Ледоход

ЛИТУРГИЯ ОГЛАШЕННЫХ

Проскомидия

Снега на улице покаты.И ночь чугунно тяжела.Что ж, настает мой час расплаты —За то, что в этот мир пришла.Горит в ночи тяжелый куполНа белом выгибе холма.Сей мир страданием искуплен.Поймешь сполна – сойдешь с ума.Под веток выхлесты тугие,Под визг метели во хмелюЯ затеваю ЛитургиюНе потому, что храм люблю.Не потому, что Бог для русской —Всей жизни стоголосый хор,А потому, что слишком узкийКороткий темный коридор,Где вечно – лампа вполнакала,Соседок хохот и грызня —Так жизни мало, слишком мало,Чтоб жертвовать куском огня.Перед огнем мы все нагие —Фонарный иль алтарный он…Я подготовлюсь к ЛитургииМоих жестоких, злых времен.Моих подземных переходов.Моих газетных наглых врак.И голых детдомов, где годыДетей – погружены во мрак.Моих колымских и алданских,Тех лагерей, которых – нет?!И бесконечных войн гражданских,Идущих скоро – сотню лет.Я подготовлюсь. Я очищусь.Я жестко лоб перекрещу.Пойду на службу малой нищей,Доверясь вьюжному плащу.Земля январская горбата.Сковала стужа нашу грязь.Пойду на службу, как солдатыШли в бой, тайком перекрестясь…И перед музыкой лучистой,Освободясь от вечной лжи,Такой пребуду в мире чистой,Что выслушать – не откажи!И, может быть, я, Божье словоНеся под шубой на ветру,Его перетолкуя, сноваЗа человечью жизнь помру.И посчитаю это чудом —Что выхрип, выкрик слышен мой,Пока великая остудаНе обвязала пеленой.

«Я пойду по улице хрусткой…»

Я пойду по улице хрусткой.Будут ноги мои жечь алмазы.Я пойду в мехах, в шубе русской.Краской черного подмазанного глазаВозмущу банные прилизанные лица!А я гордая, спокойная ныне.Довелось мне в вере укрепиться —В людском море, в человечьей пустыне.Подойду к своей белой церквиС купоросно синими куполами.Ты, кто лаял на нее, цепной цербер!Неужели ты так быстро – с нами?!– Ни за что тебе не поверю.Ты, цербер, цензор,ты плевал мне в спину.Но распахиваю золотые двери.За тебя поклонюсь Отцу и Сыну.Поклонюсь вам направо и налево —И учительнице музыки первой,Что от рака печени умирала,А Бетховена мне до конца играла.Поклонюсь вам земным поклоном,Ибо земное зачатие – тоже чудо:Матери, меня исторгшей из лона,И отцу, не продавшемуся иудам.И святому Василию в синем,И святому Владимиру в красном,Ибо были, как небо в звездах – красивы,Ибо любила их – не напрасно.В мире дольнем можно все опошлить.Поклонюсь вам налево и направо —Торговец, весь в мозолях от госпошлин,Честный аптекарь, продающий отраву.Поклонюсь в детской колонии детям,Знающим палочные удары.Поклонюсь тем, кто еще жив на свете —Старикам и старухам очень старым.Поклонюсь тем, кто хлеб выпекает,Во тьме пекарни ругаясь матом.Кто корабли к Юпитеру запускает.Кто раздает противогазы солдатам.И, хоть в алтарь нельзя бабам от веку —Допрежь Суда,допрежь ВоскресеньяДозволь войти мне туда,Человеку!И облече бо мя в ризу спасенья!Яко жениху, возложи ми венец,И яко невесту, украси мя красотою…Это мое начало. Это еще не конец.Препояшусь синею лентою святою —Синим лентием неба, где свищет морозХулигански,в два пальца,под облаками..…Поклонюсь Богородице, дурея от слез,Мертвую медь окладащупая живыми руками —Той девчонке, худой,будто ковыль,Взявшей двоих из детдома на воспитанье…И надену подризник и епитрахиль,Ратоборствуя против тленья – пыланьем.

Богоматерь Владимирская. Икона

Очи ее – сливовые.Руки ее – ивовые.Плащ ее – смородиновый.Родина.И так ее глаза печально глядят,Словно устали глядеть назад,Словно устали глядеть вперед,Где никто-никто никогда не умрет…А мы все уходим. И мы все – уйдем.…Лишь одна в Успенском соборе своемГлядит печально, зная про то,Что никогда не умрет никто.

