Спокойных дней не будет. Книга IV. Пока смерть не разлучит

– Зачем ты мучаешь меня?!

– Я хочу быть уверен, что после моей смерти тебе гарантирована жизнь, которую ты получила по праву рождения и еще потому, что я все эти годы желал тебя, бесполезную и ослепительную. И когда меня не будет…

– Если тебя не будет… – Она почти сдалась, и слезы уже катились потоком, скатываясь с подбородка в вырез платья. – Я не стану жить!

– Когда меня не будет, Соня. Не если, а когда. – Он снова стал суров с ней, пытаясь донести свою мысль, от которой она бежала, как черт от ладана. – Ты выберешь человека, который сможет вести тебя по жизни. Быть тем, кем я был для тебя…

– Нет такого человека, как ты не понимаешь! И не смей бросать меня… – Она плакала навзрыд, цепляясь пальцами за камни. – Даже говорить об этом бесчеловечно…

– Я никогда тебя не брошу, – с таким убеждением в голосе сказал Илья, что она всхлипнула еще пару раз и затихла. – Но ты должна пообещать мне, что сделаешь, как я сказал.

– Я не смогу.

Глупое создание, от рождения награжденное бессмысленным упрямством! Они рождены друг для друга, девчонка и ее почти бессознательная потребность сказать «нет», когда уже давно ясно, что будет «да», которое он предназначил ей. Но Илья знал, как заставить ее быть послушной. Он выпустил ее руку и вдруг облапил, как одноклассницу в зимнем полумраке на задворках школы. Запустил обе руки под юбку, предъявив на нее законные права. И даже ветер, который тоже не спрашивал разрешения, на минуту стих, оттесненный от ее тела мужчиной.

– Пока я жив, ты моя, Соня.

Он прижимал ее к камням, и она дышала тяжело и прерывисто под его поцелуями.

– Скажи еще, Илюша!

И когда он, наконец, развернул ее к себе, то сразу увидел, что крепость пала. Звякнула о камни упавшая заколка, и длинные черные волосы упали на плечи и тут же взлетели, подхваченные порывом ветра.

– Ты сделаешь то, что я прошу?

Он не просил, а требовал, нетерпеливо отвел прядь волос с ее лица, снова заглянул в мокрые и несчастные глаза с плывущими мимо облаками. За облаками было тихое счастье, которое могло принадлежать только ему. Если бы только у него было время на это счастье…

– Да, – едва слышно выдохнула она, но тут же поставила условие. – Только обещай, что останешься со мной как можно дольше. Я хочу встретить свою старость с тобой. Мы будем сидеть в креслах качалках на нашем острове и смотреть, как солнце на закате…

Больше слов он разобрать не смог, потому что Соня прильнула к нему, как бездомная кошка, и он знал, что еще немного, и она сама начнет завоевывать его прямо на этой скале, не дожидаясь романтики шелковых простыней в спальне. И ему всего-то надо было сменить тактику и принять знакомую игру. Это был утвержденный годами сценарий, который всегда оправдывал ожидания и приносил исцеление после боя. Но Илья сдвинул брови и помрачнел, не сводя с нее немигающего взгляда.

– Между нами пропасть в четверть века. Ты соображаешь, что несешь, Софья?

Затерянный в океане остров, полыхающее красным золотом небо, кресло-качалка на веранде, мелодичный перезвон бамбуковых подвесок… О чем она грезит, когда вокруг рушится целый мир! Его мир с необъятными границами, с миллионами на банковских счетах и портретами союзников и врагов в центральной прессе? Мир без друзей и отпусков, без самоотверженной семьи и тихой гавани, для которой никогда не находилось времени и места. Эта иллюзия побега от себя воюющего к себе умиротворенному была частью придуманного ею спектакля, где два одиноких героя вели бесконечный спор.

Почему мать назвала ее Софьей? В этой молодой женщине не было ни мудрости, ни стремления постичь и принять несправедливость земного существования, на которое был обречен каждый из них. Она была хрупким сосудом, наполненным девичьими мечтами и строчками прочитанных романов. Но чем больше он думал о ее неумении отличать насущную потребность от мимолетного каприза, о серых глазах постоянно на мокром месте и немыслимой, сметающей все на своем пути сексуальности женщины, осознающей свою красоту и власть над мужчиной, тем сильнее хотел быть с ней и исполнить судьбу до конца.

