Прогулки по Каэнглум. Книга первая. Алиби убогого дракона

Порыв ветра на миг раскроил облака, и месяц осветил город. Снег не держался на остроконечных крышах и шпилях, освещенные улицы казались золотыми реками в темных берегах.

– Не экономят на топливе и электричестве. Транжиры. Золотые строчки улиц… не прочесть. Вирши как в той игре: каждый дописывает свою фразу, не читая предыдущую. Шея скрутится – попасть в такой переплет. Как они перемещаются?

4

Любке решил пройти сквозь контору Мендоса и спуститься по Стоступенной лестнице к площади Звезды, посмотреть на хрустальный купол, перекрывающий площадь, и оттуда уж пойти к Новым воротам.

Его обогнала высокая тонкая дама в длинном бледно-зеленом пальто. В облаке пакетов и коробок. Пролетая мимо, будто не владея ногами, лишь выгнулась оглянуться; заплаканные глаза и виноватый взгляд, иссиня-ночного цвета лицо, пышные каштановые в золото волосы, светло-голубые глаза; белый снежный шарф из велетского батиста. «Говорят, вытканный снежинками, и ни одной одинаковой. Удивительно, как она похожа на того матроса с парома!»

– Excusez-moi, mon seigneur. Mais je urgence, tout à coup, il est nécessaire! Aussitôt que possible!

Дама остановилась возле конторы. Любке открыл перед ней зеркальную дверь, музыкальная машинка пропела о ранах любви, и дама залетела в помещение, за ней вошел Любке.

– Mille fois merci, mon seigneur! У вас есть чего-нибудь стреляющее? Я забыла в спешке дома. Ах, все равно не разбираюсь… где, что и куда нажимать. Димитр, а у тебя? Неважно… Упакуйте, отправьте меня! Они одни в джунглях среди тропических приключений, всегда таких опасных! Эпидемии и наемники, лихорадки и работорговцы, ужасные насекомые с жуткой… как называется пистолет с ветеринарным именем? Не пистолет – револьвер? Такое, как у Стивена? Хеле такая смелая! Ина, милая, здравствуй! Я так и знала, что тебе подойдет! Не правда ли, господа? Серебро, жемчуг и лиловое… Повернись. Как говорит мадам Ланен, без сомнений!

– Орти, милая, возьми платок, ты выплачешь все драгоценные слезы. Твоим ничего не останется! Бальзам, а не слезы.

– Спасибо, Ина. О, твой пирог – панацея! Как ты чудесно внимательна. Димитр… Прошу… Одинокие в лианах… Мои мальчики… Они не смогут без меня…

– Велло, большую коробку, подушку и то стеганое одеяло…

Велло, парень среднего роста, с веселым спокойным лицом, появился в конторе, тут же исчез в каких-то внутренних помещениях и опять появился с большой коробкой почтового цвета, стегаными подушкой и одеялом.

– С красными розами? – спросила дама, умащиваясь.

«Интересная коробка, – удивился Любке. – Все вместилось».

– Обязательно с розами, Орти! Красное на белом. Ина, пожалуйста, термос и кофе. Вязание, книги, винтовка, что еще? Да, пирог.

– Все замечательно, Димитр, спасибо. Спасибо, Ина. Спасибо, Велло. И вам, сударь. Если можно, еще маленький пузырек смарагдовой зелени. И коробочку пуль Сметливого Охотника. На всякий случай…

Крышка закрылась с облегченным вздохом. Опять открылась.

– Совсем забыла, я удрала от Зигфрида, но вы ведь не скажете? Разве что потом… Он бы напросился, а ему нельзя бросать башенный chronomètre…

Орти крышку закрыла, потом снова приоткрыла.

– Хорошо, скажите ему. Все же я старше.

Крышка закрылась. Димитр отворил дверь, и, к удивлению Любке, Велло справился с коробкой один; но не удивился тому, что в проеме увидел синие глаза кобылки Матиаса.

– Здравствуй, Виерд, – между делом поздоровался Димитр так, словно только вчера они пили кофе у Сольво.

– Здравствуй, Димитр, здравствуй, Ина, – так же просто ответил Любке, – решил нарочно сойти по Стоступенной улице. Вас приятно видеть.

– Посидишь?

– Прости, багаж ждет в гостинице. Обязательно зайду. Димитр, та дама в зеленом… знакомое лицо.

