Пиэль. Повесть

– А зачем тебе, в таком случае, по ее следам топать? На пенсию хочешь сразу из детской комнаты угодить?

– Нет, я служащей программисткой буду в управлении сидеть. Мне звездочек с погонами сто лет не надо. Я здесь месяцок прокантуюсь, корочки московского центра получу и начну спокойненько программистом ведомости на принтере распечатывать, сводки и отчетности ляпать на языке пиэль. Понял, дорогой?

– Все равно осторожнее себя веди. Мимо стула не садись, не ровен час Майор Вихрь в гости пожалует.

– Не нужен нам нынче Вихрь. Без интереса мы к нему, на подружке женился, значит, вину искупил полностью. А ты заходи как-нибудь в гости, напою чаем с сушками да вареньем смородиновым. Любишь, небось, чай с вареньем? Ну вот, с этой горячей любви, пошвыркивая да причмокивая, и начнем совместную сладкую жизнь строить.

4. Можете не ждать, танцев не будет!

Должно быть, с высоты птичьего полета турбаза «Лесное озеро» смотрится последним оплотом цивилизации в бескрайнем таежном массиве, уходящем к самой тундре. А из окна автобуса выглядит вполне обыденно и советскому человеку привычно: высоченный глухой зеленый забор, большие ворота, над ними плакат «Добро пожаловать!». Среднее арифметическое между пионерским лагерем и психбольницей.

Заходишь в ворота, и сердце мгновенно наполняет радость: здесь есть асфальтовые дорожки! Кроме них бесконечно греют душу кирпичная, оштукатуренная и беленая синей известью столовая, хозкорпус, ровные ряды коттеджей, пляж на озере с белым песком и двумя скамейками, а не радуют комары, комары, комары. Несметные тучи комаров набросились на приезжих. И они особенные, эти местные зомби. Обычный комар расстается с жизнью легко, беззвучно: шлеп – и мокрое кровавое место от него осталось. Местные гибнут с отвратительным хрустом. Они здоровенные, рыжие, костлявые. У них прекрасно развит плечевой пояс, крепкая горбатая спина, мощные ноги. Кожу дырявят длинными толстенными иглами, протыкая грубо, как пьяный ветеринар старую клячу. Пока Николя бежал в обнимку с двумя матрацами (своим и Сониным) от склада постельных принадлежностей до коттеджа, комары изрешетили шею и руки, а ответить им ничем существенным он не мог.

Через территорию турбазы стрелой проходила главная асфальтовая аллея – широкий проспект с неоновыми фонарями и голубыми елями, от нее ветвились дорожки-улицы, вдоль которых располагались новенькие щитовые коттеджи. За их коттеджем номер восемь стояли номер девять и десять, далее улица круто ныряла вниз, в сырую зеленую лощину, несмотря на разгар дня до краев наполненную густым сизым туманом. Из тумана торчал край длинного общественного умывальника: труба с многочисленными сосками и водонапорная бочка над ней.

Новоприбывшую группу поселили в соседних комнатах коттеджа, соединенных узким тамбуром, в котором хранились ведра, швабры и тряпки. Девчонки втроем заняли свободную шестикоечную комнату, Коля попал четвертым в мужскую компанию того же шестиместного размера. Один человек жил в ней давно, с весны, звали его Герасимычем. Лет приблизительно сорока пяти, с красно-примороженным лицом, приехал из Якутии. Он с удовольствием изучал в таежном центре технологию автоматизации алмазной промышленности. За кроватью Герасимыча в углу стояли несколько удочек, а сама кровать, сапоги и весь он сам пропахли свежей озерной рыбой.

Пышнокудрый, явно лысеющий замначальника кубанского ВЦ мелиорации Красилов располагался на соседней койке, рыбой не пах несмотря на то, что по работе был связан с водой. Он приехал изучать язык высокого уровня пиэль: его кубанское ВЦ занималось планированием подачи воды на рисовые чеки. Красилов сидел с бумагой, на которой чертил клетки, глубоко задумавшись над оптимизацией полива, и при этом осторожно перебирал длинные каштановые пряди на голове и щурил симпатичные, слишком серьезные глаза.