«Милые, спите. Вас не тревожу…»

Иду к жертвеннику ближе и беру кадило.

Милые, спите. Вас не тревожу.Кто-то отходит – кто-то родился.Просто – душа меняет кожу.Каждый из нас на страданье сгодился.Из кожи и меди, из матерьяла,Коий наждак и алмаз не брали,Мы возродимся! Начнем сначала —Как будто мы и не умирали.Все вам наврали! Не типографскойКраской – а темперой златовласойНас обозначат! Не радиосказкой —Правдой архиерейского баса.Мы возвращаемся. Поглядите:Это я – со шрамами пыток.Это я – в побоях подпитий.Это я – помнящий свиток —Список тех, кто убит при попыткеК бегствукто позорно стыл дезертиромВ зимней землянкемокрый до ниткиПеред воюющим наглым миром

«– Мне в алтарь нельзя было – а я сюда влезла…»

– Мне в алтарь нельзя было – а я сюда влезла.А ты кто?– Чай, не признаешь меня, болезной,драно пальто?..– Бабушка, булку тебе, кипятка бы…А здесь – вино да просфоры…– Наплюй, дочка. Мы, старые бабы —юного Времени воры.Я ведь побирушка.А звать меня Елена Федоровна.А мать моя была графиня.Над алтарем под куполом —серебряные звезды.– Елена Федоровна, не стой у дверей, простынешь.…Поземка в дверь залетает, как в воду – весла.– Иди сюда.– Да нешто мне можно – к Царским Вратам!..В грязном тряпье-то моем!..– Иди. До Страшного СудаЗдесь будем стоять вдвоем.

Великая Ектенья. Молитва Елены Федоровны

Господи, дай Ты мне силы еще пожитьИ у соседки на кухне вприкуску чайку попить.А так мне больше ничего и не надо.Солнышко горит зимой —И в сумке моей согревается     черствый хлеб ледяной.Мы ведь привыкли эти льды да метели грызть…Господи, а лучше и не надо, бо аз в сем мире бысть.А я слышала другое:О тех кого давно убиликого давно пережилачьи в мерзлых северных могилахистлели вечные телаО маме розовой графинехрусталь очей пшеница косчье тело расстреляв в полыниногой спустили под откосОна Флоренского читалаона в бессмертие душитак верилаона считалана масло постное грошиО тех кто плакал на трибунахо тех кто хохотал внизуо тех, кто нас пугал коммунойцитатой вышибал слезупод грузом лжипод грузом правдыпод электрическим бичомО тех что были Солнцу радытам за тюремным кирпичом —оx как молюсьox как страдаюда только проку ли им в томчто я себя здесь осеняюуже нездешним тем крестом —железным хлебным сыромятнымбез яхонтовбез бирюзыО тех что плакали стократно —лишь две слезылишь две слезы…Риза расписная мне спину жжет.Рядом с графской дочкой на колени – бух!Я еще молюсь о том, чтобы мой народне был больше слеп,не был больше глух.Но дрожит глухой, щупая струну.Но бредет слепой, простирая длань.…Только отведи, коли сможешь, – войну.Там – любою мукой мученической стань.

«– За всех плавающих, путешествующих, летающих, едущих! …»

И вбежал в церковь подросток худой.

Глаза васильковой плескали водой.

– За всех плавающих, путешествующих, летающих, едущих! —пронзительно закричал.– За станцию, вокзал, разъезд, причал!За пятна мазута на шпалах.За проводниц усталых.За опилки чая в квадратах бумаги.За трусливых снегов белые флаги.За скамейки где спиможидая поездЗа буфеты где буфетчица в жирной помадешарит собачьим глазом по полкаму сметы расчетливойне в накладеНас много – у ржавых рельс на приметев пасынках у расписанийв крестниках у тебяожидальный зал– Бог с вами, беспокойные дети.Хотите – превращу эту церковьв вокзал?

