C Ближнего Неба

C Ближнего Неба

Лазарь Соколовский

© Лазарь Соколовский, 2017

© Алла Владимировна Соколовская, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4483-7735-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В лабиринте стихов

Поэту Лазарю Соколовскому стихи заменяют дневник. Впечатления от того, что происходит за окном, раздумья о прочитанных книгах, отношения с близкими и дальними – словом, всё, что становится частью его бытия, рано или поздно отливается в рифмованные строки.

Он писал всю жизнь и полагал, что путь к читателю должен быть столь же естественным, как и творчество. А потому не обивал пороги редакций, не сочинял конъюнктурных вещей, чтобы «попасть в обойму». Его первый сборник с говорящим названием «Из семи книг» вышел в 1994 году, когда автору было уже за 50. Как и все последующие, он был издан на собственные средства и расходился неспешными кругами по тем, для кого даже в переломную эпоху было важно «остановиться, оглянуться», определить собственное положение в стремительно меняющемся мире.

Поэзия Лазаря Соколовского заточена именно на раздумье – основательное, неспешное, порой уводящее далеко от первоначального повода. Его строки не навязывают читателю определенных выводов, а предлагают пройти всю цепочку тезисов, тем и ассоциаций – нередко лишь для того, чтобы в конце вместе с автором убедиться в неразрешимости поставленной проблемы.

Да, мир для поэта далеко не прост и уж точно не однозначен. Он и не пытается облегчить читателю процесс его познания, нанизывая бесконечные придаточные, вмещающие в себя всё новые аргументы «за» и «против». Зато того, кто примет эти непростые условия, ждет затягивающий лабиринт человеческих прозрений, сомнений и догадок. Лабиринт, в котором каждый может обрести свою истину.

Канд. филол. наукЕкатерина Зотова

В ожидании бабьего лета

Что-то бабьего лета не слышно,хотя осень всего лишь на скокзаступила – скукожилась вишняпод туманами, пышный оброкяблонь чавкает зло под ногами.И чего я судил да рядил —бог отвлекся ль? природа не с нами?не достало ли собственных сил?Вновь вопросы кому-то зачем-тосквозь худые дожди да ветра,где багряным уже позументомнарядилась осинка-сестра,позабыв про вчерашнее лето —заневестится с новой веснойвзрослой бабой. И что ей ответы —посмеяться хотя б надо мной,то взмахнув озорным покрывалом,то коленки прикрыв на юру.Жизнь опять повторится сначала,что, пожалуй, сойдет за игру,пусть не вечную… Все перепето,переписано вкривь или вкось,но дождаться хоть бабьего лета,когда девичье вскачь унеслось.

Этюд

Чужая чья-то воля, свой капризрисуют книгу осени спонтанно:как на веревке в памяти провиспрозрачный лес Коро и Левитана.Не умаляет грусти от пропажпросторная полоска горизонта,куда едва вмещается пейзаж,картину мира рвущий на два фронта,поскольку взгляд еще живет в своемуглу сознанья – что ему доступно:грядущего раскрашенный раек?стволы сухие в памяти остудной?Но отчужденность неба и древесобманчивы при первом беглом взгляде,нам кажется – дух творческий исчез,а он разлит и спереди, и сзади.Возьми, что хочешь: кисть или перо,работай дома иль в подмену странствийумчись – искусство щурится хитроразмашистым своим непостоянством.Там вскинется подсолнухом мазокВан Гога нервный, тут Монэ с улыбкойкувшинки разброcает между строк,здесь оборвется Кремеровой скрипкой,а то, рванув рубаху на груди,прольется новым колером и звукомна каменные реки Гаудиязыческой богиней шестирукой,сметая все. Но держится стенана плаче, где склоненные фигурызастыли, где пролягут письменаот пращуров, еще живущих в Уре,в мой слог октябрьский – пал лишь первый лист,за ним другой, и вот уж сыплет манной…Как на веревке в памяти провиспрозрачный лес Коро и Левитана.