Еще одним соседом-пиэлистом оказался хромоватый Володя Гофман из Казахстана, прибывший на одном автобусе с Николя. Володя очень долго, аккуратно и даже нудно заправлял свою кровать. Сделать это ему было непросто с тростью-костылем, однако он старался и в конце концов достиг геометрического совершенства. После чего присел на стул и, не выпуская ни на минуту палки из рук, рассказал, что его отправили на курсы с условием отработать впоследствии на пиэле три года. Гофман был доволен, что смог пробиться на московские курсы из Казахстана. Он принялся дотошно выспрашивать старожила Герасимыча, как ему живется-поживается на турбазе.

– Рыбалка здесь на зависть, – поделился радостью Герасимыч, и его лицо, обожженное якутским медным загаром, расцвело. – Места есть замечательные. Завтра сходим на утреннюю зорьку, порыбачим, сами увидите.

– У нас с восьми занятия, – отказался сидевший на стуле и поигрывавший красивой тросточкой Володя.

– До восьми успеем ведро карасиков надергать, – продолжил улыбаться Герасимыч своим приятным озерным воспоминаниям. – Фирма гарантирует.

Вдруг в тамбуре раздался шум, кто-то сильно пнул пустое ведро в темноте. В грохоте раздалось негромкое: «Ой, мамочки, да что же это?». После чего застучали.

В комнату ворвалась Надин и, тараща круглые глазенки, закричала:

– Есть здесь врач? Соне плохо!

– Врач есть, – вспомнил Красилов. – Я узнавал, у него медпункт по расписанию работает в хозкорпусе, а сам он живет в первом коттедже. Давайте схожу, приведу, раз такое дело.

Остальные ринулись на женскую половину смотреть умирающую Соню. Даже Гофман в качестве замыкающего долго боролся костылем с пустым громыхающим ведром в узком проходе, пока не пробился к свету.

– А что с ней? – спросил Николя, увидев Соню, вполне самостоятельно сидевшую на кровати и недовольно зыркавшую исподлобья на толпу, окружившую ее со всех сторон.

– Пухнет на глазах. Смотрите, какой лбище вымахал.

– Лоб как лоб, – рассудительно произнес Герасимыч, наклоняясь и рассматривая голову потерпевшей с близи. – Зря, девушки, паникуете. Немного комары покусали, подумаешь, к завтрашнему дню все пройдет, даже и не вспомните. Надо просто мазаться погуще от них мазью, я каждый день полтюбика извожу, а иначе нельзя – съедят на рыбалке заживо. – Он отмахнулся от кого-то. – Видали, какие кастрюки летают? Сплошная хроника бомбардировщиков.

Лоб у Сони действительно оплыл подушкой, нависнув над глазами. Взгляд был затравленный и отчужденный.

– А это тоже пройдет? – пискнула она, протянув две руки вперед.

Одна – как тоненькая синяя спичка, а другая от запястья до локтя раздулась лиловым шаром. Присутствующие открыли рты.

– Да, тут надо врача, – вздохнул Герасимыч, вежливо отворачиваясь. – Сейчас принесу крем.

– Ваш крем от комаров так противно пахнет, и липко от него до невозможности.

– Ничего, зато будем клеить мужиков, – хихикнула Надин. – Несите мне, я помажусь. Николя, где ты там, подходи, клеиться будешь.

Врачом оказался спортивного вида седоватый мужчина в тренировочном синем костюме и кедах. На шее болтался стетоскоп. Он быстро осмотрел руки и лоб.

– Вероятнее всего, аллергия. Что кушали сегодня?

– Ничего! – с отчаянием вскричала Соня.

– Мы на завтрак опоздали, – пояснил Коля.

– Тогда, возможно, пыльцы цветущих трав нанюхались, – выдвинул очередную гипотезу врач, весело блеснув золотыми зубами в сторону Мары. – Июль – самое время.

– Комар костистый меня укусил! – взорвалась Соня. – Сейчас же уезжаю, ноги моей здесь не будет. Коля, несите, пожалуйста, постель обратно, сдайте завхозу!

– Аллергия на комаров? Что-то не слышал такого прежде. Вот что, товарищи, надо ехать в городскую больницу, там возьмут необходимые анализы и определят причину аномалии.

Но Сонечка не желала более подвергать себя укусам местных колючих тварей. Путешествие подкосило ее окончательно, и она уехала обратно в город с вещами на турбазовском автобусе.