– Это ничего не значит! – Она не сдавалась, морочила ему голову, пробираясь бессовестными пальцами под рубашку. – У нас все будет не так, как у всех…

Хотел бы он поверить ей хотя бы на миг, но реальность вокруг него вдруг сузилась почти до точки, до ноющей боли в груди.

– Это моя жизнь! – отрезал Илья и перехватил ее ищущую руку, не рассчитав сил, сдавил тонкое запястье и отстранился от ждущих губ. – Пошли в дом, а то эти репродукции с Айвазовского вызывают у меня острый приступ голода.

И повел ее прочь от скалы, как непослушную девчонку, застигнутую врасплох строгим отцом за тасканием конфет из буфета.

Обед не улучшил настроения Ильи, и, глядя в его неподвижное мрачное лицо, Соня резонно рассудила, что стоит оставить мужчину на время в покое. До вечера он пребывал в уединении, сначала в библиотеке, а потом в кабинете, который она организовала буквально за несколько часов, вспомнив навыки офисной работы. Компьютер, подключенный к интернету, оказался серьезным искушением, мимо которого он пройти не смог. И когда он принесла ему в библиотеку кофе и рюмку коньяка и сообщила, что кабинет готов принять босса, он оторвался от книги и даже изобразил некое подобие улыбки.

– Ты примерила роль хорошей девочки, да?

– Я стараюсь, но не очень умею заботиться.

– Для черновой работы у тебя есть прислуга.

– Мне приятно делать для тебя что-то самой. Можно я минутку посижу тут, пока ты пьешь кофе?

– Посиди.

Царским жестом он указал ей на массивное кресло напротив и снова уткнулся в книгу. Соня грациозно опустилась между гобеленовых валиков, подобрала под себя ноги и принялась изучать корешки фолиантов в ближайшем шкафу.

– Ты не притронулся к коньяку? – негромко удивилась она, когда чашка с остатками кофейной гущи звякнула о поднос.

– Не сегодня, – рассеянно отмахнулся Илья и поверх очков с сожалением покосился на нетронутую рюмку.

– Ты нездоров?

– Я всего лишь не хочу коньяк.

Ее интуитивные догадки были сейчас совсем некстати.

– Разве обычно…

– По-твоему, без алкоголя я и дня не могу прожить?

– На что ты сердишься, милый?

– Не придумывай, я не сержусь.

– Ты изменился с тех пор, как мы уехали из Москвы.

– Я всегда такой, – отрезал он и уткнулся в книгу, но она смотрела неотрывно, и под ее взглядом ему стало не по себе. – Могу я просто выпить кофе, или необходимо, чтобы я, как дрессированный пудель, исполнял привычные трюки в угоду твоему знанию обо мне?

– При чем тут пудель? – Соня быстро опустила глаза, уверившись, что с ним и правда что-то не так. – Я спущусь в сад, а ты можешь поработать наверху. Последняя дверь по коридору направо. Там тебя никто не побеспокоит.

– Даже ты? – съязвил он.

– Я не приду, если ты не хочешь. Встретимся за ужином.

– Сделай милость!

Соня почувствовала, как от обиды защипало в носу, и на глаза навернулись слезы. Илья делал вид, что увлечен книгой и каждым окаменевшим мускулом лица показывал, что не намерен продолжать диалог. Она подхватила поднос и выбежала из библиотеки, оставив его наедине с его раздражением на нее, на себя, на весь мир. Едва за ней закрылись двери, он бросил книгу на столик, снял очки и принялся крутить их в пальцах, размышляя над тем, что по возвращении в цивилизацию надо бы и впрямь пройти обследование. Еще не хватало свалиться с инфарктом теперь, когда новая жизнь маячила впереди смутными перспективами, и можно было двигаться в любом направлении, не ограничивая себя рамками и условностями.

Илья пришел в спальню далеко за полночь, понадеявшись, что она уже видит десятый сон. Укрытая легким одеялом Соня лежала поперек широкой кровати головой на его подушке, и он сразу разгадал ее нехитрую уловку. Чтобы лечь самому, ему пришлось бы осторожно потеснить и, тем самым, разбудить ее. Но он ворвался в ее сны бесцеремонно и грубо, заключив в объятия и лишив возможности двигаться. А когда она попыталась то ли обрадоваться, то ли возмутиться, закрыл ей ладонью рот и поцеловал в висок.

– Спи! Мы успеем наговориться утром.

