Дыхание тайги. Рассказы

Знали про это Ванька с Петькой, а смешно им было другое. Дед Макар, поучая мальчишек, с наслаждением вдыхал запах конского удобрения, как будто цветы нюхал.

– Воды-то хватит нам морковников напоить? – спросил старик ребят.

– Хватит, еще и останется, – ответил Петька.

– Да тут еще больше половины, – доложил Ванька, заглянув внутрь бочки.

– Ну, вот и мы с вами, пацаны, подсобим колхозному урожаю, – тихо сказал Семёныч.

– Какая в таку жару работа без воды? – добавил он, немного помолчав.

Солнце припекало. На морковном поле их уже ждали.

– Притомились, родные мои? Пейте, девки, пока вода холодненькая, – крикнул водовоз, чтобы всем было слышно.

Теперь на раздачу воды встал Ванька. Шустро черпая ковшом воду, он с улыбкой подавал его работницам.

– Макар, помощники-то у тебя какие славные, – отметила седоволосая женщина лет пятидесяти, глядя на мальчишек, и добавила, обращаясь к ним:

– Там, в кустах, фляга пустая стоит, налейте в нее водицы, пожалуйста, а то нам тут еще до заката траву полоть.

– Сделам, Клава, мы за тем сюды и приехали, – заверил ее дед.

От морковного поля до деревни было километров семь. Кобыла шла медленным шагом, оставляя на пыльной дороге четкий след от копыт. Дед Макар сидел молча, приспустив вожжи, задумавшись о чем-то своем. Мальчишки некоторое время тоже молчали.

– А ты был на старом кладбище? – вдруг спросил у друга Петька.

– Был.

– А ты, когда стемнеет, туда сходи, – не унимался мальчишка.

– Ну и схожу.

– Побоишься.

– Спорим?! – разозлился Ванька.

– Спорим.

Друзья сцепились мизинцами, быстро отдернув руки.

– Пойдем сегодня, когда стемнеет, – вдруг предложил Петька.

– Пацаны, куды это вы собрались, неужто на кладбище? – вмешался Семёныч.

– И что это там, дурная голова, в темноте-то делать? – спросил он Петьку.

– А там, рядом с кладбищем боярка растет, ее там полным полно, мы ее собирали.

– Баишь, когда стемнело, сквозь кладбище проходил? – прищурив глаза, спросил дед.

Петька замялся, потупил голову и тихо ответил:

– Я по дороге проходил.

– По дороге? Так она ведь по окраине кладбища идет, – усомнился Семеныч и добавил:

– Нече вам, пацаны, там делать. Это мне уже поближе к кладбищу надо, а вам это ни к чему.

Водовоз замолчал, некоторое время ехали молча.

– На кладбище, знаете, своя жизнь, там тишина и покой, лучше на реку, на рыбалку сбегайте, – заключил старик.

– На кладбище ночью мертвецы ходят, – вдруг вставил Петька.

– С чего ты это взял, не уж-то сам видел? – спросил дед Макар, удивленно глядя на него.

– Я не видел, я слышал.

– Почудилось тебе со страху-то.

– Со страху не только услышать, но и увидеть черт-те что можно, – добавил Семёныч.

Ванька молча слушал их разговор. С поля пахнуло только что скошенной травой. Недавно прошел трактор с косилкой, слышен был удаляющийся шум его мотора. Впереди показалась деревня.

– Ну что, пацаны, вы со мной на конюшню или по домам? – спросил старый водовоз.

– На конюшню, – ответил Ванька.

– Мы с тобой, дед, – добавил Петька.

Мальчишкам повезло. У конюшни привязанный к столбу стоял вороной жеребец по кличке Резвый. Конюх Аким расчесывал ему гриву, нежно его поглаживая.

– Красавец-то, какой! – оценил коня старый водовоз, глядя на жеребца.

– Аким, дай пацанам прокатиться на Резвом, – обратился он к конюху, остановив лошадь у конюшни. Мальчишки переглянулись, улыбаясь. Резвого в деревне все любили. Это был молодой, быстрый и очень красивый жеребец. Каждый деревенский мальчишка мечтал на нем прокатиться.