Иркутский вокзал

Скамья ожидальная. Грязи полно.И чистое небо в дверях.За пазухой греет сухое виноБезумный старик в газырях.Татарские лица, бурятская кровь,Монголия рядом, – гляди!Гляди – крест холодных полярных ветровНа гордой байкальской груди.И, углем груженный, проходит состав.И скорый, где люди не спят,А курят, над сальной колодой уставКлясть мир, что не нами заклят!Вокзальные лики! Мой люд золотой!Сибиринка горестных скул!Пройдешь – и усну под Твоею пятой,Как дед, как отец мой уснул.Из кружки напиться. Достать из мешкаХвост омуля, черный ломоть.О, жизнь так мала. А земля далека.И каждый транзитный – Господь.Он в каждом лице, в каждой смуглой руке,В мазуте мозольных кистей,Он в спящем, усохшем как хлеб старикеИ родинках тощих детей.И я так спала! И я так же плылаВ ковчеге, где холод и грязь —За крохою счастья! За блесткой тепла,И плача во сне, и смеясь!А счастье – насыпать песчаную сольНа черствый дорожный ржаной…Душа моя, вспомни – доселе, дотоль —Кто ехал и плакал со мной.

Хлеб

В золотой епитрахилия стою одна.А в оконную решетку – яблоком – Луна.Лью вино в святую чашу.В хлеб вонжу копье.Вот и вся тут радость наша,счастие мое.Хлеб отрежет нож кухонный.Запахи вдохну.На стекле – узор морозный…Дань отдам вину.Чтоб забыть, как на вокзаледевочка спьянаБормотала: «Поглядите,что же за Луна!..Ах вы, кобели слепые, —что за желтизна!..Вот закуской лезет в руки!..Только – без вина…Не тяните!.. Вам бы – лапать…Я сама пойду…»Ей бы где-нибудь поплакать.Повыть на звезду.Смех упорный во все горло:«И пила, и пью!..»Я с вином и хлебомголов алтаре стою.

Иоанн Креститель. Икона

Ты в парке городском – один.Ты – бакенщик. А что зимою?Нельзя же по миру – с сумою…И сам себе ты господин.За пазухой согреешь то,За чем в толпе огромной, втертыйВ нее винтом, порвал пальто,А вышел вон – добычей гордый.С тобой хочу я есть и пить.Меня никто здесь не осудит.Ведь зельем стужи не избыть,А старость щиколотки студит.Стакан буфетный… Ветер, вей!О бакенщик, ты зимний житель.Да нет. Ты первый из людей —Последний Иоанн Креститель.Рабочей выгнутой рукойТы сцепишь кружку, как клещами.Ты зажигаешь над рекойОгни, чтоб путь нам освещали.О бакенщик, скажи мне путь!Предтеча – тот, кто рядом с нами.Давай – за тех, кому уснутьВ ночи под царскими снегами.И выпил он, и мне сказал:– Согрелась?.. – и рукав понюхал.А за спиною мерз вокзал.И молоток отбойный ухал.И в ватнике он предо мнойПоднялся – так взмывают свечи,Шатаясь, – маленький, хмельной,Последний Иоанн Предтеча.И выдохнул:– Родится такой человек, вроде Христа…И все перевернет…А дотоле – плачь, народ.Нет на нас ни кнута, ни креста.Все распоганили, а теперь – возвестиЗаново?..Это поищи дураков…Дело сделано – и прощай-прости.И – аминь во веки веков.

«АНТИФОН…»

АНТИФОН:

«Изыдет дух его и возвратится в землю свою…»

