Цветок с ароматом магнолии. Детективный роман

Школьница и отличница Настя – дочь Бориса Павловича – долго мечтала сбыть надоевшую ей железную кровать, которая сначала принадлежала ее брату – Петру, а затем ей самой. Волнения прекратились, когда, наконец, ремонт закончился, а кровать появилась в пределах домика Безбеднова.

Таисия Безбеднова давно грозившаяся пригласить Настю посмотреть, как они обставились, передавала приветы через маму девочки, так как однажды она вызывала ее к прикованному к дивану мужу, у которого после работы развилась белая горячка от частого употребления спиртного, поэтому ему следовало ограничить притрагиваться к рюмке водки. Выздоровев после промывания желудка, Никифор окончательно избавился от такой вредной привычки, после нескольких процедур, проведенных опытным терапевтом, кем была мама Насти, давая ему рвотное средство.

В один из летних дней, когда Таисия ожидала появления в их доме с Никифором милиционера, завидев, идущую за продуктами в магазин в конце квартала, девочку, спросила с хитрой ухмылкой:

– Ты не забыла, что хотела посмотреть, как мы живем здесь и что у нас есть?

– Обязательно приду. Вот сейчас сбегаю в угловой подвальчик, куплю колбасы по 2,20 рублей килограмм и зайду к вам на чай, – сделав ударение на последнем слове, Настя ускорила шаг.

Выбор в магазине был небольшой: один сорт упомянутой колбасы, творог, сыр, сметана, масло двух видов: подсолнечное и сливочное, маргарин, разнообразные крупы, селедка, фруктовый сок в стеклянных банках. Вся прогулка отняла у нее менее получаса. Вернувшись к себе в комнату, девочка положила покупку в новый холодильник «Орск» на верхнюю полку. Она отдала сдачу маме, спросила с чувством исполненного долга:

– Меня пригласила соседка из соседнего дома в гости, могу я зайти к ней на минуту?

– Иди, но будь осторожной в обращении с ними, они очень привередливые, – разрешила Нина Афанасьевна с упреком.

– А что это значит? – спросила девочка настороженно.

– Сама увидишь, а теперь можешь идти, – ответила женщина.

Настя подошла к соседнему забору со щелью для почты, которая с годами, пока девочка росла, начала опускаться вниз, достигнув глаз, как раз в то лето, когда соседи по улице купили железную кровать, и исчезла гражданка Галя Безбеднова, обладательница скверного, как вся детвора решила, серого платья. Объясняя это тем, что разве у нее нечего больше надеть, кроме теплого шерстяного салопа?! Слово «салоп» они услышали от проезжего барышника, который торговал свистками, шариками, серпантином и конфетти для Нового года, подъезжая к их подъезду с телегой, запряженной лошадью. Счастье встретиться с ним было для каждого ребенка, чьи родители могли позволить приобрести подарок любимому чаду.

Но у известного в определенных кругах авантюриста-барышника была еще красная китайская шкатулку с зеркальцем за десять-двенадцать рублей. Что составляло его главное сокровище, о чем он с гордостью сообщал периодически каждому, кто хотел посмотреть на его богатства. Но никто из детей и взрослых не мог замахнуться на такое изысканное украшение интерьера. Все с грустью отходили от продавца, восседавшего в телеге, спрашивая друг друга:

– Купили шкатулку или нет?

Ответ был однозначный. Поэтому, чтобы посмотреть на указанную им роскошь, надо было улыбнуться или приобрести что-то маленькое. Такое было условие уличной торговли. Дети тренировались улыбаться, выпрашивая мелочь у родителей, а мамы, снисходительно улыбнувшись, снабжали ребенка пятью или десятью копейками на сувенир от местных производителей.

Однажды на зависть всей улицы Шевченко, шкатулку купил высокий дородный парень Валера Степанов, который любил катать детей на раме своего велосипеда. Он заплатил положенные десять рублей. Еще ему сделали скидку два рубля с учетом, что он не будет возвращать подарок назад.

– Хочу жениться. Вот это будет подарок моей невесте на день рождения, – признался он всем детям, толпившимся рядом с телегой. – Свадьба мне обеспечена.

Все соседские ребятишки с облегчением вздохнули, узнав ошеломляющую весть. Но не только свадьбу, но и хороший урок для подрастающего поколения преподал завидный жених, когда переехал жить к своей невесте, и у них появились двое малышей.