– Это каким еще пацанам, Макар? – спросил конюх.

– Да вот моим помощникам, Ваньке с Петькой.

Аким посмотрел на улыбающихся мальчишек и сказал:

– Ну разве что по кругу и под твоим присмотром.

Радостные пацаны соскочили с телеги и побежали к Резвому.

– Давайте по очереди, – наставлял Семёныч, помогая Ваньке забраться на коня.

– Ванька, смотри с ним поаккуратней. Резвый он и есть резвый.

Жеребец легким царственным шагом пронес парнишку вокруг конюшни.

– Слазь, теперь я, – закричал Петька, сгорая от нетерпения. Но молодой наездник никого и ничего не слышал. Резвый заканчивал уже второй круг. Было приятно ощущать себя верхом на таком коне. От жеребца исходил запах, этот запах нравился Ваньке. Кожаное сиденье было очень удобным, мальчишка чувствовал себя настоящим всадником.

– Ванька, ты что, оглох? – вдруг услышал он голос деда Макара. – Дай Петьке прокатиться.

Тот натянул вожжи, Резвый остановился. Мальчик нехотя стал слезать с коня. Водовоз слегка придержал его. Настала Петькина очередь.

– Я тоже несколько кругов, – шепнул он старику, когда тот его подсаживал на коня.

– Ладно уж, – не возражал добродушный Семёныч.

Все то время, которое Петька находился верхом на Резвом, улыбка не сходила с лица паренька.

– Класс! – сжав кулак и подняв большой палец вверх, подытожил он, улыбаясь, когда сделал несколько кругов вокруг конюшни.

– Ну хватит, хорошего помаленьку, – скомандовал конюх Аким. – Мне Резвого привести в порядок надо и лошадей кормить пора.

Дед Макар привязал жеребца к столбу и сказал:

– Ну, пацаны, на сегодня все, давайте по домам, небось, проголодались.

– Спасибо! – один за другим поблагодарили довольные мальчишки, глядя на конюха и деда Макара.

– Чего уж там, – поскромничал Аким.

Уже по дороге домой Петька спросил друга:

– Ну что, вечером на кладбище идем?

Тот утвердительно кивнул головой. Уже подходя к Ванькиному дому, мальчишки услышали шум. Зайдя во двор, они увидели мокрого Сашку, Ванькиного младшего брата. Тот сидел на стуле посреди двора, укутанный в полотенце.

– Я не хотел, – оправдывался Сашка, всхлипывая.

– Чего ведь удумал, – всплеснула руками тетя Нина, мать Ваньки с Сашкой. – По крыше лазать. А если бы о край бочки ударился, что бы было?!

Мальчишки, ничего не понимая, смотрели то на Сашку, то на мать, взмахивающую руками.

– Мам, а что случилось? – спросил Ванька, так ничего и не поняв.

– С крыши свалился наш Санька. Крыша-то покатистая, вот он и не удержался, поехал на заднице и угодил прямо в бочку с дождевой водой. Напугался, хорошо еще дождей давно не было и воды в бочке мало было, – пояснила мать.

Сашка, заметив мелькнувшую улыбку на лице матери, тоже заулыбался.

– Вон еще и улыбается. Я тебе!.. – грозя сынишке кулаком, сказала она.

Сашка снова захныкал.

– Ладно, пока, я пошел, вечером ко мне заходи, – сказал Петька, поняв, что самое интересное позади.

Солнце стало уже садиться, когда друзья встретились.

– Ну что, на кладбище идем?

– Идем.

Рядом с деревней было два кладбища: одно – старое, заброшенное, где уже не хоронили людей; и новое – в трех километрах от деревни. Старое кладбище, на которое мальчишки как раз и собрались, находилось недалеко от деревни, вытянувшись вдоль обрывистого берега реки. Рядом с ним начинался лес. Вдоль дороги, которая шла по краю кладбища, росла боярышня. Ее было много, видно, никто ее здесь не рвал.

