Призванные к другой жизни. Прикосновение к тайнознанию

Осталось заполнить две клетки матрицы. В них должны найти отражение происхождение сверхнарода и его культурно-духовная сущность. Что до первого, российский суперэтнос есть, понятно, евразийское сообщество, сформировавшееся в длительном взаимодействии русского ядра с окружающими племенами, народами и народностями. Наконец, его культурно-духовная сущность оформилась в результате сращения языческого и православного религиозного чувства с исламской и буддисткой культурами.

Раскол? Нет, клонирование

Мог ли изменить эти корневые свойства сверхнарода раскол ХIV века? Нет. Мало того, что они неизменны, что этнический, этический код постоянен (он сродни генетическому), ведь, к тому же, раскол был на самом деле не чем иным, как усложнением структуры. Народ раздвинул свои жизненные границы, разветвился. Разбегание привело к тому, что на месте одного этноса появился суперэтнос – группа этносов, одновременно возникающих в определенном регионе, взаимосвязанных экономическим, идеологическим и политическим общением и проявляющая себя в истории как мозаичная целостность. Суперэтнос определяется не размером, а исключительно степенью межэтнической близости. Он, как и этнос, противопоставляет себя в лице своих представителей всем прочим суперэтносам. Принадлежность к сверхнароду, как и к народу, воспринимается человеком непосредственно, а окружающими констатируется как фундаментальный факт, не подлежащий сомнению. В основе этнической диагностики лежит ощущение отталкивания или симпатии, как в нашем случае. «Иди к нам, ты нам подходишь», – говорит белорус украинцу и русскому, русский – белорусу и украинцу, украинец – русскому и белорусу.

Раскалываясь, этнос как бы сам себя клонирует. Это необходимо, чтобы повысить сопротивляемость внешним ударам, чтобы и в самых жестоких обстоятельствах сохранить путеводную идею, чтобы увеличить число носителей той программы, что вдохнул Творец, – программы планетарной миссии. Растроение древнерусского этноса, ввиду сложности и ответственности предназначения, нам на роду написанного, ввиду общечеловеческой важности миссии сверхнарода (пусть ему самому и неведомой), – растроение это имело характер необходимости. И, что не менее важно, неизбежности. По причине радикального изменения планетарной ситуации. Предполагается, что именно в ХIV веке совершенно сознательно был повернут ключ эволюции человечества и сознание человека перешло в новое эволюционное состояние. На смену созерцательной культуре древнего мира, окончательно выдохшейся к концу Средневековья, пришла динамичная культура интеллектуального индивидуализма.

Поразительно, но именно на рубежный ХIV век приходится очередной пассионарный толчок, придавший российскому суперэтносу новое ускорение. Интервал между посвятительной инвольтацией и ее видимым проявлением составил, как и в событиях полуторатысячелетней давности, 200—300 лет. Энергетический импульс воспринят суперэтносом в ХIV веке, объединение трех ветвей сверхнарода под крышей единого государства началось в ХVII веке. Пассионарный толчок подвигнул украинцев и белорусов к возвращению в отчий дом. Они возвращались с таким чувством, будто из него и не уходили. Так, часть древних русов после раскола попала в самую гущу ляхов, промучалась в чуждой среде два века, не ассимилируясь, храня этническую чистоту, чтобы вернуться на пепелище Киевской Руси и в конце концов, уже под именем малороссов, добровольно и на условиях полного подчинения сложить незалежность к подножию трона московского царя.

