***Начало осени. День знаний.Возможно, я бы не узнал,как много у стакана граней,когда б их не пересчитал.Мне открывались тайны мира,дотоле скрытые от глаз.Я слышал, как труба и лиразовут на штурм последний нас.Труба поет, а лира плачет.Чтобы себя не выдавать,поэт лицо в подушку прячет,ничком упавши на кровать.***Небо затянет с утра облаками,но не испортят тебе настроеньедети, ловящие раков рукамибез раздраженья и без омерзенья,что бороздят полусонные волны,на берегу разложивши одежку,будто бы ищут в земле корнеплоды,перебирают морковь и картошку.Черные раки, как скользкие клубни,в руки детишкам легко не даются.Ровно в двенадцать часов пополуднизвуки трубы вдалеке раздаются.***Погода обещает быть дурной —дождливой и холодной повсеместно.Метеоролог записнойс телеэкрана врет об этом честно.А я в смущеньи отвожу глаза.Не потому, что за него мне стыдно.А потому, что ясны небесаи нет тому препятствий очевидно.В такие дни нисходит благодатьна землю, и серьезных основанийнет у меня на веру приниматьпотоки домыслов и предсказаний.***Рассвет изобличает нас во лжи.Поскольку мы не слишком сладострастны,поскольку мы не слишком хороши,для милых дам мы больше не опасны.Собой я любоваться не привыкза туалетом утренним,признаться,мне не особо нравится старик,в которого я начал превращаться.Процесс бритья отчасти есть процесспроникновенья в тайны мирозданья,как будто бы, минуя темный лес,выходишь на просторы подсознанья.Казалось бы, я вышел на простор,безбрежные вокруг открылись дали,но что-то все же мой смущает взор —вид общий и отдельные детали.***Велик в усадьбе барской урожай.Количество в саду созревших яблокуже перевалило через край.Уже деревья повалились набок.Петух, забредший с птичьего двора,свой взгляд недобрый в спелый плод вперяет,и вот уже в боку плода дырачуть ниже ватерлинии зияет.***С начала засухи проходит двадцать дней,и воздух в поле делается черен,как человек лицом,или еще черней,как будто камень из каменоломен.Непререкаем, как халдейский обелиск,с начертанным на нем посланьем строгим,которого забыт давно язык, и рисквеликостаться непонятным многим.***Природа в пору увяданьяблаговолила нынче нам,и доставало всем желаньяприсматриваться к мелочам.По местности пересеченнойтекла река, а на рекемальчишки в лодке плоскодоннойкачались, словно в гамаке.И было им ничуть не страшно,а жутко весело, когдалодчонки маленькой отважнораскачиваются борта.***В дубовой роще желудевый стук,как стук камней, течением влекомых,где брызги над ручьем взмывают вдруг,как будто рой крылатых насекомых.Мне показалось, что скрипит песоку спутницы моей под каблуками,но это рыжий крошечный зверекдыру проделал в желуде зубами.***При увеличеньи многократном,как в траве усатого жука,вдруг увидел в поле необъятномпашущего землю мужика.Многое с холма вершины видно,прежде незнакомые места:речку, что в кустах петляет скрытно,глубока, студена и чиста.На себя невольно примеряяБожий мир, хоть это нелегко,будто это шуба меховая,я клонюсь под тяжестью его.***Мгла сокрыла облик внешний,но осталось неизменнойсуть того во тьме кромешной,что является Вселенной.Так как звезды и планетыне имеют отношеньяк сути,это лишь – предметы,горней выси украшенья.Суть невидима для глаза,но присутствует незримо,словно слабый запах газа,словно легкий привкус дыма.Словно птицы тень скользнулавдоль кустов по краю садаи по сердцу резануламне, как будто так и надо.***Равнина больше показалась,чем есть она на самом деле.Она, как только ни старалась,но представлялась дамой в теле.Такая долго и упорнолишь притворяется простушкой,чтоб после взять тебя за горлои задушить во сне подушкой.***Мальчишка бросил камень в водуи ждет – всплывет иль не всплывет.Мальчишка победить природумечтая, лишь сигнала ждет.