Место под Солнцем. Книга первая

Она развела руками, изображая растерянность.

Людовик хмыкнул.

– А вы что думаете? – повернулся к Мориньеру.

Тот пожал плечами.

– Я давно, сир, не вспоминал об этой истории. Но, раз ваше величество интересуется моим мнением… Мне кажется, что самым верным в этой ситуации было бы на какое-то время развести отца и сына на максимально возможное расстояние. Пусть они остынут, отдохнут друг от друга. А там, вполне вероятно, и проблема решится сама собой.

Король приподнял брови, усмехнулся.

– Что ж…

Обернулся к Генриетте.

– Нам известно, принцесса, что вы недолюбливаете Северака-младшего. А я, сознаюсь, иногда с трудом выношу его отца. Но оба они смелы и верны Короне. На таких людей, как эти два упрямца, опирается трон. А государственные интересы всегда должны быть на первом месте.

Мориньер склонился, признавая безусловность высказанного его величеством тезиса. Генриетта присела в реверансе. Да так и замерла в этой неудобной позе.

Людовик обвёл их взглядом. Кивнул. Взял принцессу под руку, поднял её.

– Мы приняли решение, – сообщил, горделиво вскинув голову. – Я давно замечаю, что ваш молодой приятель, граф, не слишком доволен должностью, которую он получил некоторое время назад. Вы и прежде говорили мне, что Жан-Луи де Северак более солдат, чем придворный. Что вы скажете, любезный граф, если мы предложим вашему другу на год-другой отправиться в Новый Свет?

– Я скажу, что у вашего величества появилась забавная привычка подобным образом решать довольно большой круг вопросов, – усмехнулся Мориньер.

Довольный, что всё так хорошо устроилось, Людовик засмеялся колкости графа по-мальчишески весело. Направился к двери. У самого выхода из комнаты остановился и игриво потрепал по щёчке следовавшую за ними принцессу. У него вновь было прекрасное настроение. И он был готов шутить.

– А вы, дорогая Генриетта, будьте внимательнее к вашему мужу. Иначе ваш супруг выведет своим нытьём из терпения не только своего брата, но и короля. И тот непременно отправит его… ну, скажем… в Новый Свет. Воевать во имя величия Франции.

И, улыбаясь, Людовик прошёл по комнатам, где продолжали толпиться все те, кого полчаса назад выставили из покоев принцессы.

* * *

В рискованной шутке Мориньера была значительная доля правды. Людовик, в самом деле, в последнее время был заметно озабочен недостаточно успешным развитием заокеанских земель.

Впрочем, что там – недостаточно успешным? Катастрофически ничтожным!

Сведения, поступающие из Новой Франции, были обрывочными и, как полагал Людовик, не вполне достоверными. Одно было совершенно очевидно: Компания поселенцев, на откуп которой однажды было отдано монопольное право на принятие решений по развитию земель, ставших в своё время их вторым домом, не справлялась с возложенной на неё ответственностью.

Кольбер предлагал Компанию распустить. Людовик колебался. Просматривал приходившие из Нового Света бумаги, пощипывал себя за отрастающие усы. Размышлял. Изучив документы сам, передавал их Мориньеру.

Так и в последний раз, около недели назад, Людовик призвал к себе Мориньера, выложил перед ним несколько исписанных убористым почерком листов.

Мориньер знал и этот почерк, и человека, составившего письмо. Читал с интересом. Когда закончил, отложил бумаги в сторону.

– Что вы думаете об этом человеке? Можно ли доверять его суждениям?

– Более чем, ваше величество, – ответил Мориньер. – Я знал преподобного отца в то время, пока он был во Франции. Это образованный и смелый человек.

– Давно ли он находится в Новом Свете?

– Если не ошибаюсь, он отбыл из метрополии около шести лет назад. И с тех пор изо всех сил, какие только даны человеку, способствует распространению христианства среди аборигенов. Отец Даблон более многих других достоин доверия, ваше величество.

Людовик кивнул. Заговорил пылко – то ли к Мориньеру обращался, то ли самому себе вещал. Говорил о сильных побуждениях к развитию колоний, какие имелись теперь у Франции, о необходимости создания там новой, стройной системы управления. О регулярных войсках, которые следовало бы отправить в колонию, дабы они могли успешнее оказывать сопротивление агрессии коренного населения Новой Франции.