Я метнулась в сторону.Синяя моя риза,Вышитая золотыми павлинами, – полетела!Свечи задела! Стало видно снизуПрихожанам – мое крепкое тело.Что есть одежды?Пелены да ткани…Страшно мне, страшно!..Идет ко мне из мракаСтарик – без слов, без мольбы, без покаяний.А у ног его – то ли волк, то ли собака.– Это ты тут служишь, девчонка, Литургию?.. —Задрожало во мне все.Так дрожат в болезни.– Я-то думал – будут песнопенья другие.А ты поешь мневсе старые песни.– Что тебе спеть?.. —еле разлепила губы.– Спой, дура, то,чему тебя не учили.Слишком много нежности.Ты попробуй – грубо.Жестокостьюмногие беды лечили.– Многие беды?.. —я, хрипло, еле слышно…Свечи ходуном ходили во мраке.Усмехнулся:– Я – надзиратель твой всевышний.Ты была у меняпод номеромв пятом бараке.И внезапно старик сжимает до хруста рукиперед образом,а собака садится и, подняв голову,воет, воет прямо в купол!– Эх, девка дорогая,упился я отравою.Очисти мою душуот совести лукавыя!Они приходят ночью…О! с нимбом вокруг лысины —Глядит;глядит воочьюДевчонка с мордой лисьею!Бежала задыхаясья в спинув спину целилсяПобег – судьба такаяНе всяк на то осмелилсяА нынче бы мне от себя убежатьБерданка отменна – да страшно нажатьКусок раскаленного пальцем металлаЧтоб мука проклятая враз пересталаЭх девка ты молишьсяну и молисьА жись – не молитваА жись – это жисьА жись – это ближнего носом в колючуюПроволокуэто орден на случайА вдруг смена властиа вдруг что пожижеТогда я себя и на троне увижуА самодержавие – неистребимоИконы хоругви народом любимыНарод зацелует оплечье иконы —И снова пойдут на Восток эшелоныИ снова на Севери снова на ЗападИ снова коровий теплушечный запахИ снова с винтовкой стою на охранеВонючий «бычок» «Беломора» в карманеИ белки по елями Солнце по настуСобака моя молода и клыкастаТы, низшая каста!..Запляшешь под дулом!..Спой песню такуючтоб совесть уснула

Св. Николай Мирликийский. Икона

Этот человек не приказывал и не унижал.

Он просто Город на ладони

держал.

– Гляди же, девчонка! Живая ладонь,А я умещу на ней град —Подъемные краны и храмов огонь,Дворцы, где пирушки гремят!Где люстры над сытыми лицами жгутПчелиные, злые огни…И рек ледяных замороженный жгут,Где спят ледоколы – одни…Ладонь человечья – такая земля!Гляди!.. Это страшный овраг,Где санки на гибель летели, пыля,Под визги мохнатых собак!А это – Кремли, маков цвет, терема,Узоры, чесночный зубецКирпичной стены!.. А поодаль – тюрьма,А ближе – пустырь, как рубец.Я в этих подъездах познал и ножи,И теплые щеки любви…Ну что, заробела, девчонка?.. Держи!Теперь эти башни – твои!Торговые, с запахом кожи, ряды!И рынки, где птицы клюютБесценный изюм!.. В отведенье беды —Бери, если даром дают!И он протянул мне сверкающий градС часовней, похожей на «Ять»!И я поняла: нет дороги назад!И надо подарок принять.И я прошептала: – Спасибо! Беру… —Но вспышка ожгла мне ладонь.И вдаль полетел на широком ветруТугой и жестокий огонь.Летела судьба моя, город ночей,Задымленных, праведных дней.Летел и горел, будто сотни свечейИ горьких фонарных огней.И в пламени этом горели дома,Где плакало детство мое,Где я по простору сходила с ума,В каморке зубря Бытие.

Св. Мария Египетская. Икона

Коричневый лик. Вот уже и старуха.Плащ кровавый тяжелей камня.Ступни легче птичьего пуха.Держит зеркало костистыми руками.Годы прорезали кресты и звездыПод глазами, на темной цыганской коже.Теперь осталось одно: простоПосмотреть в зеркало.До дна. До дрожи.Морщины открыты Солнцу и ветру.Розданы девкам помады и краски.Лишь взгляд в центре лика – бешеный, светлый,Глядящий в колодец тьмы без опаски.

«ТРЕТИЙ АНТИФОН…»

ТРЕТИЙ АНТИФОН:

«Блажени нищии духом,

ибо тех есть Царствие Небесное».

…Ox ты, нищая мояДа на Мытном рынке!..Среди люда и зверья —Молоко из крынки!..Монета сожгла мне пальцы.Потом – ее ладонь.Духи мои закрыла отчаянная вонь.И я ее вдохнула, как чистый кислород.От Сотворенья Мирастоял бессчетный год.Царицею сиделастаруха на снегу.И я вдруг поняла, что больше не могуБыть сытой и красивой – пред голодом ее,Венчающим колючей короной – бытие!Мышиные лохмотья. В сугробе – костыль.А с неба густо валит серебряная пыль.О Господи, вот так бы земной окончить путь —К прохожему ладони во вьюге протянуть.Глаза ее – черные дыры – средь рыночных огней!…От Сотворенья Мира я – ее – бедней.

«Плачет сестра моя: замуж никто не берет…»

«Блажени плачущие: яко тии утешатся».

