мистика. На последнем занятии они тепло попрощались, понимая, что расстаются навсегда, так как Певзнеры собирались поселиться в центре страны, а Юра и Рита направлялись на север в район Хайфы. Но дальше все пошло очень странно. Все началось с того, что Юра и Рита поехали в Одессу легализовать свои свидетельства о рождении. Что означало легализовать, они не знали, но вроде их нужно было сдать и потом получить в каком-то другом виде. В Одессу они поехали на автобусе, который проезжал через Николаев. Выйдя через полтора часа на платформу, чтобы размять ноги, они тут же увидели прогуливающихся там Беллу и Сашу, которые пришли встречать каких-то родственников. Через неделю Рита и Юра снова поехали в Одессу забирать свои свидетельства о рождении. Получив их почти в том же самом виде, они расписались в какой-то книге и поехали домой. Только дома им пришло в голову раскрыть свидетельства и посмотреть, что там написано. А написано там было в одном Белла Певзнер, в другом Александр. Удивившись такому совпадению и собственной глупости, из-за которой они не проверили свидетельства на месте, они стали искать телефон Саши и Беллы, но не успели еще его найти, как те уже им позвонили сами и сообщили, что они сегодня утром получили свои свидетельства и только сейчас догадались их проверить. У них были свидетельства Риты и Юры, но отдать их им они не могут, так как боятся, что если они их не вернут, им не выдадут их собственных.

– Выдадут, – успокоил их Юра, – тем более что ваши свидетельства у нас.

В общем, свидетельствами они обменялись в тот же день, не переставая охать и ахать и удивляться, как тесен мир.

Но мир оказался еще даже теснее, чем они думали, в чем они убедились, поехав почти через месяц за визами в Москву. Переночевав у Ритиной подруги, которой посчастливилось выйти замуж за москвича, они рано утром поехали в голландское посольство, где приютилось консульство Израиля. Уже издали они увидели растянувшуюся на километр огромную очередь изменников и предателей Родины, которые пришли получить израильскую визу. Пройдя в ее конец, Рита и Юра спросили, кто крайний, и уже почти не удивились, когда крайними оказались Белла и Саша. Сдав документы и выслушав приглашения прийти в четыре часа, они распрощались, и Рита и Юра поехали на Пушкинскую площадь осуществить свою самую заветную мечту – поесть в Мак-Дональдсе, недавно открывшемся единственном на всю страну, о котором уже слагались легенды.

Выйдя на Пушскую площадь, они в ужасе и растерянности остановились. Вся площадь была окружена тройным кольцом очереди, в которой люди уже много часов ожидали возможности пообедать в американском заведении быстрой еды.

– Да, – подтвердила их мысль девушка в очках, за которой они заняли очередь. – Мак Дональдс назвал свои заведения “fast food”, то есть быстрая еда. Если бы он увидел, сколько часов здесь люди ждут эту быструю еду, он бы, наверное, повесился.

Но уйти, не побывав в легендарном Мак Дональдсе было невозможно и отстояв часов пять в очереди, они все-таки были допущены в этот рай. И надо сказать впечатление он произвел на них огромное. Множество подростков, одетых в фирменные футболки и диковинные тогда каскетки, носились по залу и работали за прилавком с огромным энтузиазмом и азартом. Как трудолюбивые муравьи сновали они туда и сюда от прилавка к кухне, накладывали чипсы, упаковывали бутерброды, ставили стаканы с колой, выбивали чеки, убирали. Наверное, они все-таки уставали за смену, но со стороны казалось, что они все это проделывают играючи. И было видно, что они очень гордятся тем, что работают в американском кафе, и обслуживать посетителей они старались по-американски, быстро, вежливо и с приветливой улыбкой. А на лице приезжих подростков – посетителей была написана откровенная зависть и сожаление, что у них нет возможности работать в таком престижном и интересном месте.

С трудом добравшись к четырем часам к консульству, Юра и Рита увидели, что все уже собрались во дворе посольства. Очереди не было. Им объявили, что сейчас визы вынесут прямо сюда, потом будут называть фамилии и нужно будет подходить получать. Действительно через несколько минут вынесли стол, на него положили бумаги и человек за столом, взял в руки верхний лист.