Последняя (?) жертва

(обращаясь к Еврипиду)

Поэт мой, уже мы зашли за экваторв наивной попытке сыграть в перемены,сумеешь подвигнуть ли амфитеатрпоследнюю жертву не выдать на скену(божественный замысел – тайна), прикрытьхотя бы каким-никаким покрывалом?Все тоньше и тоньше трагедии нитьпрорвавшись в эксоде ссучится в начало?…

***

Где ветер ломает привычный размербумажной деревни, суконного града,деревья склоняются выей к земленоябрьским колючим, сухим листопадом.Дороги на Трою тогда не сыскать,девицей пока не умаслишь Борея,и здесь не родитель решает, не мать —ужели под нож обрекается шеядочерняя, нежная, та в завитках,слезами смущала что даже Атрида —отца больше? воина? «Пусть вертопрахгуляет в Пергаме… пошла б ты, Авлида!»Ужели волны – красоты перекат(груди или бедер) есть повод для бойни…«Пошла б ты, Авлида!» Но войску назадне двинуть никак, хотя много б достойней:не топтано было б голов и травы,о, сколько!.. и все возвратились живыми…Что сонмы годов ни промчались – правылишь войны да в лаврах дошедшее имявождя мясорубки, что с темной толпойграбителей в эпосе был пересказан.Так в мифах еще появился герой,с дочерней и прочими жизнями связанв осеннюю смутную, стылую раньв пылу озорных политических бредней.Ифи… Ифиге… Ифигения, станьхотя бы последней овечкой… Последней!Последней?.. Усталый спускается хор(и зрители свыклись!) с кровавой орхестры.Зачем, Еврипид мой, ты впал в переборне матриархата? Взамен Клитемнестрасмолчит, перетерпит, смирится?.. Умринадежда на мир, коль такою ценоюоплачен, где войны не вне, а внутрибушуют, и нет нам, пассивным, покояни в эту прогорклую осень, ни в ту,не гонят ладьи где ветра напопятный,где жертвой уже не унять маетутрагедии общей – троянской и братней,что, мстя за отца, убаюкает матьи, спрыгнув с ума, обнадежит Эриний…О, Боже, ужель все ломать да ломатьпо смутной какой-то, по бабьей причине,по версии: выплеск страстей – красотаЕленья? ничья? так спеши домогаться!Ты тоже прекрасна, но все же не та,заложник каких-то иных мотивацийвсесильных-всевышних… Абсурдный, увы,античным поэтам сей промысл неведом.Докатятся ль грозы войны до главысистемы иной? Эписодии следомсыграют актеры, самою судьбойчто призваны истину гнать понаршку,как гонят невест – женихов на убойкуда-то опять… Все прикроет обложкаиль занавес. Дело одной лишь семьи —языческой, нашей – чей окрик победней?Ифи… Ифиге… Ифигения ииные лилейные девы – в последний?

***

В ноябрьскую терпкую, липкую раньлеса осеняет предчувствие горя —заменит тебя белоснежная лань,как вскинется жертвенный жадный топорик?Проснется Природа – Диана? Проспит?Елена вернется в замужнюю Спарту?Не старый, так новый споет Еврипидспасенье ребячье? Дождемся ли мартавеселого, где диктатура сдаети наша былые свои полномочья?Ифи… Ифиге… Ифигения, счетоплачен! Лишь осень разодрана в клочья…

Беззимье 06—07 года

То смеяться, то плакать приметсяпамять к очередной поре —не расснежится, не раззимитсяни в утопии, ни в январе.По полям будто рысью конница,фронтовой ли, лагерный следподзабылся как будто – помнитсядаже сквозь юбилейный бредне со мною – с отцами, с дедами,кто до срока ушли туда,где напрасно греметь победами —сроки-звезды не распродать,телогрейки лишь скинув, кители,подсчитать – что отчизна шьет.Разве генция – как там? – интелли…,так у нас никогда не в счет,даже если себя уродуя(не отречься от прожитой!),с обихоженной несвободоюпрямо в петельку головой.Что – от климата безобразия?Что – с похмельного трын-трава?Никакая Европа – Азия,не неметчина – татарвалуком, саблей, скулою кривится —разродиться б иным к поре…Не расснежится, не раззимитсяни в утопии, ни на дворе.

