По ту сторону вымысла. Рассказы, эссе, поэма

– То самое, она родимая!.. – посмеивались старики друг другу.

– Сон я ныне, Кузя видал. – невесело как – то заговорил Михей. – Про эту… про паразитку – то нашу окаянную.

Будто, слышь, вижу светёлку свою. Ну, в хате – то. Я – то сам, понятное дело, сплю, но, вот подишь ты, вижу как – то, и всё тут. – скручивая козью ножку, говорил Михей.

– Ну, вот, стало быть… И значится, будто вижу, говорю, самого себя спящего, со стороны. А на супротив меня, кто б ты думаешь, сидит? – чиркнув спичкой, спрашивает рассказчик.

– А кто его знает, не ведаю… – глупо хихикнув, поёжился, однако, передёрнув плечами Кузьма.

– Сестрица наша милосердия Тамарушка. – покуривая говорил неторопливо старик.

– Ну, и чё ж лежишь, не встречаешь? – хрипло молвит она, не раскрывая рта. А я, слышь ты, руками – ногами пошевелить – то не могу, поледенели все!.. А она дальше сказывает, мол, вот значится, каким ты стал, боец Михеев!? Ай – яй – яй – яй – яй!.. Постарел, а… постарел… А я всё такая жа, молодая да красивая, и слышь ты смеётся!..

И наклоняясь к уху друга, Михеев выдохнул:– Слышь, ты, да только не Тамарка это была, не, не она… – тараща глаза, закусил верхнюю губу Михей.

– А кто ж? – утробно как – то спросил Кузя, отшатываясь от рассказчика.

– Кто, кто!?. Избавительница моя – смертушка!

– Да тьфу на тебя! Что б ты скиснул окаянный! Дурень ты бессердечный! Что ж ты каркаешь, что ж ты кличешь – то её ненасытную? – взметнулся мотыльком старичок Козлов. – И как у тебя язык – то поворачивается!? А? Дурак ты старый дурак, злыдень ты рассыпчатой!.. Чё ж ты людёв – то пугашь, бесстыдная твоя морденция!.. А ишо кувьяки, вишь, распивашь!.. – распалялся всё больше и больше Кузя.

А Михеев вдруг неожиданно залился смехом, точно колокольчиком, а потом, хлопнув себя по колену, резко оборвав смех, задумчиво произнёс:– Шутка – юмора такая, банная. Ты не серчай, братишка. – махал рукою он. Было темненько уже, но, когда Михеев делал очередную свою затяжку козьей ножки, то от света его самокрутки, Кузьма отчётливо увидел слёзы на глазах друга.– Вот чё!.. Ты чё, Михеюшка? – враз, обмякнув, участливо спрашивает Кузя.

– А, чё? А… это – то? А… От смеха это, брат, от смеха. Жизнь она у нас какая? Смешная… ажно до слёз, язви тя!.. А что касаемо подлюги этой, с косой – то, так мы не раз глядели ей в ненасытные, пустые глазницы. Приучены, войной ишо. Не боись, паря, прорвёмся!.. Айда замочим грехи наши тяжкие, банька вона, заждалась…

Парились старики довольно долго. Долго… Как говорят со смаком, с наслаждением даже, с упоением… Кряхтели, пофыркивали, похохатывали, постанывали… Но, вот воцарилось затишье, и отворилась банная дверь и в клубах пара нарисовалась голая, мощная фигура Михеева. Даже не верилось, что этот вот, самый атлет и есть почтенный старик, фронтовик, раненный весь перераненный, места живого нет. А следом нарисовался и Кузя – маленький, щупленький старичок – сморчок, но, с такой внутренней силой оптимизма, что тут, же забываешь об его внешнем виде, остаётся лишь в памяти восхищение светом его души, чистой, доброй, не озлобленной.

Уставшие, нагие, уселись друзья – товарищи подле баньки на скамеечку, подставляя вечернему ветерку распаренные тела свои, пусть, мол, подсушит как следует. Так и сидели они, размякшие, улыбающиеся, долно быть счастливые хоть в этот миг.

В сгустившихся сумерках, из далёкой соседней деревни Савёловки, донеслись до их слуха проникающие в самое сердце звуки колокольного перезвона. К вечерне, наверное.

