Вероятность реальности. Из десяти книг

Вероятность реальности

Из десяти книг

Олег Тупицкий

© Олег Тупицкий, 2017

ISBN 978-5-4485-1168-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИМЯ ВЕТРА

1995

«Всё, как тогда – уходит день…»

Всё, как тогда – уходит день,и вечер удлиняет тень.И Днепр напоминает мне,как ты по берегу бежалаза мной. Вода едва дрожала,и отражались мы на дне.И ты так весело смеялась.Я убежал, а ты осталасьодна на диком берегу.Вернусь. Увижу отраженье.За отражением бегу,а Днепр уносит отраженье.

«Ты снилась мне короткими ночами…»

Ты снилась мне короткими ночами,но сотни километров за плечаминас разлучали.Улары над ущельями кричали —нас разлучали.В ночи тайга, чуть слышная, ворчала:«Начни сначала».И разлучала.Но как начать, когда началонас разлучало?

«Любимая, мы были дураками…»

Любимая, мы были дураками,когда, грозя друг другу кулаками,припоминали прошлые грехи.(Какие же мы были дураки!)Расстались не друзьями, а врагами.Ты не сказала: «Доброго пути».Я промолчал. За это и прости.Морджот опять укрылся облаками,и, значит, просветления не жди.(Какими же мы были дураками!)Но поздно крикнуть: «Нет, не уходи!»Теперь дожди. Пока одни дожди.

«На постое в селениях дальних…»

1 февраля 1987 года

На постое в селениях дальнихи в палатках, уют не сулящих,не ищите друзей гениальных,а ищите друзей настоящих.Пусть они из числа отстающих,невезучих и вечно бродячих,но зато из породы дающихи взамен ничего не просящих,из глупцов, что в мирской суетене таскают за пазухой камни,и легко, по своей простоте,ваши беды разводят руками.

* * *

И считался героем, кто дня не прожил без стакана.

И считался дерьмом тот, кто горькую пить не посмел.

Сильным мира сего это на руку было. Вполпьяна

мужики не роптали. Хватало бы на опохмел.

И, почти не трезвея, ходили в роддом и за гробом.

И, чтоб крепче спалось, заливали пустые слова.

Ты не спился, отец. Я ж родился с похмельным синдромом.

Как болит голова! Как позорно болит голова!

«Блажен, кто верует, покуда…»

Блажен, кто верует, покудаживёт на свете. И не худобы мне понять, что вера в чудо —одна из самых светлых вер.А снег пойдёт. Как раз к обеду,когда я в Африку приеду.Во вторник. Или лучше – в среду.Но после дождика в четверг.