Ранняя весна 07 года

1

Так в природе еще не бывало:белый саван разползся в семь дней…Неужели все сказки сначала,брага жизни от свежих корней?Есть какая-то тайная силав этой ранней тревожной весне?Слышал – ведьма в лесу голосилао своей ли беде, обо мне,в почке глупой ворочалась завязь,лист слепой набирал желтизну…С миром смутным навеки прощаясь,не тянуло к заветному снупонятых – сквозь ожившие душипо тропинкам привставших стволов,я шептался, глаза не сомкнувши,с дальним Богом, но выдохи словвосходили истаявшим паромв глубь, где вымерзла голубизна…Знать, весна распоясалась даром?Что поделать, на то и весна,не помощница в посках смысла,и куда беззаботной понять —вот последняя оттепель скисла,диктатура скрежещет опять,перебьет молодые побеги,что пробились сквозь зимний кордон,искупаются зяблики в снеге,чтоб заткнуться до лучших времен,затаятся, считая потери —не попасть бы на этот впросак.А такой был соблазн, что поверил,рассиропился, старый дурак…Ах, весна! ну, какие подставырастревожат российскую тишь.Видно, ведьмы орут для забавы,и напрасно глаза проглядишь.

2

Не дай мне Бог сойти с ума…

А.С.Пушкин

Не сойти б с умавсе по той причине —на душе зима,даже голос стынет,свял от серых плит,словно от недуга,снег глаза слепит,хоть и ветер с юга,трескается лед,припекает спины,что он принесетс почтой голубиной —скомканный прогресс?стираное солнце? —вздрогнет птичий лес,наш – не обернется,ни надежд, ни сил,пусть весна сорокой,изнутри застыл,жарким левым боком,некуда расти,коль одни обноски…Лучше отойтитихо, по-толстовски,без вещей, без слав,в простоте искомой,вроде, убежавот родного дома.

К встрече с братом

В твое рождество не прийти мне, не статьк оградке ли, к мрамору в утлом возглавье,как ждут потаенно отец наш и мать —но нет твоего, мне, увы, однотравьяна сникшем, слепом, приглушенном клочке,который пришедшим пока еще нужен,как лучик из детства, зажатый в рукена всякий… чтоб легче скакать через лужив обратный (когда бы возможно…) маршрут,где небо смертями еще не чревато,где сбито отчаянье в пару минути явно, как воздух, присутствие брата…Мне снова из прошлого каменных врат,где не опереться тоске человечьей,тащить хоть бы веру прапращуров – смятя временем новым, но, думаю, встречудостойно и сам предстоящий отрыв,когда подойдет полоса грозовая,в золу обративши ребячьи костры,где с родиной жесткой я тоже прощаюсьбез слез покаянья своих ли, ее,как в браке отжившем – верстаться напрасно,расстанусь со вздрогнувшим майским жнивьем,что ты променял на осенние краски,в какие, приехав, мне не заглянуть —провалы годов зарастают пространством…И сам собираюсь в отчаянный путь,где прах твой качает волной океанской.

Очередной виток

(возвращаясь к одному роману)

