Танзания без тормозов, или Вынос мозга по-африкански. Записки путешественника

Через час автобус приехал в Нджомбе. Это довольно большой городок, где можно не только посмотреть природу африканских гор: леса, поля и водопады, но и купить еду для трека, пообщаться с местными, пополнив свой словарный запас слов на суахили. Танзанийцы охотно учат своему языку белых и очень радуются, когда их понимают.

Летом в Нджомбе прохладно – для африканцев. Прохладно – это когда не выше 30 градусов. Люди одеты в теплые куртки и шарфы. Все-таки более двух тысяч метров над уровнем моря. «К черту английский, учи суахили!» – говорил очень веселый парень с африканскими косичками и в шарфе цвета радуги. А местные женщины, сидящие у дороги, охотно предлагали купить овощи и фрукты. Через полчаса рюкзаки, которые надо было тащить на себе к озеру Ньяса весь день, стали заметно тяжелее на килограмм картошки, пакет помидорчиков и мешок очень вкусных слив, половину которого пришлось съесть еще до утра. Сливы – продукт, который нельзя почистить или сварить. Поэтому мне пришлось тщательно промыть их водой из-под крана. Никогда не делайте так в Африке! Но сливы заслуживали того, чтоб рискнуть. И я не пожалела.

В Нджомбе я поселилась в гестхаусе юношеской христианской ассоциации YMCA. Это всемирная ассоциация, созданная очень давно – в 1844 году. Сейчас YMCA – это более сорока миллионов человек более чем из 130 стран, в том числе из Танзании, где туристы находят под крышей ассоциации безопасный ночлег, европейскую еду, африканские добрые улыбки и Библию в своей комнате. В Танзании много гестхаусов этой ассоциации, адреса их можно найти в известном путеводителе Lonely Planet. Туристы, которые берегут свой багаж, свое здоровье и свою жизнь, предпочитают останавливаться именно там. На мой взгляд, такой гестхаус – это маленький уголок Европы среди африканских просторов.

Утром на площади, откуда отправлялись автобусы, повстречались вчерашние знакомые – женщина, у которой покупала сливы, мужчина, который подсказывал дорогу к отелю, и парень с косичками в радужном шарфе. Они дружелюбно приветствовали мзунгу.

– Джамбо! Хабари? (Привет! Как дела?)

– Всё прекрасно. А где мой автобус? – интересовалась я.

– Я скажу, когда приедет автобус, пока вот подожди в моем офисе, – говорил начальник автобусной компании.

А офис – это стол и стул на улице. Сижу, наблюдаю за народом, изучаю одежду и необычные прически.

А с прическами у танзанийцев, с одной стороны, все просто, когда на голове ничего нет, а с другой – очень сложно – когда они сооружают на голове то, что вошло в моду среди европейцев, и это не только простые африканские косички. Чаще всего мужчины, да и девушки тоже, стригутся наголо. Нет волос – и  (то есть нет проблем). Но если у некоторых парней встречаются обычные косички, то у девушек таких причесок большое разнообразие – и косички по-разному заплетают, и вплетают в волосы веревку, или закручивают самым невероятным образом. Иногда, но очень редко, встречаются вполне европейские прически – простые длинные волосы. Но это значит, что на голове у их обладательницы – парик. акуна матата

Интересная причёска

Танзанийские женщины поверх нижней юбки, в узел которой они завязывают деньги – вместо кошелька, носят и верхнюю юбку – и под цвет ей повязывают головной убор. Африканки часто носят и длинные платья однотипного старомодного фасона, стараясь поверх него тоже завязать верхнюю юбку. В Нджомбе они еще и теплые куртки одевали.

Оторвав свой взгляд от африканской моды, я увидела тележку с едой. Тут продавалась жареная картошка – уже знакомое мне популярное блюдо. … За обедом время летит веселее. К картошке прилагался кетчуп, соль и даже салфетка! Чипси

Мимо прошел парень с календарями.

– А ну-ка покажи.

Парень развернул календарь. На нем – Бен-Ладен… Второй календарь развернул – а там Каддафи… Фотографии жизни и смерти! Под лозунгом «Он жил с оружием и от оружия умер»! Какая эмоциональная окраска сего шедевра дизайнерского искусства – не ясно. Парень серьезно смотрел и показывал календари, один за другим… Ничего не говоря и не улыбаясь. Календарь «Все диктаторы мира»… Я даже не нашла, как реагировать на такую странную полиграфическую продукцию.