– Иванов, – громко объявил он и по очереди прокатился смех.

Не поняв, по-видимому, в чем проблема, сотрудник консульства недоуменно посмотрел вокруг и взял в руки следующую визу.

– Телегин, – сказал он, и смех стал громче. Твердо решив ни на что не обращать внимания, служащий взял третий лист.

– Сидоренко, – прочитал он, и смех стал просто гомерическим.

– Интересно, есть ли тут хоть один еврей, – саркастически пробормотал стоящий недалеко от стола старик.

– Рабинович, – торжествующе воскликнул чиновник, высоко подняв над головой четвертый лист.

И вся толпа завистливо вздохнула и уважительно расступилась перед Юрой и Ритой, которые вышли вперед, чувствуя себя именинниками и впервые в жизни гордясь своей фамилией.

После получения визы им предстояло получить еще и билеты на самолет. Они попытались разыскать Сашу и Беллу, чтобы лететь вместе, но тех нигде не было видно, и они, взяв билеты с пересадкой в Варшаве на 24 июня, уехали домой. Добавить к этому можно еще только то, что когда 24 июня они вошли в так называемый накопитель в аэропорту, там, в креслах, уже воседали Саша и Белла вместе со своим пятилетним сыном Пашкой. Увидев их Саша, конечно, уже ничуть не удивился, а только сказал.

– Ребята, это судьба. Мы с вами не должны расставаться. Я думаю, нам тоже нужно ехать в Хайфу, тем более, что, в общем-то, в Тель-Авиве нас никто не ждет.

Но это все происходило гораздо позже, а до этого было еще очень много всяких дел и событий, которые теперь определяли Ритину и Юрину жизнь. Во-первых, институты. Им, конечно, пришлось сказать, что они уезжают, так как нужно было забрать с собой документы и справки. К их удивлению там очень спокойно отреагировали на их отъезд, никаких препятствий в выдаче документов чинить не стали. Только у Юры в институте парторг никак не мог понять, как Юру можно отпустить без комсомольского собрания, на котором его нужно было бы заклеймить. В ответ на это декан ему спокойно объяснила, что те времена давно прошли, и что сейчас люди могут вполне легально уезжать из страны, и никакого преступления в этом нет.

– Да, это вам не 37-й год – уже привычно сказал обалдевшему парторгу Юра, и на этом все и закончилось. Кстати, за то время, что они собирались, вызовы получили еще десятки, если не сотни семей, и теперь уже очень многие паковали вещи и самым популярным анекдотом стал следующий. Два еврея стоят и разговаривают на улице, к ним подходит третий и, даже не поздоровавшись, заявляет.

– Я не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо.

В ОВИРе теперь можно было предъявлять вызовы не только от родственников, но и от кого угодно. К Рите и Юре почти каждый день приходили знакомые и незнакомые люди, диктовали им свои данные и просили прислать вызов сразу же, как только они приедут. Знающие люди, умудренные опытом уезжавших в семидесятые годы, советовали им записывать эти данные на краях полотенец, а потом подшивать эти края, так чтоб ничего не было видно, а то у них могут быть неприятности на таможне, если обнаружат, что они везут с собой адреса. Все это оказалось полной ерундой. Советскому государству к тому времени уже было наплевать на своих пропащих сыновей и дочерей еврейского происхождения, и единственное, о чем оно заботилось, это то, чтобы те не вывозили слишком много ценностей. Но у Юры и Риты никаких ценностей не было, поэтому им вообще не о чем было беспокоиться.

Зато очень сильно забеспокоился Вовка, хотя беспокоиться и суетиться было его нормальным состоянием. Вообще, о Вовке нужно рассказывать отдельно, так как в своем роде он был личностью, если не выдающейся, то уж во всяком случае, не ординарной.