В тот день, когда Настя собиралась посетить соседей, никакого барышника рядом с их домом не появилось. Он, по слухам, уехал в США, чтобы сняться в очередном боевике, мелодраме, фильме ужасов или триллере, к чему у него, безусловно, были феноменальные способности. Все потом долго обсуждали ущемления, которым подвергся барышник, пересекая границу не на лошади, а на сверхзвуковом самолете, устроившись на работу в Голливуд на эпизодические роли.

«Что-то долго не могу попасть к таким хозяйственным людям? Зачем она меня все-таки пригласила? В такую жару долго я здесь не выстою» – спрашивала себя Настя, стоя рядом с калиткой, ведущей во двор с курятником, закрытой на засов. На голове у нее красовались два смешных бантика.

– Ты уже вернулась? Молодец! Проходи, не стесняйся, я только пол вымыла, – сообщила моложавая женщина Насте, когда та переступила через порог калитки.

– Здравствуйте, – поздоровалась Настя, стесняясь.

– Вот курятник, посмотри, – она подвела девочку к самораскрывающимся дверям. Оттуда вывалила пушистая белая масса в перьях, кудахча и гогоча.

– Не боишься? А то смотри, сейчас кину тебя в лапы к твоей воспитательнице… – она сзади взяла девочку за плечи.

Настя от страха замолчала, у нее перехватило дыхание.

– Хотела бы иметь такое свадебное платье из куриных перьев? – спросила доброжелательная хозяйка.

– Нет. Долго ждала, пока вы откроете, – поведала девочка, обрадованная, что ее не употребили в пищу. – Одни куры, – восхитилась Настя, чтобы вызвать доверие.

– Нет, и утки тоже есть. Вот они, – хозяйка показала с гордостью на переливающихся с боку на бок трех уток, отошедших к соседнему забору.

Затем девочка смело прошла в домик по приступке. Заглянула в каждую клеть с позволения хозяйки, когда та жестом демонстрировала свои хоромы. Она с разочарованием поняла, что площадь их коммунальной комнаты, где проживала с родителями значительно больше, чем в соседнем доме, но опрятность до безобразия могла свести с ума, так как сквозила во всем облике жилища, о чем ее уже предупредила мама.

– Садись вот сюда, – сказала Таисия Безбеднова, не дожидаясь ответа, толкнула гостью на табурет, стоящий рядом со столом, – чай будешь?

– Нет, спасибо, – испуганно ответила Настя. – Не хочу ничего, – оглядывая кухню, с ужасом сказала она.

– Вот сиди здесь. Я буду говорить тебе кое-что, но некоторые слова буду пропускать, чтобы ты сама додумалась, о чем я говорю. Теперь никуда отсюда не уйдешь, до тех пор, пока не вернется с работы дед. Я сильнее тебя. Ты со мной никогда не справишься, маленькая шалунья, – с дикой злобой припугнула девочку соседка.

Она медленно выговаривала каждое слово, как будто судебный смертельный приговор, переводя взгляд на высокую покрашенную газовую печь с открывающейся нижней железной форточкой и выдвижной верхней вытяжкой, когда гостья сначала, как загипнотизированная смотрела, как та муштрует ее. А потом, осмелев, доведенная до жути и страха от безысходности, так как хозяйка дома стояла в проходе, перевела взгляд в самый потолок печи.

«Ну, и баба-яга! У меня есть свой дедушка. Он сидит дома и не знает, что попала в западню. Как же мне отсюда убраться? Сколько времени буду здесь находиться? Может быть, дед придет поздно вечером? Смогу ли сбежать отсюда к родителям?», – спрашивала себя с негодованием «маленькая принцесса», у которой бантики были завязаны именно таким образом, как научила делать мама, когда сообщила ей название новой прически.

Девочка, не долго думая, вскочила с надоевшего ей, недавно выкрашенного красной масляной краской, табурета. Опрометью выскочила на улицу, пересекая серый двор и калитку за одну минуту.

– Кыш, кыш, кыш, – услышала она вслед шипение и громкий хохот негостеприимной хозяйки.

Трясясь от страха и внутреннего перенапряжения, Настя появилась в коммунальной комнате, чуть не столкнулась в двери с мамой:

– Как ты быстро вернулась, – удивилась женщина. – Понравилось? – строго глядя на дочь, хотела выяснить она.