Она покладисто кивнула, оставив его ради очередного приключения в царстве грез, и Илья, поерзав на высокой подушке, закрыл глаза, позволив усталым мышцам расслабиться. Через несколько минут Соня придвинулась и устроилась в сгибе его руки. Он без вожделения вдохнул запах ее волос, погладил округлое плечо и беззвучно поблагодарил кого-то невидимого за прожитый с нею день.

А утром уже Соня осторожно выпутывалась из его рук, стараясь не разбудить. Он спал на удивление крепко и не шелохнулся, когда она сползла со скрипнувшей кровати, накинула легкий пеньюар и небрежно заколола волосы, прежде чем спуститься на кухню и сочинить ему особенный завтрак. Вспомнив вчерашний вечер в одиночестве, она вздохнула и направилась к выходу, но едва открыла дверь, как налетела на невесть откуда взявшегося Павла.

– Что ты здесь?..

Он не дал ей закончить и неприветливо сдвинул брови, хотя она успела разглядеть странную растерянность, промелькнувшую на его всегда суровом лице.

– Шеф спит?

– А ты как думаешь!

Павел, будто не услышал ответа, заглянул ей за спину, чтобы убедиться, что Илья в спальне. Обычно невозмутимый и подчеркнуто вежливый на этот раз он был словно не в себе. Соня сразу почувствовала неладное, и ее сердце отчаянно заколотилось в ожидании плохих новостей.

– Идем вниз, – приказал полковник Тихонов и бесцеремонно ухватил ее за предплечье.

– Какого черта? – изумилась Соня, но он уже тащил ее к лестнице, как провинившегося щенка. – Что происходит?

– Нам надо поговорить без свидетелей.

– Какие свидетели? Свидетели чего?..

Коридор и лестница были пусты, и в холле на первом этаже гулко зазвучали только их шаги. Дом словно затаился и стал холодным и неуютным при появлении гонца, принесшего плохие вести. Соня не успела удивиться, почему дети молчат и не видно горничной, но Павел втолкнул ее в библиотеку и закрыл у себя за спиной створки массивных дверей.

– Ну что, доигралась?

Сам вопрос и тон, каким он был задан, повергли ее в такое неподдельное изумление, что она осталась стоять с открытым ртом, а сквозняк, забравшийся в дом через приоткрытое окно, весело раздувал полы ее пеньюара. Павел смотрел на нее ледяными глазами, словно предлагал самой догадаться о случившемся, но ей на ум ничего не шло. После того, как свадьба расстроилась, и Илья увез ее на виллу, бросив все – семью, работу, привычный уклад – ей казалось, что ничего более значимого произойти уже не может.

– Ты можешь объяснить по-человечески, в чем дело?

– Сама посмотри!

Словно дешевый фокусник на базаре, он извлек из внутреннего кармана пиджака сложенную в несколько раз газету и нарочито медленно развернул и расправил мятые страницы. Газета была на русском. На первой странице под огромным заголовком «Гулять так гулять» красовалась фотография мужчины и женщины с обращенными друг к другу лицами. Соня, чувствуя, как останавливается сердце и подкашиваются ноги, дрожащими руками встряхнула сероватый лист, пахнущий типографской краской, словно надеялась, что буквы осыплются на пол и их можно будет смести веником в мусорную корзину. Но мужчина и женщина продолжали улыбаться друг другу, и в глазах у обоих было столько нежности и желания, что сомнений в сути их отношений не осталось бы даже у самого неискушенного читателя. История о романе олигарха и его единокровной сестры, которая чуть не вышла замуж за другого, была с пугающими подробностями описана на двух полосах. С биографическими фактами, художественными описаниями несуществующих событий и множеством реальных деталей, которые не мог знать никто, кроме… Соня похолодела, дойдя до середины пасквиля, и подняла на гостя глаза, полные ужаса и отчаяния.

– Ты считаешь, что это он?

– А кто?

– Это невероятная низость! Он не мог! Он не такой…

– Ты говоришь о бывшем любовнике, которого поимела и бросила накануне свадьбы. Теперь у него есть право быть каким угодно.

– Ты его совсем не знаешь! – со слезами выкрикнула она, склонная скорее поверить Павлу, чем своей необъективности.

– Зато ты знаешь этого типа слишком близко, и из-за этого пресса гудит, а на бирже вот-вот рухнут акции.

– Какие акции? Ты с ума сошел! Это какой-то абсурд… – повторяла Соня, меряя библиотеку шагами из угла в угол.

– Сядь!

Она пропустила его окрик мимо ушей, и тут же была поймана за руку и буквально брошена на диван.

