За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая

– Что значат эти буковки?

Атаман перевёл взгляд на Усикова и начертал в воздухе незнакомые литеры.

– Вероятно, постскриптум, – дрогнул голосом капитан: он точно не писал постскриптум. – Буквально: «после написанного».

Атаман вернулся к чтению.

«P.S. – гласил текст P.S. – Не забывайте, пан атаман, что только в этом году мы уже дважды надрали вам задницу! Всех благ!»

– «Всех благ!» – качественно позеленел Семён Васильич. – Их Превосходительство желают мне всех благ!

– ???

Последним усилием воли Усиков выдал недоумение: и таких слов в его тексте не было. Он мог покляться, что в момент написания был трезв, как стёклышко! Но атаман вёл себя неадекватно – и это не сулило ничего хорошего. Предчувствия его не обманули.

– Скажите, капитан, – недобро усмехнулся Семён Васильич, – знаете ли Вы, что такое хорошие кожаные канчуки?

– Кан… чего?

– Канчуки?

Недобрая усмешка атамана нисколько не подобрела.

Усиков затряс головой. Точнее, голова и не спрашивала разрешения.

– Не-е-е…

– Вы, что, не читали «Вий» Гоголя?! Темнота!

Атаман плюнул в камин – как в посланца.

– Ну, о чём с Вами говорить после этого? Ладно: упрощусь. Специально для Вас. Известно ли Вам, что в старину делали с послами, оскорблявшими монарха страны пребывания? Пусть и в качестве почтальона?

Усиков побледнел: он когда-то учился в кадетском корпусе.

– Правильно! – одобрил Семён Васильич. – Их сажали на кол! В лучшем случае – всего лишь отрубали голову! Под хорошее настроение.

Капитан дрогнул в коленях: атаман явно не шутил. Значит, с письмом было что-то не так.

– Я ведь привёз Вам предложение мира и дружбы! – ещё раз упал духом Усиков. – Мне так и поручено сказать это на словах – в дополнение к письму!

Глаза атамана мгновенно вышли из орбит.

– Как, ещё и в дополнение?! Нет уж, увольте: с меня достаточно и письма!

Лист упал под ноги атаману, который тут же удостоил его своего сапога.

– Ничего не понимаю…

– Всыпать бы Вам – сразу бы всё поняли!

– За что?! – пошатнулся Усиков.

– За это самое!

И Семён Васильич указал на бумагу, отмеченную печатью его сапога. Затем он развернулся, и, скрипя новеньким хромом, зашагал по кабинету – как по душе Усикова. Капитан не ошибался в оценке маневра: атаман решал его судьбу. Даже – уже решил: осталось лишь огласить решение.

– Вот что, капитан.

Атаман протёк оловянными глазами на самое дно души Усикова. По этой причине Виктор Терентьич не мог не ощутить леденящий холод металла.

– Надрал бы я Вам задницу, если бы это хоть что-то изменило! Узнали бы Вы тогда, что такое хорошие кожаные канчуки, и, не читая Гоголя! У меня есть такие умельцы – куда тем художникам! Расписали бы Ваши филеи, не хуже, чем кузнец Вакула – храм Божий в Диканьках!

Усиков ещё раз уменьшился в росте – за счёт подкосившихся ног. Одно только и удерживало его от того, чтобы не пасть на колени: сослагательное наклонение. «Если бы…». И атаман не подвёл капитана.

– Не вибрируйте конечностями: я отпускаю Вас. И не потому, что – такой добрый: какой смысл пороть Вас? Передайте Вашим хозяевам, что в гробу я видал их дружбу! И ещё передайте, что угрозами меня не запугаешь: за мной – народ Украины!

Семён Васильич сунул руку за борт кителя – и несколько секунд поработал монументом… себе.

– Вот так и передайте!

– А-а…

Даже полноценно заикнуться об ответном послании Усикову не удалось.

– Вы едете сейчас же!

Атаман ещё раз выкатил впалую грудь.

– Немедленно! Вас проводят!

Под этот текст он сам «проводил» капитана за дверь. Коленом под зад. Мокрый и сверху, и снизу, и сзади, и спереди, Усиков беспомощно развёл руками.