Как трижды три

маленькая поэма1Когда бы не был я ранимнапоминанием одним,что все мы меркнем перед ним,и, как творцы макулатуры,существованием своимопасны для литературы,то непременно бы нашёлнаперекор природной ленивозможность Музу на коленисебе привлечь и сесть за стол.2Уж мы придумали б, о чёмповедать миру. Калачомна задушевную беседунас вызвать дошлому соседуне удалось бы нипочём.Как ни имей он на приметепрознать, каким таким речаммы предаёмся по ночам —он о желаемом предметене смог узнать бы ничего.Так пожалеем же его.3Вот это шутка! Се ля ви.(Надеюсь, что французским Вы,мон шер, владеете свободно.)Коль скоро будет Вам угоднонаверно знать, а что в видуимею я, когда ведуо шутке речь, тогда охотнопризнаюсь в том, что на бедуя не могу найти героясреди знакомых и друзей,дабы воспеть, как Одиссейвоспет и как воспета Троя,а рифмовать на злобу дняневыносимо для меня.4Герой, однако ж, найден. Онбыл от рождения крещёнпо православному обряду,затем четыре года крядумочил пелёнки, чем смущённемало был его родитель,не зная за собой грехаподобного, ворчал: вредитель.И, понимая, что лихабеда, как водится, начало,а дальше легче, мать качаласедой до срока головой,ещё не будучи вдовой.5Мне дела нет, какую Выиз вновь прочитанной главынауку вынести сумели,и есть ли в том хоть малый прокдля Вас. Я на короткий срок,не написав и сотни строк,родителей у колыбелиоставлю. И пускай онипокамест поживут одни —им осточёртели до смерти(уж мне, пожалуйста, поверьте)немногочисленной родниавторитетные советы.Как поговаривали деды:и малой силой вражью ратьзаставить можно землю жрать.6Пусть я смущаю Ваш покойпустопорожней чепухой,написанной моей рукойбез напряженья, между прочим.Но что поделаешь – пороченя, как иные. (Мы морочимдруг друга много крат сильней,чем я поэмою своейморочу Вас.) И мой порокв том заключён, что этих строкмне вид приятен. Право слово,нет в этом ничего плохого —ведь безобиден графоман,не сочиняющий роман,а пожелавший бестолковобез задней мысли и моралина радость дюжине (едва лии столько сыщется) друзейподбросить парочку идейдля обсужденья за столоммеж преферансом и вином.7Друзья мои! А чем же настак привлекает преферанс?Нас не причислишь к знатокамвсех тонкостей, но под вистузамы и под мухой выйдем с туза,и возмущённым игрокамнас канделябром по рукамбить не представится возможностьза явную неосторожностьиль глупый ход. Наверняка,чем в подкидного дуракавсю ночь, как нанятым, играть,полезней пульку расписать.Игра, ей Богу, не глупа,так пуркуа бы и не па?8Прошу покорно извинить,я не намерен изменитьни слова из того, что былонаписано до сей поры.Такие правила игрыя сам установил. Не мило —тогда не стоит и читатьлишь для того, чтобы считатьмои досадные повторы,а после за вечерним чаемвести пустые разговорыо том, что, дескать, у негов пятнадцати строках всеготри раза слово нас встречаем.Увы, увы, я не Флобер,хотя беру его в пример.9Что напоследок я хотелсказать? Поэма выйти втроедлинней могла бы, но героямы позабыли между дел.А он изрядно постарелтем временем, заматерели процветает, сколотивторговый кооператив.Его старушка-мать жива,читает перед сном Моэмаи, слава Богу, не вдова,но у родителя проблема —трещит с похмелья голова.На том закончена глава,а с ней закончена поэма.

Девять блюзов для Наташи

1. Солдаты блюза

Нас не греют постели но во все времена

мы готовы в дорогу и нас не пугает война

мы знаем солдаты блюза гибнут на Млечном Пути

мы знаем солдатам блюза никогда не дойти

до цели

мы устаём как собаки но во все времена

не потерять надежду нам помогает Луна

мы помним солдаты блюза гибнут на Млечном Пути

мы помним солдатам блюза не суждено дойти

до цели

быть солдатами блюза трудно во все времена

но мы смеёмся как дети которых не ждёт ничего

мы верим солдаты блюза любимы на Млечном Пути

мы знаем солдатам блюза уже никогда не дойти

до цели

2. Четыре года

Четыре года не изменили меня

четыре года в дороге не изменили меня

четыре года пролетели как четыре дня

четыре года не изменили тебя

четыре года в постели не изменили тебя

четыре года просочились как между пальцев вода

четыре года не изменили тебя

четыре года не изменили меня

и мы не будем вместе ни дня

четыре года не изменили ни тебя ни меня

четыре года пролетели как четыре дня

3. Твои колени в мозолях

Твои колени в мозоляхот долгих бессонных ночейты считаешь позоромчто руки растут из плеч эйи я обожаю тебя за этотвои колени в мозоляхот бурных бессонных ночейты не можешь позволитьсебе оставаться ничьейи я ненавижу тебя за этотвои колени в мозоляхот грязных бессонных ночейты живёшь под надзоромпохотливых своих палачейи я презираю тебя за этоно я не могу без тебя

4. Ты никогда не узнаешь

Я ухожу из дома

мне не нужен уют

впереди дорога

позади порог

ты никогда не узнаешь что такое уходить навсегда

я стою на мосту

я не вижу людей

надо мною небо

подо мною река

ты никогда не узнаешь что такое броситься вниз

я не хочу на север

я не хочу на юг

мне не нужен запад

мне не нужен восток

ты никогда не узнаешь что такое никуда не спешить

я открываю дверь

я закрываю глаза

за порогом ты

позади ничего

ты никогда не узнаешь что такое вернуться домой

5. Как мясо

Я не видел рассветаи вряд ли увижу закатя даже не вижу просветав серых слепых облакахя чувствую мы им нужны как мясоя вижу как всякая сволочьтопчется по головаммне хочется вырубить совестьи занырнуть в стаканя чувствую мы им нужны как мясоя вижу лощёная сукахоронит меня в углуменя заедает скукано я молчать не могуя чувствую мы им нужны как мясо

