Полная версия
Джунгли Блефуску. Том 2. Джонни Кишки Наружу
– Мне достаточно одной дуры, которой понадобится моя фига!
– Это как история о столяре, который клеил мебель и однажды засунул палец в нос…
– При чём тут столяр?
– Да я о своём гооврю! Каждый подвиг должен иметь своего героя! Ему за это Нобелевскую премию дали?
– Если бы!
– Ну, и что тогда? Что случилось?
– Палец вклеился в нос! Палец был весь в клею! Как муха в камеди!
– Муха в Камеди-Клаб? Неплохо! Это лучше чем космонавт в дерьме!
– Он остался так навсегда! Не смог вынуть палец из носа!
– А нужно это нам? Нужно нам совать палец в нос? Вот ты скажем стоишь у Кремля, и охраняешь его от собственных граждан, и вдруг тебе в голову залазит шальная мысль бросить винтовку и засунуть палец в нос? Твои действия?
– Я подумаю!
– Нет времени думать! Нет времени ни секунды думать, надо принимать решение, а не думать! Так засунешь палец в нос, или нет?
– Если родине надо, чтобы я засунул палец в нос, не… делать – засуну! Ради родины я палец куда угодно засуну!
– Ошибка! Поисняю! Если ты стоешь на посту и охраняешь кремль от своих собственных граждан, у тебя какая задача? Правильно! Разгонять граждан манёвром и бедром! Ломить сусеки! Ты должен лечь костьми, но не пустить граждан в кремль! Для этого он и построен, чтобы всякие там шишки прятались от своего народа за высокими стенами и никто не мог перез вал и канаву перебраться!! В подвалах сидели с бердышами! Для того, чтобы разгонять граждан, нужна свобода маневра! А если ты при этом засунешь палец в нос, да ещё из вредности или тупизма как всегда у тебя, намажешь его супер-клеем, как ты будешь стрелять из лука в граждан? Какая у тебя будет свобода маневра? Ответ – нулевая! Выполнишь ли свой долг?
– Долг перед кем?
– Мы ж говорили, перед кремлём! Ты слухай! Плохого не скажу! Слухай!
– Да за кого ты меня держишь? Перед таким у меня долгов нет и быть не может! Я скорее дьяволу буду прислуживать, чем кремлю! Вообще ты мне открываешь многое! Я думал, он утонул давно! А ты говоришь, он до сих пор цел и там кто-то до сих пор прячется!
– Как пить дать, утонет!
– А где этот кремль находится?
– Поймай обезьяну и спроси, где кремль! Любой мледенец в Сибири знает!
– В аду, что ли?
– Тупизм оказался человеком! Нет не поможет нам никто!
Не бог, ни царь, ни дед Пихто! Это не человек, а Всемирная Энциклопедия Глупости!
– Граф Синайский Вуду Маракешу Второй!
– Я!
– Панамериканская Интеграция Здоровья Интел-лектуальной Америки – сокращённо буду называть тебя так! Помоги ему! Отдери его!
– Когда я работал в вузе, там в отделе кадров был один само собой разумеется зашитый товариш, которому было всё равно, какому государству он служит. Ему платили деньги, он и служил! Ему бы и сатана платил деньги, он служил бы!
– Вот это я понимаю! Вот это патриотизм!
– Слушай, так этот зашитый патриот всё время устраивал террористические учения и терроризировал студентов постоянными тревогами! Только начинаешь лекцию, только во вкус вошёл, как на улице мерзкий его матюгальник начинает чревовешать: «Всем покинуть помещение! Всем покинуть помещение! Газовая атака!» Или что-нибудь в таком духе! И при этом как перданёт бывало! Заслушаешься его трелей! И такой у него был мерзкий голос, что помещение и вправду хотелось покинуть сразу и навсегда! Какие уж тут лекции?
– И вывод?