– Ничего не понимаю…

Из-за дубовых дверей он не мог слышать энергичного монолога Семён Васильича. И, пожалуй, даже хорошо, что не мог: такие слова заставили бы его крепко задуматься над тем, стоит ли возвращаться в Харьков. Глава Директории был очень красноречив:

– Бескорыстная дружба! Плевал я на вашу бескорыстную дружбу! Какая мне корысть с бескорыстной дружбы? Ещё грозят, сволочи! Ну, ничего, мы ещё поглядим, чья переважит! Мне ведь, что «белые», что «красные» – всё едино! Так что – гуляй, Якин…

Глава шестая

– Ну, почему он идёт тылами этого самостийника, как по своему огороду?

Кружась вокруг Чуркина, Кобылевский орошал слюнями не только мундир полковника, но и «окрестности».

– Без единого выстрела, полковник! Как тут не спросить: да ездили ли вы к этому жовто-блакитнику?! Может, пока Вы тут пьянствовали, мне самому нужно было съездить? Ну, работнички! Ну, помощнички!

Обвинение в пьянстве было несправедливым. Точнее, несправедливым было обвинение в сольном пьянстве Чуркина: пили они вместе. Вс эти дни. Как обычно. «Совещались», то есть. Но, верный благоразумию, Чуркин не вышел с уточнениями… на свою голову – и то, что ниже.

– Где этот твой капитан? Давай его сюда!

В кабинете Его превосходительство амбиции могут быть только у Его превосходительства – и полковник мухой вылетел за дверь. Через минуту он уже волочил за собой полуживого Усикова.

– Вот он, Ваше превосходительство!

Чуркин торжествовал так, словно только что самолично изловил шпиона.

– Ага!

С лицом на тему «попался!» Кобылевский подскочил к трясущемуся Усикову.

– Ну, что: сами признаемся – или помочь?

– ???

Это было всё, на что сподобился капитан.

– «Объяснить»?! – без переводчика понял Кобылевский. – Вы, сударь, прекрасно знаете, где объясняются на подобную тему!

Генерал сделал полуоборот к маячившему за спиной Чуркину.

– Да! – соответствовал тот, изничтожая несчастного капитана пылающими от служебного рвения глазами.

Ноги Усикова подкосились в коленях, и если бы не крепкая хватка командующего, он непременно рухнул бы к начищенным сапогам Вадим Зиновьича.

– Займётесь им, полковник? – «вежливо поинтересовался» Кобылевский.

Чуркин щёлкнул каблуками.

– С удовольствием, Ваше превосходительство!

Он тут же схватил за шиворот Усикова: «козёл отпущения» был налицо – и Кобылевского следовало «ковать», не отходя от «козла».

Но тут, как всегда некстати, командующий доказал, что у него – не семь пятниц на неделе, а все восемь.

– Надо, всё же, заслушать «товарища».

Вадим Зиновьич, в целом, был незлой мужик.

– А то, понимаешь, ничего толком не доложил, не объяснил!

С выражением невообразимого сожаления Чуркин отпустил воротник усиковского кителя.

– Николай Гаврилыч, приведите его в чувство.

Полковник тут же «привёл в чувство» несчастного Усикова – при помощи ног и графина с водой. «Подрабатывая водопадом», Усиков медленно поднялся с пола.

– Вы в состоянии говорить?

В своей добродетели Кобылевский дошёл до того, что передал капитану личный – правда, не вполне свежий – носовой платок.

– Да, благодарю Вас, Ваше превосходительство…

– Очень хорошо! В таком случае, благоволите объяснить нам, как могло случиться то, что случилось? Почему атаман позволил «красным» этот променад по своей территории?

Капитан мотнул головой. Горизонтально.

– Не знаете?

Капитан повторил ответ – но уже в вертикальной плоскости.

– Тогда, может быть, Вы просветите нас о деталях своего пребывания у Семён Васильича? Не имели ли место в ходе вашей беседы какие-нибудь осложнения?

– …

На качественное изумление Усикова не хватило.

– Тогда начнём «от печки», – вздохнул генерал. – Итак, Вы прибыли на станцию…

– ???

– Это я —»???» – вспылил Вадим Зиновьич.

– Виноват, Ваше Превосходительство! – побледнел Усиков, большой мастер по этой части. – По прибытию на станцию я тут же отправился на встречу с атаманом!

– И по дороге никуда не заходили?

Беседа всё активнее переходила в допрос. Усиков опять хотел ответить головой, но вовремя вспомнил, что язык подходит для этого лучше:

– Никак нет: никуда! Правда…

Кобылевский немедленно сделал стойку.