6. Она убила меня

Мама она убила меняты не поверишь мне мама она убила меняи я тупею день ото дняя забросил гитаруя забыл про друзейя не сдаю стеклотаруи пью теперь каждый деньмама она убила меняи я тупею день ото днямама я не желаю так житьты не поверишь мне мама я не желаю так житьмне надоело себя глушитья разобью бутылкия наплюю на неёлучше дыра в затылкечем такое житьёмама я не желаю так житьмне надоело себя глушить

7. Ты забыла

Ты забыла кем ты была вчера

не жми плечами ты забыла кем ты была вчера

я вижу ясно в твоей груди дыра

твои глаза не излучают тепло

мне страшно видеть что глаза не излучают тепло

они слепые как лобовое стекло

ты не смеёшься и не поёшь мой блюз

ты не смеёшься моим шуткам и не поёшь мой блюз

немного жутко что так тяжел этот груз

я понимаю что моё дело труба

я не дурак и понимаю что моё дело труба

мне безразлично что изменило тебя

ах твой папаша вчера купил Мерседес

ты говоришь что твой папаша вчера купил Мерседес

тогда прощай моя крошка я обойдусь и без

тебя катись катись катись

катись ко всем чертям

8. Часы на моей стене

Я сам себе прокуратор

я сам себе иудей

я сам себе генератор

самых безумных идей

потому что часы на моей стене стучат в ритме блюза

не надо сажать меня в клетку

не надо кричать взахлёб

не надо показывать плётку

не надо показывать хлеб

за то что часы на моей стене стучат в ритме блюза

забудь обо мне ради Бога

я буду лежать как вода

ты можешь кусать свои локти

но ты не поймёшь никогда

того что часы на моей стене стучат в ритме блюза

9. Макаров блюз

Макар погнал телят за речкупогнал пастись телят за речкупересыхающую речкуему навстречу Серый ВолкМакар сорвал с плеча двустволкусвою охотничью двустволкувеликолепную двустволкуМакар в двустволках знает толкмогли пролиться капли кровимогли пролиться реки кровимогло пролиться море кровино Волк с позором убежалон скрылся с глаз за горизонтомпрочь за далёким горизонтомда навсегда за горизонтомМакар там сроду не бывалвы не ищите здесь мораливы не найдёте здесь морализдесь и не может быть моралия поучать вас не берусьчтобы отвлечь вас от раздумийвас от безрадостных раздумийот унизительных раздумийя вам пою Макаров блюз

«Когда я навещу Ростов…»

Когда я навещу Ростов,пять барбарисовых кустовтам посажу в саду конвертом.Затем, когда я стану ветром,очередной Екклесиаствнесёт меня в свою тетрадку,которую листать никтоне станет. Дальше по порядкупройдут века. И Вы в пальтодемисезонном в сад войдёте,на куст засохший набредёте,последний из того конверта.И назовете имя ветра.И Вам за это Бог воздаст.

Окно

1Я от рождения однойнадеждой движим, что напраснонебритая щека пространствав окне нависла надо мной.2Конечно, я в Исаии не гожусь,но всё же ты останешься вдовою.Ты мне не веришь, ну да Бог с тобою —я на тебя за это не сержусь.Я только покачаю головоюи сяду рядом. А теперь спроси,зачем в окно заглядывают ПсыБольшой и Малый и тоскливо воют.

«Заткни меня за пояс Ориона…»

Заткни меня за пояс Ориона.Мне – не скажу, что белая ворона,лишь несколько отличный от иных,отведавших правления Неронаили ему подобных – подле тронаколенями сучить, как и патронав патронник досылать, не довелосьпокамест. Кто рогатый, тот и лось,но может стать, что запрошу пардона,когда мне будет ловко бить под дыхдородная заплечных дел матрона.

«Какого дня какая злоба…»

Какого дня какая злобасогнёт меня в бараний рогнастолько, что друзья до гробане пустят даже на порог,и отвернутся домочадцыот непотребного отца?А до Небесного Отцаво все века – не докричаться.