Вовка был Юрин самый близкий и самый давний друг и знакомы они были с рождения. Ритин и Юрин двор был сквозным. Через узкий проход между домами можно было выйти в другой двор, который выходил на другую улицу. В их доме этот двор так и назывался «тот двор». Так вот Вовка жил в «том дворе», но целыми днями торчал в этом, не считая моментов, когда Юра и Рита вместе со всеми остальными детьми переходили в тот. Вовка гордо носил еврейскую фамилию Кушнир и, так как дружил с Юрой Рабиновичем, считал себя евреем, хотя по сути таковым не являлся. Евреем у него был только отец, который развелся с его матерью, когда он еще только родился, но все-таки иногда приезжал повидать сына. А всю жизнь Вовка прожил с матерью, очень милой, но чисто русской женщиной, тетей Клавой, как называли ее Рита и Юра. Тогда, до того времени, конечно, когда начался массовый исход в Израиль, многие еврейский дети, достигнув возраста, когда нужно было поступать в институт, всеми правдами и неправдами пытались взять себе русскую фамилию каких-нибудь родственников или вообще записаться русскими. Их в шутку называли «Иванов по матери». Так вот, Вовка в буквальном смысле был Иванов по матери, так как фамилия его мамы как раз и была Иванова. Хотя замуж она больше так и не вышла, на Вовкиного отца она зла не держала, так как сама считала, что она ему не пара. Вовкин отец, опять-таки, по бабушкиному выражению, был большим человеком. Он окончил институт и аспирантуру, и, по-видимому, действительно был очень талантливым человеком, если ему, еврею, удалось защитить докторскую диссертацию. На тете Клаве он женился случайно, будучи в молодости в их городе на практике. Она тогда работала раздатчицей в столовой, где он питался. Ей было жалко, вечно голодного студента, она и пригрела его, а когда он узнал, что она беременна от него, то, как честный человек, тут же женился. Его родители, которые цену ему сложить не могли и до этого отвергали даже очень состоятельных невест из самых приличных еврейских семей, так как ставили его рейтинг как жениха очень высоко, пришли в дикий ужас и приложили все усилия, чтобы их развести. Они и развелись, но сына он признавал, и алименты платил исправно. Вовка с мамой вообще не бедствовали. Умная и энергичная, и, надо отдать ей должное, красивая женщина, она выбилась сначала в заведующие столовой, а потом стала заведовать продовольственным складом, где получали продукты все детские учреждения города. Что это значило в условиях всеобщего и полного дефицита, могут понять только те, кто жил в небольшом городе в то время. Тетя Клава была королевой мяса и всего остального, и ничего недоступного для нее в городе не было. Но Вовке всего этого было мало. Его беспокойная душа и авантюрный склад характера требовали больших дел и больших денег, а самое главное – свободы. Сейчас Вовкин отец уже пять лет как жил со своей другой семьей в Америке и действительно хотел забрать к себе Вовку. Но из Советского Союза тогда начали отпускать только в Израиль, и вызов из Америки не годился. Последнее время Вовка только и делал, что ломал голову, как добыть вызов из Израиля, а тут вдруг можно сказать счастье привалило. В Израиль ехали его самые лучшие друзья, и вызов ему точно был обеспечен. Тут же на ходу он сменил все свои планы. Обычно те, кто хотел ехать в Америку выезжали по израильскому вызову, а в Вене, где была пересадка, заявляли, что хотят в Америку и их направляли в Италию, где они жили около восьми месяцев, ожидая аффидавита от американских родственников и разрешения на въезд в Соединенные Штаты.

Но Вовка вдруг решил осчастливить Израиль своим кратким, но эффективным пребыванием в нем. Причина была в том, что он твердо решил приехать к отцу не с пустыми руками, а с порядочными деньгами, которые он собирался заработать там. Так учи иврит, говорили ему Рита и Юра, как же ты будешь работать без иврита?

– А кто вам сказал, что я собираюсь там работать, – отвечал Вовка.

– А как же ты заработаешь деньги? – недоумевали они.

– Ребята, – снисходительно начинал объяснять он. – Тот, кто работает, денег не наживет. Богатеет не тот, кто работает, а тот, кто думает. Я. как Остап Бендер, знаю кучу способов сравнительно честного отъема денег, и один из них обязательно сработает. В общем, за меня не беспокойтесь, главное, не тяните с вызовом.