Имперский ритм

Вернувшись под руку самодержца, Белая и Малая Русь включаются в имперский ритм. Это ритм не этнический, а государственный, ритм русской государственности. Он разворачивается не по законам периодических процессов, а в виде так называемых имперских рывков длительностью 144 года. Это, в сущности, время решения какой-то исторической задачи, причем, минимально потребное историческое время, за меньший срок справиться с проблемами не удается ни одному государству. Первый рывок совершала Киевская Русь, в продолжении 144 лет решавшая задачу становления русской государственности. Второй рывок начался в 1353 году – в переломном, «осевом» ХIV веке, сообщившем нашему сверхнароду новый импульс развития. В это 144-летие ему предстояло освободиться от монголо-татарского ига, обустроить Московское царство, превратиться из куколки в бабочку – из древнерусского этноса в российский суперэтнос. Сойдясь под крышей единого государства, он в 1653 году приступил к строительству великой евразийской империи – и за 144 года довел его до конца, а если бы даже и захотел бросить дело на полдороге, то не смог бы: из цикла нельзя выйти раньше времени, не достигнув поставленной цели, его надо отработать сполна.

Первооснова имперского ритма – прочно встроенная в мироздание, объективно существующая 12-элементная энергетическая структура. Она известна человечеству с незапамятных времен как «круг животных». Двенадцать «звериных лет» образуют 12-летний цикл, называемый у нас обычно восточным Зодиаком или восточным гороскопом. Этот цикл базируется на космических закономерностях. За двенадцать лет Юпитер – «планета счастья» – совершает полный видимый оборот относительно звезд на земном небе. Юпитерианский ритм задает ритм «звериного круга». К этому последнему привязаны ритмы истории, которые, таким образом, привязаны к ритму Юпитера. Стало быть, это ритмы Солнечной системы, ритмы космические. Стало быть, имперский ритм в российской истории – ритм космический. Стало быть, наша общая российская, русско-украинско-белорусская история – явление космическое.

Клуб на мосту

В согласии с космическим сценарием в ХVII веке окончательно определяется геополитическое местоположение империи: она утрачивает значение буфера между степняками и рыцарями и преобразуется в мост между Востоком и Западом. Исторически Россия, конечно, не Азия, но географически она не совсем и Европа, это переходная страна, посредница между двумя мирами. Культура неразрывно связала ее с Европой, но природа наложила на нее особенности и влияния, которые всегда влекли ее к Азии или в нее влекло Азию. Эти слова с намеком на всемирное предназначение России и ее сверхнарода сказал не современный поборник идеи евразийства и не метаисторик Даниил Андреев, а традиционный историк Владимир Ключевский.

То, что России самой природой отведена роль моста, не может не иметь отношения к миссии. Мост не место для войн, для драк, для выяснения отношений. Сражение на мосту – это опасно, конструкция может обрушиться. Другое дело торговля… хотя и торговать все-таки лучше на предмостных площадях – на западной и восточной. По мосту должны ходить караваны. На мосту надо встречаться. Да, это евразийский клуб, место для контактов, для обмена идеями, для диспутов, для культурного взаимопроникновения, для интеграции – идейной, культурной, технологической, экономической, когда европейские высокие технологии объединяются с азиатским отношением к работе.

Жизнь на мосту – особая жизнь, иная, чем жизнь на западном и восточном берегах, иная, чем жизнь на предмостных площадях, и поменять ее на чисто европейскую либо чисто азиатскую невозможно. Мешает этический код сверхнарода.

Этический код

По утверждению Н. Бердяева, это самый небуржуазный народ в мире. Он боится роскоши, не хочет никакой избыточности, не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства, с большой легкостью преодолевает всякую буржуазность, уходит от всякой нормированной жизни. Бердяев писал об «упоенности русским бытом, теплом самой русской грязи, вражде ко всякому восхождению». Купцы, промышленники хотят оставаться «на равнине», быть «как все». Чтобы взять барьер буржуазности, превратиться в степенных бюргеров, в сознательных представителей класса, создающего благополучие и устойчивость общества, они должны были преодолеть непреодолимое, перестать быть детьми своей страны, своего народа. Ибо, по словам Бердяева, «слишком ясно, что Россия не призвана к благополучию», что она «никогда не сколонялась перед золотым тельцом».

