Из жизни «серых мышек». Сборник рассказов

Не осталось даже его фотографий – выбросила, и семейный альбом, красивый, в красной сафьяновой обложке, подаренный подругами – однокурсницами на свадьбу, стал похож на дом с выбитыми окнами. Правда, потом она его заполнила фотографиями дочери. Каждый год, в день ее рождения, Вера Анатольевна вела нарядную Наденьку в фотоателье на соседней улице. А потом аккуратно вклеивала снимки в альбом.

Очаровательный ребенок постепенно превращался в интересную девушку.

И вот эта умная, красивая, интересная девушка не хотела выходить замуж. Вера Анатольевна, воспитанная в строгости, когда главным правилом было: «До свадьбы ни-ни», не понимала взаимоотношений Нади и ее Сергея. От своего непонимания и злилась.

Кем был этот долговязый, немного сутулый парень для дочери?

Другом не назовешь. С друзьями не спят. Однажды, вернувшись с работы в неположенное время, Вера Анатольевна застала Наденьку и Сергея в пикантной ситуации, от вида которой готова была провалиться сквозь землю. Вечером решила провести с дочерью воспитательную беседу.

– Мама, я уже давно не девочка, так что не нужно лишних слов, – Надя даже не смутилась, остановив, красную как свекла, мать.

Сожителем тоже. Ведь вместе они не живут. Оставался, конечно, иногда на ночь, да и Надя у него. И на этом все.

Иностранцы придумали удачное слово: бой-френд. «Мальчик – друг». Мальчик – для тела, друг – для души.

Но она-то для дочери другого желает. Постоянства и определенности. Счастья. Нормальной семьи.

Каково жить одной Вера Анатольевна знала. Трудно. Как в пословице: «Сам и жнец, сам и кузнец, сам и на дуде игрец».

И еще очень одиноко. Когда Надюша маленькая была, не чувствовала Вера Анатольевна этого одиночества. А сейчас дочь выросла. У нее свои дела, свои проблемы. Хоть и живут в одной квартире, а видятся иногда лишь по несколько минут в день.

Однажды Вера Анатольевна даже постыдила дочь, что та мать ни во что не ставит, забыла ее совсем, как чужая стала.

– Займись ты, мама, делом каким. Хобби найди. Это сейчас модно. А у меня и так времени не хватает, – ответила на это Надежда.

И то правда. Днем – работа, вечером – занятия в магистратуре, в выходные – развлечения. Дело-то молодое.

А Вера Анатольевна все вечера то с книгой про любовь, то с каким-нибудь душещипательным сериалом. Живет наблюдателем чужой жизни и плачет в одиночестве. Самое смешное, что не от переживаний плачет, а от зависти.

Знает Вера Анатольевна, не дура ведь, что все напридумано, а все равно верит, завидует любви настоящей.

А ей не вспомнить, не рассказать не о чем. О муже-предателе? Да Бог ему судья. Молодой был, красивый. Вот и не устоял перед соблазнами. Лучшую нашел. Единственное болью сердце сжимало, что дочерью никогда не поинтересовался, не узнал, какой красавицей и умницей мать вырастила.

Еще у нее один был, Константин. Вера Анатольевна его с улицы подобрала. Ну, может быть, и не совсем так буквально. Но от скитаний по разным углам точно уберегла. Костя – видный мужчина был. На заводе многие бабы на него заглядывались. Вера Анатольевна – нет. Знала, что он – человек женатый. Зачем о пустом мечтать?

А однажды пришлось задержаться на работе. Конец месяца был, наряды закрыть не успела. Выходит Вера Анатольевна с проходной, а тут ее Костя догоняет, предлагает до дома проводить. Ей-то что? Пусть провожает. Как проводил, так и остался у нее почти на год. С женой у него в то время проблемы возникли. Уйти хотел, а куда не знал. Вот и подвернулась Вера Анатольевна.