– Какой тут вывод! Сначала они распустили и разложили всё до такой степени, что все ненавидят их государство, и никто его не уважает за все эти ограбления, за все эти украденные сбережения, гнусную ложь и прочее беззаконие, а потом борются с последствиями разрушительной деятельности своего же государства! Не знаю, понимал ли он, как смешно то, что он делает, или не понимал! Не в этом дело! Патриоты долбанные!
– Но ведь есть люди, живущие в согласии с собой! Я знал одного сторожа, который всю жизнь ходил в валенках, с красным носом и в вечно приподнятом настроении! Иногда он падал прямо на дороге, тоже от радости! Расскажи ты ему о своих сомнениях и печалях, он бы только стыдливо засмеялся! Он знал два слова, и те были матерные! Два блестящих матерных бриллианта! От многих знаний так или иначе бывает много печали! Ему было всё равно, что с ним, где он, он был вполне счастлив и при этом режиме!
– Вот они и хотят, чтобы все тут были патриоты, в валенках и с красными носоми!
– Они тут все с носом! Ходят ли в валенках или ездят в Мерседесах, это ничего не меняет!
Наши взгляды были идентичны.
– Я не могу радоваться этому ограблению, – говорю, -ибо очень отличаюсь от моих родственников, поневоле отдавших жизнь за такую родину! Больше родины, которая не любила нас, а любила наши деньги, я люблю деньги! А родину, лишившей нас денег, я ненавижу! И это божественный и неповторимыймиг, ибо раньше я должен был это скрывать, а теперь обязан озвучить!
– Это софизм?
– Это истина!
– Пшли!
Что он говорит! В прошлый раз, когда фараоны набежали, я сам обосрался, а он говорит, что приказал мне! Я сам себе хозяин!
Мы не успели отойти и десячти метров по тропинке, как заметили грузную фигуру, шедшую нам навстресу.
Увидев Фараона с двухголовой ящерицей на лычке, Ральф вежливо сказал:
– Ваша двуличность! Разрешите обратиться!
Но тот был так пьян, что прошёл сквозь нас, не заметив никаких препятствий.
Глава 15
Бунгала Бангала Била
Вход в бунгало был такой низкий, что голову можно было по три раза на брата разбить. Они наверняка строили не для себя, чтобы тут жить, а для каких-то долбаных гномов из «Белоснежки и Семи Гномов». Или карликов из цирка Шапито «Бэд Бэдли». Знаете, Ворчун, Пачкун, Серун, Драчун, Бздун, Щипун и Пиздун – я их хорошо ещё со школы запомнил! Весёлые драчуны-пачкуны! Или для японских камикадзе, которые завтра отправляются в последний бой и которым поэтому по фигу, где спать в последний раз! Но мне то было это не по игу, я собирался ещё пошестить и на этом свете! Мне и тут неплохо!
Я пригнулся и почти вполз вслед за этими типами. Внутри царила такая кромешная тьма, как у дьявола в заднице, только в углу одиноким угольком коптил эдакий неприметный ленинский ночничок – масляная такая штучка. Самого Ленина почему-то не было, должно быть лыко пошёл чесать! На столе вместо скатерти лежал замызганный треколор, спи… ный с фасада городской ратуши. Больше ничего не было, кроме замусоленной колоды карт.
Большая аллюминиевая кастрюля, такая закопчённая, будто на ней много веков подряд коптили католических святых, была украшением всего домохозяйства.
– Ну, братан Мокроштан, располагайся с комфортом! – сказал длинный.
Я видел только его сутулый профиль. Святая простота!
– Где?
– Вот здесь, под образами!
«И где ж тут твои образа? Тут хоть глаз коли – ничего не видно!» – подумал я.
– Ищи!
– Тут одна дьявольщина! Ничего не видно! – говорю.