– Нужно направить туда солдат. Молодых, сильных, готовых сражаться за Францию и умереть, если придётся! Французы – храбрецы. Но им не хватает сил противостоять бесчисленным полчищам индейцев! Вот недавно, совсем недавно, – вы в курсе, наверное, – этот смельчак, Адам д’Орме, бросился со своими молодцами навстречу выступившему войску ирокезов. И победил их. Конечно, победил! Ведь именно благодаря его доблести и доблести его солдат индейцы отказались от плана нападения на Виль-Мари! Вы слышали?

Мориньер слышал. Улыбался внутренне. Когда его король определял для себя цель, ничто более не могло его остановить.

* * *

– А теперь говорите, друг мой, говорите! Что заставило вас явиться ко двору в виде, достойном разве что трактира? – Людовик быстрым шагом пересёк бесконечное множество комнат, прошёл по коридору, сопровождаемый двумя факельщиками, и теперь направил свои стопы в небольшую, смежную со спальней, комнату. Замер на мгновение перед большим пузатым трюмо.

Мориньер оглядел себя в зеркало. «Достойное трактира» платье! Улыбнулся – видел бы его Людовик в иные дни, когда ему, Мориньеру, приходится опускаться на самое дно Парижа!

– Простите, сир! Ассамблея духовенства закончила свою работу. И я счёл, что ваше величество извинит мне дорожное платье, когда прочтёт письмо, адресованное отцом Аннá.

Людовик быстро распечатал письмо.

– Отец Аннá пишет, что они потребовали от духовенства осуждения Пяти положений, – сообщил, глядя на Мориньера в зеркало.

Король сделал несколько шагов в сторону, бросил письмо на длинный стол и возбуждённо заходил по комнате.

– Ассамблея подтвердила решение 1657 года. Прекрасно! Мы этого ждали! И я приложу все силы, чтобы сокрушить янсенизм. И пусть… пусть нам говорят, что в основе этого мировоззрения лежат добрые намерения. Если оно не учитывает… если не хочет учитывать те опасные последствия, которые из него могут проистекать, оно вредно. Даже опасно.

Мориньер стоял, не шелохнувшись. Спокойно дожидался конца речи.

– Вы не согласны, сударь? – король внезапно остановился перед ним. Он хорошо знал, что долгое молчание слуги довольно часто означало несогласие.

– Я воспитанник иезуитов, сир. А наш Орден безусловно поддерживает точку зрения вашего величества.

Король усмехнулся:

– И когда это мешало вам иметь собственное мнение?

Мориньер едва заметно улыбнулся в ответ. Промолчал.

– Я помню Фронду, – воинственно взмахнул рукой король. – Слишком хорошо помню. И мне не нужно, чтобы на смену той, открытой и циничной, Фронде пришла другая Фронда – тайная и лицемерная. Я не терплю эту секту. С этой их отвратительной назойливостью и стремлением к назиданиям! Я не желаю, чтобы эта пока ещё едва заметная, полусекретная организация, чьи щупальца незаметно для нас с вами проникают во все сферы общества, мешала управлению государством. Даже при дворе я чувствую её влияние. Возьмите хотя бы этого интригана – Арно де Помпонна. Он слишком вольно чувствует себя! Слишком! Разве вы этого не ощущаете? Вы не замечаете, что влияние их на судейских так велико, что становится очень похоже на внедрение в государственные службы? Чему же вы удивляетесь? – inde irae – отсюда и гнев. Разве он безоснователен?

Мориньер продолжал стоять изваянием.

– Кстати, Жосслен, слышали ли вы, что написала эта невозможная Жаклин Паскаль? Поистине, семейные наклонности одинаково проявляются и в хорошем, и в дурном.

Последние слова прозвучали почти жалобно. И Жосслен де Мориньер улыбнулся и им, и осторожно заглядывающему в кабинет камердинеру, чьё лицо несло отпечаток вечной насторожённости.

Его величество следовало переодеть к Королевскому совету. Но позволительно ли теперь прерывать этот разговор? Огюстен Демаро вопросительно взглянул на Мориньера. Тот кивнул коротко – можно.

– Да, сир, я помню.

И он процитировал, смеясь: «Если уж мы живём в эти печальные времена потрясений, когда епископы наделены мужеством девиц, то девицы просто обязаны обладать мужеством епископов…»

– О, ваше величество! Разве мужество не добродетель?

– Вы смеётесь, сударь, – слабо улыбнулся король, позволяя себя переодеть. – Вы смеётесь. Между тем как королю не до смеха. Пробовали ли вы воевать с девицами? От победы над ними победителю не достаётся ни славы, ни почестей…

Он сокрушённо развёл руками.