3

Спустя некоторое время друзья – товарищи уже сидели за столиком, под яблонькой, здесь же, в Михеевской ограде. Как водится, переодетые в чистое бельё, подтянутые, помолодевшие, будто приготовились к какому – то торжеству. Сидели напротив друг друга, молча, сидели, слушали всё ещё звучащий колокольный перезвон.

– Хорошо – блаженно улыбался Михей.

– Ага… – отозвался Кузьма.

Ну вот наконец отзвучала музыка перезвона, и воцарилась полная тишина, какая бывает только после грозы.

Эти два человека были больше чем друзья, они жизни спасали друг другу на фронте. А потому понимали всё без лишних слов.

Субботний банный день для стариков, это целый ритуал, отшлифованный годами, каждый знал свои действия в следующую минуту, и потому вскоре на столе появилась нехитрая закуска и, само собой их родная самогоночка, но, не коньяк.

Михей приговаривал:– Не, Кузечка, не, лучше твоей горилки, нет ничегошеньки во всём белом свете!

– Правильно, паря, правильно! – откликался живо Кузя. – И закусону, тоже, нетути, лучше чем нашенская, а не ентого, городского, нынешнего. На вид – то оно вроде и скусно, а съешь, как ошпаришься. – посмеивался Кузьма, потирая руки.

Так говорили старички тихонечко так, неторопливо, смакуя каждое слово, с пониманием дела.

– Чё – то на душе моей не покойно ноне, скребёт её голубушку чё – то… – выпустил клуб едкого дыма самосада Михей.

– Да вижу. – вздохнул понимающе Кузя. – Вижу, вижу, паря, вижу.

– Помирать ноне я буду, Кузечка, наверное… Время чую пришло… – буднично как – то проговорил Михей.

– Будя, солдат, будя за упокой – то!.. Ой… Все когда – то помрём, все! А помрём – так схоронят. А покуда живи коль живётся. Богу значится так угодно, коли, живы ишо!.. – хрипло укладывал слова в строчку Кузьма. – Ты вот что, наливай давай, наливай, да тащи эту свою, певунью – то – ободряюще смеясь, не давал киснуть Михею дружок.

– Да давай, слышь – кА, споём что ли нашу, эту… окопную, а?

И конечно вскоре в могучих руках Михея, точно детская игрушка, возникла гармонь, всхлипнув – вздохнув, она пропела проигрыш и полилась песня, тихая, не громкая, сердце теребящая…

Осколочки лютуют, пули свистят.Но, есть приказ – Ни шагу, ни шагу назад!..Там за спиной Родина – мать!Её защитит собою солдат…Письма треугольники летят домой,Шлют родным, любимым привет фронтовой.Если Бог даст – повезёт, вернётся солдат,Туда где цветёт яблоневый сад…А покуда наливай, друг мой, коньяку,Солдату – товарищу, земляку!..Выпьем за победу, за отчий дом!..Мы с тобой, дружок солдат, всё переживём!

Текст песни уж давно закончился, а гармошка всё пела и пела, никак не решаясь оборвать эту ниточку памяти с тем их прошлым. И стопочки – то полные заждались давно, и стол как – то по приуныл, поскучнел, а мужики были где – то там, далеко – далеко, на той их войне.

А утром следующего дня прикатила автолавка! Редчайшее надо сказать явление для деревушки. Да и прибыла как – то – нежданно – негаданно.

Никто, вроде и не ждал… Только стадо коров проводили, только, хлопнув бичом скрылся в облаке пыли пастух, и на тебе – праздник прибыл, автолавка!

Началась тут как обычно в такой ситуации суматоха, суета. Старухи забегали, заблажили… Кто – то почему – то занервничал, кто – то с дурру надел на себя чего получше как ему казалось. Нет были, конечно, и такие как например дед Михеев, никак не реагирующие на это событие – явление.

– Подумашь, тожа мне – первомай какой! – пыхал недовольно цигаркой Михей. – Эге, Кузя! Ты – то куда, дурья твоя голова!? – насмешливо бросил он на перез бегущему другу, фразу – «шлагбаум». – Куда говорю ломишься – то? А, чё забыл тама? – язвительно похохатывал в бороду дед Михей, сидя на своём привычном месте, на завалинке с утра пораньше.

– Ха – ха, Здорово!.. – тормознул на момент Кузя. – Дык это, дык… пензия ж!.. – обливаясь потом, задыхаясь, еле выдавил дружок.