Ответа не последовало. А потом все шуршании прекратились и я чую – никого в каптёрке нет, они куда-то подевались! Обиделись что ли? И тут они расхохотались и ощупью придвинулись к невидимому столу, на котором сами собой гремели флорентийские стаканы, и звякала бутыль. У них ещё стаканы были, буржуи чёртовы! Я за белых в армии Юденича колбасил, а они тут попивали пойло из флорентийского стекла! Ну ни …себе?! А изображали из себя утром лохматых псов-бессребреников! Врёте, буржуи! Не выйдет такое позорище! Не случится! Наш рабочий класс ещё возьмёт за вымя владычицу морей! Ужо! Аукнется вам!
– Товарищи! Давайте пошлём телеграмму Чемберлену? Кто за?
Так как работать уже не хотелось никому, то посылать телеграммы Чемберлену хотелось всем! И Машеньке тоже!
Выпили мы, конечно, на славу, и утром у меня, конечно, в голове церковные колокола гремели от их незабываемого пойла, но я не жаловался – дарёному коню в ж… не смотрят!
– Ну и где тут твой иконостас? Я только чью-то мерзкую рожу вижу! Светится передо мной фосфорическим светом, как блин! Кто это?
– Где мой нос?
«Что он там мнётся, как девственница в борделе? И это мой новый друг!
– Новому товаришу надо пообвыкнуться в неизведанной обстановке! – профессорским голосом сказал худышка.
Я их уже узнавать стал. Отличать по фиксам и пиратским повязкам на глазах!
Хорошо мне было. Река журчала, свистели в кронах загадочные зверьки, внебрачные дети Дарвина, должно быть, и где-то в несусветной дали раздавался крик неведомой птицы.
Я узнал, как называются эти откровения Биологии – крысобелками. Красивое название для крысы, которая мечтает стать белкой! Такое и у людей бывает! Вернее, правильно называть их альпийскими сонями, но все по старинке называют их крысобелками. Это вертлявые ночные мыши, по характеру совершеннейшие свиньи! Они маньяки. Ночью они бегают по крышам домов, шуршат, скребутся, гремят чем-то и не дают никому спать. А днём их никогда не видно, как будто они бояться попасться на глаза. Вероятно они созданы природой для того, чтобы никто не дремал в этом опасном мире, полном тайн и опасностей! Я не боюсь тавтологии! Я не литератор! Мне литература по …!
Я долго рисовал трахающуюся синичку и горластого соловья. Рисунок вышел довольно живой, хоть я этим уже несколько лет не занимался.
– Прекрасная пара! —сказал, заглянув мне через плечо какой-то носатый тип, похожий на свирепого янычара в период спаривания.
– Как Марта и Бусч!
– Как Муж и Парта!
– О них можно было бы снять прекрасный фильм. -О чём будет твой фильм?
– Об отношениях между людьми и полами!
Здравствуй,..ёвый, но всегда готовый к услугам родины молодой лейтенант Фрич! С празником тебе! Как у Фрича на менины испекли мы каравай!
«Какашка в золотой луже» Блокбастер. В главной роли Пат Букмейкер. Ты будешь исполнять проходную роль официанта!
– А ты?
– А я буду вышибалой Джимом!
– Неясная у тебя какая-то какашка, невыясненая! Назови просто «Какашка из Кентукки» Или «Катях в Миссури!» Можно «Навалить в Милуоки»! Я не против! Но не переусердствуй! Люди иного не поймут! Люди стремятся к счастью! Им не нужен негатив каждые пять минут!
– Идёт!
– Всуедолб Калюжный! Ты не хочешь выступать в цирке «Гигантские Лилипуты из Люка»?
– Нет, я уже заключил контракт с «Лягушками из Техаса»!
«Панчо Куч из Гамбурга»!
– Наши несчастья – продолжение нас самих! Как и счастье тоже!
«Назаретская Свинья и Сладкие Лепёшки из Кракова» – это будет наша первая программа!
– Он убил её газетой, как муху!
– Галетой! Галетой из советской столовой!