– Ты хоть осознаешь, что натворила?

В этот момент она не могла сосредоточиться даже на звуках его голоса, и уж точно не в состоянии была оценивать ситуацию трезво или принять на себя вину за случившееся. Все происходящее сейчас в библиотеке с ее круглыми стенами, огромным панорамным окном с видом на море, деревянными шкафами с тысячами старых и новых книг и многоярусной хрустальной люстрой, которая с минуты на минуту начнет капать на пол ограненными слезами, казалось ей страшным сном, сценой из фильма ужасов, где должно случиться нечто необъяснимое и чудовищное. Но пока ничего не произошло, еще можно дышать и придумать другой сценарий, поменять артистов, отсрочить неизбежный трагический финал.

– А как ты сюда попал?

В ее голове сами собой зарождались пустые, не относящиеся к делу вопросы. Она снова вскочила на ноги и заметалась по комнате, своим мельтешением вызывая у него приступ раздражения и мигрень.

– Мне позвонили вечером, когда тираж уже лежал в типографии, и сказали, что остановить процесс невозможно. Я получил сигнальный экземпляр, утвердил маршрут полета и вылетел сюда в два тридцать по Москве, – по-военному четко докладывал он. – Арендовал машину, снова созвонился с Москвой и сразу выдвинулся сюда. Мне нужны указания от шефа, что предпринять в этой ситуации.

– Указания? От Ильи? А что он может сделать, если газета вышла?

– При чем тут газета, – рассвирепел полковник Тихонов, но под ее испуганным взглядом сдержал приступ гнева. – Он должен решить, как действовать.

– Ты хочешь разбудить его и рассказать об этом?

Соня была не на шутку напугана и шокирована прочитанным. И хотя газета была с «желтоватым оттенком», этот материал, переработанный и повернутый в нужное русло, уже наверняка расходился по издательским домам.

– Не я. Ты скажешь ему сама, – без тени сомнения потребовал Павел. – Ты это натворила, тебе и расхлебывать.

– Что я такого сделала? Что я скажу?.. – заголосила Соня, снова и снова пробегая глазами по строчкам и все глубже погружаясь в пучину скандала. – И как? И, боже мой, какая грязь…

– Шеф будет вне себя, – подтвердил самые худшие ее опасения Павел.

– У него больное сердце, – запоздало сообразила Соня и рухнула на диван, холодея от страха за брата. – И эта история может повлиять…

– Не жилось тебе спокойно, как тысячам баб, у которых богатые мужики! – Соня чувствовала, что с каждой минутой злость Павла нарастает, и вжалась в спинку дивана. – Раздвигала бы ноги и получала все, что душе угодно! Так нет, тебя потянуло на приключения. А парень-то оказался не промах!

– Я и так имею все, что хочу, – возмутилась она и швырнула газету на пол. – Вопрос не в деньгах и возможностях.

– Еще бы! Деньги и возможности – это котел, в котором ты варишься с пеленок. Но тебе и этого показалось мало. Решила поиграть в плохую девочку.

– Орлов меня любит. – Она сжала кулаки и с ненавистью взглянула на газету, где на снимке Илья обнимал сестру совсем не с родственными намерениями. – И не смей меня упрекать. Кто ты такой, чтобы судить о наших отношениях?

Он присел рядом, не сводя с нее злого и беспощадного взгляда. Соня запахнула пеньюар на груди и поспешила отвернуться. Неожиданно она почувствовала себя куда более раздетой, чем была на самом деле. И безмерно виноватой. Но какого черта она должна что-то объяснять этому мужлану! Какое у него право задавать ей вопросы, на которые ни у кого не было правильных ответов!

– Все годы, что я тебя знаю, ты вела себя глупо и безответственно.

Как обычно, занудства ему было не занимать, особенно в том, что касалось протокола и соблюдения приличий. Она обернулась с яростью ошпаренной кошки и зашипела:

– Да пошел ты!

Но когда попыталась подняться, он перехватил ее и усадил обратно. Запястье, которое она рывком попыталась освободить, полыхнуло острой болью.

– Куда бы я ни пошел, тебе придется жить с этим.

Они оба смотрели на ее руку, пойманную в тиски его железных пальцев. На нежной коже вздулась голубая венка, и проступили красные пятна. Соня затаила дыхание и осторожно, словно проверяя хватку капкана, потянула руку к себе.

