Возвращение домой. Повести и рассказы

В вагон набилось чересчур много пассажиров. Казаки стояли в проходах так плотно, что между ними можно было протиснуться с трудом.

– Куда прёшь, зараза! – слышались озлобленные выкрики. – Выпучат зенки лубошные и прутся напролом! Все ноженьки ужо оттоптали, идолы!

– Не ори в ухо, аспид! – кричали другие. – Ужо на одной ноге, как гусак в луже, стою!

А в вагоне становилось всё теснее и теснее. Под одеждой оживились вши. Люди злились и громко ругались, а поезд всё стоял и стоял у перрона, словно и не собираясь никуда двигаться. Набитый до отказа вагон больше не мог вмещать в себя пассажиров, и стоявшие в тамбуре решительно закрыли дверь.

– Кто не успел, тот не успел, – ворчали казаки, не обращая внимания на громкие стуки.

В конце концов, страсти улеглись, хотя от ужасной тесноты и духоты казаки всё ещё переговаривались между собой на повышенных тонах и нервно толкали друг друга локтями. Те, кому посчастливилось занять сидячие места, тихо обсуждали, сколько времени им предстоит ехать и как долог путь до дома.

Ровно в полночь прогудел паровозный гудок, состав дёрнулся и наконец-то поехал. Казаки понятия не имели, куда их везут, но были рады-радёшеньки, что направляются подальше от опостылевшего Омска.

10.

Поезд шёл по Сибири на «крейсерской» скорости. А мосты через реки и большие овраги он и вовсе переезжал на малом ходу, переползал, как черепаха. Часто случалось, что останавливались у семафоров на небольших станциях и разъездах, пропуская встречные поезда.

Изнывая от скуки и тесноты в душном прокуренном вагоне, Василий Боев, если выпадал случай приблизиться к окну, дыханием отогревал крохотное пятнышко на замёрзшем стекле и с тоской наблюдал, как проносятся мимо высоченные сосны.

Теснота в вагоне словно поубавилась и в проходах стало свободнее. Люди как-то сжались, «утрамбовались» и ехавшие на сидячих местах потеснились, освобождая стоявшим на ногах хоть немного места. Те, кто долго лежал на верхних полках и успел поспать, уступали место другим.

– Эй, браток, проснись! – слышались возгласы. – Дай другому голову приклонить. Уже пять часов кряду дрыхнешь, а у меня ноженьки опухли от безмерного стояния!

Оказавшись с кем-то из казаков на одной полке, Василий долго ворочался, подбирая удобную для сна позу.

– Эй, чего вошкаешься, Боев? – не выдержав, возмутился казак. – Ты будто к жинке под бок укладываешься, как в избе родной?

– Чего шумишь? – огрызнулся Василий. – Другим поспать дай! Уже пролежни поди на боках от безмерной лёжки. Спать бы хотел, дык дрыхнул бы без задних ног и хайло своё не разевал!

Устроившись поудобнее, он закрыл глаза, но сна не было. У него разболелась голова от сутолоки в переполненном вагоне. Казак попытался сосредоточиться и вспомнить что-нибудь хорошее о доме, как проделывал не единожды, но сегодня его мысли были о другом.

Василий воевал уже пятый год, если считать войну германскую. И за это время он ехал по железной дороге не в первый раз. Он был в Украине, в Белоруссии, в Австрии и в Пруссии. Вернувшись на родину, сразу же попал на Гражданскую войну. Сначала воевал в армии Дутова, затем Колчака, сначала в степи, а затем в сибирской тайге. Много горя и зла довелось повидать Василию на прожитом веку. Вспоминая о боевых годах, он заснул, а когда проснулся, продолжал лежать на полке с закрытыми глазами.

«Как начнут будить, тогда и открою глаза, – подумал Василий. – Интересно, сколько ещё времени предстоит ехать в этом вагоне, покуда поезд привезёт нас туда, куда везёт. Даже не у кого спросить, проводника-то нет?»