– Женщины – хитрые и коварные создания. Милейшая, очаровательная жена моего брата – внешне чистейшее, ангельское существо. Но стоит проявить толику слабости, немного неуверенности, и она завладеет вашими мыслями, станет управлять вами, а через вас и вашими подданными. Вот вы так хорошо разбираетесь в людях! Скажите мне, Мориньер, отчего ей так не терпится уничтожить Северака-младшего?

Жосслен де Мориньер неопределённо улыбнулся.

– С женщинами можно бороться, ваше величество, но понять их… Это отнимает слишком много сил и приносит слишком мало пользы.

– Допустим, – король улыбнулся отражению в высоком зеркале, одобрительно кивнул хлопочущим вокруг него слугам. – Но тогда ответьте мне, отчего сегодня вы проявили так мало участия в судьбе вашего друга?

– Да не сочтёт ваше величество лестью то, что я сейчас скажу, но… Я был уверен, что вы, сир, не обойдётесь несправедливо с человеком, которого судьба и без того чересчур мимолётно одаривает приятными сюрпризами. И, напротив, всегда слишком щедра на сюрпризы роковые.

Король вскинул голову, взглянул на Мориньера.

Вокруг монарха суетились слуги: поправляли пряжки, закалывали булавки, расправляли манжеты. Они считали свою судьбу счастливой. Молились, чтобы она не переставала быть к ним благосклонной.

Людовик почувствовал вдруг желание сделать что-нибудь для человека, который никогда не просил его милости.

– В таком случае ответьте мне, сударь, будет ли рад господин де Северак, если мы прикажем ему жениться? Он ведь холост! Это, должно быть, тяготит его, не так ли?

Людовик посмотрел на графа де Мориньер с заметной долей лукавства.

– Ну, так что вы скажете?

Мориньер улыбнулся про себя, поняв, к чему клонит король.

Ответил:

– Я полагаю, если ваш выбор, сир, счастливым образом совпадёт с выбором самого Северака, последний будет очень благодарен вашему величеству.

– Что ж, прекрасно! Тогда передайте вашему другу, что сразу по его возвращении из Нового Света, мы устроим его брак с… – его величество сделал вид, что пытается вспомнить имя.

Пошевелил пальцами в воздухе, нахмурил лоб. Произнёс, наконец:

– С мадемуазель де Вернон? Мы не ошиблись? Ведь именно так зовут избранницу господина де Северака. Нам кажется, они замечательно подходят друг другу!

– Ваше величество прекрасно осведомлены! – Мориньер притворился ошеломлённым.

Людовик рассмеялся довольно. Cделал жест, означающий что-то вроде: «А вы сомневались?!»

И отправился на встречу с давно ожидавшим его Никола де Невилем, герцогом де Вильруа, главой Королевского Совета финансов, в превосходнейшем настроении.

Глава 5. Северак

Утро для Жана-Луи де Северака началось неудачно.

Ещё до того, как он поднялся с постели, ему принесли письмо от отца, прочтя которое Северак впал в ярость.

Отец извещал его о том, что он, Жан-Луи де Северак, ублюдок и неудачник, лишён наследства.

Чего-то вроде этого Северак ожидал уже давно. И всё же, прочитав написанное нервным отцовским почерком, он на мгновение потерял дар речи. И потом, в течение многих часов, никак не мог успокоиться.

Устав метаться по комнате, Северак бросился в кресло. Оно застонало под ним жалобно и надрывно.

– Негодяй! – Северак заскрипел зубами. – Нисколько не удивлюсь, если узнаю, что ты, действительно, не мой отец. Несчастная мать! Она отдала свою жизнь такому подонку!

Он произнёс в сердцах ещё несколько бранных слов в адрес отца. И утомлённо замолчал. Посидел немного, снова вскочил, прошёлся по комнате.

Мало того, что этот проклятый старик по всему свету раструбил, что он, Жан-Луи де Северак – бастард. Так он не остановился на этом. Сегодня он лишил его наследства. А это значит, что о свадьбе теперь придётся забыть.

Чёртов старик! Северак изо всей силы треснул кулаком по стене.

Дверь бесшумно приоткрылась, и в образовавшуюся щель осторожно просунул нос мальчишка-паж. Он не решался войти – уж очень грозно ругался господин. Кому ж хочется попасть под горячую руку?! Поэтому мальчик предпочёл пропищать под дверью заветные слова:

– Господин де Северак, его величество приказал вам срочно явиться. Мне велено сию минуту проводить вас к нему.