Она, истосковавшаяся без мужской ласки, от счастья, как на крыльях, летала. Надюшка, правда, взъерепенилась. Тринадцать лет, самый трудный возраст. Грубить стала, в учебе съехала. Вера Анатольевна, как могла, втолковывала ей, что без мужчины в доме трудно, что дядя Костя хороший, заботливый.

На работе они вначале скрывали свои отношения. Да разве от людей скроешь? Все было: и осуждения, и даже начальник цеха на беседу вызывал. И ее, и Костю.

Константин, как мог, ее успокаивал. Всем не угодишь, говорил. Главное, что мы любим друг друга.

Только была ли любовь? Ведь вернулся Константин в прежнюю семью, только жена поманила.

Так и разошлись. Костя – в семью, а Вера Анатольевна – в седьмую больницу, на аборт.

Медсестра сказала, что девочка была. Конечно, девочка. Любочкой назвать хотела. Любовью. Для полного комплекта. Да, видимо, не судьба. Сама Вера Анатольевна сгубила третью составляющую. За это и пожинает плоды. Живет без всякой любви.

От невеселых мыслей Веру Анатольевну оторвал резкий звук тормозов и ощущение, что падает. Боль пришла потом, когда увидела склоненного над собой мужчину.

– Куда прешь? Смотреть надо, – глаза мужчины пылали огнем.

Вера Анатольевна недоуменно смотрела на него, не понимая его гнева.

А потом осознала, что лежит на дороге.

«Колготки порвала», – подумалось сразу.

От обиды потекли слезы. Колготки новые, сегодня первый раз одела. И лишь потом почувствовала боль в боку.

Мужчина уже помогал ей подняться. Но от боли она не могла пошевелиться.

– Да вставайте же. Милиция сейчас примчится. А мне некогда с ней разбираться.

Мужчина почти на руках дотащил Веру Анатольевну до машины и усадил на заднее сиденье. Потом сам быстро сел за руль и отъехал на обочину.

– Вы в порядке? – спросил он, повернувшись к Вере Анатольевне.

– Кажется, в порядке. Только бок болит, и колготки порвались.

– Колготки… Вы радуйтесь, что живы остались. Выскочили на дорогу и под колеса. Еле затормозить успел.

Странно, но Вера Анатольевна чувствовала себя спокойно. Мужчина волновался больше. Даже руки, опиравшиеся на сиденье, дрожали.

– Извините меня. Задумалась, не заметила.

– Не заметила… Несутся сломя голову, а нам за них отвечай. Куда вас отвезти?

– Спасибо, не надо. Мне уже близко. Сама дойду.

Вера Анатольевна попыталась выбраться из машины. Но бок болел по-настоящему, и она непроизвольно охнула.

– Довезу, сказал же. Говорите адрес.

А потом еще раз внимательно посмотрев на нее, спросил:

– А может в больницу?

– Нет, нет. В больницу не надо. Со мной все в порядке.

Как любой редко болеющий человек, Вера Анатольевна панически боялась всяких медицинских учреждений.

И она назвала свой адрес, непонятно зачем добавив и номер квартиры.

Мужчина подвез ее к самому подъезду.

Вера Анатольевна с трудом поднялась на третий этаж, останавливаясь и отдыхая на каждой лестничной площадке, и вошла в свою квартиру. Надюши дома не было.

Подумав, что нужно бы заняться ужином, она отменила свое решение, решив, что дочь достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе. Легла в кровать и стала себя жалеть.

В голове крутились невеселые мысли. Вот лежит она в кровати одинокая и никому ненужная. Даже воды подать некому.

Разве о таком мечталось в юности? Вера Анатольевна вспомнила ночь после выпускного. Всем классом, по традиции, они пришли на берег реки встречать рассвет. Девочки были необыкновенно красивые, а мальчики – необычно серьезные. Их классная, молодая совсем, не старше нынешней Надюши, еще неиспорченная учительскими проблемами, завела разговор о будущем, о планах своих бывших уже учеников на взрослую жизнь.