«Я умер. Было бабье лето…»

Я умер. Было бабье лето.Четыре дня до Покрова.Прошла по городу молва,что дуба дал, как дважды два,и даже местная газетазаметку тиснула: поэтасолёная от слёз вдова,вовсю сморкаясь в рукава,сопровождала у лафета.Пускай твердят, коль скоро этоне посягает на правав гробу лежащего предмета.

«Боевое седло убивает в мужчине мужчину…»

Боевое седло убивает в мужчине мужчину,но рождает легенды. И в этом я вижу причинутяготения к тихим омутам пьяного рая.Я не против надраться. Я считаю, что это втораяформа небытия, сопряжённая с выбором место-положения тела относительно Оста и Вестапо капризу души. Нестареющим жестом Пилатаумываю ладони. Мне дороже шестая палата.

«Крест Лебедя над городом ночным…»

Крест Лебедя над городом ночным,провинциальным, глупым, сволочным,скрывающим за сотнями замковунылых баб и пьяных мужиков,навязчивым, как папиросный дым,и – никуда не денешься – родным.

* * *

Я построю дом. Из Крыма переставлю на чердак

водопад Джурджур весёлый и угрюмый Чатырдаг.

Чтобы не было неловко, гостя встретят на столе

Демерджи пирог слоёный, Понт Эвксинский в хрустале.

И тогда в любое время заходи – поговорим,

будь ты город Севастополь или Александр Грин.

«Рентгеновский снимок в зените…»

Рентгеновский снимок в зените,рябина, как смерть на миру,но я не скажу: извинитеменя за двойную игру, —тому, кому не по нутрурентгеновский снимок в зените,рябина, как смерть на миру.

«Осколок зеркала – растущая луна …»

Осколок зеркала – растущая луна —пускает зайчиков на полуночный город.Чумацким Шляхом неба свод распорот —и звёзды густо падают за ворот,и звёздами исколота спина.Вам этого не видно из окна.

«По мановению руки…»

По мановению руки,оповестившему начало,Плеяд рябиновая кистьк быку небесному упала.Уходит день, уходит год,уходит век – на горнем склонебык звёзды горькие жуёт,и не кончается погоня.

«Лишённые по прихоти людей…»

Лишённые по прихоти людейсвоей привычной птичьей процедуры,скользят по холодеющей водедва лебедя, как лёгкие фигуры.И вот когда на опустевший прудпадёт зимы проклятье воровское,мы скажем просто: шахматный этюдвполне решило лето городское.

«То ли в детство впадаю…»

То ли в детство впадаю,то ли вещие сны —сам себя наблюдаю,как столица Апсны.Вот ладонь погружаюв неостывший песок,облака провожаювзглядом наискосок.Вот сухую травинку,как телок, тереблюи гудеть под сурдинкупомогаю шмелю.Мимо на паутинкепролетел паучок —мило, как на картинке,чья цена пятачок.Дозревают рябины,на губах молоко,и до первой руиныдалеко-далеко.

«Солнца медный пятак…»

Солнца медный пятаксунул в тощий карман окоёмаизносившийся франт,облысевший до первых седин,и отправился прочьиз горящего жёлтого дома —сорок восемь недельживота своего господин.

«Распахни своё окошко…»

Распахни своё окошкопоскорее – посмотри,как качается серёжкав мочке розовой зари.Здравствуй, взбалмошная верани с погоста, ни с села,в то, что это не Венера —капля чешского стекла.

«Поздно вечером выйдем покурить на балкон…»

Поздно вечером выйдем покурить на балкони увидим – на юге поднялся Орион,и за ним, за домами, за дымком сигарет —миражом – Галилея, городок Назарет,двери дома, мужчина подпирает косяк,завтра утром в дорогу, а жена на сносях,долгожданный мессия всё еще не рождён,и висят над горами семь огней без имён.

«Кто гадал по следам…»

Кто гадал по следамнад болотом поднявшихся уток,кто хлебал молокоиз прохладной ладони реки,кто платил свою даньодиночеству пеших прогулок —тот меня не поймети напишет другие стихи.

«В этих диких краях…»

В этих диких краяхнужно быть элементом рельефа —драгоценную плотьрастерзают, и, может быть, бросят,а копаться в душеникому недостанет ума.