– Да, я видел подобный фильм! Там был тип, очень похожий на Мичурина из старого советского фильма. Такой же непередаваемый педерастический голосок, над которым тогда все местные вожди, я уверен, потешались, смехотворные руки, которые он не знает, куда засунуть, крутит ими, как пропеллером, в общем – страшное зрелище! Не дай господи увидеть! Армериканцы раз десять богаче нас, но недалеко ушли! Правда у них свиноподобные толстяки! Помнишь тот фильм, в котором два брата с топорами за пионерками на острове бегали?
– Ну, пока!
– Фрич! Успокойся! У тебя такой вид, как будто ты хочешь отрезать себе ухо!
– Как Ван Гог?
– Как Ван Гог!
– Почему это ты меня гогом называешь?
– Только ему можно! Он был талант!
– Кто такой Ван Гога и почему ты говоришь об ушах?
– Это был непризнанный великий художник, натуральный голландец, который от отчаянья и тоски отрезал своё ухо и послал его своей любимой!
– Ведьме?
– Хуже! Простой женщине!
– Зачем он послал ей ухо? Он был так беден, что у него ничего кроме своих ушей не было?
– Он был богат духовно!
– Да! Тут не поспоришь! Для того, чтобы у этих сук стать известным, надо сначала сдохнуть! Вот когда художник гарантированно сдох и поэтому безопасен, вот тогда они готовы что-то сказать якобы умное, вот тогда они якобы заплачут, но это всё ….., потому что на самом деле они не заплачут, а просто вид сделают, что заплакали. Вид-то они сделают, что им великого художника жалко, а в душе они скорее всего засмеются, как бараны на новые ворота, соловьиными колокольчиками! Знаю я этих друзей! Палец в рот не клади! Отрежут!
Фрич сидел теперь под фигой и гадил.
Купидонов! Хватит гадить!
– Ты тут чем занимаешься? – спросил я, -Гадишь?
(Сам не знаю иногда, что говорю! Вижу всё, а не спросить не могу! Интеллигентность мешает! И слону понятно, что он тут не исповедуется Римскому Папе!)
– Снимаю фильм о художниках! – ответил он, кряхтя и стеная, – Это призвание! А гадить – это хобби! Твоё!
– Фильм о художниках! В такой позе? Впервые вижу режиссёра, снимающего фильм о художниках раком!
– Ничего удивительного! Ракурс, ракурс и ещё раз ракурс! Ракурс – бог перспективы!
– Подожди, дай записать перл в кондуит! И как фильм называется?
– «Воинственный горбун»!
– Ха-ха-ха! Похож! Не откажешь! Тоже мне человек будущего! Поезд гороху! Фильм снимает! Ха! Напердит, а после обвиняет партию и правительство! Кстати, есть творческая идея, говорят апостол Павел тоже был горбуном! Завидный жених, нечего сказать! Тут везде завидные женихи и невесты! Кривые, косые, глупые, бедные, Глистиане, маргинальные, кошатницы, жертвы наводнений, синие чулки, учительницы! Цвет нации и соль земли! Чистильщиков туалетов забыл!
– Придёт время, когда в целях общественной безопасности и духовного здоровья нации Глистианская агитация будет запрещена, как преступная!
– Что же делать с кучами ненормальных, которые в это не просто верят, но и готовы положить за это твою жизнь?
– Не знаю!
– И я тоже не знаю!
– Один император жил однажды в тринадцатом веке до новой эры! Этот император коллекционирова яды, и надо сказать, что к концу жизни у него была лучшая в Европе коллекция их! Он мог отравить одним махом либо войско в семьсот тысяч человек с конями. Конюшими и подпасками, либо триста слонов во всей сбруе с одалисками и персом! Или полмиллиона девственниц с козочками на руках!
– А сбруя тут причём? Какая разница, как травить слонов, со сбруей или без?
– Вот для Отона разница была! Ты потому такой бедный, что для тебя нет никакой разницы, как кого травить! А умные люди разбирались уже давным давно!
– Нет, я не согласен! – сказал горбун
– Надо быть философом! Я работал в парижскои колумбарии…
– Клоунессой, я полагаю!