На Западе и на Востоке молятся на сундуки с золотом. А вот на Руси молиться на них было не хорошо, не принято, не достойно. «Там царь Кащей над златом чахнет», – читаем у Пушкина. Но кто такой «кащей»? Отверженный, отщепенец, изгой. Отщепенец тот, для кого злато самоценно. Чахнуть над ним может только тот, кто не понимает истинного смысла богатства, которое не цель, а средство для достижения гораздо более важных целей. Богатство – оно всегда для чего-то. Оно даровано свыше, вручено для хранения и распоряжения. Его дает в пользование Бог и Он же требует отчета… Скопить, чтобы пожертвовать, набить сундук золотом и отдать его на строительство больницы, водопровода, храма – вот что было естественным, вот в чем реализовывалось жизненное предназначение. Причем жертвовать полагалось тайно. Жертвователь помнил слова Христа: раз ты рассказал о своем добром деле, то уже получил мирскую награду и Бог тебе ничем не обязан, Он помогает тем, кто творит добро молча.

Наш народ – молчаливый народ. Потаенный. Народ с тайной… Народ, который не может одновременно служить Богу и мамоне (богатству). Эти слова Христа восприняты восточным христианством глубже, чем западным. Как и слова апостола Павла, что корень всех зол – сребролюбие. Стяжание считалось в православии одним из самых тяжких грехов. И вообще, экономическая деятельность признавалась служением низшего типа. Рационализация всей жизни – и производственной, и бытовой, и внутренней, и внешней, расчет каждого дня по минутам, подчинение принципам «время – деньги» и «пфеннинг к пфеннингу», то есть, как раз то, что составляет сердцевину западного бизнеса, согласно православной морали, не возвышает человека, не приближает его к святости. В православных святцах вы найдете имена воинов, монахов, но имен купцов там нет. Их уважали за инициативу, как, например, Афанасия Никитина, проторившего путь в Индию, а не за успехи в торговле.

«Призвана» или «не призвана» к благополучию страна, зависит от неизменного и консервативного этического кода сверхнарода. Это такой же серьезный, постоянный и неотменимый эволюционный фактор, как ландшафт. Для нас сродни генетическому православный этический код. Да, букве христианства мы действительно следуем не всегда. А вот духу… Взгляните на нашу историю. Периоды погруженности в материальное коротки и вроде бы случайны, зато периоды отрешенности от него длинны и кажутся закономерными. Ни один народ в мире никогда не пытался строить земную жизнь по небесным проектам, против этого предостерегал Сам Христос, говоря: «царство Мое – не от мира сего». Русь, Россия предостережению ни разу не вняла. Она ведь тоже несколько «не от мира сего», она ведь недаром зовет себя «Святой Русью».

Что ж, наша культура, наша история, наша небуржуазность дают основания для возвышенных размышлений. Но уместны они только там, где речь о явлениях верхнего уровня: своеобразии цивилизации, национальном характере, национальной идее, миссии сверхнарода. На этом уровне евангельская этика служит отличным регулятором поведения и отдельного человека, и общества. На этом уровне естественная «высокая» аргументация. Богу – Богово. А кесарю? И кесарю свое отдай, вот ведь в чем дело. «Мирское», «дольнее» требует почтения. Относиться к нему следует со всей серьезностью. Пренебрежение материальным не прощается. Православная отрешенность от земного наказуема. Духовное и телесное равно правят жизнью, однако на разных этажах. Разделить эти уровни, казалось бы, несложно. Смиренно возложите на алтарь причитающееся Господу, отдайте кесарю кесарево. На практике за тысячу лет российский сверхнарод не научился разделять уровни. Мешает этический код, неизменный и консервативный.

В этом наше горе и наше счастье. На алтарь Всевышнего мы несем что ни попадя, кесарю явно недодаем. Служение Отечеству почитается честью со времен князя Игоря, рать которого «полегоша за землю Русскую». Но ведь кроме той страны, которой служат, ради которой умирают, о которой печалятся, слагают песни и которую бесконечно возрождают и спасают, есть и другая страна – с вымирающими деревнями и отравленными полями, с воровством, пьянством, бедностью, убожеством и ложью. Кроме Святой Руси есть и не призванная к благополучию страна, не умеющая отделять зерна от плевел, расколотая правителями вопреки воле десятков миллионов людей, разграбленная, униженная. Ей не надо возвышенно служить. Здесь требуется черная работа, скучная и противная расчистка помоек. Но существовать вне служения отмеченный Вифлиемской звездой сверхнарод органически не способен.

