Житие борзого. Повести и рассказы

– Нет! Не смей его трогать!!! – в её голосе было столько ненависти, что отец остановился и озадаченно посмотрел на дочь. Никогда раньше его робкая и послушная девочка не говорила с ним так.

А она была полна решимости драться, кусаться, царапаться. Ярость, поднявшаяся в ней, была незнакома ей до сих пор, но это чувство даже понравилось. Страх ушёл, осталась только ненависть, она клокотала в ней и придавала необыкновенную смелость и силу. Никогда прежде она не ощущала себя такой неуязвимой. Отец, остановившись на полдороги, смотрел на неё с удивлением и в этот миг совсем не казался страшным. Его широко открытые глаза на пьяном, помятом лице, выдавали его попытку понять, что же происходит, и это придавали ему несколько глупый и даже жалкий вид.

Анюта, казалось, стала выше ростом. Она стояла, расставив ноги, распрямив худенькие, острые плечи и сжав побелевшие кулачки. Глаза сверкали бешенством на белом как мел, лице. Ей даже сейчас хотелось, чтобы отец ударил её, тогда бы она вцепилась ногтями в его ненавистное, оплывшее от водки лицо. Она чувствовала себя, как огромный и раненый зверь, загнанный в угол, которому нечего терять.

Отец мотнул тяжёлой головой, как будто пытаясь сбросить наваждение. Но голова его соображала плохо, что-то мелькнуло было на задворках его сознания, но поймать эту мысль, которая казалась почему-то важной, он не успел. Снова вдруг вернулась головная боль, к которой он до сих пор так и не смог привыкнуть. Казалось, голова сейчас расколется, как перезревшая тыква. Забыв про дочь, он медленно развернулся и, качаясь, вышел. Ему сейчас надо было выпить водки, чтобы заглушить эту боль, превращающую его, в принципе, не злого человека, в дикого, смертельно опасного зверя.

Анюта, не верила своим глазам. Он ушёл, просто взял и ушёл. Она вдруг почувствовала страшную слабость, которая, неожиданно подкравшись, накрыла девочку своим душным покрывалом. Злость, которая давала силу и мужество оставила её, забрав с собой и то и другое. Коленные чашечки вдруг начали невообразимый танец, остановить который Анюта не могла. Они дёргались и прыгали независимо от её желания, руки тоже начали выплясывать свой собственный, в бешеном ритме, танец, пальцы дрожали и тряслись – это было так непонятно и страшно. Ей вдруг показалось, что все суставы её тела сейчас выскочат с положенного им места и она развалится на куски, как старая, поломанная кукла.

Ноги вдруг сами подкосились и, без сил опустившись на землю, Анюта разрыдалась. Девочка рыдала долго и натужно, грудь разрывалась, сердце сжало болью, но она никак не могла остановиться. Это продолжалось очень долго, так, во всяком случае, ей казалось. Наконец, она затихла, полностью обессилив. Лёжа ничком и тихо всхлипывая, она с трудом разлепила распухшие глаза и увидела рядом с собой того, кого она так отважно защищала.

Коротай лежал, положив голову на передние лапы и, не отрываясь, смотрел на неё. В его глазах девочка увидела, как ей показалось, сострадание и боль. Ползком придвинувшись к нему, она обняла его и уткнулась заплаканным лицом в тёплую собачью шею. Он не отодвинулся. Так и лежали они рядом, собака и ребёнок, согревая друг друга своим теплом.

Коротай, лёжа рядом с девочкой, прислушивался к себе. Ему вдруг показалось, что он умер, ведь вместе со злобой куда-то ушла и обида. Пустота, оставленная ими, на этот раз ничем не заполнялась, а так и оставалась пустотой. Он не чувствовал ничего, ни радости, ни боли – теперь он остался по-настоящему один. Но пустота не может долго оставаться таковой и, почувствовав свободное пространство, в его душу медленно, крадучись, осторожной змейкой, вползла и поселилась чёрная тоска.

Глава 8. Прогулка

Прошла ночь, затем день, а затем ещё одна ночь, отец больше не заходил в сарай. Анюта старалась не попадаться ему на глаза. Она так же боялась его, как и раньше, но что-то изменилось. Она повзрослела в тот день на несколько лет и детство ушло от неё навсегда. Как ни странно, но теперь она чувствовала себя ближе к отцу.