Быть может, рано или поздно,в начале осени, когдатак ясно небо и так звездно,в ночи взойдет его звезда.И осенит нас, слабых духоми прибывающих в тоске,и отзовется смутным слухомв каком-то чудном далеке.***Дверь повернулась на петляхтак, словно в танце балеринаот края бездны в двух шагах,еще безвестна и невинна.С балкона открывался вид,как в свете дня нам представлялось,на город, парк, что был разбитвнизу,сирень в жару металась.Теперь на этом месте стылпровал бездонный.Купол звездный,казалось, в пустоте парил,как фокус-покус грандиозный.Какой-то ловкий сукин сын,добывши, скатерть самобранкураскинул,как лишь он одинумеет, застелил полянку.***Пока хирурги моют руки,больной в неведомом краюрешил, не вынеся разлуки,бежать на родину свою.Но смуглолицая дикарка,с которой делит ложе он,его в ночи целует жарко.Он спит и страшный видит сон.Ему резекцию желудкасейчас должны произвести.И он лишается рассудка.И холод чувствует в груди.***Как в точности устроен мир,не знал китайский император,но знает красный командир,в чьем подчиненьи экскаватор.В запале уверяет нас,что он с бойцами докопалсядо истины и в первый разсо смыслом жизни разобрался.Что никакого смысла нет,когда бы мы об этом преждене знали точно с малых лет,едва ль поверили невежде!***Самостоятельности не хватало мне.Зависим был, хотел поспеть за модой,о славе незаслуженной вполнемечтал и тяготился несвободой.Замыслил я свободу обрести,как узник, стосковавшийся по воле,и закричал: Родимый, отпусти! —я Ангелу, что съел со мной пуд соли.Но Ангел тот, что мой покой хранили отвечал за это перед Богом,не внял моим мольбам, не отпустил.Иначе говоря, уперся рогом.***Осенний лес желтеет сверху вниз.Когда же он рассыплется вчистую,как будто древний мозаичный фриз,подумаю, что жизнь прошла впустую.В унынье я впаду, как в забытьевпадает дева, ощутив угрозувсей сущности божественной ее,в саду мизинец уколов о розу.***Вода становится тяжелой.Ее удельный вес растет.И посреди равнины голой,возможно, взрыв произойдет.Насколько вероятно это,я у тебя спросить решил,но ты спала, и я ответана свой вопрос не получил.Все в доме спали, кроме мухи,зажатой меж оконных рам,что с миром чувственным в разлукегудела страшно по ночам.Дождь никогда не прекратится! —жужжала в ужасе она,уже готовая смириться,что к смерти приговорена.***Смеркалось быстро.Скоро дождь пошел.Как будто прежде он стоял на месте.Как будто на подъем он был тяжелпоследние лет сто, а может, двести.А тут заторопился, заспешил,запсиховал, стал на людей кидаться,на тех из нас, кто выбился из сили неспособен был сопротивляться.Нам оставалось спрятаться внутрисвоих домов,пока угомонитсядождь за окном, ждать час, и два, и три.И моду взять – проснувшись, спать ложиться.***Я позабыл лицотого, с кем дружен был.Я с пальца снял кольцо,отрекся, разлюбил.Теперь я – сир и гол.Теперь я – чист и пуст.Бери меня, монгол!Бери меня, тунгус!Возьми же, друг степей,и волю, и талант!Веди меня скорей,Вергилий мой!Мой Дант!***Только слабовольные машинылюдям подчиняются всецело,но и те без видимой причинызапускают когти в наше тело.Что есть силы бьют электротоком.Насмерть травят ядовитым газом.Обжигают, если ненарокомприкоснешься к сковородке с мясом.Среди общей смуты и разрухи,замечая у тебя невольновсе в ожогах и порезах руки,я не верю, что тебе не больно.***С Покрова снег обещан миру.И мы с надеждой в небесаглядим,незримому кумирустараясь заглянуть в глаза.Но глазом невооруженныммы видим с горем пополамлишь слой озона истонченным,что превратился в старый хлам.Следим за спутником, пропавшимс орбиты много лет назад —за Ангелом, безвинно павшим,что адским пламенем объят.***За стенкой человек не спит,но видит сон: пасутся коникаурые,гнедой стоитодин, стреноженный в загоне.