ДОРОГА В ДАМАСК

2003

«Дочь легкомысленной любви…»

Дочь легкомысленной любвиводы и солнечного света,мать сон-травы и первоцвета,рождённой заново листвы,пора вскипания кровипод корень срубленной берёзы —когда предчувствие угрозыникак нейдёт из головы.

«Мы не заметили, увы…»

Мы не заметили, увы,мы за делами проглядели,что парк – и не прошло недели —укрылся пологом листвы,а это значит, ангел мой,уже не за горами лето.Но стало воздуха и светакуда как меньше, чем зимой.

«Тот, кто выбирает дорогу…»

Тот, кто выбирает дорогу,которой пристало идти,себе выбирает тревогу,которой томиться в пути.Что ведомо мне о тревоге,терзавшей задолго до наспылившего по дорогев Дамаск?

Прогулка

1Вторая неделя июля,и в праздник Святого Петра,как набожные бабули,бездельничаем с утра.Но маяться, скоро ли вечер,причины я не нахожу.Отправимся, здесь недалече —тебе городок покажу.2Чтоб камнем душа не лежала,ты тех оправдай и прости,кто ратушу после пожаране смог до ума довести.Никто из них не бездельник.Не имут виныработавшие не из денегспасители старины.3Над могилами деда и бабки,тётки и прочей роднини памятников, ни оградки —кресты да вороны одни.По-разному жили-тужилив крестьянской своей простоте —те праведно, эти грешили.А ныне лежат в тесноте.4За клёнами скромно притихший,но строгий, как всадник Егор, —когда-то меня окрестивший,стоит православный собор.И с давнего детского летазнакомая наперечётЧечёра – река Гераклита —под Замковой горкой течёт.

«Пучок утиных перьев…»

Пучок утиных перьев,бессмертников пучок —не тешься, дурачок,ты у неё не первый.Ручаюсь головой,она не унывалаи многократ бываласоломенной вдовой.Сейчас она твоя,но случай подвернётся —другому улыбнётсяи скажет: вуаля.

«Отправляешься в дорогу…»

Отправляешься в дорогу:кости – псу, овёс – коню,сердце – даме, душу – Богу,честь и совесть – никому.Но не кайся, бедный рыцарь,если скажут, дураку,что милее те, чьи рыльцаот рождения в пуху.

«Я памятник воздвиг из горстки слов…»

Я памятник воздвиг из горстки слов.Достойный поклонения волхвов,он интересен, судя по всему,мне одному.И потому непрочный, как слюда,мой памятник исчезнет навсегдабесследнее языческих могил.Но всё-таки он был.

«Синева долгожданного неба…»

Синева долгожданного небаобласкает на несколько дней,не заботясь о том, как нелепыи мелки наши страсти по ней.А когда пролетит паутина,станут жилы тянуть, ополчась,беспросветная серость, рутинаи непереносимая грязь.

«Снег, обглоданный туманом…»

Снег, обглоданный туманоматлантических дыханий,не является обманомновогодних ожиданий,но является причиной,основной и несомненной,ссоры женщины с мужчиной,одиноких во Вселенноймежду лживых, безучастных,вороватых, суетливыхи поэтому несчастных,но поэтому счастливых.

«Небесные цветы дворов и пустырей…»

Небесные цветы дворов и пустырейвлекут меня к себе невнятно и тревожно.Я сделал первый шаг. Я вышел из дверей.Я не могу сказать, вернусь ли. Невозможнопредвидеть результат внезапных перемен,стремительный итог уходов без прощаний.Искусство быть вдвоём не знает ни времён,ни комнат, где скелет напрасных обещаний,скрываемый в углу от посторонних глаз,не хочет присмиреть и цокает костями.Его немой укор, его истошный гласне значат ничего для движимых страстямипо вечному пути. Незваными гостямиим так легко идти с худыми новостями.

Десятый блюз

Я пена ХХ векакатящегося под уклоня значу не больше чем Вегакогда приходит циклоня мясо ХХ векакровавого с красной строкия значу не больше чем вехадрожащая в русле рекия выбор ХХ векав последние несколько днейя значу не больше чем веткадля листьев шумящих на ней

«В конце дороги крепкий чай…»

В конце дороги крепкий чайи тёплая постель,а за окном который часколючая метель.А за окном леса, поля,чужие города,окоченевшая Земля,хвостатая звезда,неразличимая во мгле.И вся моя бедав том, что как стрелка на иглемечусь туда-сюда.