– … я посетил вокзальный туалет: волнение, знаете ли…

– Ну, конечно: волнение! – хмыкнул Вадим Зиновьич. – У плохого солдата – всегда понос перед боем…

Усиков проглотил оскорбление и комок в горле. За один раз – чтобы «не ходить дважды».

– И что было дальше?

– Дальше? Дальше я прибыл в штаб, и вскоре головной атаман принял меня…

Взгляд капитана, и без того далеко не лучезарный, неожиданно погас. Усикову ещё повезло, что командующий не видел этого взгляда по причине занятости делами: он извлекал из сейфа бутылку. От всех этих неприятностей у него сегодня с утра во рту не было… Нет, без маковой росинки он бы ещё обошёлся – а, вот, без спиртного…

– Ну, что же Вы замолчали, капитан? Врите дальше!

После стакана командующий подобрел и взглядом, и голосом.

Пытаясь унять дрожь в голосе, Усиков робко откашлялся.

– Ну, принял он меня, значит. Я передал ему пакет… и он… разломал печати и начал читать письмо…

– «Разломал»»? – хрустнул горбушкой Кобылевский.

– Вот чтоб мне!..

Усиков истово перекрестился. Он говорил правду: атаман действительно разломал печати. Какие именно – другой вопрос.

– Дальше!

Усиков не смог скрыть вздох облегчения. Он вообще ничего не мог скрыть. Даже – принадлежности к контрразведке. Правда, её он не только не скрывал, но и всячески подчёркивал: других достоинств у него не было.

– Атаман читал письмо про себя… Но фразу о том, что Его превосходительство желает ему всех благ, он повторил вслух… Даже дважды…

Не отрывая от командующего приклеившегося к нему преданного взгляда, капитан приложил руки к груди.

– Клянусь всеми святыми, что так и было!

И это тоже было правдой – пусть и не всей, но правдой. Даже в количественном отношении: ведь атаман и в самом деле повторил адресованное ему «пожелание» дважды.

По причине ежедневно-ежевечерних заседаний Кобылевский уже не помнил содержания письма, с которым его ознакомил Чуркин – большой охотник до чужих лавров. Но и полковник, в свою очередь, уже не помнил всех нюансов эпистолы – по той же причине. Но зато оба они помнили, что письмо было составлено в любезных выражениях. Пожелание благ вполне могло затесаться между строк.

Поэтому Вадим Зиновьич спокойно «добил» второй стакан – и подобрел ещё больше. Не только лицом – но и к Усикову.

– Ну и?

Усиков вытянулся во фрунт.

– Ну, значит, поблагодарил он Ваше превосходительство за пожелание ему всех благ. Потом…

Виктор Терентьич запнулся: следовало быстро придумать оптимальную версию. В распоряжении у него было только мгновение. За это время его срочно должно было осенить или ударить: мысли приходили к нему лишь таким способом. И его осенило – или ударило: что может быть оптимальнее совместного распития водки? Как минимум – для командующего? И капитан решительно переступил черту, отделяющую прозу жизни от области ненаучной фантастики.

– Атаман предложил мне попробовать атаманской горилки! Ну, доложу я Вам, Ваше превосходительство: вот это – да! Кстати, Семён Васильич рассказывал мне, как его хлопцы вымачивают в ней свои знаменитые кожаные канчуки…

– Канчуки?

Вадим Зиновьич наморщил лоб.

– А: «Вий» Гоголя! Читал!

Усиков завистливо вздохнул. Имел на то полное право: в кадетском корпусе Гоголя проходили уже после того, как будущий капитан был исключён из учебного заведения с формулировкой: «за систематическую неуспеваемость и плохое поведение».

– Да-да, Ваше Превосходительство!

Плохая игра, в точном соответствии с рецептурой, затребовала хорошую мину.

– Именно у Гоголя! В этом… как его… в «Вие»! Кстати, пан головной атаман пытался уличить меня в невежестве, и хитро так спросил, мол, откуда это?

– Ну, и Вы?

Интерес генерала к третьему стакану уже значительно превышал интерес к показаниям Усикова. По причине отсутствующего – на себе – взгляда командующего, Усиков отважился на выкат груди.

– Ну, а я не только удивился, но и оскорбился! И то: какой русский офицер не читал Гоголя, а тем более этого… как его… «Вия»!

Усиков врал настолько убедительно, что временами ему самому начинало казаться, что говорит он сущую правду, и что именно так всё и обстояло в действительности.