– Что? Что ты сказал? – взревел Северак. – Сию минуту?

Он подскочил к двери, втащил мальчишку за грудки в комнату.

– Король? Ты сказал – король?

– Да, сударь! – мальчишка затрепыхался в руках, сердито поблёскивая глазёнками. – Отпустите меня.

Надулся, поправляя шапочку, сбившуюся набок.

– Что вы кидаетесь на людей? Сказано вам – сейчас же!

Северак намотал ещё несколько кругов по комнате. Пытался взять себя в руки, выровнять дыхание. Думал – зачем теперь он мог понадобиться королю? Не иначе, как отец не ограничился письмом. Придумал ещё какую-нибудь каверзу. Старый болван!

Всё утро он, Жан-Луи де Северак, пытался выяснить, куда подевался граф де Мориньер, которому одному он рискнул бы рассказать о совершенной в отношении него подлости. Только Мориньер – Северак не умел объяснить, почему он так в этом уверен, – мог посоветовать, как ему теперь быть.

Северак вздохнул. Взглянул на мальчишку. Тот, прислонившись к стене, ждал. Смотрел на него утомлённо. Позёвывал.

Жан-Луи де Северак натянул камзол. Склонился к небольшому зеркалу, стоявшему на столе. Ещё раз негромко выругался. Даже тут ему не повезло. Умерла мать его единственного слуги, и именно сегодня он отпустил его, чтобы тот мог организовать похороны и помочь оставшимся сёстрам и братьям.

– Чёрт! Чёрт! Чёрт! – кружевной воротник никак не хотел укладываться на своё место.

Наконец, он справился с непослушным кружевом. Махнул рукой пажу – пошли! Выскочил в коридор, едва не сбил с ног какую-то девушку.

Он нёсся по многочисленным переходам, мечтая убраться из этого дворца куда подальше.

Это было несправедливо по отношению к Мориньеру, который не так давно добился для Северака должности при дворе. Должность эта давала ему возможность чувствовать себя при деле и получать жалованье. Совсем небольшое.

Места при дворе, впрочем, большинством ценились вовсе не за это. Близость к королю гарантировала множество самых разных удовольствий, среди которых более всего придворными почиталось «право на подарок». Людовик не забывал о своих слугах – при случае одаривал их деньгами, драгоценностями. Случалось – даже землями.

Но Северак не умел выпрашивать подачки. Он задыхался в сутолоке приёмных. Безделье его тяготило, праздность окружающих казалась невыносимой.

– Мне следовало отправиться в войска, – стонал он. – Я не могу держать свечу при отходе Людовика ко сну, и чувствовать себя при этом полноценным человеком. Это место должен занимать маленький, ни к чему более не годный, паж.

– Терпение, друг мой, – улыбался Мориньер. – Эта должность не так плоха, как вам представляется. Придёт время, и всё сложится как надо.

Жан-Луи направлялся теперь к королю, уверенный, что от этой аудиенции добра ждать не приходится. Он вообще не надеялся сегодня более ни на что хорошее.

Лишь немного успокоила его доброжелательная предупредительность пажей, раскрывающих перед ним одни за другими двери, да лёгкая улыбка Мориньера, с которым он столкнулся в дверях, ведущих в святая святых – в кабинет короля.

– Вот вы где? – воскликнул приглушённо Северак, останавливаясь. – Я искал вас сегодня повсюду.

– Идите, друг мой, идите, – улыбнулся тот ободряюще. – Его величество ждёт. Поговорим после.

Жан-Луи всё же на какие-то доли секунды задержался на пороге. Переводил дыхание.

В его душе боролись сегодня два одинаково сильных чувства: страстная любовь к Шарлотте де Вернон и лютая ненависть к маркизу де Севераку, его родному отцу. Одно возвышало его, другое – могло погубить. Теперь всё зависело от того, как распорядятся звезды.

Было, впрочем, ещё кое-что, что беспокоило Северака. Вездесущие пажи предупредили его, что принцесса Генриетта сделала всё, чтобы очернить его в глазах короля, и Жан-Луи напрасно скрежетал зубами, стараясь придумать средство, чтобы отомстить заносчивой принцессе. Ни один из изобретённых им способов не был достоин дворянина. Оставалось возлагать надежды на Провидение и справедливость того, в чьих руках была его судьба.