– Она вкуснее осенью: когда подмороженная, намного слаще, – со знанием дела говорил Петька, сорвав гроздь ягод.

Солнце к тому времени уже зашло, стали сгущаться сумерки. Ветра не было. Листья на березах как будто замерли, стояла кромешная тишина. Слышно было, как шуршали крылышки у рядом летающих стрекоз, иногда доносился лай собак с деревни.

– Совсем темно стало, – тихим голосом произнес Ванька.

Мальчишки остановились у дороги посреди кладбища. Казалось, что-то пряталось и таилось вокруг. Покосившиеся деревянные кресты и металлические памятники в темноте создавали очень мрачную картину.

– Давай лучше вдвоем пройдем через кладбище, – шепотом предложил Петька.

– Давай.

Мальчишки, осторожно ступая, двинулись сквозь погост. То и дело оборачиваясь, они старались идти быстрее. От того, что рядом находились могилки, было жутковато.

– Тихо, – вдруг произнес еле слышно Ванька, приложив указательный палец к губам. – Слышал, как ветка хрустнула?

Петька испуганно молчал.

– Может бегом? Быстрее будет.

В этот момент над кладбищем отчетливо пронеслось «У-у-у-у…»

Друзья, как по команде, что было мочи, ринулись вперед. Слышно было, как кто-то над ними пролетел, издавая странные звуки. Страх придал мальчишкам еще большей скорости. Уже выбившись из сил и находясь почти у самой деревни, они остановились.

– Что это было? – задыхаясь от быстрого бега, с трудом вымолвил Петька.

– Не знаю, – дрожащим голосом ответил Ванька.

До самой деревни друзья молчали и, не говоря ни слова, разошлись по домам.

Утро следующего дня было солнечным. День снова обещал быть жарким.

– Ну что, пацаны, поедем за водой? – спросил дед Макар, увидев мальчишек у конюшни.

– Сегодня вы будете управлять Купчихой, – добавил водовоз.

Друзья радостно уместились впереди телеги.

– Только по очереди: туда один, обратно другой. Договорились?

– Договорились, – улыбаясь, ответили друзья.

С реки тянуло свежестью и прохладой. Дед Макар загнал телегу в реку, так что колеса ее оказались почти полностью в воде. Мальчишки встали на телегу, готовясь набирать воду.

– Не торопитесь, – крикнул водовоз. – Дайте песочку осесть.

Вода вокруг на глазах становилась прозрачной. Было видно множество мелких рыбешек, которые всюду сновали в реке.

– Наливайте под завязку, день будет жарким, – скомандовал дед.

Друзья быстро наполняли бочку водой, черпая ее ведрами.

– Полнехонька, – крикнул Петька.

– Тогда вперед, – дал команду водовоз.

– Но… но… но-о-о, – подгонял Ванька, слегка ударив Купчиху вожжами.

Лошадь, выбравшись с реки, пошла по дороге, ведущей на колхозные поля.

– Дед, а кто на кладбище по ночам бродит? – вдруг спросил Петька, когда они были уже за деревней.

– Так кто, кроме вас, дурачков, там бродит в темноте-то, – незлобно ответил водовоз после минутной паузы, улыбаясь про себя.

– Надо же, все-таки ведь были на погосте, – удивлялся он. – Ну и кого вы там видели, пацаны?!

– Кто-то там был точно, – уверял Ванька.

– С чего ты взял? – спросил Семёныч.

– Кто-то очень страшно стонал, стонал так: «У-у-у…», – изобразил Петька.

На телеге все замолчали. Некоторое время ехали молча. Тишину нарушил водовоз.

– Ха-ха-ха, – заливисто смеялся он.

Мальчишки удивленно смотрели на него, не понимая, над чем старик так заразительно хохочет.

– Глупые, то же филин был, его вы, небось, за покойника и приняли. Признавайтесь, пацаны, испугались здорово? – продолжал веселиться дед.

