Я больше не боюсь

– Конечно, рули, красавица, домой!

Альма улыбнулась, и машина тронулась с места.

Мы ехали по разным улицам. Меня бесконечно радовали чистые окна, в которые я мог смотреть по сторонам, как чертов кот, который целыми днями наблюдает в окно за миром, людьми или пролетающими птицами. Так и я глядел сквозь стекло с редкими каплями, еще не высохшими после дождя, на людей, идущих куда-то, на припаркованные машины разных марок и цветов, на птиц, резко взлетающих с веток в разные стороны, на весь этот хаотичный мир. По отдельности все прямолинейно и однообразно, но вместе – уже просто безумие. Это как множество совершенно разных, хорошо нам знакомых предметов в беспорядочной куче. Поодиночке они просты и понятны, а в этом бардаке уже не разобрать что к чему. Соприкасаться с этим совершенно не хотелось – только наблюдать со стороны и, желательно, как можно дальше.

– Джек, тебе не нужно забрать какие-нибудь вещи из дома? – она включила правый поворотник, и мы стояли на перекрестке в ожидании зеленого цвета.

– Нет, все что нужно, можно купить по дороге в любом магазине одежды, – я посмотрел на Альму, у нее был довольно спокойный и радостный вид. Кажется, она по-настоящему была счастлива, это читалось в ее глазах и поднимало мой дух.

– Я люблю тебя, ты помнишь об этом?

– И я тебя люблю, – она наклонилась и поцеловала меня в губы, загорелся зеленый свет. – Поедем тогда по более короткому маршруту!

Она пересекла еще пару перекрестков и с помощью нескольких поворотов сократила путь до дома. Ехали мы молча, Альма была сосредоточена на дороге и, видимо, каких-то своих мыслях, а я изучал ее телодвижения: как она вращала руль, смотрела по сторонам и на приборную панель, как двигала рычаг коробки передач и включала поворотники.

– Ты в порядке? – спросила меня она.

– Вроде, да, а почему ты спрашиваешь?!

– Ну я рулю и вижу краем глаза, как ты внимательно меня разглядываешь, каждое мое действие и вообще все происходящее вокруг.

– Иногда я бываю слишком любопытным.

– Ты о чем-то беспокоишься?

– Нет, – я дотянулся и посмотрел на себя в зеркало заднего вида, – я в норме, может, даже более чем. Я рад происходящему, устал оттого, что было, и наконец-то ситуация изменилась.

– Ты сам ей не давал разрешиться до этого. Скажи мне честно, Джек, почему ты жил с этой женщиной все это время, ждал пока ситуация станет невыносимой или на что-то надеялся?

– Был занят другим, а когда посмотрел на то, что происходит вокруг, был в ужасе. Если бы в моей жизни не было тебя, тронулся бы умом полностью.

– Ты и так сумасшедший! Посмотри на то, что мы делаем?! – она звонко смеялась, мне тоже стало смешно. Люблю, когда она смеется.

– Считай, что мы улетаем в космос на другую планету. Пошли все, пошло всё.

Вытянул руки вперед перед собой и коснулся ладонями лобового стекла. Оно было холодным, и за этим холодом скрывалась влажность улицы. Литры пролитой дождевой воды, километры дорог впереди нас. Альма смеется рядом и уводит машину все дальше, ей нравится, что я говорю, а мне нравится, что мои слова – правда. Еще мне нравится запах ее духов в воздухе, который проникает мне в ноздри и расщепляется там на мелкие составляющие, тем самым бурным и в тоже время мягким букетом моего любимого аромата. Эти духи были у нее еще до знакомства со мной, а когда флакон начал кончаться, я сам нашел их в магазине среди сотни других ароматов и подарил ей на день рождения. Сейчас этот запах переплетался с еле уловимым запахом моей усталости и холодом улицы.

На десятки кварталов позади оставался мой бывший дом. Там, под шкафом, лежал незамеченный кусок пластика от моего разбитого мобильника. Сам же телефон, насколько я помню, теперь должен валяться в мусорном ведре. Возможно, сейчас ты, моя Милая, даже находишься дома, но это уже не имеет значения. Не имеет значения и все, что ты вчера говорила, я и так это знал. Мне даже кажется, что скорее я бы удивился, не будь этой сцены разгрома.