– Так, одним негритенком меньше, – сказала Надин, осмотрев прочих, словно проверяя: кто следующий?

– А пойдемте на озеро сходим до обеда, – предложила Мара.

– Давайте. Только учтите, я не донор, оденусь поплотнее, чтобы избежать участи бедной Сони. Коля, давай ты будешь другом моего трудного детства? – Надин потупилась, надула щечки.

– Как это?

– Если вдруг меня укусит неизвестного вида насекомое и я тоже распухну и умру на твоих коленях, то ты, как друг трудного детства, оросишь меня горькими слезами.

– Почему на коленях? У тебя же койка есть.

– Умирающих юных девушек принято носить на руках, хоть раз-то в жизни! Кино не смотрел разве? Да не бойся, пронесешь несколько метров по берегу озера, большого, как море, потом опустишь, но не на землю, а на свои колени, и будешь сдержанно орошать скупыми слезами. Крупным планом. Давно мечтаю так умереть.

– Так ты героиня? Предупреждать надо. Нет, на коленях неудобно держать, лучше на койку отнесу.

– О, самое то место, самое наше. Заметано.

Провожатым по местным окрестностям наладился Герасимыч, приятно благоухающий неизвестным спиртным напитком, не водкой, не коньяком, не самогоном, но тоже крепким. Следом шли Красилов и Володя со своей японской тросточкой. Герасимыч показал озеро с песчаным пляжем и небольшой пристанью для весельных лодок. Ближнюю сторону озера окружал сосновый бор с примесью елей.

– Здорово нам будет здесь отдыхать! – воскликнула Надин. – Если погоды дождемся.

– А то, – энергично поддержал Герасимыч. – Рыбалка у нас, девушки, высший класс. Я утром беру лодку и заплываю во-он к тем кустам. Видите на горизонте? Там карась берет с пяти до шести, но никому, ясно? Это государственная тайна. Разглашаю исключительно для своих. А самое удивительное во всей местной истории другое обстоятельство: вода на середине озера – всегда теплая, хотя по краям вполне обыкновенная. Говорят, со дна геотермальные источники бьют. Ах, как хорошо плавать на середине ночью, под луной!

– Вы что, плаваете ночью? – не поверила Надин. – И с кем же, интересно знать?

– Один на лодке рыбачу, но видел ближе к кустам на другой стороне таких русалок, пуда на три-четыре каждая!

– Таймени, что ли? – проявил неподдельный интерес Красилов.

– Какое! Блестящие хвостастые девицы. Удочку к ним поближе забрасывал с бутербродом – не клюют, требуют бутылку отдать. Но ром на их брата переводить жалко, ей-богу! О, гляньте, баб… то есть женщин сколько привалило, как из рога изобилия!

От хозблока к коттеджам проследовало сразу около двадцати девушек с матрацами в обнимку.

– Соседки, – отмахнулся Красилов, мысленно анализирующий идею развести на подведомственных рисовых чеках тайменей. – Туристки, наверное.

– Какие туристки, ваши это, не видишь, что ли?

– Не вижу, да и как здесь отличить туристку от курсистки?

– Облысел уже, а вопросы задаешь детские, глаза-то разуй: туристка с рюкзаком ходит да туристом на пару, а курсистка с матрацем.

– А есть очень даже ничего.

– Уже высмотрел? Быстро! Тогда извини, беру свои слова обратно.

В столовой Коля сел за стол к Наде с Марой. Еще одно место у них осталось свободным, но Гофман с Красиловым расположились за ближним соседним, Герасимыч столовую вовсе не посещал.

– Смотрите, а здесь как в приличном месте, – поразилась Мара. – И супница фарфоровая! Надя, разливай первое, обслужи в первую очередь голодного мужчину.

Надин взяла поварешку.

– Главное – кушай хорошо. В мужчине, что главное? А? Не знаешь? Аппетит!

– В мужчине главное – чтобы любил, – поправила Мара. – Свою жену и детей.

– Так у него жены пока нет. Вот будет жена, да пусть любит на здоровье, разве кто против? Любить всегда, любить везде, до дней последних донца! Ты кушай, Коля, кушай и нас с Марой слушай. Мы тебя плохому не научим, мы девушки серьезные, ответственные. Хочешь, танцевать обучу стильно? Будешь на танцах любых девиц запросто кадрить, без проблем. Значит так, сегодня после ужина идем на танцы, прямо в этом же корпусе, далеко топать не придется.