Испытав впервые в жизни чувство отчаянной решимости, ощутив себя сильной из-за пробудившейся ненависти, она, казалось, стала лучше его понимать. Отец же по-прежнему её не замечал и Анюта уже начинала думать, что он попросту забыл и о собаке и о том, что произошло между ними.

Ну вот бесконечный запой, наконец, закончился. В доме наступила обычная для таких дней зловещая, тягостная тишина.

В тот день Пётр, так звали Анютиного отца, протрезвев, стоял на крыльце и как будто пытался что-то вспомнить. Наконец, не спеша, он двинулся к сараю, открыв скрипучую дверь, он остановился на пороге. Его дочь была там.

Из тёмного угла послышалось негромкое, сдержанное рычание.

– Анька, поди сюда. – кашлянув, хриплым с похмелья голосом позвал Пётр.

Вздрогнув от неожиданности, с тревожно забившимся сердцем и побелевшим внезапно лицом, она несмело подошла к отцу. Руки судорожно взметнулись к горлу и тонкие пальцы начали нервно крутить верхнюю пуговицу на старенькой, побелевшей от многочисленных стирок, куртке.

Пётр молча смотрел на неё. Это тянулось бесконечно – он как будто изучал свою дочь. Взгляд мутных, слезящихся глаз был, как всегда, мрачен и неприветлив, но ей показалось, что на миг где-то в их глубине мелькнула неуверенность. Страх бился в груди, как выброшенная рыба на берегу и от прошлой решимости не осталось и следа. Она вновь почувствовала себя маленькой, беззащитной девочкой, какой всегда и была. Анюта загнанно ждала, что же он скажет. Ей вдруг захотелось закричать, завизжать, затопать неистово ногами, только чтобы прекратилось это невыносимое молчание. Пусть он её грязно обругает, ударит, в конце концов, но это всё же лучше, чем этот тяжёлый, неотступный взгляд и молчание, которое лишало её разума.

Ну вот он, наконец, отвернулся и отвёл от неё свои страшные, налитые кровью глаза. Кашлянув, он глухо, с трудом проговорил:

– Топор мне нужен.

Ей показалось, что мир треснул и обрушился на неё всей своей тяжестью. Она пошатнулась, лицо исказилось гримасой животного страха. Казалось, что сердце её сейчас остановится, она задыхалась, и воздух с трудом вырывался из её судорожно сжавшихся лёгких.

– Папочка… – наконец, выдавила она из себя, голос дрожал и прервался.

Он, медленно обернувшись, внимательно посмотрел ей прямо в глаза. То, что он там увидел, ошеломило и заставило его ещё пристальней вглядеться. Анюта в его глазах исступлённо искала ответ на свой страшный вопрос, казалось, она сейчас потеряет сознание. Вдруг что-то дрогнуло в нём, казалось, что он впервые что-то понял. Жалость к дочери мелькнула было в его сумрачном взоре, но, смутившись, он тут же отвернулся, нервно сглотнул и, покачивая головой, горько ухмыльнулся:

– Ду-у-ра, какая же ты всё-таки дура. Дров мне подколоть надо.

Сразу просветлев лицом, Анюта на подгибающихся, слабых ещё ногах бросилась вглубь сарая за топором. Не поднимая счастливых глаз, боясь всё испортить своей рвущейся наружу радостью, чуть дрожащей рукой она протянула его отцу. Взяв топор, тот метнул испытывающий взгляд на неё, но наткнулся на опущенный лоб и свесившуюся жиденькую чёлку. Если бы Анюта в этот миг посмотрела на него, то увидела необычно мягкий и несколько удивлённый взгляд, которым смотрел сейчас отец. Но она не смела поднять на него глаза. Проверив пальцем наточку, он, повернувшись, пошёл было прочь, но, обернувшись, опять остановился.

– Ты б его на улице, что ли, привязала, а то в сарай не зайти, да и вообще… – не закончив фразу, он тяжело, с каким-то всхлипом, вздохнул и пошёл прочь.

Анюта опрометью кинулась искать верёвку, но не в силах совладать со своими чувствами, закружилась в неистовом вальсе по пыльному сараю показавшемуся ей сейчас самым прекрасным местом на земле. Душа её пела, мир был прекрасен, она была счастлива. Сорвавшись было на самое дно отчаянья, её душа вдруг лёгкой птицей взметнулась в самую высь и парила на недосягаемой высоте.