Красивый, статный жеребец.Он словно вылеплен из глины,из той, что вылепил Творецчлен детородный для мужчины.В нем все в избытке – сила, страсть.Литая выя.Дыбом холка.На всем скаку с него упасть —грехопадение и только!***Округлость форм ее пленяет.Столь обольстительна земля —кустарник редкий обрамляетхолмы пологие, поля.Те, кто еще трудиться в силах,оставшиеся в деревнях,крестьяне пашут на кобылах.А баре скачут на конях.***От холода забиться в щель спешим.Ночник во тьме горит огнем чудесным,а света шар во тьме висит под ним,не смешиваясь с воздухом окрестным.Он держится на честном слове, нодолжно быть столь же крепким это слово,как то, что было произнесенооднажды и что есть всему основа.***На гвозде висящий ключикстал мгновенно золотой,потому что солнца лучикозарил наш дом пустой.Так ложился снег на крышув этот чудный зимний день,что казалось мне, я вижуза окошком чью-то тень.С давних пор я взял в привычкуставить в вазочку цветы,думать, что на электричкуопоздав, вернешься ты.***Ночь схлынет, как будто отступит водаот линии береговой,и мы перекличку устроим тогдавсем выжившим в час роковой.И мы обнаружим на мокром пескеследы мировых катастроф,заметим мы груды камней вдалеке —руины больших городов.Отыщется лейка, которую тывчера потеряла в саду,когда я раздвину малины кусты,резиновый мячик найду.***Я думал это гад ползучий,ну мышь,ну землеройка,а это жук под листьев кучей.И только-то.И только.В преддверии зимы на силупередвигает ножки,копает сам себе могилуна грядке у дорожки.Ее он выроет не скоробольшую-пребольшуюи вдруг сбежит.Вот ведь умора!Все даром.Все впустую.***Так была круглолица она,как дитя с шоколадной обертки,и смотрела она из окнана районного центра задворки.И давно бы себя извела,и сама себя поедом съела,но по счастью незрячей была,по причине чего – уцелела.Я однажды ей глянул в глаза,что, казалось мне, небезопасно,и увидел, что в них небесаотражаются четко и ясно.***Нас птицы в лодке повезли.Орлы на весла сели.На вахту стали журавли,что знают здесь все мели.Не бойтесь плыть, куда глядятглаза, не разбираяпутей! —сороки гомонят,вслед нам с тобой кивая.***Не верю я рабочим и крестьянам.Изображая пролетариат,усердствуют так, словно в споре пьяномпобеду одержать они хотят.Что за игру ведут они со мною,упорно корча из себя народ,которого мизинца я не стою,поскольку я есть нравственный урод?***Мы хохотали, глядя в реку,смеясь, по облакам ходили,что по колено человекуили по щиколотку были.Но мы прекрасно понимали,что солнце тускло, небо хмуро.Лес отражался вверх ногамив реке, как в камере обскура.***Красоту как ветром сдуло.Но, святая простота,прежде сладко ты уснула,чем разверзлась пустота.Если птиц лишить опорыим привычной под крылом,только крысы, скрывшись в норы,выживут под тем дождем.Всяк, оставивший надежду,что спасется красотой,сам с себя сорвет одеждуи начнет ходить нагой.***памяти ШерстюкаИз ничего возникло нечто – мухи.Тарелка с фруктами – сопревший виноград,и персики, и сливы в том же духе —наиценнейший жизненный субстрат.За зарожденьем жизни наблюдая,сегодня поутру увидел я,как поначалу мушка небольшаяявилась миру из небытия.Отбросив по пути послед тяжелый,она насквозь продрогшая была,совсем-совсем как человечек голый,лишенный материнского тепла.Вставало солнце.Все тянулись к свету.В хрустальной вазе срезанный цветок,когда я заприметил мушку эту,уже поворотился на восток.***Что на месте время не стоит,как от поезда отставший пассажир,я кричу в окошко, но молчит,глядя на меня с тоской, кассир.До меня кассиру дела нет.На меня кассиру наплевать.Не возьмет он в руки пистолети меня не станет убивать.***Тычинки с пестиком срослисьне так,не там мы родились,не в той Москве, что на картинке,а в той, которая на снимке,чуть пожелтевшем по краям.