– Клоуном! Чёрным клоуном! Клоуном-убийцей! Клоуном-людоедом!
– Каков молодец!
Фрич сидел под фигой и гадил.
– Ты тут чем занимаешься? – спросил я.
(Сам не знаю иногда, что говорю! Вижу всё, а не спросить не могу! Интеллигентность мешает! И слону понятно, что он тут не исповедуется!)
– Снимаю фильм о художниках! – говорит он, кряхтя и стеная.
– В такой позе? Впервые вижу режиссёра, снимающего фильм о художниках раком!
– Ничего удивительного! Ракурс, ракурс и ещё раз ракурс!
– И как называется?
– «Воинственный горбун»
– Ха-ха-ха! Похож! Не откажешь! Тоже мне человек будущего! Поезд гороху! Фильм снимает! Ха! Напердит, а после обвиняет партию и правительство! Кстати, есть творческая идея, говорят апостол Павел тоже был горбуном! Завидный жених, нечего сказать! Тут везде завидные женихи и невесты! Кривые, косые, глупые, бедные, Глистиане, маргинальные, кошатницы, синие чулки, учительницы! Цвет нации и соль земли! Чистильщиков туалетов забыл!
Если бы я писал романы, написал бы один, самый короткий. Он состоял бы из одного слова: «Суки!» И все бы попадали на колени, так я был бы прав!
– Это что? – спрашиваю, – Что ты ешь?
– Печенье!
– Где ты его взял?
– На помойке у магазина!
– Дай попробовать!
Он дал.
– Шоколадное? А я думал, почему дно такое склизкое?
– Говном помазано! Мы о своих гостях заботимся! – говорит он, юморист.
Я ему так и сказал, что, мол, дарёному козлу в задницу не заглядывают, типа, неприлично это, да думаю, он всё равно ничего не понял!
«Они как молекулы в броуновском движении и не найдётся гения, который помешал бы этим людям совершать попытки нарушить здравый смысл и порядок»
Я про художников много знаю! Всю их подноготную могу вывести на чистую воду! Художники все странные, я вам скажу! У них всех полно тараканов в голове! Тициан в старости только руками мазал по холсту, кисти не признавал, Гойя предпочитал аллюминиевую ложку, а Ренуар в истерику впадал, когда за обедом кто-либо начинал хлеб ножом резать, а не ломать на грубые куски, как он прислуге велел. Увидит, что режут, вскочит и, глядь, утюг в личико бросит. Хлеб, по его мнению, можно было только ломать, как это крестьяне делают!
Вот, например, Гоген любил уши у себя резать, его мёдом не надо было мазать, дай только себе уши обкарнать. Слава богу, он только себе уши любил свежевать, а всех остальных в покое оставил! Бывало, придёт к нему священник с Пиплией под мышкой и помелом, чтобы лапшу ему на уши в очередной раз навешать и рассказать очередную новость про Глиста, а он в это время свои уши режет. Сопит, как боров, увлёкся! Священник взывает тогда к его здравому смыслу, чтобы тот свои уши пожалел и перестал их резать. Может, понадобятся когда! Мол, господин Винсент Гоген, что вы делаете? Примите господний вид! Прекратите безобразие!
А Винсент с огромным ножом бегает и перекошенным ртом орёт:
«Уши! Уши! Отхвачу! Вот отхвачу!»
– Сколько же у него было ушей, что ему так часто приходилось их резать? Сто пар что ль?
– Не знаю! Парочка была! Надо было ему и руки обкорнать! Мне нравятся художники без рук!
– И балерины без глаз!
– А уши надо композиторам и музыкантам отрезать! Отчекрыжить! Может быть, хочешь войти с ним в долю? Вместе резать уши веселее!
– Да он начал просто с ума сходить!
– Он никогда туда и не заходил! Да и потом не Гоген это был, а Ван Гог!
– Не велика разница! Они похожи, как две чарки говна!
– Как две горы алмазов!
– Не надо быть идеалистом!