– Все уже случилось. – Она с каждой секундой теряла волю к сопротивлению и, когда он отпустил ее, сокрушенно сгорбилась, признав правоту его слов. – И ничего не изменить.

А следом сознание обреченности ввергло ее в панику. Что теперь делать? Скрыть от Ильи газету? На сколько? На день? На два? Сейчас начнутся звонки, и он узнает от кого-то другого.

– Возвращайся наверх и сделай так, чтобы он узнал от тебя, – будто прочитав ее мысли, посоветовал Павел, и в его голосе было больше усталости, чем раздражения.

– Я не знаю, что ему сказать!

– Плевать, что сказать. Факта публикации уже не изменить. Важно, как ты это расскажешь. Ему это важно.

Она была подавлена и разбита, но все же успела удивиться, что бесчувственный Павел проявил чудеса понимания и человечности к тому, кто никогда не позволял себе проявлять человечность и понимание по отношению к другим.

– Откуда тебе знать, что ему важно? – скривилась она, не желая выслушивать советы от телохранителя. – Мне все равно, что обо мне скажут или напишут. Меня никто не знает. Но он всегда на виду. Как он будет смотреть людям в глаза?

– Надо было побеспокоиться о последствиях прежде, чем ты забралась в его постель. Отправляйся и разбуди его, пока это не сделал чей-нибудь доброжелательный звонок. Или займись с ним сексом, а потом слова найдутся сами.

Соня ошарашено глянула на мужчину, который позволял себе столь интимные рекомендации. Он уверенно выдержал ее взгляд и одобрительно усмехнулся, когда она кивнула, словно осужденный на эшафоте при оглашении смертного приговора, и послушно направилась к дверям библиотеки. Павел прихватил разоблачающую статью, распластавшуюся на полу мертвой птицей, и последовал за ней, как конвоир.

– И как, оно того стоило? – с каким-то скрытым злорадством спросил он перед дверью спальни, но женщина не ответила, хотя весь путь по лестнице неотступно думала о том же.

Думала, переступая порог спальни и задержавшись возле кровати, где он безмятежно спал, даже не подозревая о разразившейся грозе. Думала, пока газета в руке не стала мятой и влажной, и Соня бросила ее на тумбочку в изголовье, брезгливо вытерев испачканную типографской краской ладонь о пеньюар.

– Илюша, милый…

Она скользнула под одеяло и прижалась к нему с отчаянием загнанного зверя, зажмурилась, как будто ждала, что сейчас их обоих поразит молния, и все закончится – они умрут в один день без страданий и сожалений о своей беспутной жизни. Но за окном жмурилось солнце, море привычно рокотало у скал и в доме царили тишина и спокойствие.

– Ты что-то рано сегодня, – пробормотал он вместо приветствия и бросил короткий взгляд на часы у кровати. – Чего тебе не спится?

– Я люблю тебя, – с замиранием сердца призналась Соня, словно впервые произносила эти слова, и не смогла сдержать подступившие слезы. – Я так люблю тебя, мой родной!

– Хм, неплохое начало дня!

Илья притянул ее к себе на грудь и поцеловал в щеку. Пушистые локоны упали ему на лицо, и он с наслаждением вдохнул знакомый запах. Соня уткнулась носом в его шею и зашептала в лихорадочном волнении:

– Но то, что мы сделали… То, что я натворила…

– Не начинай, Соня! – Он легонько шлепнул по обозначившейся под одеялом выпуклости. – Что за вздор тебе приснился!

– Все могло быть иначе…

– Ну, конечно! Например, ты могла родиться мальчиком. Или нашей родиной была бы Кения. Я бы батрачил на ферме и ненавидел белого надсмотрщика с кнутом. Это так, в общих чертах. А ты уж сама придумай подробности, как все могло сложиться. Что они там собирают? Бананы?

– Думаю, кофе или сахарный тростник, – на автомате продолжила она, подав свою реплику в знакомой игре. – И ты был бы хозяином плантации или президентом.

– Президентом в экваториальной Африке? Вот счастливчик! Прямо баловень судьбы. Можно не париться в костюмах и на обед заказывать рагу из врагов.

– Господи, ну что ты несешь! – спохватилась она, шмыгнув носом.

– Хм, действительно! Это ты заразила меня вирусом сочинительства дурацких историй. Так о чем мы говорили?

– О том, что мы совершили ошибку!

Она подняла голову с жалобными глазами и вытерла с подбородка полоску от пробежавшей слезы, и Илья снисходительно потрепал ее по щеке.