Наконец подошел автобус Нджомбе—Булонгва. Все поспешили занять свои места и из окна заниматься привычным делом – совершать покупки. Подошла женщина с корзиной, а в ней разные напитки: вода, кока-кола, соки. Арахис продают лентами – можно оторвать пакетик или несколько, или купить сразу пару лент. Продавцы фруктов, салфеток, чего-то еще… А дети столпились и смотрят на мзунгу. Или мне показалось, может, они всегда так провожают автобусы. Может быть, мечтают уехать в Дар-эс-Салаам в поисках счастья или вообще в другую страну?

– Давай сюда кока-колу, – говорю я продавцу напитков.

Парень в теплой куртке подает бутылку.

Теплая!

Я делаю недовольное лицо и отдаю бутылку обратно.

– А где лёд в кока-коле??? Что это такое??? Пить как??? Это очень плохо, – говорю я по-русски. – I want cold one! With ice! – повторяю по-английски, что значит: «Я хочу холодную! Со льдом!»

Парень ушел.

«Ну вот. Теперь никакой кока-колы», – думаю я.

Автобус собирается отправляться. Водитель включает двигатель.

В моем окне появляется тот же парень с напитками. Дает мне бутылку очень холодной кока-колы, почти ледяной. Где он успел ее охладить? Или поменял в магазинчике?

Я без расспросов и разговоров отдаю требуемую сумму шиллингов, получаю чудодейственный напиток, благодарю находчивого продавца («Asante sana!») и с жадностью отпиваю пару глотков. Посещает мысль, что африканцы очень хотят, чтобы у мзунгу остались самые приятные воспоминания об их стране. Так и получилось.

В окне появился парень с календарями – специально для тех, кто не осознал шедевров и не решился купить товар, для тех, кто подумал и наконец захотел приобрести. Ну а вдруг? Снова ему пришлось показывать странную полиграфическую продукцию. Действительно, я не могла уехать, не купив календарь, не разгадав загадку таинственной африканской души из глубинки Танзании. Все эти политические лидеры, войны, бунты и перевороты были далеки от этих сельских жителей. Но тем не менее они, наверное, имели собственное мнение о мировых проблемах. Я старалась понять, какой смысл в такой пропаганде или, наоборот, в антипропаганде, но тщетно. Я до сих пор не знаю.

Нджомбе

Булонгва: близкое знакомство

И вот наконец автобус поехал. Местный народ провожал взглядами мзунгу – единственное развлечение в их африканских буднях, ну разве что кроме трансляции футбольных матчей, обычно в записи.

А в Булонгве на остановке уже ждал человек, будто бы кто-то позвонил ему и сообщил о мзунгу. Или он случайно оказался там? Невысокий, лет сорока, в оранжевом свитере, он встретил меня приветствием на хорошем английском.

– Меня зовут Томас. А тебя как? Куда путь держим? О, да, озеро Ньяса – красивое место. Нужен гестхаус? Я покажу.

Отказываться от помощи новоприобретенного друга неудобно. И вот мы уже шагаем по пыльным дорогам деревни, уверенно направляясь мимо пасущихся коров к большому дому. Отеля и гестхауса, ясное дело, не было, да мне это и не нужно. Томас привел к своей знакомой – домой! А я и рада увидеть, как живут местные! Сразу спросила, где вода, душ, туалет. Хозяйка показала мне баки с водой, ведра и кабинки, где можно помыться. Я сказала, что очень хорошо. О лучшем я просто не могла и мечтать в тот момент!

Второй вопрос: про еду. Томас, который здесь жил и всё знал, показал, где можно покушать. Надо просто пройти вверх по улице и на углу найти ресторанчик – тесное помещение со столом, холодильником и плитой, где готовилась еда. Хозяйка с радостью приготовила свое фирменное блюдо – чипси маяи – яичницу с жареной картошкой. Если б не пиво «Килиманджаро», то я не смогла бы проглотить этот скромный ужин. В ту минуту я даже не подозревала, что чипси маяи будет моей основной едой в течение двух месяцев.