– Еще ветка хрустнула, – тихо пояснил Петька.

– А потом-то что было? – расспрашивал дотошный дед Макар.

– Потом мы побежали, – опустив глаза, тихо признался Ванька.

– Штаны-то хоть сухими сохранили? – не унимался Семёныч.

– Сохранили, – с серьезным видом ответил Петька.

– Будете знать, как по ночам по кладбищу шастать, со страху-то много напридумывали чего… Ну хорошо хоть штаны сухие остались, – примирительно заключил он, улыбаясь.

– А что филин там делал? – спросил Ванька.

– Ну, филин – птица ночная, где хочет, там по ночам и летат, – ответил старик.

– Бежали-то быстро?

– Быстро, – хором выпалили друзья.

– Шибко быстро, – добавил Ванька. Все дружно рассмеялись.

«Вот неугомонные пацаны, это же надо было ночью на погост податься, – думал про себя дед Макар, улыбаясь и по-доброму глядя на мальчишек. – Все еще у них впереди, впереди – целая жизнь, и в жизни той, чего еще только не будет».

Лошадь тихим шагом двигалась по проселочной дороге, по обе стороны которой тянулись колхозные поля. Мальчишки азартно о чем-то спорили, а старый водовоз сидел молча, слушал их и с улыбкой качал седой головой.

Любаша

Дождь шел уже третий день в подряд. Во дворе и у самого дома образовались пузырящиеся лужи. Любаша, с трудом обходя их, похлопывая рукой корову по спине, приговаривала:

– Давай, Чернушка, быстрей милая.

Приоткрыв ворота, она звонко шлепнула ее ладошкой по спине. Корова побежала догонять стадо, которое быстро пополнялось животными, подгоняемыми женщинами со дворов. В селе то там, то тут слышно было мычание, доносились звуки хлыста и покрикивание пастуха.

– Любаша, управишься зайди ко мне, дело есть, – услышала женщина голос за соседским забором.

– Ты, что ли, Андреевна?

– Ну а то, кто же.

Андреевна жила по соседству, жила она вдвоем с сыном. Петру, сыну ее, было лет сорок пять, примерно столько, сколько и Любаше. Своей семьи у Петра не было, как-то не сложилось, вот и жили они вдвоем с матерью.

– Ладно, – ответила Любаша.

– Зайду попозже.

О чем будет разговор, она догадывалась. Соседка уже не раз ей намекала, мол, почему бы тебе не сойтись с Петром, мол, ты молодая еще, нехорошо женщине жить одной.

– Ты хорошая хозяйка, он у меня мастер на все руки, вот и жили бы вместе, все было бы легче, – говорила она.

Любаша, нахлебавшись досыта прошлой замужней жизни, молчала, не говорила ни да, ни нет.

За двадцать лет совместной жизни с мужем Николаем, только первые несколько месяцев она была счастлива. С развалом СССР не стало и совхоза. Люди оказались без работы. До Иркутска триста с лишним верст, да и никто их там не ждал. Николай, как и многие мужики на селе, выпивал, а как потерял работу, запил.

Денег не было, заработать их негде было. Выжить можно было только за счет своего хозяйства.

Будучи беременной, она с раннего утра до позднего вечера не покладая рук трудилась на огороде и управлялась со скотиной.

Ребенок родился слабым и больным. Несмотря на бессонные ночи, Любаша успевала и за сыном присмотреть, и по дому все сделать, и по хозяйству.

Вторым больным ребенком стал для нее муж, которого тоже нужно было накормить и обстирать.

Но женщина не роптала на свою судьбу, видела, что всем на селе было несладко, каждый выживал, как мог. Николай, за каких-то три года пьянства из здорового парня превратился в больного, замкнутого, озлобленного на весь окружающий мир человека.

Любаше было жалко мужа, но и помочь ему ничем она не могла. Из тридцати деревенских дворов половина мужиков нигде не работала и пьянствовала.

Годы летели один за другим, а улучшений в деревне не было, жить становилось все сложнее.