– Ну, потом, уже за другой бутылкой горилки, мы с ним посмеялись над его рассказами о том, какие художества учиняют этими канчуками его умельцы над своими жертвами – вернее, над их задницами!

Упоминание задницы немедленно сподвигло командующего на поощрительную ухмылку: он ведь был генералом. Усиков не замедлил подработать Вадим Зиновьичу подобострастным хохотком. Почувствовав, что тремя стаканами – это только при нём – командующий уже достаточно подготовлен к восприятию более серьёзных домыслов, капитан перешёл в решительное наступление. На правду.

– Кстати, Ваше превосходительство, во время дружеского разговора атаман пожаловался мне на трудности в управлении войсками. Он сказал, что солдаты не желают воевать по причине систематической задержки жалованья. Он даже признался мне в том, что некоторые его части – как раз те самые, на которые мы рассчитывали в деле уничтожения группы «красных» – сильно распропагандированы большевиками.

Кобылевский и Чуркин обменялись изумлёнными взглядами.

– Да что Вы говорите?!

Покончив с изумлением – и заодно и очередным стаканом водки – Вадим Зиновьич сокрушённо покачал головой.

– Вот тебе и «пан атаман»!

– Так и сказал, Ваше превосходительство!

Усиков отреагировал моментально, ухватившись за фразу командующего, как за хвост жар-птицы. Ни один мускул не дрогнул на его лице: в этот момент он и сам верил в то, что «главный самостийник» иначе и сказать не мог.

Чуркин ядовито усмехнулся: самое время поработать на свою реабилитацию.

– Пытался создать у нас впечатление полной беспомощности, чтобы мы не рассчитывали на него!

– Похоже, что Вы правы, полковник…

Кобылевский вздохнул, и потянулся за бутылкой. Уже – за другой.

– … И в оценке намерений атамана, и в оценке его сущности… Похоже, Иван Антоныч напрасно делал ставку на самостийника…

Сейчас главное было – не опоздать с подтверждением – и Чуркин не опоздал:

– Полностью с Вами согласен, Ваше превосходительство!

Сокрушённо качая головой, Кобылевский донёс печаль до Усикова. Вместе с бутылкой.

– Может, Вы что-то недоговариваете, капитан? – нырнул он в глаза капитана. Осторожно – так, чтобы не удариться о дно. По причине незначительной глубины. – Может, было ещё что-то? А? Так Вы скажите – клянусь, ничего худого я Вам не сделаю… может быть.

«Ага, – ответил за Усикова его взгляд. – Не сделаешь ты! Так я тебе и поверил: сожрёшь – и не подавишься! Нет, уж, Ваше превосходительство: буду „лепить горбатого“ до конца – глядишь, не до моего, а до победного!».

– Никак нет, Ваше превосходительство!

Усиков поел командующего верноподданным взглядом.

– Всё – как на духу! Каждое слово – правда…

– … и ничего кроме правды! – подключился Чуркин. – Теперь уже не проверишь, капитан, что в Вашем докладе – правда, а что – нет. Поезд, как говорится, ушёл…

Вряд ли полковник огорчался этим обстоятельством: даже такой, рассказ капитана неплохо работал и на его реабилитацию. Ну, а сам Усиков уже настолько осмелел, что обнаглел – и позволил себе возмутиться словами начальства.

– Почему это не проверишь? Известно ли Вам, господин полковник, что «незалежники» делают с теми, кто оскорбляет их атамана – неважно, по своей инициативе, или по воле начальства?

Чуркин усмехнулся.

– Конечно, известно: дерут их, как сидоровых коз! Как раз, теми самыми канчуками, о которых Вы нам тут рассказывали. Да это и не секрет: многие наши офицеры после возвращения от Семён Васильича неделями не могли сидеть.

Усиков гордо выкатил грудь, и надменно дёрнул подбородком.

– Прикажете снять штаны?

И он решительно ухватился за ремень. Кобылевский поморщился.

– Господа, господа! Будет вам пикироваться! Не хватало мне ещё штабного стриптиза!

– Ну, а чего он?

Усикова обиженно шмыгнул носом: чем не демонстрация

оскорбленного благородства?

– А чего я? – принялся недоумевать Чуркин. – Я – ничего! Разве я сказал капитану, что в чём-то подозреваю его? Нет, не сказал! Я всего лишь заметил, что установить истину… в другой редакции уже не представляется возможным.

Чуркин оставил недоумение и скрипнул ремнями.