После совместного распития пива мы пошли гулять по деревне Булонгва, так как чернокожий гид в оранжевом свитере не отставал. Он, видимо, считал своей обязанностью показать мзунгу все. Поневоле напрашивался вопрос: а сколько стоят услуги такого гида? Но, к удивлению моему, Томас не попросил ни шиллинга. Ни в этот день, ни на следующий, когда я покидала эту прекрасную деревню. Томас показал не только поселок, где народ играл в шашки крышками от бутылок пива «Сафари» и кока-колы (поединок между «синими» и «красными»), но и как бы между прочим привел в офис фонда помощи больным СПИДом.

Открыл запертое на ключ здание, показал весь дом и фотографии, расклеенные на дверцах шкафа.

– Вот, сюда приезжал наш премьер-министр, а это – немецкие врачи…

Несколько просторных комнат, мебель, столы, покрытые скатертями, искусственные цветы на стенах, какая-то офисная техника, заботливо прикрытая салфетками.

Разумеется, в поезде и автобусе меня посещала мысль, что 20 или 30 процентов людей вокруг ВИЧ-инфицированы. А теперь это стало очевидным. Африканец охотно рассказывал про свою жизнь, пока мы шли по широкой деревенской дороге мимо полей и домов. Детишки оставили свои игры и молча провожали меня любопытными взглядами.

– В нашей деревне тысяча человек инфицированы… – рассказывал Томас.

Интересно, а вообще сколько народу живет в этой деревне? Такой вопрос пришел мне в голову, так как деревня казалась малонаселенной.

– А как ты подцепил ВИЧ?

– Не знаю.

– Спал с женщинами? Много их было?

– О да, много, из Танзании, Кении, Уганды…

– Ты женат?

– Да.

– А твои жена и дети – тоже инфицированы?

– Нет. К нам приезжала машина с доктором, жена и дети сдавали анализы. Они не инфицированы.

– А что ты чувствуешь, как проявляется болезнь?

– Никак. Все нормально. Нам привозят бесплатные лекарства.

Так, за разговорами, мы пришли обратно. Хозяйка моего скромного пристанища приветствовала меня белоснежной улыбкой. Томас попрощался и ушел. Сразу же начался тропический дождь, гром и молния, я решила отдохнуть, так как быстро темнело, а завтра с утра меня ждет трек с рюкзаком к озеру Ньяса, название которого с языка племени яо переводится просто как «озеро».

Я просмотрела фотографии, которые сделала за день. Пока гуляли с Томасом, можно было спокойно фотографировать всех, но люди просили показать, что я наснимала. Томас предупредил, чтобы я фотографировала осторожно – он объяснил, что африканцам рассказывают, что их фотографии белые продают на родине. И очень хорошо продают. Прям богатеют на этих фотографиях. Поэтому людям это не нравится. И точно, фотографировать трудно, люди, когда видят фотокамеру, кричат, ругаются. Но если им рассказать сказки – любые, все, что приходит в голову на данный момент, – то ругаются с улыбкой, поорут и уходят. Ну а если им вообще отдать свой фотоаппарат и позволить фотографировать все вокруг, то ты – друг навеки. А некоторые требуют денег за каждый кадр. Хотя знание слов на суахили немного помогает в затруднительных ситуациях. . Это значит, что нету денег. Акуна макута

Однако… Надолго ли дождь? Пора в душ.

Пока я пробиралась от дома к кабинке и по пути наполняла ведра водой – немного вымокла. Душ был при громе и свете молнии – полная романтика. Еще и мой фонарик светит, распугивая паучков, – другого освещения нет нигде. Главное, есть еда, хорошая кровать и полно воды, чтобы помыться.

Утром, собрав свои вещи, я посмотрела на рюкзаки: большой и маленький, постаралась представить, как я их буду тащить на себе, мрачно взглянула на килограмм картошки, купленный в Нджомбе с надеждой испечь ее где-нибудь в горах. Затем вспомнила, что еду к обеду я могу заказать в ресторане и взять ее с собой, и решила оставить пакет с картошкой в подарок хозяйке дома, где я провела ночь и очень хорошо выспалась под шум дождя.

На завтрак в том же ресторане у той же женщины было то же чипси маяи, хорошо еще, что было пиво. С собой в дорогу пришлось прихватить опять же – чипси маяи. Я уже это блюдо видеть не могу – на обед без пива оно мне не полезло внутрь. Но деваться от яичницы с картошкой было некуда.

За завтраком Томас в том же оранжевом свитере сидел рядом, тоже пил пиво и говорил:

– Нужен проводник, чтобы провести через горы.

– Нет, не нужен.

– Ну вот заблудишься, и что тогда?