– Нет. Но очень чисто, а мебели мало, – пояснила Настя, успокаиваясь рядом с родным человеком, глядя на черное пианино.

– Так это же хорошо. Свободно ходить, – заметив смущение девочки, сказала женщина одобрительно.

– Как будто там произошло преступление, а они хотят спрятать следы… Что-то напоминало мне у них о смерти, а она сама очень симпатичная на лицо, но голос у нее мерзкий, как у ведьмы. Настоящая злая колдунья Гингема из сказки «Волшебник Изумрудного города», – сказала Настя, вспоминая, с чем можно было сравнить впечатление, полученное после посещения соседнего дома, но не находила слов в своем детском лексиконе.

Девочка увидела смерть с мягкими кошачьими шагами.

– Они всегда такие вычурные со странными привычками толкаться и пихаться. Это я заметила с первого посещения. Больше туда я не ходила, хотя они приглашали еще раз. Противно смотреть на больных в нерабочее время. Достаточно мне работы и дома… – возмутилась Нина Афанасьевна в сердцах.

Настя выпила чаю с только испеченными булочками, обсыпанными сахаром и съела бутерброд с колбасой. Когда с улицы вернулся отец, он находился во дворе, занимался хозяйственными делами, вытрясал мешки. Увидев испуганную дочь, тоже с интересом спросил:

– Что нового произошло за мое отсутствие?

– Да, вот Настя пришла от Безбедновых. Говорит, чуть лоб себе не расшибла у них о притолоку, – на свой лад сказала мама.

– Неужели? – спросил отец, облокотясь о холодильник, стоящий у самой двери.

Настя уже вышла из-за стола, начала убирать посуду, оставленную членами семьи для мытья, чтобы навести порядок в комнате.

– Нет, ничего не случилось. Но жить с ними я бы не стала. Что творится у них, я не знаю. Какая-то тяжелая обстановка. Но очень бедно, – путая слова, ответила она, готовая выйти из комнаты с горкой посуды в руках, чтобы заняться своей основной обязанностью по дому – уборкой.

– Что-то не так? – отец продолжал допытываться о криминальной ситуации в соседнем чистеньком особняке.

– Я все сказала маме об этом, но могу добавить, что они злые и подозрительные. Им нельзя верить, – она, недоговорив, прошла на кухню, провожаемая любопытными взглядами родственников.

Закончив с посудой, Настя вернулась в комнату, вытерла тарелки, поставила на место, испытывая свое терпение, принялась читать отложенную книгу Дюма «Три мушкетера», полученную из библиотеки приключений одноклассницы.

* * *

Визит участкового милиционера заставил всех соседей опрошенного первого этажа углового двухэтажного дома вспомнить, что они слышали обо всех подобных случаях от знакомых. Вечером на общей кухне произошел крупный разговор между всеми жильцами, которые были дома и что-то понимали в розыске пропавших лиц. Каждый из домочадцев высказал свою версию происшествия.

– Мы ничего про них не знаем. Но однажды я покупала у них яйца. Очень свежие и крупные, – высказала свою версию соседка-пенсионерка – Анна Ивановна за двоих – себя и мужа – Егора Васильевича.

Она, узнав, что разыскивают пропавшую квартирантку из маленького, чистого, каменного домика, выстроенного недавно, с обустроенным во дворе курятником и конурой для собаки, разогревала ужин на старой четырех конфорочной плите.

– Думаю, что она сошлась с каким-то мужчиной и переехала на другую квартиру или в другой город, – заявила продавщица овощами – Тамара, которая проживала в маленькой комнатке с мужем-атлетом, чья дверь выходила в узкий коридор, а одно окно – на улицу рядом с входом.

– А я предполагаю, что она просто решила порвать с ними. Кто-то мне говорил на улице, кажется из дома по соседству с другой стороны, когда мы приезжали к ним по вызову из поликлиники, что у этой женщины был аборт с сильным кровотечением. Но это, возможно, сплетни… Скорее всего, наговор, – сообщила сотрудница поликлиники – Нина Афанасьевна, когда ее надоедливых детей не было на кухне.

– Сейчас уже ничего не изменишь, поэтому милиция хочет закрыть дело. Ищут они человека долго. Все сведения соберут и отправят ее родителям в деревню, откуда она приехала к нам в город. Будут собирать вещественные доказательства по делу. Может быть, с собакой приедут. Нам остается только ждать результатов расследования, – такая версия была высказана мужем врача – Борисом Павловичем, тем, кто встретил участкового милиционера.