Рассчитаться на первый-второй,потихоньку мельчая с годами…Иешуа – абсурдный геройв схватке с мельницами, с комарами?Эволюция наоборот —соскользанье к пещерному миру:«Любят деньги, как было, и вот, —Воланд пел, – пришибут за квартиру».Алоизий – как там? – Могарычвыбьет полуподвальчик Арбата,ну, а тот, кто божественный спичнапридумал, тот съедет куда-тона Матросскую шумную, наскит Лефортовский – вся незадача…Хорошо, что прознал Сатанаи «великий прогресс» об-иначил.грозным матом – вот снова у нас«путь святой» и «свобода печати»,генеральский сплошь иконостас,в кумаче – пенсионные ратии церковный гороховый звонв ожиданье пасхального чуда.Эволюция вновь под уклон,где вопрос – не куда, а откуда?Патриарший совсем обмелел:и стихи облысели, и проза,в суете государственных делмихалковы теснят Берлиоза.И к чему тот случайный вояжнас привел – Мастер в горних с подружкой,остается Бездомный типажс Грибоедом и прочей психушкой.Нет, роман не кончается, неубывает подпитка ни сверхуи ни снизу – куда Сатане,старичку? Только стряхивать перхотьда в припадке дешевых остротна прощанье косить под героя…Эволюция наоборот —ФСБэшным отлаженным строем:– Рассчитаться на первый – второй! —квадратные плечи и скулы.Все сначала: Пилат, Крысобойи чудак молчаливый, сутулый.

К двум пророкам

Вступление

Пора ли плакать… ликовать…Империя ушла? едва ли?куда идти? чего искать? —недоросли, недострадали?Опять духовную нуждуприкрыть тряпьем материальным…утрачен ритм… – А вдруг найдупусть не заслуженно – случайно,весенний подновляя крики Апполонову квадригу.Как говорится, все из книг,и я опять листаю книгу,ту, первую, где между строкследы моей судьбы и общей,что пробуждал какой-то бог,над чем пророк какой-то ропщетЧто в тьме времен провидит онпомимо мартовской капели,где отзовется Вавилонне во врагах – в самих себе ли?В дареном чуде слов и нотувериться б, как Савл в дороге,что все к гармонии идет…Два лучших голоса – помога?

1-й голос

Чего еще?.. К земле влекомв последних заморозках мая,цветут черемухи рядкомповдоль реки – ликуй, Исайя,хоть краткий миг, покуда крайне выдохся в тоске зеленой,едва намеченной, копайродную почву по законуприроды же, упрямо сейразумное неторопливо,всей прожитою жизнью, всейнепрожитой ликуй, гневливый,предупреждая от оков,что только сбросили играя —и сызнова?… Народ таков,каков он есть – ликуй, Исайя!Другой даст неизбывный плач,пока ты грезишь про Мессию,чтоб хоть чуть-чуть дрожал палачв притихшей засветло России…Проходит все, но все ль пройдет,когда борьба – стезя святая?..Копай постылый огород,усталый раб, – ликуй, Исайя!

2-й голос

Увы, дергач, пророк не врач,особенно в предгрозовые,ему доступен разве плач —вся жизнь твоя, Иеремия…Когда опять нам исполатьпускаться в сталинские злые,вдохнув глоток свободы – лгатьотвыкнув?..Плачь, Иеремия!Уже пастух присел на двухскамьях: диктатор и вития —что ж мы молчим? имперских духпо сердцу?Плачь, Иеремия!От старых стен привычный крен«ломать не строить» – крепче выя?Навыворот – какой-то генв нас странный…Плачь, Иеремия!Как на пари, приотворивглаза, внять сказкам про батыев?Враг не во вне сидит – внутри,в тебе же…Плачь, Иеремия!Куда ж страну – опять в войну?Сомкнемся мертвые? живые?Ведь главное – поднять волну,а дальше…Плачь, Иеремия!

Послесловие

Слова лишь отзвуки игрыкровавой, улично-дворцовой,истерлись ижицы, еры —чтобы опять начать по-новой?Ужель не выдохлись кругивсенепрощающей природы,и наших смут? Кругом ни зги…мы снова ищем в переводахлазейку выхода – глухии строки красные, и нравы,опять ввалиться от сохив соблазны те же и подставы…Мой Бог! кто из сидельцев правв чреде смирений – революций?Я убираю книгу в шкаф,чтобы забыть? или вернуться?Сойдет погожая веснаи долгожданный ветер свежий…От двух скитальцев тишина,и мир все тот же, мы все те жепростыми, грешными людьми.Изменит что чреда иная,как ни ликуй, Иереми…как ни зайдись в слезах, Исайя…