– Спрошу дорогу у людей, – говорю я, –  – добавляю на суахили, что по-русски означает: где Матема? iko wapi Matema?

Африканец обрадовался, заулыбался и стал жать мне руку – в знак уважения, ведь я знаю суахили и поэтому не заблужусь. Теперь он спокойно может отпустить меня без проводника. Хорошие люди в Танзании. Разве может быть страшно, когда всегда найдется тот, кто поможет, абсолютно бескорыстно. Особенно хорошо в нетуристических местах, где общение с мзунгу не направлено на получение денег.

Тепло простившись с Томасом, после дружеского рукопожатия, я начала свой путь в Матему. Тропинка петляла и раздваивалась, но опять выручало мое знание суахили (очень маленькое), чтобы спросить дорогу. Когда кончилась питьевая вода – попался водопад, где можно было искупаться и набрать в пустую бутылку воды. Хорошее место для привала, чтобы отдохнуть, поболтать с местными, которые пришли за водой, побегать с фотоаппаратом за яркими африканскими бабочками, попытаться скушать чипси маяи, припасенное на обед. Приветливые люди, фантастические пейзажи, невероятные красоты африканской природы – вот что запоминается во время дневного перехода через горы. kidogo sana

Очень скоро облака оказались внизу, люди скрылись вместе с последней деревней, а белые и черные обезьяны попрятались в кустах и оттуда истошно орали. А впереди показался просвет среди деревьев – и тропинка стала уходить плавно вниз. И вот оно – озеро Ньяса на границе с Малави – третье по площади и наиболее южное из озер Великой Рифтовой долины. А с высоты оно кажется не очень большим…

Плавная тропинка внезапно оборвалась…

Переход мзунгу через горы Ливингстона

В Танзании многое носит имя Ливингстона, шотландского миссионера и известного исследователя Африки. Именно он составил карту озера Ньяса, и может быть, тоже, как и я, переходил через эти же горы. Представляю, каково ему было…

А мне было… не очень хорошо…

В конце трека, в нескольких километрах от конечной цели – Матемы, – я лежала, вытянув ноги на скамейке среди манговых плантаций и отказывалась идти дальше. Ноги болели, хотелось пить, рюкзак и остатки чипси маяи в нем казались неподъемными. Невероятно красивый трек был мной уже забыт, потрясающий вид сверху на озеро Ньяса тоже, потому что трудность и почти невозможность спуска с рюкзаками превосходит все красоты всех видов вместе взятых. Полторы тысячи метров крутого спуска – это то, для чего слова я пока не нашла в русском языке. Перевалы в Гималаях, с которых я спускалась, – это спуск для ребенка – даже со льдом и снегом, даже с камнями. Потому что тропинка к дороге, ведущей в Матему, мягко сказать, не предназначена для спуска человека, тем более человека с рюкзаком, включая видео- и фототехнику. Через каждые три шага приходилось сползать на руках вниз – на следующую «площадку». Были и крутые подъемы на дороге – я забрасывала вначале рюкзак с фототехникой, а потом и себя с большим рюкзаком за плечами.

Пока тропинка шла вверх, всегда попадались люди, не спеша идущие по своим делам из деревни в деревню, так что заблудиться даже при всем желании невозможно – они объясняли дорогу… на суахили, конечно же… При этом очень расстраивались, когда я не понимала каких-то слов или фраз. Им хотелось расспросить: куда и откуда я иду, с кем и зачем. Может быть еще что-то, но общаться на самом деле было некогда – надо было спуститься к закату. Ночевать на спуске, где не было ровной площадки, не хотелось.

И вот я спустилась. Полежала на скамейке, отдохнула и… встала на ноги, взвалила на себя рюкзаки, побрела дальше. Хотелось пить и есть. Под ногами попадались манго. Спелые. Но они, увы, были уже понадкусаны опередившими меня жучками и червячками. Быстро темнело.

Стало попадаться человеческое жилье и люди, возвращавшиеся домой, наверное, с работы. Все радостно приветствовали меня, по-дружески жали руки, расспрашивали. Один человек угостил меня манго, абсолютно целым. Я поблагодарила, а когда отошла немного и увидела беседку, сбросила с себя рюкзаки, протерла манго салфеткой и с аппетитом съела. Утолив голод и жажду, я собрала остатки сил и уже в сумерках добрела до дороги. А там местные показали направление к магазину-бару и гестхаусу.