Она не только спасла Беленького от самого страшного, что с ним могло случиться, но и теперь, как ей казалось, начнётся совсем другая, счастливая жизнь. Она каким-то образом почувствовала, что отец больше не опасен для собаки и больше не тронет его никогда. Эта уверенность, а также сознание того, что именно она каким-то образом это сделала, наполняла Анюту гордостью и счастьем.

Поспешно роясь в тёмных, пыльных углах сарая в поисках верёвки, она предвкушала радость Беленького от прогулки. Приятно было сознавать, что эту радость доставит собаке именно она и, может быть, из чувства благодарности, Беленький станет, наконец, более ласковым. Ведь должен же он, наконец, понять сколько она для него делает, это было бы справедливо.

Найдя, наконец, в самом дальнем углу длинную верёвку, она привязала один конец к железной скобе, вбитой в стену, а другой продела в колечко ошейника и крепко затянула.

– Пойдём, Беленький, пойдём гулять, – чмокнув его в лоб, она тихонько потянула верёвку.

Коротай даже не поднял головы.

– Миленький, ну пойдём, – стала уговаривать она его, уже сильнее дёрнув верёвку на себя.

Он поднял голову, но остался лежать.

– Ну, что ж ты лежишь, пойдём во двор, тебе понравится, – она почти плакала.

Анюта не понимала, почему он не бежит радостно на улицу. Она ни на минуту не сомневалась в том, что возможность прогулки должна радовать его, а он даже не хотел вставать. Не зная, как убедить его подняться, она, присев, обняла его одной рукой за шею, а другой гладя по голове, стала шептать ему прямо в ухо:

– Беленький, ты не бойся, он тебя не тронет. Он только пьяный дерётся, а когда трезвый – он тихий. Ну, пойдём, пожалуйста, ну, пожалуйста.

Выпрямившись, она уже сильнее потянула верёвку и он, наконец, встал.

– Ну, вот умница! Молодец! Ну пошли, пошли.

Она медленно задом пятилась к выходу и настойчиво тянула Коротая за собой. Нехотя он двинулся за ней.

В дверях он снова остановился. Яркий свет, от которого он отвык, резал глаза. От свежего воздуха закружилась голова, ноги неожиданно стали ватными, и он почти не чувствовал их. Опустив отяжелевшую вдруг голову, он стоял, пошатываясь, в дверях. Девочка, не понимая, почему он опять встал, была раздосадована. Ей так хотелось увидеть его радость, благодарность за такой подарок. Она часто представляла, как выведенный во двор, он будет весело бегать, радостно лаять, ловить собственный хвост, как делали другие собаки. А он даже не хотел выходить.

– Ну что ты опять встал, – раздражённо сказала она и резко дёрнула верёвку. Ей вдруг захотелось ударить его, обругать. Впервые ощутив подобное желание, она тут же устыдилась себя, почувствовав себя плохой, злой. Ведь он так болел, наверно, и сейчас ему плохо, а она злится на него. Раскаянье бросило Анюту к собаке, и порывисто обняв его за шею, она стала целовать его в морду приговаривая:

– Миленький, прости, прости меня, пожалуйста, я больше не буду. Обнимая его, она почувствовала, как собака дрожит всем телом.

– Тебе плохо? Да? – забеспокоилась она. – Ну, пойдём назад, пойдём, полежишь.

Она стала тянуть его назад, в темноту сарая, но он и туда не шёл. Коротай упрямо стоял, опустив голову и прикрыв глаза, и не двигался ни туда, ни обратно.

– Господи, ну что же делать! – взмолилась она со слезами. Чувствуя своё бессилие, она стала постепенно впадать в панику, не зная, что делать. В отчаянии девочка стала резко дёргать верёвку, вновь начиная испытывать желание ударить его, такого упрямого и непослушного. Коротай, расставив ноги, казалось, врос в землю, как будто решил назло ей не двигаться ни туда ни сюда.

– Оставь ты его. Что ты его дёргаешь? Отвык он, пусть отойдёт, притерпится. – вдруг услышала она за спиной надтреснутый голос отца.