* * *

От короля Северак вышел в растерянности. Остановился на пороге, огляделся по сторонам, щурясь, – так оглядываются люди, выступившие из мрака на яркий свет. Завидев расположившегося у одной из колонн Мориньера, – тот беседовал о чем-то тихо с графом де Грасьен, известным ловеласом и щёголем, – направился к нему.

Заметив Северака, Мориньер коротко раскланялся со своим приятелем. Сделал пару шагов навстречу:

– Ну, что? Теперь вы чувствуете себя лучше?

– Что это было?

– О чём вы?

– Что это – милость или опала?

Мориньер едва двинул бровью:

– Что сказал вам король?

– Он приказал мне отправляться в Новый Свет!

– И что вас тревожит?

– Но Людовик был так любезен! Его величество наговорил мне столько приятного, что я, признаюсь, чувствую себя смущённым. Я ждал совсем иного.

Северак недоуменно пожал плечами:

– Король обещал мне руку Шарлотты.

– Я не понимаю вас, мой друг, – Мориньер говорил с Севераком и одновременно внимательно следил за тем, что происходит вокруг. – Вы хотели жениться на мадемуазель де Вернон, его величество дозволяет вам. Чего же вам ещё?

Тут Северак вспомнил. Его глаза засверкали, а голос стал жёстким:

– Что мне дозволение его величества?! Я всё равно не могу теперь жениться!

– Отчего?

Северак заговорил. Пока он, распаляясь все больше, рассказывал Мориньеру о своём бедственном положении, тот незаметно увлёк его за собой, укрыл от чужих взглядов за мраморной колонной.

– Тише, – сказал чуть слышно, – говорите тише.

Выслушал до конца. Улыбнулся едва заметно.

– Всё это пустое, Жан-Луи. Сомнения не могут являться основанием для лишения наследства. Обратитесь к королю…

– Я не стану кляузничать на отца. Я сам заставлю его вернуть мне мою долю.

Мориньер усмехнулся:

– Как знаете. В любом случае, произойдёт это не скоро. Теперь вам надлежит готовиться к отъезду и…

Его речь прервал какой-то шум в зале. Гул всё нарастал, и на фоне его выделялся пронзительный женский голос – то ли горестные жалобы, то ли рыдания.

Мориньер выглянул из-за колонны.

– Ну, конечно, – произнёс иронично. – Вечный герой-любовник. Идёмте, Жан-Луи. Сейчас я вас познакомлю.

Он собрался шагнуть, выйти из укрытия, увлекая за собой приятеля, когда услышал за спиной приглушенный возглас. Обернулся удивлённо.

Северак, чьё внимание также привлёк разгорающийся в центре зала скандал, вспыхнул. Произнёс мрачно:

– Вот теперь я знаю, кто со шпагой в руке поможет мне сегодня восстановить душевный покой. Вот кого я вызову на дуэль и – чёрт побери! – убью без зазрения совести.

Мориньер взглянул ещё раз на молодого человека, вызвавшего столь бурную реакцию у его друга.

– О, нет! Не советую, – улыбнулся.

– Отчего же? Я, таким образом, успокою и свои руки, которые с самого утра мечтают схватиться с кем-нибудь в хорошей драке, и свою душу, которая жаждет его смерти уже третьи сутки.

– Что он натворил?

– Он написал Шарлотте записку. Знали бы вы, что он ей предлагал!

Де Северак приготовился выйти из-за колонны.

Мориньер засмеялся тихо, удерживая его за рукав.

– Могу себе представить. И всё же…

– Промолчать нельзя!

– Хорошо, мой дорогой. Хорошо. Но тогда позвольте мне поговорить с ним. Возможно, он предпочтёт извиниться.

– Почему вы полагаете, что меня устроят его извинения?

Мориньер крепко держал его за рукав камзола.

– Остыньте, горячая вы голова! Разве вы муж вашей дорогой Шарлотте? И разве она не свободна?

– С сегодняшнего дня – нет, – пробурчал де Северак.

– С сегодняшнего дня, – повторил Мориньер спокойно. – Так вот и решите теперь, имеет ли смысл гневить короля, который, как вы помните, большой противник дуэлей, когда право впадать в ярость из-за внимания, какое оказывают любимой вами женщине, вы получили только сегодня. Поверьте мне, друг мой, гораздо правильнее будет удовольствоваться извинениями. Впрочем, если они вам принесены не будут, – улыбнулся Мориньер, уверенный, что «если», в данном случае, совершенно излишне, – я готов стать вашим секундантом. Устраивают вас эти условия?