Возвращаясь с кладбища

Где прежние годы? где весны мои?ворота в природу взаправду открыты?И будто в ответ мне гремят соловьив Донском, где оплаканы судьбы и сбитына встречу потомкам? на суетный тлен?на жалкие свечки в бумажных букетах?Не знаю… но рвется сирень из-за стен,и это бушующей жизни приметы,как пряная, ливнями пьяная водь,ломающая колеи и маршруты,как еле прикрытая буйная плотьстуденческой стайкой спешит к институту,сквозь свежую листвень текут светлячкиот солнца и пляшут по рельсам трамвайным.И как я ни грустен, теряю очкиот этой весенней и девичьей тайны.Спокойно б двоякое шло торжество,как вечный покой или вечное бденье,но где взять предела того и того,особенно в майский пробег совпадений,когда настигают не браки – брачки,ничуть не сбивая нам скорби о близкихушедших. Я снова теряю очкив сиренях, процветших среди обелисков.

Вслед

С чего начать… июнь сухойуже зашел за половину,взметнулся первый травостой,я распрямился, как рябина,прочнее, вроде, в землю врос,испив сиреневую влагу,прикрыв измучивший вопросзеленой дробью винных ягод.Ах, лето, лето! как я могтак поглупеть, приняв за чудокружавчатость морковных строк,взметнувшихся, как из-под спуда,что показалось – сам воскрес!..Все это отдавало фальшью:преобразив травинку, лес,природа покатила дальшев свой нескончаемый поход,в дремучие метаморфозы —я лишь застыл, разинув рот,на снизку рифм роняя слезы…Пусть огрызнется мир инойчредой карманных революций —сорваться с ней нам не дано,возможно только встрепенутьсяи, сбросив собранную кладьчужих и собственных поверий,пытаться детям передатьследы поверженных империй…История не склад, не бал —росток любви сквозь грохот пушек,и если сам не добиралв алчбе – несчастьями обрушит.Круг завершивши вековой,герои спрячутся в былины…С чего начать… июнь сухойопять зашел за половину.Увы, иначе мы растем,труднее, медленней мудреем,природа прет своим путем —нам хоть стремиться вслед за нею…

В маленьком путешествии с вечным спутником

Заметил, черный пес бежит по пашне.

Гете

1

Златым кольцом – возвратный путьистории – и мы по храмамотправились, раскинув рамы(приворожив погоды ртуть)души, уставшей от бедламачужого – своего… Полязаросшие пленяют дурью(смотаться ли?..) и хмурый Юрьевнапоминает: у рулявсе тот же кормщик, что до бури.Но легче дух, лишь на задахпровинциальных пьяных оргийоткроется резной Георгий,и на губах застынет – ах!..(курчавый пес, отстань, не дергай!).И трижды отплясав кругомязычества на христианстве,откроется дорога странствийв веках, уложенных рядкомв прапамяти. На то пространстваданы нам вширь и вглубину,где благость тихая да удальшальная рядом – амплитуда льтакая… валим на войну(пес, на тебя?…). Но вот и Суздаль,несуетлив и узкоплеч,по маковки церквей спокоен,рыжебород, когда-то воин,теперь щиты скатились в речь —в О круглое, что ж до героев,давно повывелись борцы,пророки вымерзли подавно.Торговый ряд гудит исправно —толкают бабки огурцы,на сувениры скинув славный(замолкни, пес!) славянский дух.Дорожка в Кремль неказистей,спасаясь от совковых истинхмельным набором медовух,как древним валом в палых листьях.Старинный, сонный город средьухоженного чернозема(смотаться ли?..), вдруг здесь, как дома,дано где жить и умереть,вот разве нет друзей – знакомых…