Плачет сестра моя: замуж никто не берет.Ну же, нашла о чем плакать!.. Свобода дороже!..Что ж по ночам затыкаешь кричащий ротМокрой подушкой, пропитанной шепотом: «Боже…»Зеркало рысьим глазом мигает в тебя.Стынет косметика. Угли в голландке застыли.Жить как старуха, бобылью тоску претерпя?..В зимнюю полночь сдается, что камни завыли.Плачь! В этом мире единственно ценное – плач!Слезы крупнее монет. Так оплатишь по счетуШтопаный локоть да сохлый дешевый калач,Да дискотеку, где пьяное чувство полета.Все так оплатишь – окладов витое литьеВ церковке утлой, на кою плевать приучили,И нерожденных детей, и страданье свое,Что, как нагрузку к покупке, насильно всучили.Плачь! Ты сестра мне. На улице дикий мороз.Залито напрочь лицо золотыми слезами.Плачь! Это счастье – так плакать, слабея от слез,Видя иные миры высоко пред глазами.

«У меня вокруг шеи …»

«Блажени кротцыи,

яко тии наследят землю».

У меня вокруг шеи —воротник серенький-серенький!Я не открыла никакой Америки.Подъезд – служба – общепит – подъезд —Это мой маленький, потертый крест.Шнурок черный. А крестик золотой.Я не блещу никакой красотой.А нынче в автобусе сдавили такЧто под левое ребро вошел пятакСмолчала якротко глядя во тьмуИбо мой крикне услыхать никому

«– Кто ты, женщина золотоволосая?..»

«Блажени милостивии,

яко тии помиловани будут».

– Кто ты, женщина золотоволосая?Из тьмы подходит – голая, босая.Глаза раскосо стоят, горящие.На шее – брильянты ненастоящие.– Помолись за меня. Я любила всех.Из-за налоя – снегом – смех.– Глянь, глянь, – да она вся в синяках!..– Дурак. Вот она летит – в облаках.– Она и с тем богомазом спала!..– Дурень, она жеего бессмертной возлюбленнойбыла.…Отпусти мне, милый, все грехи.Я была перед тобой виновна.Пела – воробьем из-под стрехи —Всем царям и господам сановным.Простыни стелила им, хрустяСгибами да белизной крахмальной…Ты прости – не от тебя дитя,Вверх и вверх растущее печально.Ты прости, что без тебя жила,Жиром да вином пятнила скатерть!..…Я такая грешница была,Что с меня писали Богоматерь.

Колония

«Блажени чистии сердцем,

яко тии Бога узрят».

Мороз – за двадцать. Горлом – ругань,Как кровь. И встали, как столбы —Недвижно, деревянно, грубо.Сияют стриженые лбы.Я не боюсь вас. Ближе, дети.Я ничему не научу.На сцене в пыльном тусклом светеО вашей жизни помолчу.На воле – дергаются панки.И что-то рокеры кричат.У вас глаза, как после пьянки,И лапы загнанных волчат.Колония. Соври попробуй.А ну! Давай-ка не молчи.Мальчишки эти в серых робах —Нам – ангелы и палачи.Они казнят нас, если надо.За песенное барахло.За то, что мы подачке рады.За то, что сытно и тепло.Хоть сытость – молоком прогорклым.Хоть жар – ступнею на снегу.Мальчишки, милые! Мне горько.Но я соврать вам не смогу.Я только вас пересчитаюИ ужаснусь: сколь много вас!Как смотрит Родина святаяБезверьем жестких детских глаз…И, тщетно руки вам со сценыПротягивая и кричаСтихи, – я ужаснусь изменеТруду тюремного врача.

«Я желала… Я хотела…»

«Блажени миротворцы,

яко тии сынове Божии нарекутся».

Я желала… Я хотела…Не возбраняется штопать черные дыры…Я хотела принести собственное телоВ жертву Фейерверку Будущего Мира.О мире молитва такая написана!.. Слушать —Некому. Все кругом – атеисты.…Я хотела принести собственную душуВ жертву звезде, горькой и чистой.А звезду заслонили дымы котельной.А на кухне жарят хлеб на маргарине.…Я хотела спасти людей от беды смертельной!Выяснилось – беды нету и в помине.Апокалипсис – просто страшная сказка.А все договоры все равно подпишут.А чудо – посреди ненависти – ласка.А чудо – это когда тебя глухие – слышат.И теперь я уже не молюсь о Мире.За меня старухи поют в церквитонкими голосами.Ну, а я – все штопаю простые черные дыры.Ибо заплаты на все прорехимы приучены ставитьсами.