– Да, – буркнул Северак, – но я обещаю уничтожить половину коренных жителей Новой Франции. Говорят, индейцы кровожадны? Это мне и нужно.

– Превосходно! А теперь скажите мне, та записка при вас?

– Да.

– Отдайте её мне.

Жан-Луи де Северак взглянул на Мориньера с удивлением. Достал из-за обшлага рукава сложенный вчетверо листок.

– Зачем вам? – спросил, подавая.

Мориньер спрятал письмо.

– Идите за мной, – сказал.

Мужчины стали пробираться сквозь толпу к окружённому со всех сторон Оливье де Лорансу.

Когда они приблизились, то разглядели и главный источник всеобщего беспокойства. На руке де Лоранса повисла маленькая, хрупкого вида девушка, почти ребёнок.

Она нескончаемо верещала что-то, всхлипывая. Замолкала для того только, чтобы отдышаться. Вскидывалась спустя мгновение. И снова продолжала говорить – на выдохе, долго, пока хватало воздуха в лёгких.

Северак разобрал что-то вроде: «Вы не можете… не можете со мной так поступи-и-и-ть!»

И это последнее длинное «и» чуть было не заставило его зажать ладонями уши.

Оливье де Лоранс с видом мученическим и лицом, на котором усталость соседствовала с брезгливостью, старался изо всех сил сбросить, стряхнуть с себя бьющуюся в истерике девицу. Но та вцепилась в него мёртвой хваткой.

Бесполезные усилия молодого мужчины немало веселили общество. Придворные обступили парочку со всех сторон и, казалось, только и мечтали, чтобы представление это продолжалось как можно дольше.

Появление Мориньера в момент всё изменило.

В своём строгом чёрном костюме он влился в толпу придворных, как ворон – в собравшуюся у кормушки пёструю стаю павлинов. Придворные, до тех пор переговаривающиеся, смеющиеся, сплетничающие на все лады вдруг стихли, замолчали, расступились, давая Мориньеру дорогу.

Затихла, обнаружив рядом с собой худощавую чёрную фигуру, и нарушительница спокойствия. Взглянула на мужчину, распахнула рот, будто ей вдруг перестало хватать воздуха, выпустила рукав де Лоранса. Отступила на полшага – насколько смогла.

Только тут Северак заметил, что скандальная компания состояла, отнюдь, не из двух человек. По правую руку от де Лоранса он увидел женщину, являющуюся, по-видимому, истинной причиной всей этой заварухи. Она хотела бы отодвинуться от буйствующей девицы, но плотная толпа не давала ей это сделать. Поэтому та продолжала стоять. Молчала. И на лице её алел яркий след от недавней пощёчины.

Мориньер, скользнув взглядом по пятерне, расцветшей на лице молодой женщины, кивнул ей коротко – изобразил приветствие. Перевёл взгляд на юношу, который в этот момент пытался привести в порядок одежду, перекосившуюся от жаркого натиска ревнивицы. Совсем мимолётно взглянул на скандалистку.

Произнёс по-испански короткое:

– Прочь!

Проговорил настолько тихо, что мало кто его услышал, ещё меньше – увидел едва заметное движение его губ. Только девушка, переполошившая весь двор своими криками, метнулась в сторону, расталкивая придворных. Те, впрочем, и сами стали потихоньку расходиться. Отходили, изображая неожиданное безразличие. Взялись говорить между собой о другом – о неважном, неинтересном им теперь совсем. Но другом.

Мориньер нимало не обманывался этой их капитуляцией. Видел, как, отступив на расстояние, предписанное правилами приличия, они замедляли шаг, задерживались, собирались группами. Делали вид, что теперь, когда наступила тишина, они и вовсе забыли о том, что тут только что произошло. И очень внимательно продолжали прислушиваться и приглядываться.

* * *

Оливье де Лоранс пребывал в замешательстве. Окажись теперь перед ним кто угодно другой, он обнял бы его и облобызал – в благодарность за спасение. Но граф де Мориньер, этот «чёрный человек», был для Лоранса одним из тех, кого он до сих пор неосознанно обходил стороной. Холодный, немногословный, с привычной светской улыбкой на губах и свинцовым блеском зорких глаз граф де Мориньер казался Лорансу бесконечно чужим и… опасным.