– Если мы и натворили дел, то точно не вчера или неделю назад. С того момента утекло столько воды в джакузи и выпито столько алкоголя, что пора наши приключения записать в отдельную семейную хронику в назидание потомкам. Ну и жить дальше, разумеется. Если я о чем-то и желаю, то лишь о том, что потратил столько лет впустую, пока бегал за тобой, как мальчишка. Или ты кусаешь себе локти, что сбежала от завидного жениха?

– Что ты, Илюша! Я счастлива.

– А зеркало скажет тебе, что ты врешь. Глаза опухшие, нос мокрый, волосы растрепаны. Морщины на лбу. – Он потер пальцем место между ее бровей, где собралась напряженная складочка. – Совсем не похоже на счастье, а, Соня?

– Нет же… Ты ошибаешься. Мне хорошо с тобой.

– Тогда прекращай лить воду в кровать. Все, что с нами случилось, – должно было случиться.

– Ты уверен?

Она уцепилась за его слова, как цепляется за ржавый бакен унесенный в море пловец, словно они могли развеять ее сомнения и свести на нет надвигающиеся последствия.

– Я не стану делать ничего, в чем сомневаюсь. И сейчас тебе это докажу.

Он усмехнулся, чувствуя себя сильным и уверенным львом, перевернул ее на спину, как мягкую игрушку, и Сонины слезы потекли сильнее.

– Докажи, – зашептала она, окунувшись в его желание с головой.

– А ты не смей сомневаться!

– Я и не…

Она не договорила, загораясь его страстью, двигаясь в такт его движениям, готовая разделить с ним каждый вздох без сомнений и оговорок. Воздух в комнате колыхался и сгущался, становился почти видимым и горячим. Над постелью в луче света отплясывали джигу веселые пылинки, занавеска всплескивала крыльями и со старательностью дуэньи закрывала от солнца слившиеся в единое целое тела. Кровать жалобно заскулила, а подушка с мягким хлопком свалилась на ковер. Тонкие Сонины руки сомкнулись за спиной Ильи, а рот приоткрылся в безмолвном крике. Всего один миг оставался до того, как яркая вспышка должна была осветить их будущую жизнь, и именно в этот миг комната взорвалась телефонным звонком.

Любовники дружно обернулись в направлении звука, и мистерия страсти растаяла в душном воздухе.

– Кому это вдруг… – начал Илья, с трудом переводя дыхание.

– Не бери! – вскрикнула Соня, удивленная, что телефон оказался включенным, и повисла на его шее. – Не надо, не сейчас.

– Я посмотрю, кто звонит.

– Кто бы ни был, он не вовремя! – Она продолжала удерживать его всеми силами. – Прямо сейчас я хочу тебя!

Телефон захлебнулся последней трелью и затих. Илья потянулся к тумбочке.

– Я просто посмотрю…

– Они напечатали историю про нас, – поспешно выдохнула она и зажмурилась, будто ждала пощечины. – Там все. Все, что мы сделали. С самого начала до проклятой свадьбы.

– В какой газете?

– Ах, да не помню я название! Она там. – Соня ткнула пальцем в прикроватную тумбочку и заключила его лицо в ладони, умоляя словами и глазами. – Прошу тебя…

Илья бережно отвел ее руки, приподнялся на локте, чтобы увидеть, что газета – не плод ее воспаленного воображения, и перевел задумчивый взгляд на сестру. Ее мокрые ресницы казались еще чернее, губы были искусаны, отдающая медью вьющаяся прядь прилипла к бледной щеке. Она тряслась мелкой дрожью и, казалось, вот-вот потеряет сознание.

– Ты меня любишь, Соня?

– Я жить без тебя не могу, – прошептала она покаянно и попыталась спрятать лицо в подушку, но он перевернул ее на спину, чтобы услышать каждое слово, рожденное в глубине ее сердца. – Ты самое дорогое, что есть у меня, и я всегда буду с тобой, что бы ни случилось. Я люблю так сильно, что могу умереть за эту любовь. За тебя. За нас…

Он не дал ей продолжить и закрыл поцелуем шепчущие признания губы. Телефон зазвонил снова и продолжал звонить с настойчивым раздражением, но теперь он не был помехой их страсти. В этой комнате с ослепительным отпечатком солнца на стене, наполненной воспоминаниями прошлых лет и Сониными наивными и несбыточными надеждами, что эти воспоминания не утратят своей яркости, а реальность будет каждый день превосходить их, никто из них звонка уже не слышал.