– Нет, Герасимыч на рыбалку звал, на вечернюю зорьку.

– До вечерней зорьки знаешь сколько воды утечет? Все ноги оттоптать успеешь! Ну, рассуди, разве могут приличные девушки, такие как мы, красивые и во всех отношениях приятные, посещать танцы без кавалеров? Будешь прикрытием, не навсегда, а временным. Пока не обзаведемся другими прикрытиями.

Мара пленительно улыбнулась.

– Правда, Коля, сходи с нами.

– Да, не бросай на растерзание местным шакалам-пенсионерам. Вон глянь, какие песочницы сидят за столиками, ужас просто! Я, наивная, ехала – думала, здесь турбаза настоящая, туристы-альпинисты стадами бродят, а тут опять богадельня имени старых большевичек вырисовывается! Николя, ты цивилизованный человек?

Коля согласился пару часов побыть цивилизованным, и после ужина они втроем двинулись в танцзал, располагавшийся на первом этаже столовой. Там скромненько прогуливалось несколько девушек, не побоявшихся прийти без кавалеров. В углу высились две монументальные колонки с полированными боками, однако музыка не играла. В полной тишине даже Надин перестала трещать: достаточно производимого ими паркетного треска посреди такой большой залы. Все делали вид, что оказались в этой части корпуса совершенно случайно, по какому-то неимоверному совпадению. Фланировали туда-сюда минут десять, пока пробегавшая мимо кухонная работница в белом фартуке и колпаке не объявила с душевным торжеством:

– Можете не ждать, танцев не будет!

– Почему? – поразилась Мара.

– По расписанию.

– А когда будут?

– Музработник в отпусках!

– Вот те на! В приличных местах танцы бывают по расписанию, а здесь наоборот! Пойдем тогда, Коля, гулять. До вечерней зорьки ты же свободен?

5. Классная женщина, мечта поэта

На улицах турбазы, почти у каждого коттеджа, горели небольшие костерки-дымари, при которых кучковался местный народ, махавший руками. Дым немного спасал от комаров. Возле их коттеджа со стороны чужого входа также чадило несколько веточек. На скамеечках собралось общество новеньких соседок. Рядом с костром они поставили кассетник, из которого грустным голосом певица пела о том, как она любила в последний раз. Здесь же несколько особняком пригрелись и Гофман с Герасимычем. Коля подошел к ним.

Слишком много собралось воедино девушек, чтобы насмелиться познакомиться с конкретной на глазах у всех прочих, даже кивнуть неудобно, тем самым как бы игнорируя остальных. Не говоря о том, чтобы начать подмигивать. Очень серьезно девушки наблюдали за струйкой дыма слившимся воедино взором, сопереживая певице. Друг с другом они тоже практически не были знакомы, поэтому возникшая пауза затянулась на вечер.

Не простые собрались девчушки-балаболки, а серьезные, с высшим математическим образованием, чертовски умные. Приехали в комариный рай познавать программирование на новомодном языке пиэль. Иные сразу после университета, другие отработали уже не по одному году учительницами, хлебнули лиха полной ложкой, прежде чем поймали удачу за уши и попали в тайгу болотную, проходить переподготовку в образовательном центре на программистов. Нет, здесь подход требовался особенный, к каждой конкретной персоне свой собственный, индивидуальный, желательно тихий, задушевный. И не под взорами всех остальных. Это чувствовали немногочисленные представители мужского пола, приблудившиеся отдельной группкой, – и Красилов, и Николя, и Гофман и даже Герасимыч, ужасно раскрасневшийся круглым довольным лицом на манер затертого пятака. Так хотелось ему что-нибудь рыболовное по случаю ляпнуть, пословицу ввернуть громогласную на весь коллектив, а удержался. Единственным не понявшим серьезности и ответственности момента был парубок-курсист Пасюк, проходивший мимо. Встретив обилие женского пола, обрадовался, выкрикнул: «Вот и вся моя семья, восемь девок – один я!», – и пошел далее.