Поиск места

Служение – это наш путь к Богу. Но следствием эволюционного поворота ХIV века стало равноправие всех оттенков служения, а их ровно столько, сколько служителей. Каждый странник должен выбрать свой собственный неповторимый путь к Богу. Эта мысль, уже практически усвоенная Европой, пробилась в соборное сознание российского сверхнарода лишь теперь, спустя шесть веков. Еще каких-то 10—15 лет назад она была для нас абсолютно чуждой. А в середине, в начале прошлого века, во времена империй, коммунистической или царской – просто дикой. Потому что в империи, в соответствии с ее природой, казенный интерес всегда стоит выше личного, во все времена человек остается винтиком державной машины, а психология «винтика», разумеется, державная.

Развал советской империи привел к кризису соборного сознания, к потере самоидентичности. Люди перестали понимать, в какой стране они живут, какое место их страна занимает в мире, что ее ждет, на что рассчитывать гражданам. А понимать все это человеку совершенно необходимо. Когда рвется связь времен, подступает сумасшествие.

Теперь гражданам трех самостоятельных государств, возникших на развалинах общего, предстоит заново искать свое место и место своих стран, и эти поиски окажутся очень непростыми. Однако время простых, однозначных оценок и выводов безвозвратно уходит – реальность неизвестного расширяется, усложняются представления о мире, все более изощренным, многослойным, символическим становится его описание. Новое отношение к вещам, говоря словами Даниила Андреева, становится личной, житейской, будничной необходимостью. Не вооружившись новыми знаниями, не освоив новые подходы, просто не понять и не объяснить того, что происходит в наших странах. Линейная логика и рациональный анализ тут зачастую бессильны. Научные концепции, прекрасно зарекомендовавшие себя при объяснении ситуаций и прогнозировании процессов «у них», «у нас» отказывают. Ошибаются традиционные политэкономия, социология, политология. «Хотим в Европу!» – скандирует белорусская оппозиция, и аналитики расценивают это как «выступления народа против режима Лукашенко». Стереотипы не позволяют разгадать истинный смысл происходящего. А он имеет отношение не к злобе дня, а к вечности. На самом деле движение в сторону Европы означает достройку, расширение и укрепление западной оконечности моста между Востоком и Западом. Оппозиция даже не подозревает, что работает на общую миссию сверхнарода.

На Восточноевропейской равнине «все не так, как надо». Экономики развиваются по кому-то извилистому до дикости пути, который и в страшном сне не привидится западным экспертам и консультантам. Следуя высоколобым советам, все мы стараемся сделать как лучше, а получается как всегда и еще хуже. В этом безумии, бесспорно, есть своя система. Но какая?.. Нынешняя ситуация вообще на грани жутковатой мистики: советская империя разрушена, а три постсоветских государства – Россия, Украина, Белоруссия – живут в ее ритме, по сути, в ритме фантома! Таковы уж исторически-космические закономерности: входили мы в четвертый имперский рывок все вместе в 1881 году, большую часть 144-летнего пути прошли вместе. А как придется выходить из рывка в 2025 году – порознь или снова вместе? Так или иначе, наши страны (вместе или порознь) обречены жить по имперским законам еще четверть века, потому что раньше срока из цикла не выйдешь. Дело тут не в имперских амбициях России, дело в объективных закономерностях.