Вознесение Богородицы. Икона

Ноги мои – на облаках. Руки ввысь возношу!…Мир несет меня на руках. Разве этого я прошу?Платье резко вьется вкруг ног моих – ярко-алый атласный стяг!…Вот и видит меня в небесах мир живых.Как мне стыдно, что это так.Ведь мой Сын учил, что гордыня – грех,Самый тяжкий между людьми!Вот и вижу на круглой земле я всех,Кто забыл, забыл о любви!А кто помнит только подземный смрадДа на масло жирный квиток,Не увидит, как глаза детей зверино горят,Когда плачет тяжелый рок!И, раскинув руки, по музыке неба лечу!На устах слова запеклись!Поглядите, люди! Я так хочу,Чтобы выпогляделиввысь.

Икона Всех Святых

Пророки, архангелы, Иоанн Креститель,Кто на Крещенье бил в лицо     железным снежком!За то, что забывала вас, – вы меня простите!Я нимбы нарисую вам яичным желтком.Я ночью прокрадусь сюда. Вот киноварь в банке.Вот бронза сусальная – для ангелов она.Допрежь маханья кисти я повторю губамиВсе ваши золотые, дорогие имена.Кого я позабыла? – что ж, не обессудьте:Какое время длинное – такая и родня!..Вы глянете в меня со стен, любимые?.. —     нет, судьи!Хоть не судимы будете – вы судите меня.Святой мой Николай —     родитель мой бесценный…На кухне спишь,уткнувши лобв сгиб сухой руки.В моей крови идут твои отчаянные гены:Краплак – Гольфстримом!Тихий свет индиговой реки…Тебя пишу одним мазком. Темно и сыро в храме.Опасно свечи зажигать – увидят меня.Но первую свою любовь     пишу в алтарной раме —На ощупь, бешено, светло, во мраке, без огня.Святой Григорий Богослов,     ты говорил прекрасно!В гобой консерваторский дул.Мне воблу приносил.Я киноварью плащ тебе малюю – ярко-красный.И улыбаюсь над собой – ведь плакать нету сил.Была я дерзкой девушкой. Не верила в Бога.Святой мой Игорь покупал перцовку и табак.От наших тел-поленьев     свет стоял в жилье убогом!А в белой полынье окна – аптека и кабак…Святой архангел Михаил!Прости мне, если можешь.Мой грех был. И на свете нет ребенка от тебя.Но ребра, твой худой живот     я помню всею кожей.Сошел с ума ты.Души врут.Правдивы лишь тела.Святой целитель Валентин —     блатняга в куртке грубой,Познавший суда и решетки ржавой вкус!В тюрьме немых морщин     твои рисую губы.Но не боюсь. И не люблю. И даже не стыжусь.А там, в квадрате золотом,     кто затаился в синем?..Иркутский рынок, синий снег —     за грозными плечьми…А улыбка – детская. Святой ты мой Василий.Благодарю, что в мире     мы встретились – людьми.Но снова в горы ты ушел.Байкал огромный вымер.Я вздрагиваю, слыша в толпе —     прощальный крик!Псалом утешения мне спел святой Владимир,Серебряный Владимир, певец, седой старик.О, как же плакала тогда, к нему я припадала!О, как молилась, чтоб ему я стала вдруг – жена!..Но складки жесткие плащей я жестко рисовала.Но клала грубо краску там,где злость была нужна.И на доске во тьме златой     толклись мои фигуры —Неужто всех их написать мне было по плечу? —Бродяги, пьяницы, певцы, архангелы, авгуры,И каждый у груди держал горящую свечу.Да что же у меня, однако, получилось?Гляди – икона Всех Святыхна высохшей доске…Гляди – Любови все мои,как Солнце, залучились!Я с ними – разлучилась.Лишь кисть – в кулаке.Лишь эта щетка жесткая, коей храм целую,Закрашивая камень у жизни ни краю!…Икону Всех Святыхповешу одесную.Ошую – близко сердца —только мать мою.