Стоят-сидят курсистки молчаливые, задумчивые, смотрят на костер, даже друг с другом не разговаривают, слушают печальную историю про то, как «я любила в последний раз, последний раз», что про себя при этом думают – неизвестно. Расположились в три ряда, первая скамеечка низкая, за ней – выше, специально так придумано, будто собрались вместе для фотографирования, а фотограф где-то потерялся, а они ждут его, ждут… Запечатлеть красоту некому.

Глядя на эту картину, Коля почему-то вспомнил турок. В том смысле, что какой-нибудь султан турецкий и его приближенный визирь, если бы, не дай бог, занесла их нелегкая в Сибирь, край поселений и великих строек, ничего не смогли бы понять, что здесь происходит даже через переводчика из МГИМО. Откуда посередь тайги, среди ужасных болот-топей взялись в одном месте у костерка сразу двадцать молодых девушек в три ряда, и никакой мужчина лично головой за них не отвечает? Ни евнуха старшего нет, ни даже младшего поблизости, ни брата верного, правителя, на худой конец, в данной провинции власть держащего. И никому не надо за ними ухаживать дополнительно, содержать. Махальщик с опахалом и тот отсутствует, не распугивает комаров, сбежал, собака неверная, – сами девушки энергично машут руками, хлещут себя по лбам, затылкам или животам или другому какому месту от души, без малейшего стеснения.

Да, вот именно, эти девушки сами себя содержат, находясь в трудных бытовых условиях, без ванн и купален, благовонных розовых масел без, посреди леса дремучего, полного гнуса ужасного, даже несколько ближе к болотистой лесотундре приполярной и вечной мерзлоте, с лежащими в ней нетленно мамонтами, до коих шибко охочи японские ученые. А турецкие ученые что-то не шибко понаехали, а раз не едут, где уж тут эмира с султаном ждать, когда ученые турецкой академии наук любопытства к артефактам не проявляют? И хорошо, что не приехали, зато Николя со своими девицами переночевал в номерах, для них забронированных, под видом особо секретного агента КГБ со своими личной агентурой, а не оказался с ней же и вальяжными грузинскими паханами – предпринимателями в ресторане. Что бог ни делает – все к лучшему. Это и к султану относится турецкому, и к его многочисленному семейству, включая наложниц. Ой, куда это его опять унесло с бестолковыми рассуждениями?

Обилие симпатичных курсисток, молчащих у костра в ожидании невесть чего, поразило воображение не только сверх меры задумавшегося о судьбе турецкой науки Николая Петровича, но и всех прочих представителей мужского пола, не давая им уйти прочь. Здесь были девушки на любой вкус: брюнетки и блондинки, стройные модели и полненькие румяные булочки. Красилов растерянно-мятежно косил в их сторону, примеряясь. Стал вдруг ходить вокруг костра кругами, бормоча себе под нос непонятное, подкинул несколько сухих веточек в огонь. Те затрещали, а подойти духа не хватило. Исчез навык за десять лет брака. По лицу его стало видно, что вспомнил он вдруг, что на самом деле является не только замначальника ВЦ краевой мелиорации, но и, в принципе, отнюдь еще не старым тридцатидвухлетним человеком с вьющейся шевелюрой, да, женатым, есть грех, но одновременно, оказывается, ужасно соскучившимся по разговору с молодой задорной девушкой. Каковых здесь в избытке – да все практически молодые, но веселья особенного не проявляют, комары достали. Красилов смутился окончательно и вернулся на постой ближе к Герасимычу. Еще бы. Давно и основательно женат человек. На службе отличным считается семьянином, о чем в характеристиках ему каждый раз непременно писали «отличный семьянин», потому что романов служебных ни с кем не крутил. Отработает положенное время, часто и сверх положенного часик-другой прихватит, – и домой! К жене, детям, квартире, автомобилю, даче, диссертации. А тут вдруг ни с того ни с сего у плюгавенького дымаря продрал его жуткий мороз, волнение началось необъяснимое, будто снова как в пятнадцать лет впервые пришел на танцы и корчил там из себя взрослого парня, врал партнерше, что ему семнадцать. Танцы те не понравились, но запомнились надолго, и вот снова то же самое дурацкое настроение. Только не надбавить пару лет хочется, а скинуть десяток, кольцо с пальца тихо в кармане скрутить и про семью на вечер забыть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.