И украинцам, и белорусам, склонным иной раз обвинять русских в имперском мышлении, оно, сие мышление, тоже свойственно. Иначе и быть не может: 300 лет в составе империи даром не проходят. Да и как может мыслить тот, кто жил и живет в имперском ритме? И психология у украинцев с белорусами такая же державная, как у русских. Иначе и быть не может: все мы в недавнем прошлом были державными людьми. Разве социоцентричность – ориентированность сперва на общественные, и только потом на личные интересы – не наша общая черта? Разве наше общинное сознание не космоцентрично? Разве не сидит в нас крепко подсознательное убеждение, что сотни миллионов индивидуальных сознаний – всего лишь сотни миллионов листьев единого космического древа? А листику, как бы и о чем бы он ни шелестел, пристала скромность. Листик должен знать свое место в мире. Самодовольный, выпячивающий свое ничтожное «я» листочек? Это просто смешно, а если всерьез, неэтично. Пытающийся вырваться за границы «этического коридора» подражающий «отвязанному» американцу русский, белорус, украинец садится не в свои сани, напяливает сюртук с чужого плеча, короче, выглядит так, как выглядел бы он, раскрасившись наподобие африканского воина или вдев в нос увесистое кольцо.

Все пригодные для нашего сверхнарода варианты развития лежат в границах «этического коридора», все непригодные находятся за его пределами. Кажется, у нас может полыхнуть вроде бы на ровном месте, там, где в других культурах никогда ничего не случится. На Западе и на Востоке хорошо известны и с успехом применяются разнообразные социальные огнетушители, главные из которых – закон и деньги. Но мы всегда ставили благодать выше закона и денег, всегда шли своим особым путем. «Что русскому хорошо, то немцу смерть», – предостерегает народная мудрость, подразумевая справедливость обратного: что хорошо немцу, скверно для русского.

Вот исторический казус. Известно, рекламу изобрели русские предприниматели. Изобрели исключительно затем, чтобы двигать торговлю, самореклама практически исключалась. Купцы, промышленники вели себя всего лишь естественно. Русскому человеку не идет рекламировать себя, расписывать свои достоинства, выпячивать собственное «я», точно подметил Сергей Аверинцев. Поэтому, подражая в саморекламе раскованным американцам, мы выглядим неестественно и глупо. То, что выгодно для американцев, для нас убийственно. В чем дело? В глубинно-социальном психотипе, подталкивающем к самоотречению и рефлексии. Наш человек не самодовлеющ. В каком-то смысле он не самодостаточен, ибо органически ощущает себя частицей огромного целого. Неизмеримо большего, чем семья, коллектив, община, страна. Принадлежа к этим общностям на «дольнем» уровне, на «горнем» он принадлежит ко всему миру, к Космосу. Выражением этого мироощущения и стала философия русского космизма. Свой вклад в нее внесли мыслители, считающиеся по рождению украинцами и белорусами.

Так космоцентричность наряду с православием этически кодирует сверхнарод.

Цивилизационная генетика

Никто, верно, не решится отрицать, что выбор пути впрямую зависит от таких вещей, как национальный менталитет, национальный характер и национальный психотип. Они не просто важны, а первостепенно важны для бытия страны и ее народа.

Помните? «Что русскому хорошо, то немцу смерть». Народная мудрость предостерегает об этом не зря, не зря одновременно подразумевая справедливость обратного: что хорошо немцу, скверно для русского. Вот исторический казус. Известно, рекламу изобрели русские предприниматели, но изобрели исключительно затем, чтобы двигать торговлю, восславление самого производителя или самого продавца, то есть самореклама не входила в их намерения и почти не практиковалась. Сегодня это может показаться странным, но купцы и промышленники вели себя всего лишь естественно. Русскому человеку не идет рекламировать себя, расписывать свои достоинства, выпячивать собственное «я», точно подметил Сергей Аверинцев. Поэтому, подражая в саморекламе «отвязанным» американцам, мы выглядим неестественно и глупо – садимся не в свои сани, напяливаем сюртук с чужого плеча. То, что выгодно для американцев, для нас убийственно. В чем дело? В глубинно-социальном психотипе, подталкивающем к самоотречению и рефлексии.

Если сказать иначе, так, как сформулировал Н. А. Бердяев, Россия всегда ставила благодать выше закона и денег и в этом смысле всегда шла своим особым путем. Что это, как не наследственная черта?