Нам на двоих полвека там.Мне десять лет, отцу под сорок.На нем, как будто он геолог,ковбойка в клетку.Поверх брюк.Им овладел мятежный дух!***С невероятной быстротойзабыв про труд общеполезный,стал жить подолгу под Москвой,как барин я мелкопоместный.Вставать не рано, кофий пить,на протяжении беседыс женой, пытаясь облегчитьшнурок на туфле левой кеды,я в исступленье приходил —дерзил, дурачился, кривлялся,но после – белочку кормилв саду с руки.И умилялся.***В рост человека сорная трава.У скачущего по полю верхомв траве видна лишь только голова,как будто он не человек, а гном.Я издали машу ему рукой,а всадник, приподнявшись в стременах,кричит мне громко, словно я глухойи ничего не слышу в двух шагах.***Из сада залетела стрекоза,что приключается не слишком часто,поскольку зорче у стрекоз глаза,чем у жуков и бабочек гораздо.Но ошибиться может и она,доверившись не чувству, но рассудку.И вот – кружит по комнате без сна,присаживаясь только на минутку.С трудом я успеваю разглядетьза это время чудное созданье,что в дом ко мне дерзнуло залететьи понести за дерзость наказанье.***С началом холодов сошли грибы.И человек с корзинкой на вокзалесреди разноплеменной шантрапысегодня утром встретится едва ли.Напрасно попытаюсь я найтиего в толпе,пусть даже где-то рядомон железнодорожные путииз края в край пространным мерит взглядом.С высокого перрона смотрит он,как будто бы лицом к зловонной ямеповоротясь, где будет погребен,чтоб превратиться в прах и тлен с годами.***Спросишь:Можно, я еще поплаваю?А как только выйдешь из реки,над тобой бесчисленной оравоюзакружатся в небе мотыльки.Потому что тело твое светится,потому что, стоя нагишом,выглядишь, как русская помещица,вскормленная птичьим молоком.***Оркестранту в нужном местедирижер не подал знака.Оркестрант ему из местисрезал пуговицы с фрака.Музыка пришла в упадок,живопись, литература,но Господь навел порядок.Сдвинул брови.Глянул хмуро.И над ямой оркестровойдирижер в одной рубахе,как орел белоголовый,крылья распростер во мраке.***Не дотянувшись до окна,сломается сухая ветка.Как на ветру трещит сосна,дотоле слышал я нередко.И вот пожалуйста – и хруст,и скрип, и стон, и плач – все разом!Так горизонт широк и пуст,что не окинуть его глазом.Чудесный мне открылся вид:ведущая к усадьбе барскойдорога из замшелых плит,побитых конницей татарской.***Сперва отрыли череп конский,и тот, кто землю рыл, сказал,что, может быть, царь македонскийна этом жеребце скакал.Луна взошла и осветиластепи бескрайний уголок,и был полночного светилалик бледен, грозен и жесток.А череп конский зубы скалили огрызался всякий раз,когда костяшку против правилбрал в руки кто-нибудь из нас.***Я понял, что такое гнуть в дугу,когда увидел железнодорожныйрельс, связанный узлом, на берегупесчаном небольшой реки таежной.Что терпит поражение в борьбес живой природой неодушевленныйпредмет, я понял на лесной тропе,когда увидел камень обожженный.Его огонь небесный сжечь дотлаоднажды мог без видимой причины.Дыра с тех пор, должно быть, в нем была,как в кувшине из жаропрочной глины.***Походит больше на чертеж,чем на рисунок —в лунном светесам на себя сад не похож,от прежнего осталось меньше трети.Все лишнее зимой ушло под лед,но обнажилось то, что было скрыто,как будто вышел Государь вперед —и отступила на полшага свита.***Мне стыдно в этом признаваться.Пока не сделалось темно,не зная, чем еще заняться,я целый день гляжу в окно.Бог весть зачем в соседней рощепалит охотник из ружья,или на вещи смотрит прощеи зря не мучает себя?Аксаков этого не знает.Тургенев, хоть и знаменит,довольно слабо представляеткто на Руси в кого палит.***Разглядываю тощую, как спичку,я цаплю серую – волнуется дуреха!