– В одной психушке сидел мужик, который мнил себя женщиной с пятью дюжинами сисек! Гордыня свела его с ума! Он хотел иметь сисек намного больше!
– Да, Ван Гог, когда стрельнул себя в бок, то потом несколько часов с простреленным боком бродил по городу, весь в крови, собрал все краски, сложил в этюдник…
– И что?
– И кренясь, пополз на кладбище!
– Это правда, то, что ты говоришь?
– Аккуратный был! Хорошо! Я бы его не похвалил, если бы он перед смертью всё не сложил, как следует!
– Да? У тебя самого такой вид, как будто ты хочешь отрезать себе ухо!
– Теперь, когда я вижу, как ошибался, я отрежу твоё! Оба!
– Лечиться будем? Ради тебя пойду в психушку сиделкой! Есть чудесное средство – микстура Макропулоса! Два раза в день по ведру! Клизма, подарок от правительства этой долбанной республики!
– Пей сам!
– Как дерзко! Да вы карбонарий, граф!
– А ты Ухти-Тухти!
– Слова, слова! Дураков кормят словами, и им часто кажется, что они сыты!
– В начале было слово, милордик!
– Уши! Уши! Я всегда видел в безухих потенциальных вангогов! Я часто ошибался! На сей раз, я отрежу твоё!
И он театрально поднял долу кривой нож, став внезапно похожим на Карабаса Барабаса.
– Не бойся, Шизофренильо! Мы будем лечиться у лучших лекарей Европы! Мы поедем в Баден-Баден на моём королевском пони! Или по Чеховским местам Сахалина! Мы сделаем тебе все нужные клизмы! Мы выведем эту заразу! Есть чудесное средство – средство Макропулоса! Швингоцклюхтер, великий аптекарь Вены, маг-многостаночник хранил его в тайне сорок лет! Этот как раз тот срок, которых один парень в Иудее в воспитательных целях водил свой народ в трёх соснах! Против саркомы, свинки, коклюша и подагры! Алилюйя! Излечение гарнтировано корпорацией!
– Какой?
– «Дэвил и Парии».
– Пей сам!
– Я готов отдать его другу!
– Пей сам!
– Как дерзко!
– Ухти Тухти! Ухти-Тухти, я лесная прачка…
И он скрылся в зарослях.
Потом Фрич сидел под фигой и срал. Я увидел его с тропинки, когда возвращался с реки.
– Ты чем занимаешься? – спросил я.
– Снимаю фильм о художниках! Эпизод «Этюды». Седьмой дубль!
– О каких художниках?
– О всяких! Кандинском! Лотреке! Рембрандте, если позволишь!
– Рембрандта не позволю! А с Кандинским что хошь делай! Хоть топчи его валенками! Не заступлюсь!
– Ладно!
– Тогда этот фильм можно посвятить и космонавтам!
– Почему?
– Они тоже срут!
– Можно! Но я не буду! Я посвящаю его художникам!
– И как же он будет называться?
– «К звёздам!»
– Ты новатор! Свежее слово в искусстве скоро настигнет нас! Нет, правда, свежий заголовок! Я не шучу! Свежак!
– Знаю без подхалимов!
– Слушай, что там растёт?
– Где?
– Прямо за тобой?
– Бурелом! И мусор!
– Бурелом – это, по-твоему, растение?
– Лучше! Это много растений! Много разных переломанных растений! Разве много разных растений хуже, чем одно единственное?
– И это хорошо?
– Не знаю!
– А я знаю!
– Тогда хуже!
– Ладно, – говорю, не буду мешать съёмкам блокбастера! У Верлена и Рембо болит задница – бобо!
Он остался сидеть и только прошептал:
– Поэт! Цветик! Вергилий Дантович Мандельштамп! Сколько вас, подонков, засерает наши нежные мозги?