Вопрос о выборе пути бесконечно тревожил Россию. Это вечный вопрос русского ума и вечная проблема нашей цивилизации. Кто мы – Европа, Азия, мост между Востоком и Западом или просто ни то, ни се, какие-то промежуточные земли? В чем наша миссия – если она существует? Какова всемирно-историческая роль страны (вот в том, что уж она-то у России есть, причем одна из главных в мире, у нас, наверно, никогда не сомневались)? Пока мы мучились над этими вопросами, соседи по планете, чуждые рефлексии, старались устроиться на ней поуютнее. В том числе – за наш счет. И так как нас использовали не раз и не два, так как каштаны из огня таскали нашими руками не только сильные, но и слабые, зато хитрые и наглые, то поневоле закрадывалась мысль, что мы в этом мире чужие, что мы к нему не приспособлены и не сумеем приспособиться… И то, небуржуазная страна не может быть своей в буржуазном окружении, а Россия – самая небуржуазная страна в мире, утверждал Бердяев, она боится роскоши, не хочет никакой избыточности, а сам русский человек не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства, он – странник, с большой легкостью преодолевающий всякую буржуазность, уходящий от всякого быта, от всякой нормированной жизни… Бердяев писал об «упоенности русским бытом, теплом самой русской грязи, вражде ко всякому восхождению». Купцы, промышленники хотят оставаться «на равнине», быть «как все». Чтобы взять барьер буржуазности, превратиться в степенных бюргеров, обеспечивающих стабильность общества, они должны были переступить через непреодолимое, перестать быть детьми своей страны, своего народа. Ибо, по словам Бердяева, «слишком ясно, что Россия не призвана к благополучию», что она «никогда не склонялась перед золотым тельцом».

…В октябре 1922 года, когда с российских просторов исчез даже призрак «золотого тельца», В. И. Вернадский записывает в дневнике: «Научная работа в России идет, несмотря ни на что…» А через полгода, уже в письме из Франции, усомнившись в идеалах эмиграции, не видя в ней силы, пишет: «А сила русская сейчас в творческой культурной работе – научной, художественной, религиозной, философской. Это единственная пока охрана и русского единства, и русской мощи».

Свойственная России творческая сила – обнадеживающая эволюционная черта. Но часто это сила перемешана с силой отчаяния. Как очистить творчество от отчаяния? Как сделать российскую жизнь такой, чтобы творец не стоял на последнем рубеже, словно стойкий оловянный солдатик, не ложился на амбразуру, не спасал свое дело бегством за границу, не отстаивал достоинство и честь ценой жизни, а дышал полной грудью, творил на благо страны? Наверно, это можно сделать единственным путем: трансформацией цивилизационных особенностей.

О них принужден говорить каждый, кто хочет всерьез говорить о России. Более того, только о них, по сути, ему и придется говорить. Какие бы черты он ни собрался рассмотреть – те, что тормозят развитие страны, выбивают опору из-под ног, или, наоборот, те, что могут послужить основой для развития, – это, во многом, наследственно обусловленные черты. Неразделимая пара «национальный менталитет – национальный характер», порождающая дочерние взаимообусловленные пары противоположностей, такие, например, как «ресурсная избыточность – коммерческая недостаточность», видимо, задана России генетически. Поэтому наши цивилизационные особенности нельзя отменить, забыть, преодолеть, поменять на чужеродные. Нельзя за какие-то двадцать-тридцать лет «перестройки», «демократии», «капитализма» превратиться из умирающих в нищете кулибиных в преуспевающих эдисонов, и это грустно, но ведь нельзя также, хвала Господу, из пушкиных превратиться в дантесов.

Отменить наследственные черты нельзя. Приглушить мешающие, хуже того, позорящие страну, или наоборот, развить ценные можно, но не сразу и лишь до какого-то предела. А трансформировать? А трансформировать – необходимо.

Фактор «железной руки», генетическую склонность к деспотии – в сильную государственную власть при безусловном уважении к праву, соблюдении закона и равенству перед ним человека и государства в лице чиновника, бюрократа, любого – без исключений! – должностного лица.