Но все эти мысли с каждой секундой, с каждым метром, что мы проезжаем на этой машине, улетают всё глубже в прошлое, а оно уже не будет касаться нас, в отличие от холода, который я чувствую своей ладонью на лобовом. Это некое напоминание мне, которое я не хочу удерживать в памяти, и оно улетает вниз, как брошенный лист в темный колодец. Всё, пока.

– Мне кажется, вокруг твоей ладони стекло уже достаточно запотело, – голос Альмы вернул меня назад. – Ты думаешь о ней сейчас?

– Я подумал о прошлом и в некотором роде попрощался с ним.

– Надо знать, когда послать все к черту.

– Я знаю.

– Когда?

– Всё к черту! – я резко повернулся к ней и поцеловал, а она улыбнулась и продолжила вести машину. До ее дома оставалось уже не так много.

Эти ее губы, еще влажные после поцелуя, растянутые в улыбке. Мне нравятся. И кстати, наверное, сейчас она думает о том, что довольна жизнью. Я знаю, что Альма по-настоящему хочет быть со мной. Всерьез меня любит. Знала бы она, как сильно люблю ее я. Все, что делается – ведь только ради нее. Этот город и ее работа, люди, друзья и коллеги – все это погубит ее тут, потому что всему этому она не нужна.

Мы проехали мигающий поворотниками фольк и на перекрестке повернули влево. Стал виден дом Альмы. Мне всегда нравилась ее подсвеченная двумя фонарями входная дверь. Дом навевал особое чувство гостеприимства, будто внутри скрывался самый теплый и уютный мир, который только мог быть. Хотя это все неправда. Я бы сказал больше, это в принципе не может быть правдой. Во всяком случае, до тех пор, пока я не отказался от мысли, что жизнь в городе – плохая идея.

Хорошо, что Альма разделяет мои взгляды и мы уезжаем. Я искренне радуюсь и не могу скрыть улыбку, которая возникает при мыслях об этом. Да и, по правде говоря, скрывать ее вовсе не хочу, от усталости или откровения.

Мы уже подъезжали:

– Оу-ла-ла, Джек. Я соберу вещи, и мы поедем. Или ты хочешь поехать завтра с утра?

– Ну, – улыбнувшись, я погладил ее руку, лежащую на рычаге передач, – если есть какие-то идеи на эту ночь, то лучше, конечно, поехать утром.

Альма слегка покраснела и стеснительно улыбнулась, глянув в мою сторону. Она открыла дверь и вышла из машины. Странно, ведь я не заметил, как мы остановились. Постоянно проваливаюсь куда-то в своих раздумьях в последнее время. И сейчас – вижу, как Альма смотрит сквозь лобовое стекло на меня, ждет, пока выйду и улыбается. Кажется, она думает, что я дурачусь, но нет, просто я немного не в себе.

Дергаю ручку двери и выхожу из машины. Толкаю дверь назад, и она с мягким хлопком закрывается. От капель дождя, что не успели высохнуть на дверце машины, мои руки становятся мокрыми. О, это приятная прохлада и влажность воды. Да, Альма, сегодня я покончу со своей жизнью. Со своей старой жизнью. И полноправно перейду в совершенно новую, иную и бесконечно другую жизнь. Естественно, полностью отречься от всего своего прошлого не получится, но жить наконец-то так, как хочется, точно смогу. Распрощаюсь со своей усталостью, подниму тебя на руки и пробегу столько, сколько ты захочешь. А потом упаду. И ты скажешь мне, что это было прекрасно. Наверное, мы уже будем где-то в поле и над нами высоко-высоко будут летать птицы. Спросить друг друга о том, не безумие ли это, будет уже лишним. Мы будем свободны друг от друга и всего того, что можем встретить вместе.

– Пойдем в дом? – взяв ее за руку, я указал на дверь.

– Да! – она обогнала меня, и сама повела вперед.

И все же, она совершенно безумна. Значит у нее получится выносить меня в моменты наступления моего истинного «Я».

Мы минуем два лестничных пролета и после небольшой манипуляции с замком оказываемся у нее дома.

Тусклый свет в прихожей, отделяющий входящих от остальной части квартиры. Разувшись, я ступаю на ковролин, который был расстелен по всей квартире, кроме ванной комнаты, и по которому она не разрешала ходить в обуви. А я обожал ее ковролин. Он всегда вызывал во мне желание ходить по нему босиком. Этот комфорт и мягкость, даже какое-то ощущение безопасности. Вдобавок к этому Альма прекрасно умела зонировать пространство, художественный вкус у нее был во всем. Такая атмосфера позволяла перемещаться по ее квартире, как на воздушном судне, с некой грацией и спокойствием, не торопясь перебирать ногами и попадать из прихожей в гостиную, кухню, спальню или ванную. Я устроился на диване перед небольшим столиком, верх которого сделан из каленого стекла с гравировкой в египетском стиле. Я узнал изображение бога Анубиса и еще какое-то знакомое божество с головой птицы, которое я никак не мог вспомнить.