Нина Афанасьевна слушала его с пристрастием и явным уважением, чтобы потом попытаться поспорить с мужем.

– Что-то мне подсказывает, у нее не было врагов, а только сотрудники, – соизмеряя свои возможности на небольшом кухонном столе, где были разложены овощи для щей, сказала еще одна пенсионерка – Дарья, которая жила напротив пожилых людей в крохотной комнатушке – клети, перебиваясь мелкими спекуляциями.

– Виновный… – он сделал паузу, – попадет сразу к нам, в изолятор, – тихо произнес Егор Васильевич, сидя на лавке после дежурства около стола точно в такой же позе, как он сидел на работе в СИЗО, охраняя спокойствие граждан.

– При любых сложных обстоятельствах найдут виновного, – заметил философски, появившейся на пороге, студент Петр Вежин – сын Бориса Павловича.

– Кто ищет, тот всегда найдет, – процитировала его сестра – Настя, когда заметила, что все исчезли из общей комнаты, как по мановению волшебной, а ей так хотелось послушать, о чем же шла речь на этот раз, высказать свое мнение школьницы, чтобы казаться взрослее и чуточку мудрее.

Когда все версии были высказаны, жильцы по одному стали покидать кухню. Этот случай постепенно забылся всеми соседями коммунального дома, но неприятный осадок от разговора остался надолго. Никто из них не возвращался к теме о пропаже граждан в окрестностях города. Лишь однажды Егор Васильевич сообщил, что директора макаронной фабрики – уважаемого человека с высшим образованием – посадили за растрату, но это не имело никакого отношения к делу о пропаже Гали Безбедновой. Следователь больше не приходил, и жизнь мало помалу нормализовалась.

Приближались выходные дни и праздник Первомая. Все начали готовиться, осваивая пригородные участки, вскапывая огород и сажая овощи. Никаких новых криминальных случаев не произошло за последнюю неделю, чему каждый из соседей на первом этаже тихо радовался.

С вечера Настя – долговязая девочка с бледным лицом, но правильными чертами: большими выразительными глазами, ровным носиком, пухленькими губами – собрала все свои небольшие пожитки. Она рассматривала поношенную, коричневую, шерстяную, школьную форму, которая уже была ей маловата и черный, штапельный фартук. Достала синюю, полушерстяную, удлиненную юбку; белую поплиновую блузку с защипками на груди, которая очень ей шла, и которой она гордилась; хлопчатобумажные, коричневые чулки и лаковые, черные туфли.

Разложив вещи перед собой, она выбирала, в чем пойти на праздник Первомая с мамой – врачом скорой помощи. Черное, колючее, драповое, осеннее пальто с вышитым воротником было настолько мало, что еле застегивалось на груди, а на шее вообще не сходилось, поэтому она решила не ужинать, чтобы выглядеть респектабельно и не бедно среди коллег и сотрудников штата больницы. Из-за этого факта она страшно робела. Ей хотелось произвести приятное впечатление на уважаемых людей и их детей.

Вечером Настя надела пальто-маломерку поверх летнего, шелкового платья с солнечным рисунком для примерки. Она недавно переболела тяжелой лакунарной ангиной, поэтому очень боялась снова простудиться, потеряв возможность появиться на улице.

– Смотрится неплохо. Ты можешь идти в нем нараспашку, – посоветовал старший брат Насти, удивляясь, что девочка росла год от года, а пальто на первоклассницу никак не подходило для десятилетнего подростка ни по длине, ни по ширине.

Настя, усомнившись в его словах и совершенно не смущаясь, рассматривала себя в небольшое зеркало посередине светлого трехстворчатого буфета, представлявшего собой восход эпохи социализма.

– Ну, это мы посмотрим, – разозлилась она, так как прекрасно понимала, что в школьной форме идти на праздник некрасиво, юбка была слишком длинной, а с пальто весь наряд выглядел ужасно.

– Твое дело, – сказал семнадцатилетний юноша, артистически позируя перед зеркалом и постоянно расчесывая свои густые темные волосы на пробор.

– Хорошо, надену старый, домашний халат, чтобы не выглядывало из пальто. Расстегиваться не буду. Никто не заметит, что у меня нет бального платья на выход, – поделилась Настя в отчаянии, удивляясь своей худобе и утонченности.

