Ловец желаний

– Марта? – окликнула ее мать. – Ты собираешься простоять у калитки до вечера? Марш обедать и заниматься.

Глупо думать, что можно что-то изменить, сказал он себе. Глупо, самонадеянно и постыдно. Как вообще постыдна любая явленная на всеобщее обозрение слабость. Ничего и никогда не меняется, а люди в особенности. Ты можешь подарить каждому из них сотню возможностей, счастье пригоршнями – то есть не счастье, конечно, а только то, что они сами готовы считать таковым. Они все возьмут и, наверное, даже сумеют быть благодарными.

Но не смей думать, что эти дары помогут что-то изменить.

Из окна на втором этаже донеслась музыка. Неумелая ученическая игра, господи, помоги человеку, который способен так терзать клавикорды.

– Бестолочь, – вклинился между двумя неверно взятыми аккордами голос Аманды Леманн. – На полтона ниже, неужели ты сама не слышишь? Что случилось, Марта? Даже вчера ты играла лучше!.. И руку, руку держи!.. Ты никогда не сумеешь сделать это как следует.

Через две недели, когда Михель вернулся в этот город, потому что так полагалось по протоколу, он нашел дом опечатанным. Словоохотливая соседка, беспрестанно всхлипывая и утирая глаза кружевным платочком, рассказала ему, что Аманда Леманн позавчера умерла в муниципальной больнице. Что случилось? В жандармерии сказали – несчастный случай, упала с лестницы. Может, и правда упала, кто теперь разберет, да и какая разница, как оно там на самом деле было.

Марту забрали в приют.

Тем же вечером он снял номер в привокзальной грязной гостиничке и напился – до беспамятства, наверное, впервые за все то время, что занимался этой чертовой, проклятой, безнадежной работой.

Глава 3

Сквозь сон он слышал звуки чужих шагов – просто шлепанье босых легких ног по половицам, стук дна глиняной кружки о столешницу, плеск наливаемого молока; он помнил, что вчера кельнерка принесла ему в номер целый кувшин и с глупым хихиканьем сообщила, что это теперь не надо, а завтра еще как пригодится, – слышал скрип оконной створки, шорох дождя по подоконнику. Звуки проникали в сознание осторожно, будто крадучись. Как если бы они были живыми и боялись потревожить его непрочный, болезненный сон.

Невыносимо болела голова.

Потом он почувствовал царапанье острых коготков по постели, по скомканным простыням, выше и выше, осторожное дыхание маленькой хищной твари у самого уха, и наконец – острый, мгновенный, как у ядовитой змеи, укус в шею.

Прихлопнул ладонью, все еще пребывая в полусонной надежде на то, что это просто комариный укус, ожидая почувствовать под пальцами противную мокрую каплю… ладонь натолкнулась на жесткую шерсть.

Даже с похмелья он мог отлично проделывать все, чему его когда-то научили.

В пасмурном свете дня пойманная им сноловка была хорошо видна. Похожее на кривоватый шерстяной мячик тельце, длинные лапы-веточки… скалилась почти у самого лица пасть, полная по-мышиному мелких зубов. Передние резцы были красны. С внезапно подступившим отвращением Михель осознал, что это – его собственная кровь.

Черт подери. Он запер ловушку. Он довел эту привычку до полного автоматизма – в любом состоянии проверять запоры перед тем, чем лечь спать. Вчера, прежде чем выбить пробку из первой бутылки, он пошел и проверил – ловушка была заперта надежно, все ремни целы, сидящие внутри три зубастых твари смотрели в щели между ивовыми прутьями несчастными глазами и никуда не рвались. Им было больно и голодно. Тогда Михель еще подумал, что, наверное, они так и подохнут тут, потому что взять следующий заказ у него просто не хватит сил.

Сноловка дергалась в его руке, щелкала зубами. Разжать пальцы, выпустить ее сейчас на свободу – одному богу известно, каких бед она может натворить. Тут куском сожранной памяти не обойдешься… придется вставать, искать клетку, запирать… как славно было бы, перестань хоть на самый короткий миг болеть голова.

– Охота мучить зверушку, – сказал где-то совсем рядом насмешливый женский голос. Низкий, с едва уловимой хрипотцой, которая бывает от крепкого, совсем не дамского, табака. Почему-то про такие голоса говорят – «коньячный». – Отпусти.

– Кое-кто уже отпустил, – сказал Михель. В глаз будто воткнули раскаленный штырь и медленно проворачивали, дожидаясь, наверное, покуда он проломит изнутри затылок. – Кое-кто уже постарался, и, мне кажется, достаточно. Может быть, ты все-таки выйдешь на свет божий? – спросил он, отчетливо понимая, что на самом деле видеть эту женщину ему совсем не хочется.

Ее звали Матильда Штальмайер. Платиновые волосы, фарфоровое личико безмозглой куклы, маленький розовый рот, похожие на два осколка зеленого льда глаза, нежные пальцы, узкие запястья… с ума сойти. Он увидел ее впервые, когда пришел устраиваться в эту чертову контору. Сперва он долго блуждал по пустым коридорам, в наполненной странными шорохами и капаньем воды полутьме, а потом толкнул наугад какую-то дверь – и оказался в лаборатории, посреди хищного блеска стекла и стали, и там увидел ее – в полосатом миткалевом платье, обвязанном грубым передником поверх корсажа, с хирургическом скальпелем в тонких пальчиках. На цинковой доске лабораторного стола перед Матильдой лежал вскрытый трупик странного зверька – уже потом Михель узнал, что так выглядят сноловки. Шерстяные шарики, совершенно полые внутри. Комки меха с иглами-зубами, созданные только затем, чтобы половчее и как можно менее безболезненно вынуть из тебя душу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.