– Альма, а как именуют этого бога с головой птицы у тебя на столе?

Послышался ее смех с кухни:

– Ты опять запал рассматривать изображение на столе?

– Ну что-то да… – я откинулся на спинку дивана. – Так ты знаешь?

– Это бог солнца Ра. Разве ты не видишь связи птицы и солнца? – отголоски ее звонкого смеха опять послышались мне с кухни.

– Нет, я бы, скорее, сказал, что это бог ветра или что-то этом духе. Думаю, тебе стоит избавиться от этого столика!

– Почему? – Альма появилась в проеме кухни с прихватками для горячего на руках.

– Он каждый раз отнимает часть моего внимания. Того внимания, что я мог бы уделить моей красавице, – похлопав по ряду лежащих на диване подушек, продолжил, – и что ты там такое делаешь, женщина?

Она опять рассмеялась:

– Готовлю нам ужин. Или ты не голоден?

Ее хорошее расположение духа обещало чудесное продолжение дня. Наверное, мне надо радоваться, что все так отлично складывается. В конце концов, ведь стол не уедет с нами, и значит моя паранойя на его счет прекратится. Слишком много думаю об этом столе. Хватит.

После этого решения я переместился на кухню, неспешно шагая по божественному ковролину, и застал Альму, как раз заглядывающую в духовку.

– Что там? – спросил я и начал вращать стоящие на небольшой барной стойке перечницу и солонку.

– Спряталась куриная грудка в соусе с картофелем! – радостно отрапортовала она и, подойдя ко мне, поцеловала в губы, потом забрала у меня из рук перечницу и солонку.

– Лучший ужин в моей жизни «пойман» самой красивой женщиной в моей жизни, – наклонившись поцеловал ее в ответ и, кажется, из солонки даже немного просыпалась соль в этот момент.

Альма улыбаясь посолила и поперчила содержимое в духовке, потом, надев прихватки на руки, перевернула содержимое на противне и закрыла печь:

– Пока я делаю салат, достань, пожалуйста, из бара в гостиной бутылочку вина.

– Ммм, хорошо, – несколько загадочно протянул я и пошел в гостиную.

Опять этот божественный ковер. Бар скрывался за деревянными дверцами около слегка подсвеченной панели, изображавшей камин. Помимо прочего, он, то есть бар, скрывал в себе несколько бутылок совершенно разных вин и две – чего-то гораздо более крепкого, отчего элементарный выбор становился для меня настоящей проблемой. Ведь, когда я был маленький, даже между двумя видами мороженого не мог определиться.

– Италия или Франция? – крикнул я в сторону кухни.

Бутылки блестели, а этикетки были приятны на ощупь. С кухни послышалось:

– Италия! Это будет дополнение к итальянскому соусу в смешной банке, который ты так любишь.

Ну что сказать, женщина сделала свой выбор. Оставалось лишь взять единственное итальянское вино из бара, оно, кстати, было красным и сухим, и принести его на кухню.

Еда уже была разложена по тарелкам, мне оставалось только удивляться тому, как Альме удается так быстро и отменно готовить. Ведь единственным, чего нам не удалось приготовить, было блюдо с фрикадельками в тесте. При варке все они раскрылись и расплылись по кастрюле в разные стороны.

– От винта! – Альма протянула мне штопор с темной деревянной ручкой.

– Ооокей! – я всадил штопор в верх бутылки, даже не срывая этикетки. Пробка отозвалась легким хлопком. – Бокалы в студию!

Улыбнувшись, она достала с полки бокалы и поставила перед нами. Большие, кстати сказать, бокалы. В два таких бокала, наполненных наполовину, умещалось содержимое всей бутылки вина. Мне казалось это очень удобным, так как не приходилось постоянно подливать и ты точно знал, сколько уже опрокинул – можно контролировать свое состояние (если это вообще нужно).

– Вуаля! – я наклонил бутылку и наполнил один бокал, что стоял ближе к ней, потом второй. Убирая бутылку, случайно задел перечницу, и она упала на пол. – Ох, мать его.