Посматривать по сторонам в привычкувошло у тех, кто вечно ждет подвоха.Хвостом ударит рыба, хрустнет веткаслучайно у меня под сапогами,тотчас моя пугливая соседкаЗамашет на меня во тьме руками.О, Господи! —в сердцах воскликнет птицас таким ужасным в голосе укором,с каким дитя на белый свет родится,чтоб умереть однажды под забором.***Слепо следуя букве закона,словно ортодоксальный еврей,вытолкал проводник из вагонадвух подвыпивших крепко парней.Нарушители правопорядкадолго свой собирали багаж.Снег пошел, начиналась посадкана идущий в Москву поезд наш.Хлопья снега парней облепили.Хорошо, полицейский нарядприбыл вовремя в автомобилеи умчал их с собой в город-сад.***Это не для глаз твоих картина,так как взглядом встретиться со зломвсе равно что слиться воединос грязным, скверно пахнущим козлом.На него пожаловаться мамедаже при желании нельзя —забодает острыми рогами,залягает до смерти тебя.Поезд переехал человека.Взял под мышки ноги человек,всем известный в городе калека,и продолжил свой по жизни бег.***Невероятно сумерки глубоки.В отличие от девушки с весломкрасавица уперла руки в бокии завязала волосы узлом.Ей простыню купальную полощетвнезапно налетевший ветероки на макушке волосы топорщит,и гладит нежно икры крепких ног.Чуть сладковатый запах загорелойдубленой кожи мне щекочет нос,как будто запах алой или белой,иль чайной розы – лучшей между роз.***В траве – густом, высоком мятлике,в дверях при входе в муравейникстоят усатые привратники.Шмель носом тычется в репейник.Есть у изнанки и обочиныособое очарованье.Как гусениц тела утончены,нельзя не обратить вниманье.И не заметить связь подспуднуюих с бабочками, грациознотанцующими польку чудную.Тут невозможное возможно.***Детский праздник подходил к концуи, когда вскочили разом с кресел,отряхнувши с крылышек пыльцу,дети,зал мне показался тесен.Может, он и вправду невелики не обустроен в должной мере,просто я ходить в него привык,в узкие протискиваться двери?***Нам нанесший немалый уронотносительно южных степейнебольшой скандинавский циклон —ну совсем воробей-воробей!Зря он клювом по древу стучит,даром выпятил грудь колесом.Потому как мы есть Русский щит,то нельзя приходить к нам с мечом.Петр уехал достраивать флот.Карл к султану бежал под крыло.Если метеосводка не врет,ясно будет опять и тепло.***В щелку между стеной и подушкойнос засунувши, молча лежу.Я теперь на больную старушкувсе разительнее похожу.О, закрой свои бледные ноги! —это не про тебя – про меня,так как от разговора о Богеуклоняюсь мучительно я.Я все больше о речке, о поле,о цветах на зеленом лугу,относительно нашей юдоли,проклиная печаль и тоску.***На глазах у нас замерзли веткинебольшого кустика сирени,а внутри ее —в хрустальной клетке —мечутся в потемках чьи-то тени.Это души умершихнаверно,говорит ребенок малолетний,просмотревший много непомернофильмов, полных вымыслов и бредней.***Песня или же молитвадонеслась из радиоприемника,когда в щеку врезалась мне бритва,а потом сказали:Экономика.За спортивной передачей следомчто-то хрустнуло.Умолкло радио.Догорала тусклым синим светомна плече моем большая ссадина.В зеркале рассматривал я долгосам себя,а утро непогожеебыло серым, как под Тверью Волга,скверное, дурное, нехорошее.***Приморозило, теперь уж не отпустит.Но реки дыханье подо льдомя как старый, опытный акустиквсе же уловить сумел с трудом.И надежда на мгновение мелькнула,что в Москву-реку подводный флотвышел на несенье караула,встав вблизи от Яузских ворот.***Ах, какие мы все же проказники!Ах, какие мы все же затейники!Обожаю советские праздники:дни культуры, науки и техники.А ночами разглядывать нравитсямне жену, на груди моей спящую,что тихонько во сне улыбается,так как верит в любовь настоящую.***Сон мой длился ровно три минуты.