И Вера, в то время смешливая и озорная девчонка, удивила всех своих одноклассников. Она мечтала о счастливой семье, о большом количестве детей, о хорошем муже.

А потом над рекой поднялась радуга, и все они радовались и смеялись. И учительница вместе со всеми. Переполненная чувствами она подпрыгивала на месте и кричала:

– Мы дошли до радуги. До радуги… Все наши мечты исполнятся! Обязательно исполнятся. Ведь мы дошли до радуги.

Не исполнились Верины мечты. Мужа нет, и дочь только одна. После аборта ей вынесли приговор, что детей больше не будет. Да и не от кого их было иметь.

После истории с Константином Вера Анатольевна замкнулась, стала нелюдимой, потерявшей веру в любовь.

Потому и лежит сейчас одна в пустой квартире, гадая, придет ли дочь домой или нет.

Бок почти не болел. Видимо, отделалась даже не испугом, а простым синяком. Но вставать Вера Анатольевна все равно не хотела. Не хотела готовить ужин, не хотела смотреть телевизор с его душещипательными историями. Не хотела даже думать. Просто лежать.

Вера Анатольевна неожиданно для себя заснула. Заснула днем, может быть впервые за последние годы. И приснилось ей поле с ромашками. Она, молодая и счастливая, шла по этому полю, и ромашки нежно щекотали босые ноги. А впереди виднелась радуга. И Вера знала, что скоро – скоро дойдет до нее. И от этого счастье переполняло ее. Ведь у тех, кто дойдет до радуги, обязательно исполнятся все надежды.

Разбудила ее Надя, вернувшаяся с работы. Дочь переполошилась, застав мать спящей. Услышав, что та попала под машину, не разрешила подняться, сама приготовила ужин, подала в постель.

После ужина Вера Анатольевна и Надя, забравшаяся к ней, как бывало в детстве, в кровать, рассматривали фотоальбом в красной сафьяновой обложке, вспоминали смешные случаи из жизни.

От этой семейной идиллии их оторвал звонок в дверь.

– Мама, там к тебе, – проговорила Надя, вернувшись в спальню. – Мужчина.

Вылезать из уютной постели не хотелось, но пришлось.

В комнате стоял давешний водитель, неловко держа в руках огромный букет розовых гвоздик.

– Это вам, – сказал он Вере Анатольевне. – Я посчитал свой долгом узнать, как вы себя чувствуете. И еще… Вот колготки. Ваши же порвались. Я не знаю, какие вы предпочитаете. Извините, если не такие.

Мужчина, смущаясь, протянул Вере Анатольевне упаковку колготок. Самые дорогие выбрал, определила Вера Анатольевна. Ценой в ее дневную зарплату.

– Не стоило так беспокоиться, – от неожиданности Вера Анатольевна не знала, что и сказать. – Располагайтесь. Я вас чаем угощу.

Вера Анатольевна заваривала на кухне чай и думала, что жизнь не так уж плоха. И дочь у нее прекрасная и заботливая, и люди вокруг совсем даже не плохие, и у нее все будет хорошо. Недаром же ей приснилась радуга.

Время дурочек

Быть дурочкой очень удобно. Какой с нее спрос?

Умные женщины из кожи вон лезут, спорят с пеной у рта, доказывают, что они умные.

Дурочкам проще. Доказывать ничего не нужно. Все и так видят. И жалеть начинают. А от жалости до любви один шаг.

Люба поняла эту простую истину еще совсем молоденькой.

В начале своего жизненного пути она мечтала соответствовать статусу умной женщины. Для этого у нее были все задатки. Почти отличный аттестат с двумя четверками по физкультуре и химии позволял Любе без труда поступить в университет. Будущая профессия выбиралась на семейном совете. Отец, мать и бабушка Мария бурно обсуждали будущее Любочки. Еще на семейном совете присутствовал дед. Но из-за глухоты Любочкино будущее не обсуждал. Только время от времени поворачивался к говорящему и переспрашивал:

– Что?