Быстро поднял ее, убедившись, что ничего не просыпалось и перечница не разбилась, убрал ее как можно дальше от себя, на верхние полки.

Выдохнув после произошедшего, посмотрел на Альму, она смеялась в голос. Вся эта сцена, видимо, показалась ей очень забавной. Ей нравилось, когда со мной происходит черт-те что, моя реакция и произносимые словечки. Когда-то она сама рассказывала мне об этом. Но я не фальшивил и не готовился заранее, чтобы удивить ее – все это каким-то неостановимым потоком само лилось из меня. Иногда я был как фонтан словосочетаний, а иногда молчаливым и малословным. В последнем случае Альму удавалось убедить, что ничего не произошло и я не расстроен – в конце концов она привыкла относиться к моему немногословию нормально. Она была довольно смышленой, и ей не приходилось объяснять по нескольку раз важные для меня вещи.

Однажды, когда я был ребенком (кажется, мне тогда было лет шесть или восемь), мои родители поссорились. Не помню, почему и даже что происходило. В моей памяти удалось уцелеть лишь одной фразе, сказанной кем-то из них: «Когда люди по-настоящему близки, им уже необязательно трепать языком, для того чтобы общаться».

Я использовал эту фразу совершенно в разных ситуациях, иногда совсем невпопад. И, да, честно говоря, в эти моменты я просто лгал. Но это была так называемая ложь во спасение.

– Тост не обязателен, но если что, у меня есть предложение! – Альма прервала мои воспоминания и подняла бокал.

– Я всегда открыт для предложений! – я взял второй.

Мы стояли по разные стороны своего рода барной стойки, используемой Альмой для готовки. Она никогда не ела на кухне, все делалось в гостиной, за тем самым чертовым египетским столом. Но сейчас ей хотелось начать здесь, что тут сделаешь? Я совершенно не возражал против этого. Даже если бы она захотела съесть меня, не очень-то сопротивлялся. Может, даже помогал бы ей отрезать кусочки своего тела, поглаживал бы ее по спине, пока она их проглатывала, и уж тем более помог бы выбрать напиток под такое блюдо, как я.

– За наше совместное неизвестное будущее и уходящее прошлое, которое мы подпинываем прочь.

– И ударяем топорами со всех сторон.

– Обливая бензином и…

– Поджигаем ко всем чертям! – она смотрела мне в глаза, лучезарно улыбаясь.

– У нас все будет хорошо? – Альма со смехом задала вполне серьезный для нее вопрос, пытаясь скрыть волнение.

– О, я приложу все свои силы, чтобы иначе у нас просто не могло быть! Уверяю тебя! – бокалы слегка коснулись друг друга и с еще не угасшим звоном стекла мы сделали первый глоток. Она была счастлива.

– Идем тогда поедим, а то мне еще надо собрать некоторые вещи. Ты, кстати, не помнишь, мы что-то оставляли в доме, когда были там в последний раз? – на этой фразе она уже взяла в обе руки поднос с нашим ужином и направилась в гостиную.

– Может, только те два пледа в полоску, вряд ли что-то еще, – я не мог решить, что взять сперва: наши тарелки, бокалы или салатницу с корзинкой хлеба.

В кухню опять вбежала Альма. Ее тонкая юбка слегка развевалась, а сама она посмеивалась. Когда она успела переодеться, для меня оставалась загадкой. Ох, эта сумасшедшая женщина!

– Возьми салат и бокалы! А я займусь тарелками и хлебом, – она погладила меня по руке и, умело взяв корзинку хлеба с двумя глубокими тарелками, пошла в гостиную.

Я почему-то чувствовал себя растерянным. Мысленно я еще был в нашем доме и рассматривал вещи, правда, кроме тех двух пледов, так ничего и не вспомнилось. Не потому, что я плохо помнил тот дом, напротив, помнил почти абсолютно все, даже запах внутри и на крыльце. Там я лежал в огромном кресле-качалке и на длинной палке жарил сосиски над небольшим, собранным мною мангалом.

Тут надо упомянуть, что мастер я криворукий и мангал представлял собой сваленные по кругу кирпичи, которые образовывали нечто, похожее на трубу. Внутрь насыпались угли, потом дрова, и горело прекрасно. Плюс ко всему прочему, чтобы убить двух зайцев сразу и подготовить место к следующему костру, я всегда оставлял догорать огонь до конца.

Это было мое личное место.