– Ак и чё!? И чё, притащат, поди, куды денутся – то? Бегать ишо, понимаешь ли, кланяться… Щас, тока порты почишу да поглажу! Чё таращишь глазья – то, а? Беги, давай, нарезай, ни то не поспеешь ишо!.. – ворчал Михей себе под ноги, сплёвывая табак с губ.

Но, ежели приглядеться к Михееву получше, то можно увидеть в его поведении некую… нервозность, возбуждённость что ли. А всё дело – то было в том, что ему самому край как надо было в эту самую автолавку! Край! Но, поскольку он был настырной породы человек, поперёшной натурой, терпел, достоинство выдерживал, блюл «карактер», как он сам выражался. Степенничал, не мельтешил. Старик Михеев терпеть не мог, как я уже говорил, суеты. И вот когда у машины уже затолпилась практически вся деревня, вот тебе нате – нарисовался и дедушка Михеев.

А в очереди люди сразу заулыбались, за подмигивали, дескать, «явилси не запылилси». А какая – то старушенция, промямлила:– Ой, пришёл, так становися вона в хвост… А не шастай петухом, не поглядывай бойцом!..

А Михей отмахнувшись от сварливой старухи – балаболки, как от назойливой мухи здоровенной своей ручищей, сквозь зубы сцедил:– В хвосте – то дрёпа, а я не к ней притопал!.. У меня, понимаешь ли, дело к первому лицу, к водителю – молодцу!.. – И, показав спину очереди, раскинув руки, улыбаясь, приветствовал шофёра:– Здорово были, Гришутка! Хох- ха… Как поживам – могём? Каким ветром вас надуло, к нам повернуло? Не ждамши как – то… – сыпал вопросики – прибауточки Михей, отводя Гришу в сторонку. Отойдя, в полголоса продолжил, – Я это, слышь – кА… Дело тута до тебя… – смущаясь, шептал старик.

Гриша – водитель автолавки, поздоровавшись, с дедом, понимающе кивнул, мол, надо так надо. – Чё, дедуль, без очереди, что ли захотел? – хохотнул парень, – или чё?..

– Да пошто без очереди – то, нет. Нет, брат, ты ж знаешь, я не из таковских. Тут другое, паря. Понимаешь ли ты, – теребил бороду старик, – Тока, это… что бы по тихому… что б никому мне!.. Не то уважать перестану! – подыскивал подходящие слова Михеев.

– Да я понял, дед. – миролюбиво улыбался Гриша. – Ну?..

– Ну, лапти гну! Ты скажи – кА мне, материалу какого привёз, чи шо? – неожиданно поинтересовался дед.

– Вот чё, костюм что ли надумал шить? – рассмеялся шофёр.

– Ага, надумал… для гроба. – мрачно пошутил Михей.

Обалдевший Гриша смотрел непонимающе на собеседника:– Чё, помер что ли кто?

– Да тихо ты, окаянный!.. Вишь вон, уши – то по растопырили… – косился он на стоящих людей в очереди. – Ты просто скажи, есть чего, аль нет? – добивался своего Михеев.

– Да я и не знаю даже, там много всего чего привёз – то… Ты лучше у Свтки самой и спроси. – тыкал пальцем Гриша в сторону продавщицы Светланы, которая бойко вела торговлю.

– Ай, язви вас! – буркнул недовольно старик и отошёл в сторонку. А Гриша, улучив момент, узнал-таки у Светланы, про материал, что интересовался дед. Та, глянув какие – то бумаги согласно кивнула – мол, имеется.

Томимый любопытством, Гриша срочно сообщил об этом деду и вновь поинтересовался:– Дед, а, дед, ну, а кто помер – то?

На что старик только отмахнулся:– Ай!.. Много будешь знать, беспокойно станешь спать. – хохотнул Михей, дымя своим самосадом как паровоз., будто маскируясь, от посторонних глаз.

– Фу, ты, – отмахивался от едкого дыма Гриша водитель. – И как эту заразу только люди курят!? – отходя прочь от куряки, закашлявшись.

– Дык я это, не в зятяг жа… Так, комаров тока пужаю… – посмеивался хитро дед в бороду.

Вскоре очередь по рассосалась. Люди разошлись по своим делам.

Михеев, не спеша, соблюдая выдержку, подошёл к Светлане продавщице, помявшись, озираясь по сторонам, произнёс:– Ну, чё, внучка, таперича я, чи шо?..