Рита и Юра не только с вызовом, они и с отъездом тянуть не хотели, так как уже настроились на другую жизнь. Но ничего не поделаешь, им нужно было закончить учебный год в институтах, чтобы потом в Израиле продолжать учебу, а не начинать сначала. Причина, конечно, была самая уважительная, но к Шейнер Рейзл они опоздали. В начале мая к ним пришло письмо от израильского нотариуса, в котором их официально уведомили о кончине их родственницы, гражданки Израиля, госпожи Розы Богуславской (во всех трех браках она сохраняла свою девичью фамилию), и что согласно завещанию покойной они являются ее единственными и полноправными наследниками. Хотя эту тетю Розу они и не помнили, но все-таки им стало совестно, за то, что они не поспешили, как она их просила, и ей пришлось там умирать в одиночестве. Но с другой стороны им было очень приятно чувствовать себя богатыми людьми, которым не нужно волноваться за свое будущее в чужой стране. Все остальные едут туда просто так наудачу, а их там ждет наследство и обеспеченная жизнь. Жаль только, что им не написали из чего состоит их наследство, и действительно ли там есть что-то стоящее. Кстати, у своих учителей Юра и Рита выяснили, что такое мошав, где они должны были получить дом. Оказалось, что мошавы, это небольшие поселки, где состоятельные люди в богатых домах, наслаждались тишиной и покоем, так как кроме этих самых домов, там больше ничего не было.

– Мы вам не советуем ехать жить в мошав, особенно сначала, – сказали им Миша и Лариса. – Во-первых, там невозможно жить без машины, так как ни добраться туда, ни выехать оттуда не на чем, а во-вторых, вам ведь нужно будет ходить в ульпан, то есть, на курсы иврита, а для этого нужно жить в городе. Да и потом, когда вы пойдете продолжать учиться, как вы будете ездить?

Уезжавший раньше их Семен Борисович, оставил им номер телефона своей дочери, пообещав, что она приготовит им квартиру на съем в Хайфе, рядом с ними. Обрадованные мама и бабушка тысячу раз попросили его и Берту Соломоновну присматривать за их детьми, и, так как Роза все равно уже не ждала их в этом мошаве, они решили ехать в Хайфу.

22-го мая Юра и Рита, распрощавшись, наконец-то, со всеми родственниками, сокурсниками и друзьями выехали на поезде в Москву. 23-го они должны были прибыть туда, а 24-го улететь навсегда. Вначале мама и отчим собирались ехать сними, но ребятам удалось отговорить их от этой глупости. В самом деле, они на следующий день улетят, а родителям потом нужно будет добираться от аэропорта к Ритиной подруге, а потом на вокзал и еще сутки ехать домой. Вовку, рвавшегося с ними в Москву, тоже еле уговорили остаться дома, так как побоялись, что он, со своей склонностью ко всяким авантюрам, дезорганизует всю поездку. Они очень боялись, что на вокзале мама и бабушка будут плакать, но те держались очень мужественно, наоборот, еще подбадривали приунывших эмигрантов и говорили о скорой встрече. А вот у отчима, как ни странно, глаза оказались на мокром месте, и, обняв на прощание своих приемных детей, он всхлипнул и, махнув рукой, пошел прочь, пряча лицо. Вовка же, который тоже, естественно, был на вокзале, не замолкал ни на минуту, давая им советы, которые считал очень полезными.

Наконец, подошло время отхода поезда. Конечно, у них у всех глаза наполнились слезами, но, слава богу, им пришлось пройти в купе, поезд тронулся, и они, успокоившись, стали устраиваться поудобнее и мечтать о новой сладостной жизни.

Их попутчиками оказались мужчина и женщина средних лет, люди простые, но с приятными русскими лицами, очень приветливые и доброжелательные. Это были муж и жена, которые возвращались после летнего отдыха на море в свой город в средней полосе России. Как всегда в пути завязался разговор. Отвечая на их вопросы, ребята почти честно рассказали о себе все, кроме самого главного, что они уезжают в Израиль. Просто сказали, что едут на каникулах к Ритиной подруге погулять в Москве. Попутчики отнеслись к этому с пониманием, посоветовали, куда пойти, что посмотреть и как спрятать деньги подальше, чтобы их не обокрали. Рите и Юре даже стало как-то неудобно, что они обманывают таких приятных людей. Притворяются их соотечественниками, а на самом деле у них даже уже советского гражданства нет, как будто бы они действительно предатели и изменники Родины. Но дальнейшее развитие событий полностью вымело из их голов эти благородные сожаления.