В купе под его полкой разговаривали казаки. Из-за стука колёс Василий не мог разобрать, о чём они спорят. И вдруг на него накатили воспоминания о семье. Родители, жена, дети… Он не видел их уже несколько лет. Как они всё это время без него справляются? Привыкли, наверное, к его отсутствию…

Следующий день он провёл попеременно: то на ногах в проходе, то сидел в порядке очереди на нижней полке. Вечером повезло – вновь освободилось место на верхней полке. Взобравшись на неё, Василий сразу же заснул. Его сон был настолько крепок, что он не слышал, как поезд остановился на какой-то станции и в вагоне началась суматоха.

Время шло, а поезд всё стоял, не двигаясь, и никто не будил Василия, прося уступить место. Часа в два ночи он проснулся сам и заметил, что в вагоне стало свободнее. Ничего не понимая, казак прошёлся по опустевшему проходу и вышел в тамбур. Открыв дверь, увидел большую станцию и обомлел от изумления. «Курган», – прочитал он, и внутри ёкнуло. – Господи, да я уже дома почти. Ещё чуток, и Челяба, а там и Башкирия. До дому-то почитай рукой подать?» Довольный, он вернулся в вагон, забрался на свою теперь уже полку, и…

– Васька, чего колобродничаешь? – спросил брат, лежавший напротив.

– Да вот не спится чего-то, – вздохнул Боев. – Сейчас как увидел, что на станции Курган стоим, дык как кипятком ошпарило.

– А ты что, не слыхал, как казаки курганские выходили?

– Нет, как убитый, дрыхнул. А может, и слыхал, да заспал и запамятовал.

– Да-а-а, много сошло казачков, – вздохнул Егор. – И осталось ещё немало. Мы, оренбургские, и челябинские…

– Гляжу, и не подсаживается никто, – сказал Василий. – А я даже пообвык как-то в тесноте ехать…

Казаки не остались без попутчиков. К поезду на нескольких санях подвезли инвалидов из госпиталя и распределили по вагонам. Утром состав продолжил свой путь.

11.

Всего в вагон, в котором ехал Василий Боев, подсело семь человек. Кто без руки, кто без ноги, а один и вовсе без обеих ног. Казаки отнеслись к инвалидам в красноармейской форме настороженно и тут же освободили нижние полки.

Василий и Егор молча переглянулись. Их не особо устраивало подобное соседство, но деваться было некуда. Инвалиды держались обособленно, разговаривая между собой вполголоса. Боев прислушался к их беседе.

– Устал я от войны, товарищи, – говорил красноармеец без обеих ног. – Воевал-воевал, а видите, как возвращаться домой приходится? Калекой безногим, в холодном вагоне, да ещё с казаками проклятущими. Сказали бы об этом соседстве в госпитале, так я лучше бы ещё подождал и не просился на выписку.

– Да какая разница, с кем ехать, – вздохнул другой инвалид, без правой руки и с чудовищным шрамом от сабельного удара на левой щеке. – Я тоже из казаков, и не такие уж мы плохие люди. А эти, говорят, сами, добровольно сдались, а значит раскаялись. Иначе их расстреляли бы всех, а не по домам отпустили.

– И что, вы все верите, будто они раскаялись? – возразил безногий.

– Пусть даже нет, но деваться им некуда, – встрял в разговор третий инвалид, без левой руки. – Хочешь не хочешь, а к прежней жизни возврата нет. Раздавила всех наших врагов власть советская. И мы с вами уже не те. Не знаю, как буду жить теперь, но мне и при царе неплохо жилось.

– А чего греха таить, я тоже особо не бедствовал, – ухмыльнулся инвалид со шрамом на лице. – Мы зажиточно жили, лабаз свой имели. Мне и сейчас хочется видеть огромный привоз на нашем базаре, продавцов крикливых и толпы народа кругом…

Инвалиды разложили на столике продукты и принялись есть, а Василий, почувствовав, как слюна наполняет рот и, отвернулся к стенке. Вот уже сутки, как он ничего не ел.