Выбирать не приходилось. Что показали – туда и заселилась. Удобства – на этаже, куда рвется толпа чернокожих красоток. Но, улучив момент, пока они спорили, чья очередь мыться, я проскочила в душ и услышала ругательства и хохот за закрытой дверью. «Пусть знают белых», – подумала я. А интересно, они вообще тут белых когда-нибудь видели в такой глуши?

Итак, теперь я в поселке с неизвестным названием, в необычном гестхаусе, после странного душа, лежу под москитной сеткой, пью вьетнамский кофе (который привезла с собой из Москвы) и смотрю на жадно горящие глаза комаров. Возможно, малярийных.

Ну что ж, в Матему я попаду только утром. Взгляд мой случайно упал на чипси маяи, оставшееся с обеда. Без пива не полезет. А ужинать надо.

Я неохотно вылезла из-под сетки, отбивая атаки комаров, встала на ноги, которые меня уже не слушались, и шатаясь побрела искать персонал отеля. Мальчик сразу меня увидел и спросил, что мне нужно. Я ему показала на бутылку с пивом «Килиманджаро», которое стоит столько же, сколько бутылка воды. Для кофе воду я могла взять в том же душе из-под крана, а вот покупать предпочитала пиво – так вернее влезет и переварится традиционное танзанийское блюдо.

– Помбе.

Это значит «пиво».

– Только бутылку не выбрасывай, принеси обратно, – сказал мальчик и протянул мне пиво. Как и во многих неевропейских странах мира, цена была указана лишь за содержимое стеклянной бутылки: если б я пожелала вдруг взять ее с собой, то пришлось бы заплатить чуть больше.

– Оk, asante sana, – сказала я, то есть «спасибо большое».

Вскоре исчезли и остатки чипси маяи, и пиво, а пустая бутылка переместилась в коридор, в ящик со стеклотарой.

После полуночи в гестхаусе началась бурная жизнь. Музыка, смех, мужские голоса… Я засунула в уши беруши, мудро выданные мне в самолете при перелете из Стамбула в Дар-эс-Салаам, и уснула.

А утром под кроватью было обнаружено несколько упаковок презервативов, не замеченных вечером. Как оказалось, они выдаются бесплатно везде, и их можно найти в каждой комнате, в любом месте. Это обязательный атрибут африканского гестхауса, как полотенце, шампунь и зубная паста со щеткой в дорогом отеле.

Матема: разлом в неземной коре головного мозга

После офиса фонда помощи ВИЧ-инфицированных и ночи в гестхаусе, где гости вместе с молодыми красавицами веселились часов до трех ночи и ушли лишь на рассвете, просто варварством было бы отправиться в городок Матема на автобусе, мотоцикле или попутном автомобиле.

Подходящий для меня транспорт нашелся сразу же. Машина «скорой помощи» отвозила больных в больницу, и водитель согласился подбросить мзунгу до городка. Интересно же не только наблюдать жизнь простых людей со всех сторон, но и участвовать в ней! Не так ли?

И вот я сижу на скамейке, трясусь в машине «скорой помощи», собирающей всех больных из разных деревень, поддерживаю детей, когда они пробираются к выходу, помогаю больным выйти, подаю им их вещи… Больные вышли около больницы и машина повезла меня в Матему.

Наконец я на месте. Перед гестхаусом христианской ассоциации YMCA. Прямо на берегу озера Ньяса. Меня с улыбками встречает дружелюбный персонал, приветствуя на хорошем английском. Там же я встречаю немцев, которые пытаются передвигаться в обратном направлении. То есть от Матемы до Булонгвы. Но если вниз с рюкзаками с гор можно спуститься, следуя законам Ньютона, в чем я убедилась на собственном опыте, то подняться вверх на полторы тысячи метров, подтягивая тело на руках, – вряд ли возможно.

На берегу настоящий курорт, почти как на море. И катание на лодках, и дайвинг, и снорклинг… Но просто купаться в озере, загорать на африканском солнышке, пить пиво, купленное в баре гестхауса, – мне неинтересно. Ведь недалеко есть деревня, где живут рыбаки. Туда можно прогуляться в поисках приключений. Что я и сделала. По пути попадались играющие дети, которые скоро завладели моей фотокамерой. Мне надоело фотографировать их под истошные вопли и я отдала им фотоаппарат. Вы просто представить себе не можете, как обрадовались мальчишки! И даже сделали десяток хороших кадров!