– Вы, дедушка, конечно, пожалуйста. Здравствуйте. Вот, получите пенсию свою заслуженную, да может, чего и купить надумаете, выбор есть, старалась – приветливо улыбалась девушка.

Тут необходимо заметить, что Гриша и Светлана, любили этих стариков и ехали к ним в эту деревушку, с желанием сделать хоть что – то приятное для этих стариков.

А местное, районное начальство про старичьё и вовсе давно позабыло, видимо вычеркнув их из своих планов, списков раз и навсегда.

А вот эти двое молодых человека наперекор всему ехали к ним за двести с лишним вёрст, что бы как – то поддержать стариков, подбодрить. Дабы знали люди, что помнят о них, что благодарны им.

Ехали даже в ущерб делу своему, не взирая ни на что. А в райцентре им говорили:– Ну, чего вы туда прётесь – то!? Никакого ж навара с этих старпёров, убытки одни!.. А ребята, не обращая на злые реплики никого внимания, молча делали настырно своё дело и всё. Да, и пенсию, что привозила Светлана людям, тоже по доброте душевной, по собственной воле. Бесплатно. На отрез, отказавшись от всяких денег за свой труд.

Родственники конечно в городе и прочих местах кое у кого конечно были, да только навещали они старичков весьма редко.

Ну, а у Михеева моего, героя войны и вовсе не было ни души. Так жизнь видно свою выстроил никудышно. А может от того, что жил не для себя. Бог его знает. Иди сейчас доказывай, ищи правду – истину…

Светлана не скупясь, выложила перед стариком всё, что имелось, четыре вида ткани – разных оттенков, фактуры, – выбирай, не хочу.

Старик выбрал, что попроще, сатинчик. Не яркий, скромный такой, как он посчитал, да вдруг, призадумался…

Ах, кикимора я болотная… А сколько ж метров – то надоть? Как это я упустил – то, язви тя!? – ругал он сам себя, не произнеся ни слова, а только жестикулируя. И было не понятно, толи старику не нравиться ткань, толи…

– Что, дедушка, не нравится? – участливо поинтересовалась девушка.

– Да не, милая, этот вот в самый раз… Понимаешь ли ты, упустил я, старый пень, сколь метров – то надо!.. Ну, что б хватило – то на… домовину – то! Не померил, собирался, да забыл растяпа я намыленный. – горько печалился старик Михеев.

– Может метров десять? А? – попытался хоть как – то помочь Гриша водитель.

– Десять говоришь? Ак чё ж, пущай десять. Нет, давай двенадцать, с запасом пущай будет. – заключил Михеев.

Сказано – сделано. Светлана, насупив бровки свои, отмерила двенадцать метров, как и просил дед Михеев, участливо посматривая на покупателя.

Переглянувшись с водителем, Светлана взглядом спросила, что, мол, случилось – то? А Гриша в ответ лишь плечами только пожал, мол, не знаю!..

А старик Михеев купив ещё кое чего по мелочам из продуктов, расплатившись, поблагодарив ребят, зашагал – зашаркал домой, довольный не бесполезно прожитым днём, дело какое наметил – сделал.

4

Ну, а подле Михеевского дома, на завалинке восседал – поджидал приятеля, Кузьма, греясь, как старый кот на солнышке, в новенькой, только что приобретённой рубашке, с довольной улыбкой на физиономии. Увидев приближающегося дружка, Кузя, подскочил по-юношески резво, и прошёлся по кругу этаким гусаком, демонстрируя свою обновку.

– О, вот, что значит, кто рано встаёт, тому и Бог подаёт!.. – подтанцовывал Кузя, пыля поношенными кедами на босу ногу.

– Пылюку – то хоть, не подымай. Прижми дрёпу, отдыхай. – повесив на изгородь пакет с покупками, выдохнул Михей.

– А кто кобенится, тот лучше приценится, слыхал такое? – отбрил товарища он, утирая капельки пота со лба. Присев в тенёк, под куст сирени, Михеев, вытянул свои длинные ноги, прикрыв глаза, на некоторое время замер, будто мгновенно уснул. Но, через секунду другую, не открывая глаз, продолжил:– Ну, чё светишься, як тот подсолнух, а? – вяловато хохотнул он.

– А чё же это, плакать чё ли? – задорно протенорил дружок Кузя. – Праздник сёдня как ни как!.. – притопнул он ножкой по землице, подняв вновь клуб пыли.