– Эй, товарищи? – обратился к ним Егор. – Дайте хоть глотнуть водицы? Издалека едем, ни воды, ни жратвы… Даже посуды какой, чтоб кипяточку набрать, не имеем.

– Я б тебя пулей промеж глаз угостил, – грубо огрызнулся безногий, тут же уложив остатки провизии в вещевой мешок. – Нашёлся «товарищ», ишь ты. Мы таких товарищей…

Обиженный Кузьмин изменился в лице.

– Я вижу, не ты нас, а наши тебя до колен укоротили, – желчно усмехнулся он. – Только вот жалко снизу, а не сверху, тогда бы больше не умничал!

Лицо безногого сначала побагровело, а потом сделалось смертельно бледным. Некоторое время он сидел, моргая, и вдруг дрожащей рукой схватил со стола нож. Егор Кузьмин остался жив лишь благодаря увечью противника.

– Эй, Иван, – безногий резко протянул нож соседу, у которого не было левой руки. – А ну перережь глотку этой скотине, век за то обязан буду!

– Обожди, Степан, да ну их, – беря из его рук нож, отправил его в вещмешок однорукий. – Они ведь все чокнутые. Вышвырнут нас на ходу из вагона, тогда ведь погибнем в пути.

– Ладно, чёрт с ними, – буркнул, приходя в себя, безногий. – Я таких, как они, чертей бородатых, в своё время много порубил. Я…

Он осёкся и замолчал, увидев хмурые лица казаков, услышавших шум и собравшихся со всего вагона. Последние слова инвалида разозлили их не на шутку. Вокруг стало угрожающе тихо. Две некогда враждующие друг с другом стороны буравили друг друга ненавидящими взглядами, и было достаточно малейшей искорки, одного звука или слова, чтобы эта тишина превратилась во всесокрушающий взрыв эмоций. Инвалидов от неминуемой смерти спас кто-то из казаков.

– Браты, да ну их ко псам! – крикнул он громко. – Они своё ужо отгребли, казаки! А нам не следует брать грех на души, чиня вред калекам убогим!

Остановившийся у очередного семафора поезд, сильно рванув, тронулся. Под перестук колёс казаки разошлись по своим местам, а чудом избежавшие расправы инвалиды облегчённо вздохнули.

Под стук колёс и покачивание вагона Василий Боев задремал. Сменив позу на более удобную, он заснул, и ему приснился сон, который…

12.

До Челябинска доехали быстрее, чем ожидали казаки. Поезд быстро опустел. Инвалиды, помогая друг другу, тоже покинули вагоны и больше их никто не видел.

– Ну что, теперь уже совсем немного осталось, – подбадривали друг друга казаки. – Башкирию переедем, и всё, мы дома!

– Эге-ге, это ещё не так близко, – сетовали скептики. – Почитай чуток меньше, чем уже проехать довелось.

– Да ну вас! – отмахивались оптимисты. – Мы уже на территории второго отдела нашего Оренбургского казачьего войска! Уже почитай дома мы и далеко от Сибири и Омска!

Но, как оказалось, до дома казакам было ещё ох как далеко!..

Состав отогнали на запасной путь. День провели казаки в холодном вагоне, другой, третий… Никто не подходил, ничего не спрашивал и не давал никаких советов. Скудные остатки продуктов были съедены, и люди голодали.

Отчаянное положение, в каковом они оказались, требовало немедленных действий. Казаки часами обсуждали и мусолили один-единственный вопрос: «Что делать?», но ответа на него не находили. И вот наступила третья ночь…

– Эй, не передохли ещё, казаки? – послышался крик с улицы, и в дверь тамбура кто-то громко постучал.

Спавшие казаки подскочили со своих мест и поспешили к выходу.

– А ну стоять! – прозвучал приказ, когда они открыли дверь.