2

Ризположенский монастырьнас приютил на пару суток,куда деваться – двух минутокне хватит, чтоб пропеть псалтырь:расцвет – короткий промежутокседого Суздаля. Молвасмирилась – хоть часов 12,чтобы от Кидекши добратьсямужской к невесте Покрова.А там опять брести с прохладцейк раззолоченному холмув заросших рвах – подобье ларца:кокошнички… Куда деваться,крута дорога к Самомув плену наивных мотивацийвсегда готовых на восторгмузейных дам, глухих монахов.Как будто можно взмыть из праха,что создал сам – все торг да торг,а между – все топор да плаха.Однообразье… Не мудраи здесь провинции житуха,не то чтоб оскуденье духа,а бесконечная играс историей, как сон в полслуха.Куда деваться – мир таков,каков он есть, принять итожа,верстаться с ним – себе дороже.Звонят Владимир и Ростов,и потому не милуй, Боже,и не карай… Где глубь и ширьдруг с другом не договорятся,терпи и плачь – куда деваться.Ризположенский монастырь,соавтор всех твоих простраций,как и моих, нетороплив(коль выбрал сам). Случился поиск,вот-вот, казалось… Твой ли происк,что снова сверзнулся Сизиф?Но в ту же пропасть мчится поезд!И вечно так: едва просторнаполнится каким-то смыслом —вниз камень! Сколки скользких истин…Прощай, мой Дмитровский собор,до новых слез и евхаристий,Хоть не вернутся «ер» да «ять»,костлявый компромисс бессмыслен,здесь снова соблазняться высью.Собаке, где тебе понятьзуд творчества… движенья… Брысь ты!Вот тоже мне – ночной дозор,цензура на клубок сомненийнадбытовых.. Практичный гений,я расторгаю договор!– Ну, и куда? к ризположенью?..

3

Обратный сход был недалек —скатились тихо восвоясик деревне. Два соседских Василишь усмехнулись… Эпилогвсе ближе, ближе. Что в запасе,в годов остатке: кабинет,диван истертый, пыль на книгах(смотаться ли?..). Какого фигаждать перепашки напоследради единственного мигане смысла, нет, не света сфер,перед которыми немею —частичку формы, край идеи,подушку рифмы, простынь вер,чтоб на шарап слова развеять…Поэзия – заклятый мигнеимоверных откровений,возможных только при разменевсего на пшик – один языкгудит, как целый мир растений.Тут Искуситель ни к чему,он может только расстаратьсяв дне суетном. Куда деваться,хоть к черту – в Суздаль, в Кострому.У говоров, как и у наций,своя проекция угла,распашка глаз, корысть согласных,что не смолкает в тюрьмах классных…Куда нас рифма завела?Мой пес, увертливый, как масло,куда ты делся? Опослярешим: прогнал – погорячился(как – ты у нас еще не спился?).Смотаться ли, начав с нуля?Что скалишься – а ты б решился?…

Размышление у картины

Посмотрим, поспорим, великий собрат,что мы заточили в бесформие формы,на чем задержался блуждающий взгляд,что нашим случайным попутчикам скормим.

***

Смущает Даная меня не броскомотставшего слуха, не взглядом навстречу —просыпется дождь золотой шепотком,и целая жизнь – одиночества вечер?тоска беспросветная?.. Женская часть,планида, судьба изначально такие —случайного бога недолгая страсть(– Он был или не был?). На то и стихияпространства… Когда бы могли заглотнутьхотя б половину того, что приперлинам пращуры, был бы означенным путь,а так ожиданье, как бритва у горла…(– Ну, где он, кормилица? Утро вот-вот,под эту капель не заснуть, не проснуться…).И ждет не дождется послушный народ,чем боги земные к нему обернутся.Не знает Даная – засек лейтенанткремлевской охраны от Лобного места,чужую ль жену раздевает Рембрант,утратив свою… Чехарда соответствийи несоответствий, вслепую играили промысел чей-то бычиный? лебяжий?Пусть царский, не царский застенок – дыра,мы жертвы одной государственной лажи:случится ли сын, не случится – успейего хоть на доброе дело направить,довольно и так по дороге камней,Горгону прибить – не себя позабавить.Но подвиг есть подвиг. (– Чей вздох из сеней?)Воспримет кровавый урок разнотравье —пустым бы дождем не пролиться, Персей!А нам не пора ли припомнить о праве?..