Но из-за важности момента на него внимания не обращали. И дед вновь погружался в свой мир.

Дед коллекционировал марки по теме «Искусство». Созерцание миниатюрных шедевров мировой живописи заменяло ему реальный мир. Дедушка вел обширную переписку с такими же чудаками, и бабушка Мария знала ответ на извечный, жизненный вопрос: «Куда деньги деваются?». Деньги из их семьи уходили на конверты и марки.

Но бабушка, несмотря на это, лояльно относилась к увлечению деда. Ведь коллекционирование не давало возможности бесу поселиться в ребро деда. Обнаженные марочные красавицы угрозы не представляли. Даже в свои годы дед был красавец. А в молодости еще тот ходок на сторону. Но бабушка Мария, несмотря на маленький рост, находила силу вернуть гуляку в семью.

Любочка пошла в деда. Уже в детстве она подавала надежды превратиться в красавицу. Ей повезло – такой она и стала. Правда, во время выбора своей будущей профессии Люба об этой удаче не думала. Как и все молодые максималистки, она мечтала, что сама, собственным трудом, сможет создать будущее.

Свою ошибку она поняла студенткой третьего курса экономического факультета. Именно он был выбран на семейном совете. Тогда, в бурных спорах, перевесил убедительный довод бабы Марии о том, что экономисты могут позволить себе ходить с маникюром и не ломать ногти. Все согласились. Хотя в душе остались при своем мнении. Мама мечтала видеть Любочку учителем, а папа – врачом. Кем хотела стать сама Люба, так и осталось тайной. В то время она была умной девочкой и во всем полагалась на мнение взрослых.

Университет встретил Любу новыми знакомыми, новыми обязанностями и проблемами. Оказалось, что учиться в нем очень даже не просто. В школе частенько хорошие отметки выставлялись просто за то, что была Люба послушной, старательной девочкой. В университете на это внимания не обращали. Там требовались знания. Первые два курса Люба очень старалась, просиживала над конспектами днями и ночами. К третьему курсу это надоело. Чтобы не прослыть дурочкой, Люба решила ею стать.

Надев скромненькое платье, подчеркивающее точеную фигурку, потупив, умело подведенные, глазки, Любочка на одном из перерывов подошла к преподавателю статистики Виктору Ивановичу, грузному для своих сорока семи лет мужчине и прощебетала:

– Ваш предмет так интересен, вы его прекрасно преподаете, но мне трудно разобраться в некоторых вопросах. Помогите мне, пожалуйста.

Виктор Иванович растаял от внимания красивой студенточки, которую приметил на своих лекциях.

Он два часа в пустой аудитории объяснял основы предмета Любочке, одновременно не забывая, как бы невзначай, дотронуться до аппетитной коленки девушки. Любочка скромно опускала глазки и мило улыбалась.

Экзамен был успешно сдан. Правда, на следующий день Любочка с видом обиженной недотроги отказала Виктору Ивановичу, предложившему поужинать в шикарном уютном местечке, пригрозив пожаловаться в деканат на его приставания.

Этим же способом сдачи экзаменов Любочка воспользовалась еще несколько раз и успешно получила диплом экономиста.

Распределили Любочку на приборостроительный завод, что очень огорчило ее. Она не собиралась всю жизнь провести в комнате на семь рабочих мест за утомительными и неинтересными расчетами. Любочка умело подвела руководителя отдела к мысли, что ей сложно целыми днями заниматься рутинной работой. Да и сам руководитель отдела предпочитал видеть Любочку около себя, блаженно млея под ее нежными пальчиками, гладившими его натруженную сиденьем за столом спину.

Руководитель стал добр и великодушен. Поэтому женский коллектив отдела смирился с таким положением дел. В благодарность за прекращение жесткого режима сотрудники распределили работу Любочки между собой, позволяя ей успокаивать гневливого прежде начальника.