С Альмой, если нам вдруг взбредало в голову, мы усаживались перед камином и, опираясь на пуф, смотрели на пламя. Ее, как и меня, это успокаивало. Мы даже купили какую-то полиэстеровую «шкуру», чтобы мягко было сидеть. В остальное время мы отодвигали ее как можно дальше от огня, нас мучали опасения, что она обязательно загорится.

– Джек! – подняв голову, я увидел внимательно смотрящую на меня Альму. – Ты чего завис?

– Я, видимо, задумался. Прости, – я взял салат и бокалы, а она – небольшую пачку салфеток, – идем скорее!

Мне хотелось перевести произошедшее в шутку, чтобы оно скорее забылось.

– О чем ты думал?

Мы садились на диван. Я разочарованно вздохнул – ситуацию не удалось замять так быстро, как этого хотелось.

– Вспомнился наш дом и камин. Не знаю почему, но я действительно много думаю о том месте. Может, оно даже больше, чем спасательная капсула от мира.

Я начал накладывать в тарелки салат. Альма тем временем принялась за второе.

– Не беспокойся, я тоже часто думаю о доме. Тут нет ничего ужасного. Просто не думай о происходящем как о чем-то негативном. Мы этого давно хотели, ведь так?

– Да, я просто почему-то разволновался. Ты же меня знаешь, иногда пустая паника – это мое всё, – я издал сдавленный смешок и взял бокал вина.

Приятная горечь и немного пряное послевкусие. Вино мне нравилось. Я сделал сразу несколько больших глотков – от жажды, нервов или просто желания, сам не понял.

– Тебе нравится вино?

– Да, хорошее.

– Тогда тебе, наверное, понравится и еда, – она рассмеялась, накалывая на вилку небольшой кусочек куриной грудки.

– Сейчас оценим, – я насадил кусочек мяса на вилку и положил в рот.

Это было приятно и как-то по-домашнему. Альма, определенно, умела готовить. Просто какая-то восхитительная женщина во всех аспектах жизни. Она действительно много всего умела и делала это почти безупречно. Но если вернуться к впечатлениям от блюда, то стоит сказать, что приготовленная курица была выше всяких похвал.

– О, это прекрасно! – я наклонился и поцеловал ее в губы. – Это действительно вкусно!

– Ты о еде или моих губах? – она улыбнулась.

– Ну я бы и тебя всю съел без остатка, поверь мне, – триумфально забросил себе в рот кусочек картошки.

– О, я в этом не сомневаюсь, но думается мне, что ты подавился бы еще на стадии волос и выплюнул всю меня назад, – ее голос и смех возвращали меня к реальности почти так же, как бокалы вина.

– Ну тогда можно так далеко не заходить, – мы чокнулись бокалами еще раз и отпили из них.

Вечер мне нравился. Он был последним вечером тут. Может, это и позволяло нам делать что угодно и не бояться последствий или осуждения. Хотя и раньше меня это не особо-то заботило, как-то получалось, что всегда думал только о себе и Альме. Но сейчас было что-то особенное. Возможно, именно осознание того, что он последний и оставляло свой отпечаток на происходящем. Я решил полностью отдаться вечеру вместе с ужином, со всей чепухой и этим сухим красным вином, отдающим немного чем-то пряным, вместе с этой замечательной курицей и салатом, вместе с бесконечно удивляющей меня Альмой и ее спокойной верой в меня. Все эти мысли – в моей голове, а ужин продолжается.

Мы сидим и жуем курицу с картошкой и овощным салатом, смотрим друг на друга, улыбаемся, иногда поглядываем по сторонам. Мне не удается рассмотреть рисунок стола, Альма специально замостила его тарелками, кружками и корзинкой с хлебом. Поднимая свой бокал, я видел лишь кусок картинки, а именно чьи-то ноги. Мне даже не удавалось определить, кому они принадлежат: человеку, собаке, кошке, или, может, это вообще лучи света от какой-нибудь пирамиды или пламени. Египетские рисунки были частью чего-то совершенно безумного и в тоже время абсолютно последовательного. Как-то не силен во всяких там мифологиях, в чем не стыдно признаться. Во всяком случае, это не мешало мне жить.

– Наклонись, пожалуйста, хочу поближе рассмотреть твои глаза, – выдала вдруг Альма.

– Ого, зачем это? – я в смятении покачал содержимым бокала.

– Просто вдруг захотелось, – она наклонилась ближе ко мне.