Увлечённая вознёй с собакой, она и не заметила, что он всё это время наблюдал за ними.

Анюта испуганно обернулась. Привычный страх медленно вползал в её душу, но в голосе отца на этот раз не было злости или упрёка. Ей даже показалось, что он сочувствует ей, а может быть и Беленькому. Девочка попыталась заглянуть ему в лицо, но он, как всегда, отвернулся. Страх вдруг ушёл, паника тоже исчезла. Почувствовав внезапное спокойствие, она выпустила из рук верёвку и, присев на лавочку в глубине двора, издали стала наблюдать за собакой.

Постояв в дверях ещё некоторое время и, почувствовав себя лучше, Коротай медленно двинулся вглубь двора. Он даже как будто и не пытался оглядеться, оказавшись в новом для себя месте. Сделав несколько шагов, он устало улёгся на бок, вздохнул и прикрыл глаза. Казалось, что никакие новые впечатления не могли его вывести из привычного, равнодушного состояния.

Он не испытывал радости, которую ждала от него Анюта. Казалось, что это чувство ему теперь, вообще, было недоступно. Тоска, поселившаяся в его сердце медленно, час за часом разъедала душу ржавчиной, не оставляя места даже обиде. Страсть, радость жизни, казалось, оставили его навсегда. Ожидание хозяина, такое волнующее поначалу, притупилось. Обида, терзая его сердце безжалостными когтями, вырвала надежду из его души и он уже не ждал того, которому всегда так верил. Вместе с надеждой ушла и любовь. Он остался один на один со своей тоской. Ел, пил, как механическая зверюшка, у которой ещё не кончился завод, не замечая ни вкуса, ни запаха, и еда уже не приносила ему той радости, как прежде.

А девочка приходила каждый день. Он привык к ней и к её запаху, его почти не раздражали несмелые ласки, но и не вызывали никакого отклика – ему было всё равно. Она при всей своей любви, не могла заполнить пустоты, поселившейся в его сердце, не могла излечить от тоски. Может быть, только хозяин мог ещё пока вызвать отклик в душе Коротая, но с каждым проходившим днём ржавчина в душе собаки, посеянная тоской, всё больше и больше разрасталась, а хозяин не приходил. Душа Коротая постепенно, день за днём медленно умирала.

Глава 9. А тем временем

Хозяин не забыл его.

Не найдя на следующий день Коротая, но убедившись, что он жив Олег продолжал его искать. Он делал всё, что мог. Догадавшись, что собаку, вероятно, кто-то подобрал на машине, он объехал близлежащие посёлки, дотошно расспрашивая местных жителей. Но никто не видел подобной собаки ни живой, ни мёртвой и даже вездесущие дети не смогли ему помочь. Оставив везде, где можно номер своего домашнего телефона и пообещав хорошо заплатить, тому, кто обнаружит его пса, Олег на этом не успокоился. Но ни объявления в газете, ни даже на телевиденье ничего не дали. Коротай бесследно исчез.

Шло время, но никто не звонил с радостным известием. Повторный объезд посёлков тоже ничего не дал. Олег почти смирился с потерей, но, в глубине души, будучи почему-то уверен, что Коротай до сих пор жив, он всё ещё надеялся, что собака вернётся, каким-то чудом всё-таки вернётся.

Ему со всех сторон предлагали щенков, купить или просто принять в дар на замену Коротая, но он отказывался, хотя это было не всем понятно и его уговаривали, недоумевая. Но как он мог объяснить, что для него это будет равносильно признанию Коротая мёртвым. Он был жив – эта уверенность не проходила и предчувствие, что они ещё встретятся не покидало Олега, хотя со временем и стало постепенно угасать. Пока ещё щенка он не брал, но начинал уже понемногу прислушиваться к разговорам о том, у кого и от каких родителей ожидается помёт*.

Глава 10. Сергей

Теперь Коротай мог по собственному желанию выходи́ть во двор. Дверь всегда была полуоткрыта, как бы приглашая на прогулку, и только длинная верёвка сдерживала свободу, которая теперь была ему совсем и не нужна.