– Эй, чего командуете? Сами-то кто будете? – выкрикнул Павел Мамонов. – Чего пожаловали в час ночной, обскажите нам изначально, а уж опосля…

– Выходить по одному для саносмотра! – потребовал один из подошедших. – Не будете слушаться, арестуем. Вам ясно?

– Яснее некуда, – загудели недовольно казаки.

Они спрыгивали по одному из тамбура на землю, и их тут же «осматривали» и ощупывали около десятка вооружённых людей при тусклом свете железнодорожного фонаря. Тех, кто казался здоровым, отводили в сторону, а тех, кто вызывал какие-то подозрения, возвращали в вагон с приказом больше носа не высовывать.

Осмотр закончился к утру. «Больных» заперли в вагонах, поставили охрану и ушли, а остальные…

– Нам-то куды деваться? – спрашивали друг у друга «здоровые». – Крыши над башкой и той лишили.

На улице тем временем уже рассвело, а голодные и замёрзшие люди всё ещё пребывали в растерянности. Очень хотелось есть, от голода сводило желудки. И тут снова появились красноармейцы и… отвели их в баню!

Пока казаки раздевались в предбаннике железнодорожной бани и вытряхивали из одежды вшей, подошла крупная женщина с большой бутылью молока в руках. Она оказалась банщицей. Женщина убрала бутыль в угол подальше от жалобных голодных глаз казаков и обвела всех тяжёлым взглядом.

– Ну, и чего пялитесь, морды бородатые? – сказала она сердито. – А ну марш в баню и мойтесь, пока не выперла всех вон, на улицу!

– Барышня, милая, дай нам молочка хоть по глоточку хлебнуть? – взмолились казаки. – Мы же…

Они сразу же замолчали, когда банщица сжала кулаки и нахмурила брови.

– Ещё чего, – сказала она ещё злее, чем прежде. – Я вам что, корова дойная? Хотите молока, на базар идите. Там много чего есть, а уж молока особенно.

– Как мухи, мы здесь передохнем, братцы, – обратился ко всем Василий. – Господь свидетель, никому мы не нужны здесь. Давайте хоть кто-то из нас живым останется! Может, наскребём по карманам каких-никаких деньжат?

Голодные казаки кое-как собрали небольшую сумму, а суровая банщица из «жалости» дала старенький чайник.

– Вы покуда мойтесь, а я на базар сгоняю, – сказал Василий. – А уж когда вернусь, тогда и сам искупаюсь.

Базар найти оказалось несложно. Василий едва с ума не сошёл от обилия вкуснятины на прилавках. В мгновение ока рот заполнился слюной, а желудок так решительно потребовал пищи, что казак едва не согнулся пополам от сильной рези. «О Господи, дай мне сил сдержаться и не наброситься на еду, – думал Василий, глядя на румяные копчёные колбасы, на окорока, на сало. – Я бы сейчас сожрал и сырого мяса кусок, оторвав его от свиньи или коровы… Вот только кто мне его даст?»

Собранных денег как раз хватило на то, чтобы заполнить молоком чайник. Когда торговка переливала молоко, в животе казака так урчало, что он подумал, что это слышат все вокруг. Схватив чайник, Василий поспешил к выходу. Шагая к бане с затуманенной головой, казак едва не натолкнулся на старика с клюкой, медленно идущего ему навстречу.

– Здорово, молодец! – поприветствовал его старик, останавливаясь.

– И тебе здоровья желаю, – остановившись, с недоумением ответил Василий.

– Вы чьи казачки будете? – спросил старик, опираясь на клюку.

– Мы из первого отдела Оренбургского войска нашего, – ответил Василий. – Домой из Сибири добираемся, да никак вот не доберёмся.

– Да-а-а, далёко, вам пешком никак не дойти, – посочувствовал старик. – А как же на поезде?

– Было дело, и на поезде ехали, да вот, видать, приехали, – вздохнул Василий. – Из Омска до Челябы доехали и нас из вагонов высадили. А теперь мы бошки ломаем, что делать и куда идти.