– А посему я предлагаю Вашему превосходительству закрыть этот вопрос. Тем более что проку от наших сомнений никакого: Якине со дня на день выйдет к своим, а Директория, как воевала против нас, так и воюет.

Кобылевский покосился на бутылку, явно сожалея об утрате той «девственности».

– Ладно, согласен: вопрос закрыт… Можете идти, капитан.

Усиков не заставил себя упрашивать – и в рекордные пять секунд достиг порога. Уже, закрывая дверь, он услышал в спину:

– Врёт ведь, Ваше превосходительство! По глазам вижу, что врёт – а ничего не докажешь!..

Глава седьмая

Кобылевский покачал головой уже в отсутствие капитана.

– Чёрт его знает… Конечно, никакой водкой там и не пахло… Но что это доказывает? Ну, прихвастнул капитан – обычное дело. Ведь по сведениям оттуда…

Вадим Зиновьич ткнул пальцем… нет, не в небо: через плечо. Куда-то в сторону окна, где, вероятно, «находилась» атаманская ставка.

– … Усиков действительно был принят атаманом. Другой вопрос: что там, за дверями, происходило на самом деле? То ли атаман был с похмелья, то ли Усиков – поди, теперь, разберись… Может, у пана атамана имелись какие-то свои планы, не совпадающими с нашими, может, «красные» ему «напели» – не знаю. И теперь уже, наверно, не узнаю.

– ???

– Что, полковник?

Командующий уже не мог не заметить круглых глаз Чуркина. Даже в условиях тумана… в своих глазах.

– Ваше превосходительство, а Вы не допускаете того, что письмо могло быть подменено?

– ???

– Не Усиковым, конечно – врагом? Отсюда – и реакция атамана, и явная ложь капитана, которого там наверняка встретили без горилки! А, если и продемонстрировали её – то в наборе с канчуками! А? Голову даю на отсечение, что Усиков сам теряется в догадках насчёт того, почему всё произошло так, как… произошло!

Кобылевский с сомнением почесал за ухом. Полковник тут же накинулся на них обоих.

– Уверяю Вас, Ваше превосходительство! Печёнкой чую, что всё было именно так!

Кобылевский поморщился. Но не от слов полковника: от новой дозы.

– А, что-нибудь – кроме печёночных ощущений?

Чуркин выгнул грудь колесом.

– Есть!.. То есть, будет… Сегодня же… Или завтра… Словом, на днях…

– Подвесите Усикова на дыбе?

Полковник смутился: командующий был слишком уж прямолинеен. У них, в контрразведке, это мероприятие именовалось всего лишь «оперативно-следственными действиями». Теми самыми, о которых говорят, что в ходе их было установлено то-то и то-то. То есть, не дыба – а точное следование инструкции и уголовно-процессуальному законодательству.

– И что это нам даст?

Кобылевский вздохнул – и отставил бутылку: следовало поберечь себя… для вечернего «совещания».

– «Красные» тут же вернутся на исходные позиции, а Директория ударит за нас в штыки?

Полковник замялся.

– Нет, конечно, но зато мы будем знать…

– Что именно?

Чуркин, от генеральского скептицизма несколько утративший очертания, вытянулся во фрунт.

– Ваше превосходительство, письмо было явно подменено – печёнкой…

– О Вашей чувствительной печёнке я уже слышал!

Кобылевский уже не скрывал раздражения: он только что закрыл дверь сейфа за недопитой бутылкой. Было, отчего раздражаться!

– Если у Вас нет ничего другого, поговорим лучше о делах более серьезных, чем Ваши фантазии!

Досадуя больше на свою половинчатость в отношении бутылки, чем на настырность Чуркина, Кобылевский нервно прошёлся по кабинету.

– Ну, и кто бы мог это сделать? – буркнул он, «проходя мимо». – И главное, как?

– …

Иных доводов у полковника не нашлось. Зато они нашлись у командующего.

– Не иначе, как тут поработали духи! Так сказать, «тёмные силы нас злобно гнетут»? Да, полковник? Делом надо заниматься, Николай Гаврилыч, а не беллетристикой! И с чего Вы взяли, что всё объясняется подменой? Да для объяснения бездействий этого самостийника можно найти тысячи причин.

– ???

– Понял! – понял Его превосходительство. – Например, Вы не хуже меня знаете, какая это сволочь!

– Это – верно, – упал духом полковник, но тут же встал. – И всё же, зря Вы мне не верите, Ваше превосходительство!