Михеев подобрав ноги, хотел встать, что – то возразить, да не смог, чих напал:– Апчхи, язви тя! Танцор… Апчхи, с колокольчиками… Вон чё, напылил, дыхнуть нечем, язви тя… Чхи, чхи… Ой, уморил. – свирепо, взрывно гремел Михей. – Тьфу, тебе за голенище!.. Праздник ему… Какой такой праздник?.. – ворчал, прочихавшись богатырь.

– А вот тебе и тьфу, пензия!.. – похлопал Кузя по груди. – На что бы я так —то обновку – то приобрёл!? – хвастливо вертелся, не унимаясь Козлов.

– Да не мельтеши ты, вижу!.. Ты вон на ноги чывось купил бы лучше. А то, без штанов, да в ентом… в галстуке. – вставил шпильку Михей. Пензия… Тоже мне праздник сыскался. – надвинув кепку на глаза, устало молвил он. – Уморился чё – то, малёха… Прихворнул видать…

Помолчали немного, покурили…

– Да нервы это всё, старый, нервы, туды твою кочерыжку. Они ж нас выматывають, здоровьишко – то последнее забирають. – поставил свой привычный диагноз Кузьма.

– Ладно, ладно, ты зубы – то не заговаривай, сказывай чё припёрся – то, хвастать небось? Только оценщик – то из меня, как из курицы водолаз. – приоткрыв один глаз, молвил Михеев.

– Да не… Не, старик, не угадал. Ты вот лучше доложися, чё тама секретничал, в лавке – то? Меня отчухал, а сам, а, сам – то чё? – ворчал Кузя обиженно. – Грозился – не приду, не приду, а сам и припёрся как раз… Секреты, какие – то затеял, шипы – дрипы принародные?.. – отчитывал дружка товарищ.

– Вот чё!.. А я чё же, подотчётное лицо, чи шо? Хочу и хожу, а хочу и секретничаю. Хозяйское дело. Али я должён у народа испрашивать, говорить чи нет, аль дома сидеть, аль приходить – уходить? – остервенело, загасил он цигарку. – Во! – показывал кукиш Михеев. – Видали!? Во, нате вот, выкусите!.. – беззлобно, куда – то в пустоту тыкал он здоровенным кулачищем.

– Да ладно тебе, кувалды свои разбрасывать, не в кузне поди. – отмахивался Кузя. – Не боимси. Ты с людями – то – помягче бы… Ни то уж больно грозен с виду – то. – упрекал друга Козлов. – Ну, сказывай, чё шептался с Гришуткой – то? – не отставал он.

– Ха, ой… Ты, Кузя, як та муха, донимаешь и донимаешь… Ух… Ну, чё, мне, скажи на всю деревню орать, чи шо – есть в лавке тряпки какие, аль нема? Затем вот и припёрся.. Да и… пензию ж, яви её, надо ж, всё одно получить как – то, за одним – то уж!? – уварачивался от напора друга Михеев.

Кузьма конечно знал всё наперёд, что да как, да только так уж сложились их отношения, что без ворчания не обходилось. Где песня, а где и ссора лёгкая, так разнообразия. Для «выпуклости жизни», как говорил Кузя.

– И чё молчишь? Давай показывай, хвастай ни то… – провоцировал друга Кузьма.

– Ты флаг видал, наш флаг видал? Ну, вот, такая же тряпенция. Ладно, сустатку будешь? Тада пошли в дом. – и, не дожидаясь ответа приятеля, прихватив покупки, отварил калитку в свою ограду.

Небо заволокло тучами, стало как – то зябко, не уютно. А тут ещё ветерок потянул, неся с собой запах дождя.

Друзья вошли в дом, разулись, как полагалось по русскому обычаю, обмыли – ополоснули руки, сели за стол. Михеев, кряхтя, достал отрез сатину и положил перед своим другом, вот, мол, на, глазей. Пока Кузя рассматривал покупку, хозяин стал понемногу собирать на стол. Капустки в мисочке, огурчики – помидорчики, колбаски порезал, сыру, пряничков положил на тарелочку. Достал стопочки, хлебушка не забыл.

– Слушай, а может яиц пожарить на скорую руку, а? – предложил Михей. – На керосинке – то в момент сварганится?

– Да будет тебе. И так стол ломится, командуй уже… – ёрзал нетерпеливо на табуретке Кузя.