Старик внимательно оглядел его и горько ухмыльнулся.

– Да-а-а, не воякой ты глядишься, сынок, – прошамкал он сочувственно. – Твои эдак же выглядят?

– Да, не лучше, – вздохнул Василий, стыдливо опуская взгляд на разношерстные валенки.

– Сыновья мои тоже казаки, – погрустнел старик. – Двое на Гражданскую ушли и сгинули. Младший всё при нас был, а потом и его война забрала. Где он сейчас? Жив ли? Вот помрём со старухой, и похоронить нас некому. Взял бы вас к себе на постой, да мы со старухой сами в баньке старенькой прозябаем. Избу нашу спалили аспиды красные, вот и… – прервав себя на полуслове, он на мгновение задумался и продолжил: – Здесь, совсем недалече, переселенцы ваши оренбургские проживают. До них рукой подать, вёрст сорок всего. Вы бы обратились к ним за помощью? Глядишь, и подсобят, не откажут, земляки ведь?

– Легко сказать, – ухмыльнулся Василий недоверчиво. – Сорок вёрст пешим ходом протопать – не на коне верхом проскакать. Мороз-то какой, да и вьюжит вон шибко.

– И то верно, – кивнул, соглашаясь, старик. – А вы вот что: в другую деревеньку ступайте. Она совсем близко здесь притулилась. Версты три всего. Люди там незлобивые, поди не оставят души христианские, в беде оказавшиеся, на лютом морозе…

13.

Искать указанную деревню казаки отправились вшестером. Стремительно приближался вечер. Дошли до места, постучали в первый дом.

– Хозяева, пустите переночевать Христа ради.

– Ступайте себе, не задерживайтесь, бродяги проклятые! – прозвучал из-за двери визгливый женский голос. – Не уйдёте со двора, собак спущу!

Пожимая плечами, казаки пошли к соседнему дому, но и там их не пустили на порог. С просьбой о ночлеге они обошли почти всю деревню, но везде получали отказ.

– И что же делать нам теперь, станичники? – спрашивали они друг у друга. – Или помирать, или в Челябу вертаться?

– Айдате дойдём до конца деревни, ужо маленько осталось, – предложил Боев. – Ежели не пустят, то думать будем, как поступить…

Все с ним согласились и продолжили обход. Когда дошли до последнего дома, на крыльцо вышел высокий седой старик.

– Папаша, ради Христа, пусти нас переночевать хотя бы в хлев? – обратился к нему Василий. – Помрём ведь у тебя на дворе, ежели…

– Ишь чё, а где вы хлев в моём дворе увидели? – усмехнулся старик. – Да и избёнка моя, что конура собачья… – он с минуту помолчал, размышляя, а потом вдруг сказал: – Ладно, входите, не на улице же ночевать. В эдакий мороз до утра и в хлеву бы не дожили.

Крохотная, неказистая, с низким потолком изба была натоплена, а старик оказался приветливым и добрым. Когда казаки разделись, он обвёл всех долгим изучающим взглядом:

– Знаете, что, внучата… Сейчас в правлении заседание соберётся, решать будут, кому поручить дрова для паровозов в Челябинск возить. У нас вся деревня эдаким трудом занимается. А вам как раз в Полтавку и надо, так ведь?

– Туда, наверное, – пожимая плечами, ответили казаки. – Нам сказывали, что за сорок вёрст деревня есть, где проживают переселенцы из Оренбурга. Вот нам к ним надо попасть.

– Значит в Полтавку, – кивнул утвердительно старик. – Вот прямо сейчас собирайтесь и ступайте в правление. Хорошо, слёзно просите довезти вас туда, поди не откажут.

Взгляды казаков с хозяина дома переместились на Боева.

– Василий, сходи ты? – попросили они. – Ты у нас самый бойкий, сходи, похлопочи?