Она постоянно мечтала познакомиться с каким-то симпатичным мальчиком и подружиться. Найти своего союзника в играх, так как среди школьных товарищей происходили ежедневные стычки и драки из-за любой мелочи. И вот случай немедленно представился. Она много смысла вкладывала в понятие «дружба», поэтому очень нервничала. Дома рисовала стенную газету под названием «Дружба» два раза, помещая туда стихи Есенина и собственные сочинения, за которые в школе получила отлично. Но оба раза самонадеянно рвала на мелкие кусочки, чтобы потом вместе с мамой склеить. Нина Афанасьевна – ее мама – высокая, интересная, шатенка с прической из длинных волос в виде валика, надевая очки, сразу предупредила:

– Придут все опытные врачи, у которых есть дети – твои ровесники. Тебе надо будет соблюдать дисциплину.

Про твердую дисциплину, которую следовало обязательно соблюдать, девочка слышала много раз в школе, поэтому немного успокоилась, но внутреннее волнение и предпраздничная тревога не прошли.

– Кто интересно придет из детей? – спросила Настя, понимая всю глупость заданного вопроса.

– Да, тебе не обязательно с ними знакомиться, – посоветовал папа Борис Павлович – седеющий мужчина – бывший госслужащий, но персональный пенсионер по болезни глаз.

Это заявление вывело Настю окончательно из себя, она готова была расплакаться.

«Почему не надо знакомиться со своими одногодками? Может быть, они сами захотят узнать, как меня зовут или сколько мне лет?», – рассуждала девочка, внутренне сжавшись, упрекая себя за любопытство, проявленное в выяснение главного своего вопроса о дружбе.

«А если меня откажутся взять с собой?» – внезапно возник назойливый вопрос, от которого она никак не могла избавиться в течение всего вечера, слоняясь по комнате из угла в угол до беспамятства, мешая своим появлением каждому члену семьи.

«Мне надо проявить себя с самой лучшей стороны, чтобы зарекомендоваться перед мамой или помочь ей в чем-то по дому: постирать, вымыть посуду, пол», – пронеслась у нее в голове счастливая мысль, от которой у нее повысилось упадническое настроение. Все эти нудные, ежедневные обязанности она выполняла хорошо, но ей лично хотелось добиться похвалы, чтобы убедиться в правдивости маминых слов о своих сверстниках – детях сотрудников. За ужином Настя, отодвинув от себя тарелку, опустив глаза, устало сказала:

– Сегодня постараюсь обойтись без ужина. Боюсь, пальто на меня завтра не налезет.

Родители переглянулись в недоумении. Мама, не смотря на предупреждение, положила на тарелку вкусной картошки, жареной на сливочном маргарине, и поставила перед дочерью.

– Настя, обрати внимание на нашу маму. Она вернулась с фронта в звании капитана медицинской службы в одной шинели (правда, у нее была еще доха), – отец девочки всегда ставил свою жену в пример перед детьми. – Ходила в ней очень долго… Все обращали на нее внимание… Потом сдала в музей как экспонат. Тогда многие ходили в шинелях…

Сын и дочь всегда с радостью воспринимали эту важную информацию во время совместного обеда, ужина или завтрака. Обращался отец всегда мимо конкретного человека, но на этот раз, по-видимому, заострил внимание на пустой тарелке девочки и желании жены угодить всем членам семьи.

– И все тоже сдали шинели в краеведческий музей? – спросил Петр важно, демонстрируя свой кругозор и уважение к родителям.

– Ну почему? – удивился отец реплике любознательного взрослого сына. – Так и продолжали носить, пока не истерлась, а потом перешили детям.

Настя с тоской представила себя в перелицованной офицерской шинели.

– Многие сразу сдали в военкомат, как положено по уставу, – вступила в дискуссию мама, прошедшая Отечественную войну, заслужившая ордена и медали за все свои героические походы и боевые подвиги.

– Меня послали на борьбу с раскулачивание в период НЭПа, а в войну, все об этом знают, я работал журналистом в две смены на радио и в военкомате, зарабатывая лишь на пропитание большой семьи – кормил свою маму, брата и сестер с детьми. Все равно еды не хватало, когда умел отец – мастер на железной дороге. Приходилось экономить на всем. Продали самое ценное: золотые украшения, книги, дорогую мебель. Перешивали старую, поношенную одежду. Военные заводы по выпуску снарядов работали в три смены, – сказал Борис Павлович строго, вспоминая прожитые годы.