Времени едва хватилоглянуть, как у нас живут якуты,окунуться в воды Нила.Я успел взобраться на подножкуотходящего трамвая,взять билет, с трудом пролезть к окошку.Тут кондукторша немолодая,кожаную сумочку с деньгамизажимая между ляжек,замахала белыми руками,закричала:– Сивцев вражек!***Сучок насквозь проткнул плечо,но больно мне не стало,а стало очень горячо,как прежде не бывало.Зря говорят, что болевойпорог с годами ниже,когда ни мертвый, ни живойты к смерти все же ближе.***Тварь дрожащая, а зубы скалит.Колбасы за это ей не дам.Стих о ней едва ли след оставитв душах наших распрекрасных дам.Он едва ли станет песней,словаиз которой выкинуть нельзя,потому ль, что снега нет с Покрова,под ногами – голая земля.Поутру в саду замерзли лужи.Их остекленевшие глазак вечеру потрескались от стужи,как в мороз тугие паруса.***Я старался походить на старших.Как бы им ни нравились бразильцы,а болели все равно за нашихвсей душой поильцы и кормильцы.Чувствую себя я отщепенцем,так как я победы не желаюитальянцам, чехам, венграм, немцам,чем своих товарищей пугаю.За свободу, равенство и братствоне хочу идти на баррикады.В поисках духовного богатстване хожу я в царские палаты.***Охотником одевшись, баринбредет по лугу.Ранний час.День ясен, светел, лучезарен,что редкость осенью у нас.Еще вчера за снегопадомя наблюдал, смотря в окно.Зажегши свет, ты села рядом,поскольку сделалось темно.Тургенев, возвратясь с охоты,курил, смеялся.У стенычернели снятые им боты,как из-под масла кувшины.***Однообразие – черта.Равнинной местности присущане столько серость —беднота,которая, как в супе гуща.Ужасно горькая на вкусона нам портит всю картину.Как если б суп был из медуз,съедобных лишь наполовину.***Взаимодействия двух сил,дождя и снега на рассветене выдержит наш слабый тылнапора – женщины и дети.С начала осени лежитстаруха, глаз не открывая,и муха, что над ней жужжитне знает, что она живая.Садится муха ей на лоб,того не зная, что старуха,хоть одноглаза, как циклоп,но не глуха на оба уха.***Я не застелил кровать, посколькудумал вновь залезть под одеяло.Редкая возможность юркнуть в койкусреди бела дня меня прельщала.За окном уже утихла вьюга,но с высокой ели снега комья,падая, о землю бились глухо.Копошилась на дворе Прасковья.Видимо, ошибся Исаковский:вон она – ругается с соседкой!Говор – быстрый, резкий, не московский.Голос – словно кто-то хрустнул веткой.***Машины к нам подкрались очень близко.Автомобили, самолеты, корабли. Внезапнооказавшись в зоне рискас умом собрались мы и мышцы напрягли.Из разговора с внуком вдруг я понял,как он беспомощен, как беззащитен он,и бережно его за плечи обнял,и предложил пойти со мной считать ворон.***В сад залетела пташка божья,столь редкая для здешних мест,и примостилась у подножьястолба, похожего на крест.Столб уличного освещеньяи вправду крест напоминал,но прежде этому значеньяникто из нас не придавал.В мгновенье ока коноплянка,вспорхнувши в небо, скрылась с глаз,но эта птичка-христианказадела за живое нас.***Произошел системный сбой,как говорят специалисты,что пользуют язык иной,чем мы – поэты и артисты.Что все пошло и вкривь и вкось,я чувствую совсем иначе,когда ложусь с женою врозьспать – в разных комнатах на даче.И это вовсе не пустяк,а катастрофа, право слово,как если б пал на землю мрак,не стало ничего святого.***Попалась мышка в лапки кошке.Такое ощущенье было,что я, спасаясь от бомбежки,забрался в шкаф.Меня стошнило.Вокруг темно – ни зги не видно.А острый запах нафталинащекочет горло.Страшно стыдно.Противно умирать, Ирина!***О чем мы судачим, огни погасив?Конечно, совсем не о том,большим ли, Бог весть, во Вселенной был взрыв,что все полетело вверх дном.