Иногда он, не спеша, выходи́л за пределы сарая и долго стоял, как бы прислушиваясь. Так и не дождавшись чего-то известное только ему, он, вздохнув, тяжело укладывался недалеко от входа и лежал, прикрыв глаза и не проявляя никакого интереса к тому, что происходило вокруг. Ни радостных прыжков, ни весёлого беганья по двору Анюта от него так и не дождалась. Первые дни она ещё надеялась, что собака повеселеет, но дни шли, а он оставалась всё таким же безучастным и равнодушным.

Душа девочки металась из одной крайности в другую. То она отчаянно жалела Беленького и, обнимая за шею, шептала на ухо ласковые слова и слёзы сами лились из глаз. Но всё чаще и чаще, теряя надежду и не понимая причин его тоски, она злилась. Её всё больше и больше раздражал его отрешённый вид.

Анюте казалось такое отношение несправедливым, ведь она хотела подарить ему целый мир, полный радости и веселья, а он отверг подарок и даже благодарности к ней не испытывал. Она спасла ему жизнь, а он даже хвостом вильнуть не хочет. Вредный, неблагодарный пёс. За всё это время, что она провозилась с ним, он ни разу ни заглянул ей ласково в глаза, ни разу ни лизнул руки. Лежит целыми днями и даже головы не поднимет, когда она приходит. Иногда девочка намеренно не приносила еды, надеясь увидеть радость при её появлении после долгой разлуки, но даже это не могло вывести Коротая из его безразличия.

Постепенно жалость и злость ушли от неё. Потеряв надежду на любовь и признание, Анюта постепенно, незаметно для себя, стала терять интерес и к нему самому. Она всё реже и реже садилась на лавочку, чтобы понаблюдать за ним. Поставив миску с едой, она теперь сразу же уходила, не интересуясь, как раньше, съел он или нет то, что ему принесли. Давно уже она не расчёсывала его псовину, и та свалялась в безобразные колтуны и уже не красила его. Девочка уже не стремилась погладить и приласкать собаку, теперь он стал для неё только обузой.

Коротай, казалось, не замечал произошедшей перемены. Он потерял весь мир и утрата любви этого маленького человечка прошла для него незамеченной. Дни проходили за днями, но для него время как будто остановилось. Он уже не ждал хозяина, еда не радовала, всё для него потеряло смысл. Коротай всё время лежал, любое даже малейшее движение сильно утомляло его.

Постепенно он и на ночь перестал заходить в сарай, даже непогода не могла заставить его сдвинуться с места. Так и лежал он теперь целыми сутками во дворе, испытывая непреодолимое отвращение даже к малейшему движению. Душа его замерла в спячке и только всё ещё сильное, вопреки всему, и здоровое тело сопротивлялось, цепляясь за жизнь.

Иногда лёжа во дворе и приоткрыв глаза, Коротай видел того бородатого мужика, вызвавшего в нём однажды лютую злобу, что, взорвавшись в душе огненным столбом, ушла, оставив его с остывающим пеплом безразличия. Сейчас, наблюдая иногда за ним, Коротай не чувствовал ни страха, ни злобы, он не чувствовал ничего вообще. Мужик ни разу не попытался к нему приблизиться. Изредка он присаживался на лавочку и, попыхивая беломориной, не отрываясь, исподлобья, смотрел на собаку, и, бывало, их глаза встречались.

Иногда Петру казалось, что между ними пробегало что-то мимолётное, необъяснимое, какое-то дуновение, которое сближало их. В глазах этого кобеля он видел ту же тоску и одиночество, что давно уже жили в нём самом, и становясь порою нестерпимыми, кидали в чёрную воронку злобы и ненависти. И тогда он спасался только водкой. А кобель, казалось, умирал – эта тоска попросту убивала его.

– Эх, ты, паря, паря… Знать судьба у тебя такая. – как бы про себя говорил Пётр, и затушив носком сапога недокуренную папиросу, ссутулившись, уходил со двора.

Так проходили дни. Наступила зима. Снега было много и Коротай оброс густой псовиной. Даже холод не смог заставить его тронуться с места. Он всё так же лежал во дворе, бесчувственный и к морозу.

Анюта теперь приходила только покормить его и тут же убегала. Коротай, казалось, не замечал её присутствия и, бывало, даже не открывал глаз. Девочку это уже не расстраивало, она стала совсем равнодушна к нему. Пётр опять запил по чёрному, доставалось и Анюте и её матери, но Коротая он никогда не трогал.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.