***

Что карта, картина – везде полотноуже не твое, неподвластное взгляду.Как хочется нам добрести до основ,пусть злые Сивиллы грозят из засады,Я тоже пытаюсь озвучить, Ван Рейн,те сказки, что былью тревожною стали,коль мир не спасти, то хотя бы детей,хотя бы природу…И это едва ли?

К переписке трех

(Р. М. Рильке – М. Цветаева – Б. Пастернак)

Так разминовываемся – мы.

М. Цветаева

1

Опять морозит, оттепель ужеоткликнулась дежурным ледоставом…Кем здесь ведом: держателем? лукавым?Как маскировка стол, в карандашенет грифеля, музейное стилорастрескалось… К чему стихов опала,когда решетки снова за стекломи снисхожденье к родине упало,в который раз отчаиваться идоить насильно ссохшуюся музу?Промерзших душ несметные роигнетут к земле житейскою обузойпомимо главной: как мне провестиграницу меж хотел бы и смогу ли?Свободный дух, с которым по путив поэзии, оборван чьей-то пулей,пусть не в меня, не нынче – севера,сибири, конвоиры бесконечны…Опять морозит, дворники с утрасгребают снег, как вымершую вечность,как вещность, что смолчит – мол, мир раним,когда не осенен стезей крылатой.Мы размышлять о главном не хотим,в раздумьях не бредем – летим куда-то…Куда? Когда б туда, где скрылся вздохучителей, где струсил стать собою,когда глотаю «Переписку трех»и плач давлю и только тихо воюпри сколках жалких дружб, страстей – не право времени признаний нестыдимых,где мне неловко… Пусть уж ледостав,коль весны их сменили наши зимы.В грядушем сломе связок и костей,возможно, и проявится прорухаиных времен… Коснутся хоть детейвысоты чувства и глубины духабожественные, те, что метят высьне снежной крупкой – взмахом белых платьев…Зашуганные, как мы не крестись,хоть приобщиться этой благодати,ах, оттепель…

2

Я к тебе взываю, Гонгила, – выйди

К нам в молочно-белой своей одежде!

Ты в ней так прекрасна. Любовь порхает

Вновь над тобою.

Сапфо

Телега жизни розно вкривь и вкосьползет по чьим-то судьбам, лицам, грудям,но как дышалось веку, как спалось,молилось как – по женским ликам судим…Забредшая в 20-й свой Сапфослучайно ли, по странной высшей воле,впитавшая безмерное раздольеромантики сквозь пресный вкус просфоробыденности… Как с твоих высотнизринуться? какой сорваться песнью,чтоб вязкий мир людских страстей и весейхоть дернулся?… Не ахнул даже тотединственный:«Прости, что подзависв житейской прозе, что не разгляделасьтвоей уставшей воли перезрелость…ну, что сказать еще?… прости…Борис».Возможно, написалось бы… Смолчу…Какой я им судья, мы много ниже,их сути – на разрыв, я пошло выжили даже не пронес свою свечук возвратной вьюге… Мутное стеклоне пропускает избранного света.Одна вослед другой ушли кометывсе три в сырую высь – нас занеслокуда-то вбок, нам небеса – пустырьс приманкой алюминиевого пыла,что не взывает: «Выйди же, Гонгила,в молочно-белом пеплосе, и ширьраздвинется…» Тебя другой Орфейв попутчики позвал, но только вскореушел туда, где: «Мы, Марина, море,Марина, волны звезд… но якорейнам не дано – плыви, покуда часприбытья не настал, где ритмы жгучи»…Поэзия бессмертна и текуча,пока природа хрупкая за нас,как ей, нам лишь возможность расточать,сомнениями мучая бумагув «Попытке комнаты», в прозрениях «Живаго»,вы в них, вы в нас, вы вне…И не догнать.