«Верни мне слово – я тоскую…»

Верни мне слово – я тоскую,я задыхаюсь в тишине.Не вою в поле при луне,не щёлкаю и не токую.Я молча ухожу в глухуюзащиту, пью напропалую,не чаю о грядущем дне —и не сменяю на другуюсудьбу свою, пускай немую,но предназначенную – мне.

«Второе утро августа. Илья…»

Второе утро августа. Илья.Берлинская лазурь и амальгамаслепят невыносимо – или яотвык от света птичьего и гамаза краткий миг, пока чудил июль,насквозь промокший, скомканный и мнимый,как миллион, умноженный на нуль,как этот день, летящий вскользь и мимо.

«Берёза сыплет семенами…»

Берёза сыплет семенами.В природе август. Временамия исчезаю за дымаминедорогого табакаи маленького костерка,зажжённого в лесу сосновом,пустом и светлом, над которымобычно соло, реже хоромлетят кто с карканьем, кто с рёвом,а молча – только облака.

Mississippi blues

Я не Том Сойер но тем не менее Том

я даже в мыслях не Том Сойер но тем не менее Том

мы похожи как собака с котом

эй Гекльберри ты не забыл свой Миссисипи блюз

пока ты помнишь я ничего не боюсь

здесь каждый пятый братец Сид или индеец Джо

здесь каждый пятый

каждый третий

просто каждый братец Сид или индеец Джо

о кто бы знал как я хочу сказать им всем идите в жо

эй Гекльберри давай споём твой Миссисипи блюз

пока мы вместе я ничего не боюсь

мой старый папа не Марк Твен а мать не Харпер Ли

мой старый добрый бедный папа не Марк Твен

а мать не Харпер Ли

они быть может и хотели да что толку если не могли

эй Гекльберри не забывай наш Миссисипи блюз

пока ты помнишь что мы вместе я ничего не боюсь

я никого я ничего я ни черта всё суета

лишь бесконечный Миссисипи блюз

«Восстанут племена иные…»

Восстанут племена иные,но повторится, как закон —во тьме исчезнет Ниневия,падёт великий Вавилон,высокомерный Персеполисгорячим пеплом заметёт,сию стремительную повестьпотомок будущий прочтёт,отложит в сторону учебник,урок ответит в двух словахи своевременно исчезнетв геологических слоях.

«Я не помню Магадана…»

Я не помню Магадана,я не помню Волгограда.Это более чем странно.Но, возможно, так и надозабывать места и сроки,забывать слова и лица,чтоб не чувствовать морокии в себе не заблудиться.

«Я говорю а кто такие мы…»

Я говорю а кто такие мылелеющие мелкие обидыимеющие призрачные видыв полушаге от сумы или тюрьмыпаломники бредущие из тьмыво тьму и не хулящие планидыискатели Эдема Атлантидыи золота в бассейне Колымывысокие и подлые умыпрекрасные творенья инвалидыбыки и матадоры без корридыв болоте ежедневной кутерьмына фоне лета осени зимывесны до жизни после панихиды

«Куда идём и где конец дороги …»

Куда идём и где конец дороги —об этом знают истину однелиловые берёзы при дорогеи небо безответное над ней,и талый снег, и лужи на асфальте,и дружная, но поздняя весна.Не повышайте голоса. Оставьтев покое нас и наши имена.

«Одинокий постылый уют…»

Одинокий постылый уют,детский ужас пустующих комнатмежду может быть помнят и ждути конечно, не ждут и не помнят,или долгий супружеский рай,бесконечная пёстрая лента —назови свою роль и сыграйбез антракта и аплодисмента.

«Под облаками августа…»

Под облаками августа,дождями сентябрязамешанная нагусто,надёжно и не зрянадежда на спасениеот злости и тоскив последние осенниепогожие денькиобманет? оправдается?не выйдет из ума?Что сбудется, то станется.А далее – зима…

«Не мочёной морошки…»

Не мочёной морошкипопрошу принести,жизни жалкие крошкизажимая в горсти,но такую же мелочьназову, дребедень,что в достатке имеласьу меня каждый день,чтобы стало понятно,как любил его я —этот грубый, приятный,вечный вкус бытия.