– ???

Вадим Зиновьич уже ясно давал понять Чуркину, что всему есть предел. В том числе – не только его «сверхнормативному нормативу» – но и фантазиям начальника контрразведки.

Но Чуркин не понял. Или не захотел понять.

– И, тем не менее, я считаю, что подмена письма имела… то есть могла… то есть имела место! И это – дело рук вражеского агента, работающего у нас в штабе!

Уже заходя в тыл полковнику, командующий замер на полпути.

– ???

От изумления Владимир Зиновьич лишился дара речи. Даже – «русской разговорной». Чуркин сдвинул каблуки, параллельно работая головой. По линии кивка.

– Да, Ваше превосходительство: у нас в штабе работает «красный» шпион! Усиков ехал с секретной миссией, о которой никто знать не мог! Не мог – и, тем не менее, знал! Я прихожу к единственному выводу… То есть, у меня есть все основания.…

– У меня тоже есть все основания!

Командующий не позволил торжествам Чуркина затянуться. Хотя бы – на лице начальника контрразведки.

– ….

Недоумению полковника активно подработала его отвисшая челюсть.

– Вы правильно меня поняли, господин полковник: у меня есть все основания принять Вашу отставку!

– ???

Чуркин моментально сообразил, что взгляд не уместен – и заменил его… нет, не голосом: криком души:

– За что?!

– «За что?»

Командующий был настолько выразителен, что полковник лишь последним усилием воли удержал при себе «отходы производства». Обратный вариант был бы тем более обидным, поскольку командующий неожиданно смягчился.

– А знаете, полковник: я, пожалуй, соглашусь с Вами.

Чуркин уже собрался перевести дух – но не успел.

– За одним, маленьким, таким, исключением.

Полковник как-то сразу догадался: маленькое исключение сулило большие неприятности. И он не ошибся: лицо командующего расплылось от удовольствия – в предвкушении «обеда».

– Дело в том, что о поездке Усикова знали все офицеры штаба, присутствовавшие на пирушке! На пирушке в честь отбытия капитана «с секретной миссией»! И, если мне не изменяет память, Вы, полковник, не только были там, но и произнесли тост за успех миссии своего помощника?

Чуркин начал убывать в прострацию: так удачно всё складывалось – и вдруг такой пассаж! И как он мог забыть об этой чёртовой вечеринке? Сюжет, достойный фельетона!

– Именно так и было!

– ???

Кобылевский ожидал явно не такой реакции. Неужели Чуркин, в кои-то веки, «шёл сдаваться»?! Или у него на уме что-то другое?

– Именно так и было, Ваше превосходительство!

Полковника буквально распирало от чувств. И даже то, что его давно уже распёрло от хорошей жизни, не помешало командующему отметить этот любопытный факт.

– Что «именно»?

– Один из них – и есть «красный» шпион!

– Кто?!

– Один из этих собутыльников!

– …

Это Кобылевский вынес приговор. Руками. Точнее, всего лишь одним пальцем. У виска. С последующим вращательным движением.

– А я, грешным делом, подумал: слава Богу, образумился, полковник…

– Уверяю Вас, Ваше превосходительство!

Игнорируя выпад командующего, Чуркин умоляюще сложил руки на груди.

– Уверяю Вас, что так оно и было! Один из собутыльников, «красный» шпион, за столом узнал о поездке – и тут же подменил письмо! Ну, пусть не тут же… Но какая, в конце концов, разница! Главное, что подменил! Фу, ты, как всё, оказывается, просто!

Глаза полковника сияли… даже не радостью: счастьем. Но глаза командующего почему-то не спешили присоединиться к сиянию. От этого счастливая улыбка недолго обживала лицо Чуркина.

– Вы мне не верите, – упал голосом полковник. – И всё же:

Ваше превосходительство, у нас в нашем штабе обосновался «красный» лазутчик! У меня есть все основания утверждать это!

Он щёлкнул каблуками сапог, и решительно боднул головой.

Командующий неожиданно зевнул.

– Повторяетесь, Николай Григорьич… Ну, тогда и я повторюсь…

– ???

– Пишите рапорт, полковник!

Последним усилием воли – или её заместителей – Чуркин выгнул грудь.

– Ваше превосходительство, я готов сегодня же…

– Да-да, сегодня же подайте рапорт с просьбой о переводе в войска! Я намерен определить Вас в один из ударных офицерских батальонов!