– Командуй… А это чё? – показал на наполненные уже стопки Михей. Хлопаешь, понимаешь, ушами, дружок мой дорогой. – улыбался хозяин. Эти фокусы он любил перед другом всякий раз показывать. Тоже в ритуал застолья входило. А Кузя каждый раз наигранно дивился:– Ах – ти, и как это у тебя получается? Вот только что пустые стопочки стояли, и на тебе, полнёхонькие!? – округлял глазки свои артистически товарищ.

– А вот, уметь надоть!.. Тут неважно как, тут главное, что полные! – улыбался в свою очередь Михей.

Такое застолье старичков могло длиться весьма и весьма долго. Да собственно ни само застолье их привлекало, нет. Возможность – поговорить – посудачить, про жизнь. Вот прямо как сейчас, было ж о чём потолковать – побеседовать.

– На, прибери, ни то запачкается ишо… – положил перед другом отрез Кузьма. – Пошто много – то – беря стопку, поинтересовался он. – Здесь небось метров десять, как не больше? – да вдруг запнулся не договорив.

А Михеев, опрокинув чарку вовнутрь, крякнув, щурился, сидел как кот —котофей, улыбаясь чему – то…

– Ну, ну, так чё замолчал, говори ужо? – интересовался он реакцией сотоварища, заинтриговал ли?..

Кузя, степенно выпив, закусив, вопросительно поглядывал на дружка, обдумывая чего – то, прикидывая. Наконец, прожевав, спросил:– Хм, ты, что же это, старый, – негромко посмеивался Кузьма, – и на меня тоже чё ли, купил? – прятался он от неловкости ситуации, в клубе дыма самосада.

– Пошто на тебя – то? Нет… Это, так это… – неумело врал Михеев, – про… запас… В хозяйстве – то сгодится. – и засуетился, тоже от смущения, с отрезом, сунув его на полочку, с глаз долой.

– Знаем мы вас… про запас, ежа вам под дрёпу!.. – не сердито передразнил друга Кузя.

А за оконцем громыхнуло натужно громом, блеснула молния и с небес, прямо – таки рухнула прорва дождя, превратив в один присест единственную улочку в деревушке в ревущий, грязевой поток!..

Непогода за окном и в доме Михея внесла коррективы, смыв обвалившимся дождём, прежнюю атмосферу общего смущения, вытеснив её прочь.

Друзья не сговариваясь, шагнули к окошку, нагнулись, что бы посмотреть на буйство дождика, и – крепко стукнулись лбами!..

– Уй, язви тя, чё ты вертишься под ногами – то!? – потирая ушибленный лоб, рявкнул Михеев.

– Вот чё!? А чё я – то? А сам – то, чё? – огрызнулся Кузя, посматривая на ушиб в зеркальце на стене. И глянув, ещё раз друг на друга, неожиданно, рассмеялись….

– Ты чё кинулся – то? – спросил хозяин дома.

– А ты? – интересовался Кузя.

– Я!? Я вот думаю, успели нет ли уехать – то робяты? – гадал Михеев, глядя в засиженное мухами окошко.

– А время – то скока прошло с того… Дык.. э… давно, небось укатили – то!? До трассы скока отседова? – засыпал вопросами Михея Кузя, почёсывая в затылке, прикидывая – успела ли автолавка дождь – то обмануть?

Не сговариваясь, мужики вышли на свежий воздух, благо дворик у Михея был почти весь под навесом. Дождик будто бы, сбавил обороты, лил более сдержанно, но, по-прежнему внушительно, увесисто.

– Эх, ты!.. Глякося, потоп, да и только… – восхищался Михей ливнем. Надо заметить, что старики оба любили дождик, особенно вот такой – грибной, проливной.

Вдруг оба старика выскочили из-под навеса, подставляя свои седые головы струям тёплого июльского дождя и смешно болтая ногами и руками, стали плясать, топочась в луже, брызгаясь, балуясь как детки малые.

Да только не зря говорят в народе – старость, не радость. Подустали мужики довольно быстро и мокрые как курицы, поплелись обратно в дом, греться – сушиться.

– На вот, пооботрись малёха, а я покуда того, печурку, что ль растоплю, – сунул полотенце в руки Кузьме Михей, – Она у меня завсегда наготове. И вскоре печка загудела – затрещала, источая берёзовый, дурманящий запах. И вот уже тепло поплыло незримой птахой, расправляя всё увереннее свои целебные крылья.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.