В шоке Настя поняла, что доела полную тарелку калорийной еды, да еще с хлебом. Ей казалось, что никогда она не ела такого вкусного ужина.

– Познакомились мы, когда наша мама ходила в шинели каждый день на работу. И даже не собиралась снимать, – продолжил отец свое повествование, глядя, как дети в два рта умильно съели целую сковороду, приготовленного ужина и запили молоком. – Я ее уговаривал тогда переодеться в гражданскую одежду, но безрезультатно… Наша мама – герой войны и труда.

– Все мы знаем эту историю, – сказала мама, польщенная рассказом. – Но не стоит расслабляться на достигнутом.

Настя не знала, что ответить взамен такого красивого прошлого. Ее восхищало слово «доха», которое вызывало у нее массу положительных эмоций. Она представляла что-то необыкновенно пушистое и теплое, поэтому, вздохнув, сказала:

– Теперь точно поправлюсь на килограмм и не влезу ни в одно платье. Это старое пальто, хотя оно выглядит еще хорошо, не сходилось у меня на груди. Не буду застегивать у воротника…

– А ты что в положении, чтобы поправляться? – спросил бесцеремонно ее брат – Петр, добиваясь, чтобы ему положили добавки, он всегда вставлял ей шпильки.

– Никто не должен обращать на тебя внимания, – строго добавил отец, обращаясь к дочери, украшавшей себя скромностью, а она опять испугалась, вдруг мама отменит их взаимный договор о выходе в светское общество коллектива железнодорожной больницы или она сама заболеет.

– Возможно, похудею до завтрашнего дня, – вслух размечталась Настя для самоуспокоения, убирая со стола, а затем старательно домывая посуду после ужина на кухне.

– Ну, это вряд ли, – изрек корректно отец, обращаясь участливо к дочери, понимая ее тревоги как свои собственные.

Вечер для всех членов семьи закончился благополучно в надежде, что завтра после демонстрации мама испечет сладкий пирог с вареньем из яблок, кулебяку с капустой и рыбой, сварит щи, компот, пожарит котлеты или еще что-нибудь вкусное. Так и не получив сладкого пирога на ночь за старание, девочка уснула в предвкушении счастливого момента знакомства с любым мало-мальски разговорчивым школьником среди праздничной процессии с флагами и шарами, куда она собиралась появиться впервые в ее короткой ученической жизни.

Цветные шарики, надутые папой, сразу сдулись, так как не нашлось подходящей нитки. Сама Настя не могла надувать.

Утром она разобралась еще раз в небольшом запасе туалетов. Остановив свой выбор на летнем платье с солнечным рисунком, рискнула все-таки надеть сверху черное, драповое, перешитое пальто на шелковой подкладке. Но рукава явно смущали. Они были чуть выше запястья. Она решила, что можно будет положить руки в большие карманы с вышивкой такой же, как на воротнике. Карманы находились как раз на талии, поэтому держать руки в них постоянно выглядело бы слишком вызывающе.

Мама Насти тоже разоделась в пальто цвета морской волны. Серьезной опасности простудиться не было. Погода установилась солнечная. Немолодая пара очень упитанных людей – соседей по коммуналке – в домашней одежде высыпали на кухню, восторгаясь видом своей соседки и ее дочерью с большими белыми бантами. Муж – сотрудник органов внутренних дел, жена – рабочая Молкомбината прекрасно ладили между собой и с соседями.

– Выглядите обе прекрасно, – в один голос стали говорить соседи. – Можно идти по подиуму, как для журнала мод.

Не глядя на себя в зеркало, Настя с мамой – участницей войны – ринулись к месту сбора колонны демонстрантов.

На майской демонстрации собрались все сотрудники железной дороги, включая врачей, медсестер и фельдшеров. Врачи больницы шли особняком. С гордостью, размахивая транспарантами и плакатами, прошла профсоюзная организация, а за ними потянулись преподаватели и учителя профессионального образования. Настя заметила, что все мамины сотрудники были без детей, лишь одна миловидная женщина стояла с мальчиком, с виду лет десяти, то есть ее ровесником. Он широким жестом и с благосклонным видом вручил ей шарик.