– Ну, хорошо, – мне не составило труда наклониться, она уже и так довольно близко сидела.

И вот она рассматривает мои глаза, водит своими зрачками слегка в стороны, то влево, то вправо. Какой-то танец кобры глазами, упорно пытающейся меня загипнотизировать. Но нет, она всего лишь изучает их.

В ответ я начал рассматривать ее и вижу, как на правом глазу немного лопнули сосуды, видимо, от напряжения на работе. А вдоль них плывет корабль с несколькими трубами и пушками, маленький такой корабль. На другом глазу вижу остров с городом, который окружен крепостью и, явно, готовится к обороне. Маленькие людишки бегают и кричат. Неужели один какой-то корабль мог их так напугать? Удивительно. А вода была неспокойна, волны разбивались о берег и поднимали миллионы брызг, ветер дул довольно сильно, стоял ужасный холод. Это было видно по замерзшим людям на корабле: они изо всех сил мчались по дощатой палубе к корме, где спускались в трюм, а кто-то из них бежал к орудиям. Все было мокрым от дождя и ветра, который поднимал брызги воды и разбрасывал их, куда только мог. Это, кажется, не смущало капитана, который стоял в своей рубке и, смотря на корму корабля через мокрое окно, что-то громко орал окружающим. А один из его матросов, во всем черном, выбежал из рубки и начал спускаться вниз, бросился в сторону орудий на корме и, когда уже почти до них добрался, резко остановился, подняв голову и посмотрев на меня. Вода текла по его соленому лицу, попадала в глаза, его раздирала злость – это было ясно по взгляду и сжатым зубам.

Он поднял руку, трясясь от злости, указал на меня пальцем и закричал:

– Пошел ты!

Но сколько злости было в этой фразе, сколько отчаяния и горечи.

Я засмеялся и как-то сразу вылетел оттуда.

– Я выгляжу так смешно, когда рассматриваю тебя? – со смятением в голосе Альма отодвинулась обратно.

– Нет, что ты, – я взял ее руку почти около локтя, – просто показалась забавной сама ситуация.

– У тебя красивые глаза, не думаю, что кто-то тебе говорил об этом, – она взяла бокал свободной рукой.

– Что же там такого? – я немного комично прищурился, а Альма сделала глоток из бокала.

– Четкая грань цвета, после которой идет этот темный бархат и в итоге проваливается в абсолютно черную пустоту. Твои глаза даже хочется обнять, будь они большего размера. Лежали бы в моей кровати, и я клала бы на них голову, когда спала, – с небольшим звоном ее бокал коснулся египетского столика.

– Охренеть! – мы оба рассмеялись. – Да мы просто людоеды какие-то.

Еда на столе заканчивалась, ужин медленно подходил к своему завершению и закончился совсем, когда Альма наколола и положила в свой сладкий рот последний кусочек курицы с тарелки.

Кстати, забавный факт: люди делятся на два типа – те, кто съедает мясо раньше гарнира, и те, кто – гарнир раньше мяса. Альма как раз принадлежала к последнему – эта моя гипотеза подтверждалась в ее случае абсолютно всегда.

– Я схожу в душ, ты пока иди в спальню, – она подмигнула мне и встала из-за стола.

– Хорошо, увидимся в кровати! – я смотрел ей вслед: как она удаляется, а потом и вовсе скрылась за дверью ванной комнаты. Мне оставалось лишь уйти в спальню.

Вздохнув, я поднялся с дивана и, обойдя стеклянный стол, направился в спальню. Мягко ступая, я скользил по мягкому полу, по пути зарулил в бар и взял початую бутылку какого-то крепкого алкоголя. Помнится, я откупорил ее еще в прошлый раз: вкус напитка был интересным и горло драл не сильно. Я не фанат крепкого пойла, но иногда нужно себя встряхивать. Я убрал затычку и наполнил бокал наполовину. Хотя уже и был не трезв, но этого казалось мало, хотелось больше и именно сегодня.

Поставил бокал на тумбочку около кровати, немного отпив из него. Завалившись на кровать, я подоткнул себе под спину несколько разных подушек, что валялись на ней. Бокал вновь оказался у меня в руке. Мне нравилась его прохлада, которая контрастировала с приятным теплом, разливавшимся по моему телу, и поглощала меня. Я задумчиво провел бокалом по лбу, замедляя ход своих мыслей. С запотевшего стекла на нос плавно скатилась капля воды.

Послышался щелчок двери и в проеме спальни быстро появилась Альма.