Я иду по берегу, играю с маленькими детишками в фотографа. А мальчики повзрослее, удирая от меня на лодках, выдолбленных из ствола дерева, улыбаются, показывая пойманных золотых рыбок.

Вот и деревня. Моя камера направлена на свинью, отдыхающую на солнышке около дома. Вдруг из двери выбегает женщина и кричит что-то на суахили, громко и злобно. На крики сбежались любопытные рыбаки. Я спросила одного из них, почему она возмущается, почему не хочет, чтобы я фотографировала свинью? Он вежливо на английском ответил, что фоткать можно, но за деньги. И даже свиней и куриц, которые вдоль дороги что-то поклевывают.

Акуна матата. Значит, я не фоткаю.

Я пошла дальше. Женщина шла за мной. Ей было любопытно: видимо, со времен доктора Ливингстона в их деревню не часто забредали мзунгу. А может быть, у нее были дела в деревне – там, куда я шла.

Культурный цивилизованный человек, которым я себя возомнила, имеет право перекинуться парой слов с человеком, который идет с ним той же дорогой. Я что-то сказала женщине, уже не помню что. Она что-то ответила. По пути на берегу попалось странное сооружение – то ли будка для собаки, то ли загон для куриц. Я спросила, показывая свою заинтересованность:

– Nini?

В переводе это означало вопрос: «Что?». Я понимаю, что на суахили такой вопрос может звучать более сложно, но я знала только это слово. Женщина поняла меня сразу и начала объяснять, что это такое, для чего сделано это сооружение из веток. Я осознавала еще в начале своего путешествия, что мои знания суахили весьма скудны. Я кивала головой, делая вид, что понимаю ее. Но на самом деле я не поняла ничего. Ни слова.

И вот я в деревне, среди хижин, покрытых крышей из соломы. Главная площадь представляет собой поляну на берегу около сооружения из бамбука с такой же крышей из соломы, но вместо стены легкая пленка – защита от дождя. Это бар. Рядом стоит длинный стол, за которым сидят африканцы и что-то пьют, похожее на пиво. Меня пригласили. «Хорошо. Вот настоящее африканское гостеприимство, меня угощают национальным напитком!» – подумала я и присоединилась к компании. Ведь путешественники обычно живут в чужой стране так же, как и местные люди, и, как я уже говорила, участвуют в местной жизни. А иначе зачем ездить по планете? Чтобы везде кушать привычную европейскую еду и спать в привычных однотипных отелях? Не стоит искать ответ на этот вопрос. Он очевиден.

Пиво было разлито по 200 мл в стеклянные бутылки из-под кока-колы, пепси и тому подобных. Желтая мутная жидкость. Бутылки закрыты металлическими крышками – типа «заводское производство». Кто и из чего делает пиво – допытаться не удалось. Суахили знаю недостаточно хорошо, чтобы вникнуть в тонкости изготовления национального африканского деревенского напитка. Интересно, откуда берется вода для пива. Вряд ли из бутылок с питьевой водой, продающихся в магазине. Но об этом я спрашивать не стала. Пить так пить.

Опасаясь за свой организм, принявший стакан незнакомого напитка, я поднялась со скамейки и спросила, сколько стоит пиво. Они назвали цену – обычную цену за воду, пиво или за любой другой напиток в африканском ресторане. Я заплатила и направилась обратно к своему гестхаусу.

Африканские игрушки

Рядом играли дети. В машинки. Но игрушки у них были не такие, как у нас. Кузов машины был вырезан из какой-то пластиковой бутылки, а колеса – из крышек от канистр. Все это скреплялось с помощью тонких бамбуковых стеблей и изоленты. Чтобы ребенок мог толкать машинку вперед – то есть управлять ею, к машинке была приделана бамбуковая палочка, а вовсе не веревка. Но мальчишки хвалились своими игрушками передо мной, позволяя их фотографировать. Хотя очень скоро они забыли про свои удивительные машинки, и их руки потянулись к моей фотокамере…

Дорогу затопил вчерашний дождь. Я пробиралась обратно по деревне медленно, фотографируя проходящих африканок в ярких одеждах, еще несозревшие плоды на деревьях, большой каменный дом с маленьким христианским кладбищем около него (может быть, церковь или дом священника). Детишки не отставали, позируя мне и через минуту окружая меня, чтобы просмотреть снимки на экране моей фотокамеры.