Когда казак подошёл к правлению, там вовсю шло заседание. Собравшиеся спорили, шумели. Василий пристроился в сторонке и стал терпеливо ждать. В конце концов волостной глава, он же председатель, назначил тех, кто поедет за дровами в Полтавку, и распустил людей по домам.

Когда все разошлись, в правлении задержались двое – глава и его помощник. С замирающим сердцем Василий подошёл к ним и, сняв шапку, обратился:

– Братцы, выручайте, отвезите нас в Полтавку, Христом Богом молю?

– Откуда ты, чучело огородное? – с сарказмом поинтересовался председатель. – Никогда тебя здесь раньше не видел.

– А я не из ваших мест, – ответил Василий. – Мы мимоходом в селение ваше заглянули.

– Понятно, вы бродяги, – усмехнулся помощник. – Сколько вас и где остальные ошиваются?

– Да здесь мы, недалече, – ответил Василий. – К старику одному на ночь напросились.

– Это он тебя к нам направил? – поинтересовался председатель, морщась.

– Кто же ещё, – кивнул Василий. – Надоумил, когда мы ему всё о себе рассказали.

– Раз так, то и нам поведай, раз с просьбой явился? – заявил помощник. – Только поскорее, уже ночь на дворе.

– А что рассказывать, – почесал затылок Василий. – Казак я и те, кто со мной, тоже.

– Ну и что с того? – нахмурился председатель. – Чего вам в Полтавке понадобилось? И как вы к нам в село попали?

– Как-как, ногами притопали, – ответил Василий. – Поезд до Челябы довёз, а дальше не поехал. Вот и порешили мы по-своему до дому добираться. Судьбина занесла нас в ваше селение.

– И куда вы путь держите, казаки? – поинтересовался помощник.

– В Оренбург нам надо, там наши станицы, – ответил Василий. – А в Полтавке земляки наши проживают. Ещё до войны они в ваши края переселились.

– Так вы за белых воевали во время войны? – усмехнулся председатель. – А теперь, после всего, ты осмелился к нам явиться помощи просить?

– А к кому ж идти прикажете? – округлил глаза Василий. – Вы власть, вот я к вам и пришёл.

– А почему ты решил, что мы помогать вам, врагам, возьмёмся? – едко спросил помощник. – Вы, может, бандиты беглые и вас везде ищут?

– Нет, мы не беглые, – замотал головой Василий. – Мы добровольно советской власти сдались. Нам и документ об том комендант омский самолично выдал.

Василий расстегнул полушубок, достал завёрнутый в носовой платок листок и протянул председателю. Внимательно изучив документ, тот вернул его Боеву:

– Да-а-а, вроде бы всё в порядке. И подпись коменданта, и печать в наличии. Хорошо, я тебе верю.

– Тогда возьмите до Полтавки, братцы? – попросил Василий. – Не дойти ведь нам, сами знаете.

– Хорошо, довезём, – пообещал председатель и обратился к помощнику: – Иди с казаком к своему тестю и скажи, чтоб взял до Полтавки станичников.

– Нет, не пойду, – вдруг заупрямился тот. – Мы с ним разругались вдрызг вчера ещё. И мелькать у него лишний раз перед глазами не хочется.

– Ладно, поступим по-разумному, – сказал председатель и сел за стол. Он нацарапал на клочке бумаги несколько строк, сложил лист вчетверо и протянул Боеву. – Сейчас помощник тебе укажет, куда идти, передашь хозяину дома мою записку. Думаю, он возьмёт вас до Полтавки. А теперь прощай, станичник…

Помощник подвёл Боева к дому своего тестя:

– Вот, сюда тебе надо.

– Дык, как же я в избу в эдакий час войду? – задумался Василий. – Ведь даже света в окнах не видно.