Я глажу тебя по горячему лбу,в крови твоей чувствуя жар,как сыпет в ночи ледяную крупудекабрь на сухой тротуар.Белее за окнами снежный покров.Морозец. Начало зимы.Ночной разговор протекает без слов.Обходимся жестами мы.Я палец к губам приложил, чтобы тыменя без труда поняла —у нас за спиной сожжены все мосты.Жизнь наша как сажа бела.***Елка за стеной упалаили китель в орденах?Вдруг раздался звон металланочью в каменных стенах.Может, это нам приснилось?Крик поднялся, шум и гам.Что-то с грохотом разбилось,раскатилось по углам.Словно брызги разлетелосьразноцветное стекло.Впилось в руки, ноги.Въелосьв губы, щеки нам назло.***Калачиком свернувшись, спит дитя.Лес за окном теряет очертанья —так быстро испаряется дождяслепого влага,что плывет сознанье.Все призрачно, к чему ни прикоснусь.Сучок ольховый или ветка клена —все крайне зыбко.А Святая Русь —определенье неопределенно.Тщась ложный смысл вложить в него, легкодозволенную меру переходишь,ведь яблоко, что слишком велико,усильем слабых пальцев не разломишь.***С потусторонним миром связи нет,но в перспективе отдаленнойвозможно, что отыщется мой след.Звонок раздастся ночью темной.Как будто бы голубка из горсти,свет прыснет из-под абажура,неподключенной к электросетинастольной лампы,как стрела Амура,тень легкая скользнет среди ветвей,нежнейшим снегом опушенных,и цель найдет в кругу моих друзей,на смерть невинно осужденных.***Смертельный холод ощутилпод утро, завернувшись в одеяло,что было выше моих сил,которых оставалось крайне мало.Чтобы понять, как тяжко мнепришлось тогда, вообрази картину:Горит земля.Дворцы в огне.Спасенья нету ни отцу ни сыну.Помпеи гибнут на глазаху публики, отнюдь не беспощадной,но любящей во всем размах,масштаб, объем, до ярких зрелищ жадной.***Хождение по водам водомеркив смущение приводит нас с тобой.В жару немноголюдно возле церкви,а на берег народ валит толпой.Речная гладь вся в рытвинах, ухабах,что часто не заметно никомуиз тех, кто в продолжительных забавахтеряет времени и сил душевных тьму.Но все равно находится охотниксерьезное значенье придаватьлюбому пустяку.Пузыреплодник,едва расцветши, начал отцветать.***На сердце руку положа,я говорю своей подруге:Как ты чудесно хорошанету второй такой в округе!Нисколько не кривя душой,я говорю:Целую ручки! —таджичке в лавке овощной.Босой. В кроссовках на липучке.***Сколько ни вглядывались, ничегоне удалось рассмотреть нам во мраке,но развиднелось, и скоро легкосориентировались бедолаги.В метрах пятидесяти – у реки —на холодке посинела рябина.Ягоды спелые, как поплавки,вниз по теченью уносит стремнина.Пляшут, танцуют они на волнах,на берег выбраться тщатсяи на замшелых седых валунах,словно букашки, мостятся.***Залюбовался красивыми ножкамиженщин, скользящих во тьме вдоль вагона.После дождя пахли мокрыми кошкамитравы, растущие возле перрона.Как ни старался, но существованияне представлял себе мира иного,словно не чувствовал жара дыханияпрежде ни разу я друга больного.Словно не чувствовал запаха горькогов поле ночами цветущей полыни —резкого, жесткого, крепкого, стойкого,будто бы не ночевал я в пустыне.***Погода отклоняется от нормы.Она так быстро видоизменяетсяпо части содержания и формы,что предсказать ее не получается.Нет никакого смысла строить планы.Сейчас у нас такое положение,что тот, кто пишет длинные романы,большое вызывает сожаление.***Эпохой возвращения Набокова,быть может, наше время назовут.Мне жалко, что из прошлого убогогов грядущее отнюдь не всех возьмут.Писателей хороших в светлом будущем,вполне возможно, будет не хватать,определенно будет мелким служащим,как и сегодня, некого читать

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2

Другие книги автора

Происхождение точки росы

Владимир Иванович Салимон

На живую нитку

Владимир Иванович Салимон