Я был возмущён. Экономный Шейлок! Он не желает говорить! Со мной! Графом Клопштоком! Воинственный горбун! Пилипжон, то есть филантроп! Он пишет портреты балерин! Интересно, у всех ли балерин эти штучки маленькие? Фу ты, ну ты! Синей краской, которой накупил на сто лет вперёд! Рожа синяя! Руки как у утопленниц! Пачки! Хочет снимать на плёнку, может быть мечтает о «Кодаке», «Техноколере» из Америки! Синюшных балерин! Этих селёдок без следа жирка на чреслах! Людоед Орды! Инчучун Ледяное Ушко! Завидный жених! Горная ласточка! Тоже мне ещё, человек будущего! Поезд гороху напердит, а после обвиняет партию и правительство! Иди на «Мамбу», а тут чего попусту срать? Там висят завидные женихи и отменные невесты! Кривые, косые, глупые, истеричные, бедные, Глистианки, разведённные по пять раз, синие чулки, вах-вах, учительницы. Жаль, от чумы стали прививать младенцев и стариков! Цвет нации и соль земли! Живучие уроды! Чистильщиков туалетов и професcиoнальных девственниц забыл!
Должно же быть в жизни такое, от чего человек радуется, – думал я, почти не вслушиваясь в словесный блуд Бака, – Все знают, нет тутоти никаких законов, ничего нет. Есть перекати поле и грабёжь зазевавшихся кретинов! Тех, кого они считают слабаками! Крестьяне тут всегда были блеющими козлами отпущения! Народ! И этот мэр, ясно – ворюга ещё тот, но имидж, кепка эта… народу нравилась, де такой, как мы! А на деле переделить нужно нечто, да и свидетельствует, по-моему, о грядущих каких-то событиях. Средневековье здесь всегда! Не будь западных унитазов и одежд, здесь все ходили бы в шкурах! Хотя… что мне до этого? Я, что, в их тусовке участие принимаю? Смешно!
– Я безумный эйнштейн-пингвин! – мкж тем орал Бак, вознося руки к галерке, – Я выдумал формулу воды! Резец из твёрдой воды крепче алмаза! – сказал он прямолинейно примолкшей аудитории, – Я ем маленьких детишек! Бу-уууу! Я выдумал гуманную водородную бомбу для пчёл! Семь раз мерил—один раз вжик! Да-с! Я дал ей имя! Берта! Я ваш поводырь в царство добра и света! Глория! Виктория! Товариши! На родине нас ждёт скорая встреча! Товариши бойцы! Не надо пересудов! За мной! Не так ли?
И он унёсся со сцены, блистая грязноватыми античными пятками и подпрыгивая.
– Взять его за шкибот! – крикнула тут, отважно разевая пасть, Бранглийская королева, до того мирно дремавшая на шаткой табуретке.
– Мне кажется, он питается младенцами! – испуганно сказала старушка в вязаной кофте и кривых очках без стёкол..
А я стоял хорошенький такой!
«С праздником вас! Вот возьмите!»
– А кто такой был Раскольников? – внезапно спросил Бак, как будто ни о чём не осведомлён.
– Такой сомнительный длинный тип, – говорю, – прикидывавшийся петербуржским студентом, а в итоге ненароком зарубивший бабульку! Он был другом Достоевского! Фёдора Михайловича!
– Какую бабульку?
– Ну, бабёнку!
– Он киллером был?
– Нет, киллер – професcиoнал, а Раскольников был идеалист!
– Что, Идеалисты не профессионалы?
– Никогда! Разве может тот, кто витает в облаках, одновременно пахать землю?
– Свою-то бабульку он зарубил или как?
– Нет, чужую!
– Странно! Идеалисту надо было бы на своей сначала потренироваться!
– Тогда он был бы архигиперэрзацмачидеалист! Всё-таки давай отделять мух от котлет!
– Бабулька – муха или котлета?
– Не знаю!
– И как же он её зарубил?
– Да так, топориком-тюк, та брык с копыт – и всё!
– И всё?
– И всё!
– И зачем он бабульку зарубил? Это ж такое грязное дело!