Спас Нерукотворный. Икона

…Когда из мрака, из сумасшествия,Из первого и второго Пришествия,Из раздвинутых ветром сфер,Из борьбы неверий и вер,Из компьютерных игр запутанных,Из сокровищ, в чулки закутанных,Из ветров, что солью буранноюЖестко сыплют в грудь деревянную —Вдруг – Лик —остановись. Замри.Он не в апсиде. Он не в нише.Он просто – у тебя внутри.Он ясно виден. Также – слышен.Он золотой и бледный. ТакТрадиционно малевалиИконописцы – за пятакСобрата-пьяницу в подвале.Власы стекают по щекам.Он узнаваем несомненно,Натурщик, проданный векамЗа трешкуматерью-Вселенной.Прокуренная желтизнаТяжелых скул, слезами, жиромЗалитых. Жизнь Его – однаПред перенаселенным миром.Он просто нищий человек.Кто шьет Ему прозванье Спаса?Вон – из пивнушки – в мокрый снег,Без вопля, возгласа и гласа.И, бормоча, что мочи нет,И, бессловесней всякой твари,Он месит ботами проспект,Участвуя в планетной сваре.Его потертое лицоМерцает, не находит места…И вдруг над лысиной кольцоЗажжется в темноте подъезда.Сусальный, рыжий ореол,Жарптичий, наподобье диска!…А хор вопит, что Ты ушел,Но жил меж нами.Слишком близко.

Икона Страшного Суда

Синие сферы горят изнутри.Два безумных старика летят.Пот со лба рукой оботри.Да, эти стрелы в тебя свистят,Да, ты уже за бортом! А фал,Этот толстый и наглый трос,Как паутина, порвался, упал,Чтоб ты один в Космосе рос…За стариками летит жена.Космы – кометой пространство бьют.Она в диком Космосе тоже одна.Она боится, что ее убьют.За женою девчонка летит.Она – сирота. Ребра торчатКсилофонно. Она никогда не проститСытым деткам, что «Мама!» – кричат.Синие сферы крутят их всех,Но и тебя тоже! Но и тебя!Как ни кутайся в теплый мех —Космос хлынет, губя и любя.И полетишь, пылая, крича,Вместе со всеми в синюю тьму,Убегая по ветру, предалтарная свеча,Которую – не загасить никому!А два безумных седых старикаК тебе подлетят и под мышки возьмут.Ты увидишь синие звезды и черные облака.Да, это и есть твой Страшный Суд.Золотой, чернокнижный, кровавый и земляной,Грохочущий чисто, как водопад,Над грязным миром, над потной войной,Над Временем, что идет только назад.Над Временем, что идет только вперед!Даже если назад – все равно вперед!И ты своею смертью докажешь, чтоНикто все равноНикогда не умрет.

Колыбельная

Баю-баю-баю-байЭто наш домашний РайВот божница, вот газетаТам все молятся – про этоЗакопченная плита —там стоит картошка – тачто за зиму надоелачто за сыном мать доелаВот мальчишка при свечахс гениальностью в очахВот перо и лист бумагипарни русские беднягиВера гений время бытмальчик мой и ты – убитБаю-бай баю-байкухня голод вечный чайНапиши мой мальчик что литекст молитвыа доколеты не сможешь —баю-байпоскорее засыпай

«…Смертью смерть ты попрал…»

– Это твой сын?

– Нет.

– Возлюбленный?

– Нет.

– Что ж ты по нем рыдаешь так много лет?

…Смертью смерть ты попрал.Только это тебя и спасает.Не питье, не жратва, —     только тот металлический стол,Где под скальпелем мысли     так сердце твое воскресает,Что уж лучше бы ты, изругавшись,     под землю ушел.Нет, еще поживи!Человек, а не Бог ты, бедняжка, —Наспех сладость кафе,     наспех – горечь любовных минут,Полумесяцы соли     под мышками рваной рубашки,Что сорвут в подворотне друзья     и подошвой сомнут.Но тебя я люблю.В честь тебя прохожу я, босая,На молебен – зимой,     в кровь ступни обдирая об лед!Но тебя я – люблю. Только это тебя и спасает.Только это, щенок,     и бичует тебя, и ведет.И когда за веками,     с которыми цифрой не слажу,Намалюют тебя     на бескровной церковной стене, —Голос мой из-под купола     жестко и яростно скажет:– Это лишь Человек.Все, что думал,Он высказал мне.