Несмотря на все эти трудности, благодаря стараниям Любаши сын ее окреп, быстро пошел на поправку и в дальнейшем стал незаменимым помощником по хозяйству. А вот Николай совсем спился, возвращался домой поздно или вовсе под утро и всегда пьяным. В заботах о хлебе насущном для семьи да в каждодневных пьяных скандалах пролетали лучшие годы Любаши.

Однажды, это было поздней осенью, по ночам уже стояли морозы, Николай не вернулся и к утру с очередной гулянки. Любаша, чувствуя неладное, пошла по селу искать мужа. Все собутыльники его с Николаем расстались вечером, и никто из них не знал, где он сейчас.

– Что-то случилось…, – думала она, возвращаясь домой.

– Любка, там, на берегу реки нашли твоего Кольку.

Любаша обернулась, ее догоняла бабка Воробьиха. Ноги так и подкосились, все поплыло вокруг, уши заложило.

– Замерз он…, – добавила она.

Женщина, не чувствуя ног под собой побежала к реке.

На берегу вокруг лежащего на песке человека толпились односельчане. Любаша растолкала их, увидев мертвого Николая, упала рядом с ним на колени. Слезы брызнули из ее глаз. Она закрыла лицо руками и зарыдала.

– Надо же до дому не дошел, видать, сильно пьян был, – услышала за спиной.

– Господи, за что же это? – прошептала Люба.

В день похорон шел сильный снег. Похоронив Николая, односельчане медленно двинулись в деревню. У могилки остались плачущая жена и всхлипывающий сын Стёпка. Снег покрыл белым одеялом свежую могилу Николая.

Степан после смерти отца очень изменился, казалось, сразу повзрослел на несколько лет. Видя, как мать старается и выбивается из сил, чтобы прокормиться да одеться, он самую тяжелую работу по хозяйству пытался взять на себя.

Мать же, в свою очередь, думала только о сыне, главное для нее было, чтобы Степан был сыт, обут, одет. Благо, с города приезжали закупщики мяса да овощей. Вот таким способом она и добывала кой-какие деньги. Глядишь, ему из одежды что-то новенькое и справит.

Мальчишка, несмотря на то что рос без отца, уже к пятнадцати годам стал настоящим хозяином. Завалившийся при отце забор Степан починил, дрова на зиму сам заготавливал и колол, складывая их в ровные поленницы у забора. У избы он навел порядок, даже в снежные сибирские зимы подъезд к дому и двор всегда были убраны от снега.

Мать в окно любовалась, как ладно сын орудовал лопатой, расчищая снег. Парнишку в деревне любили. Мужики, видя деловитость и старательность его, относились к парнишке, как к взрослому. Появилась и невеста у Степана. Смуглая, с большими выразительными глазами Алёнка с соседней улицы. Любаша замечала, как краснел и терялся сын в присутствии девушки. По всему было видно, нравилась девица Степану. У матери, замечающей все это, по началу даже зародилось незнакомое ей чувство ревности к молодой девушке. А в день проводов сына в армию она поняла, что Алёнка стала ей близким и родным человеком.

Степан попал в десантные войска. А через полгода мать узнала, что часть, в которой служил сын, была переброшена в Чечню, где проходили военные действия. Каждый день она молилась Богу, просила его, чтобы сохранил ей сына, очень боялась потерять его.

Наступила весна, прошел год, как парня забрали в армию. Несколько месяцев от Стёпы не было писем. Любаша не находила себе места. С утра до ночи, где бы она ни была, дома или в огороде, все мысли ее крутились вокруг сына. Худое предчувствовало материнское сердце. В тот день, когда принесли письмо, ей стало плохо. Сердце защемило, в глазах потемнело, когда она увидела на конверте чужой почерк.

Цинковый гроб, в котором находились останки ее Стёпы, привезли в деревню через несколько дней после этого письма.

Хоронили погибшего в солнечный майский день, перед Днем Победы. Хоронили со всеми воинскими почестями, все жители села в тот день пришли проститься с земляком.