– А свет сейчас мы зажжём, – пообещал помощник. Он схватил пригоршню снега, слепил комок и запустил его в окно дома «любимого» тестя. – А дальше ты сам, я пошёл. Смотри, будь осторожен, рука у моего тестя тяжёлая, можешь и по шее схлопотать ненароком…

Потоптавшись в нерешительности, Василий открыл калитку и вошёл во двор. Из темноты вдруг вынырнул злобно рычащий пёс и, даже ни разу не гавкнув, набросился на него. Казак успел лишь вскинуть правую руку и… Пёс вцепился в неё под мышкой. Придя в себя, Василий схватил собаку левой рукой за ошейник, изловчился, вывернулся и вместе с ней упал на снег. Он придавил пса к земле своим телом, после чего осторожно освободил правую руку. На крыльцо вышел хозяин.

– Эй, кто там, заходи!

Переступив порог, Боев привычно снял с головы шапку и перекрестился.

– Эй, ты чего? – удивился хозяин, во все глаза глядя на него.

– Как чего, я в избу с добром вошёл, – ответил Василий. – И в том, что я крестным знамением себя осенил, ничего худого нет.

– Ладно, крестись, если хочешь, а от меня-то тебе что надо? – хозяин отступил назад, чтобы получше рассмотреть гостя. «Высокий, здоровый и рябой, – подумал Василий, в свою очередь разглядывая его. – А кулаки, как наковальни кузнечные. Такой вдарит по башке одним только пальцем, и голова, наверное, целый день трещать будет…»

– Я вот записку от председателя принёс, – сказал он, протягивая листок.

Из-за печи вышла старушка и присела за стол.

– Подойди, сынок, – сказала она Боеву. – Ты сегодня кушал чего-нибудь?

– Ничего не кушал, – признался Василий. – Меня уже давно не кормил никто.

Старушка достала из-под стола горшок с молоком, налила стакан и подала казаку. Василий с жадностью выпил. Она дала ему кусочек хлеба, и он принялся его жевать.

– Это хорошо, что Бога чтишь и не забываешь, сынок, – сказала она тихо. – Господь – это любовь и добро. Люди вон сбесились все, храмы рушат, богохульствуют, стыд и совесть потеряли, а ты…

– Всё, мама, всё, – оборвал её на полуслове сын, дочитав записку. – Сколько можно говорить, что нет Бога и рая нет!

– Не гневи Господа, Костя, – нахмурилась старушка. – Бог есть, и он видит с небес грехи ваши, отступники! Вы ещё пожалеете об своём отступничестве от веры святой и время то скоро наступит!

Она встала из-за стола и удалилась на своё место за печь, а Василий…

– Собака тебя не покусала? – осведомился хозяин, с усмешкой глядя на жующего хлеб Боева.

– Есть немного, – сказал он. – Вся рука от крови мокрая.

– Ничего, тебе не привыкать, – ухмыльнулся хозяин. – Видать, с цепи сорвался, чертяка хвостатый. Ну, так сколько вас, кто в Полтавку ехать хотит?

– Вместе со мной шесть человек, – ответил Василий.

– Ладно, беру вас, – сказал хозяин, надевая валенки. – Поедем рано утром. Не явитесь вовремя – ждать не буду!

14.

Рано утром к дому приютившего казаков старика лихо подкатила двойка, запряжённая в широкие без бортов сани. Резвыми лошадьми управлял мужик, который пообещал Боеву отвезти их в Полтавку. Казаки сразу же поспешили к саням и стали рассаживаться на них, устраиваясь поудобнее.

– Спасибо, мил человек, – поблагодарил его Боев. – А мы в самый раз к тебе идти собрались.

– Пока вас дождёшься, вечер наступит, – буркнул в ответ мужик. – Решили нынче пораньше выехать, вот я и заскочил за вами.

Проходившие мимо женщины остановились возле саней, разглядывая казаков.

– Да заморозишь ты их, покуда до Полтавки довезёшь, – заговорили они взволнованно. – Сорок вёрст ведь по морозу!

– А я чего, – хмурился мужик. – У меня одёжки зимней лишней нет. Не хотят ехать, пущай здесь остаются.

– Обожди, не уезжай, сейчас мы…