– Орти? Ортруна, старшая сестра Зигфрида, механика – смотрителя часов на Ратушной башне, он по совместительству палубный матрос на пароме «Гадрау». Ее сын и муж сейчас в Африке. Экологическая экспедиция. Тебя давно не было, Виерд.

НАВРАП

– Кто там, в облаке? Котоптица? Дернуть за хвост! Нет, мерещится. Флюгер. Понатыкали. Котоптица… каэнглумская дразнилка грифонов. «Кот по небу носится, куриными яйцами носится. Космата грива львиная, да башка куриная…» и прочее занимательное творчество. Не рекомендуется к употреблению человекам мужского пола старше семи лет. Для женщин и девиц грифоны делают исключение, некоторых дам этим обижают. Теперь над Кельдер и к Новым воротам…

ЛЮБКЕ

Любке попрощался, прошел контору. Впереди внизу светился задний фасад театра. Стоступенная улица казалась продолжением кулис – всегда перед премьерой. Театральная улица. «Оставлю на праздник, как и улицу Осгой». Любке завернул влево на переулок-лестницу, решив спуститься на Кельдер здесь, и сразу попал в Опустевшую часть города… В полной темноте, еле просвеченной редкими фонарями, город оставался белым. Но, уходя все дальше, Любке, как ему казалось, прощался со светом. Белый снег не освещал стен, не светился в тупиках и подворотнях. «Надо же? Почему это вдруг?» Тревожное настроение плавно перешло в настроение ожидания чего-то интересного, если не опасного. «От опасения, что опять не сбудется? Наверно, этим мечта очищается, превращается в надежду. Надежда воспитывается терпением. Неужели сама мечта – препятствие к счастью?» Снег не светился, снег стал просто белым.

О каэнглумском снеге рассказывали сказки. Снег мог согреть, укрыв на ночь опоздавшего домой, но мог завернуть в саван…

Дома становились темнее, прохожие не встречались. Улица Кельдер сузилась до тропинки из-за сугробов. Шел медленно, вглядываясь в темень подворотен, проулков и тупиков.

«Неужели, чтобы не бояться, надо туда не смотреть?» – вспоминая детские вопросы, размышлял Любке. Мелькнуло в переулке и пропало. «Кто здесь катает снежные шары?»

Под сводом подворотни светился синеватый фонарь. «Медицинский вертеп?» Две высокие фигуры быстро прошли в арку, их головы вспыхнули финикийским древним пурпуром.

Окна закрыты, двери занесены метелью. Любке вспомнил сказку о говорящих дверях. Дверь под вывеской цветочного магазина приоткрыта, и было видно, как намело внутрь.

Фонари светились, но слабо освещали.

Снег засеребрился, вскинулся прядью; светлое пятно перескочило с сугроба на сугроб и пропало. «Отражение? Открыли окно?» Ни звука. «Луна проглянула? Нет, облака низко и сами неярко подсвечиваются городом».

Любке переходил из одного конуса света в другой.

Он услышал за спиной стук, четыре раза – часто, словно деревянной ложкой по деревянной миске. Не обратил внимания поначалу. Потом все-таки обернулся и никого не увидел. Через некоторое время стук повторился; так же часто простучали четыре раза. «Какой сухой стук в снегу?» Любке еще раз обернулся, даже прошелся немного назад. Кроме его следов, на улице не было ничьих. Ни одна тень не пробежала по стенам и снежным сугробам.

Приоткрытая дверь цветочного магазина примерзла. Любке услышал тихий голос. Невнятный женский. Он осмотрелся и никого не увидел. Посмотрел в проем. Чуть различим прилавок. За ним стояли…

«…Белый кувшин и забытый букет увядших цветов». Голос стал настойчивым. Любке медленно обернулся. Голос шел из-под навеса уличного телефона. Трубка, снятая с рычага, висела и чуть покачивалась.

«Голос телефонистки», – успокоился Любке. Не слушая, повесил трубку. Голос слетел эхом: «…Ты такое чудесное совпадение…» Блеснуло по эбониту и исчезло. Фрисландец оглядел окна домов: «Как нарисованные». Спустился ниже. Дома расступились, давая улице разойтись в площадь. Площадь с трех сторон огорожена домом c новой мансардой. Узкие высокие подворотни в углах закрыты коваными решетками ворот. С четвертой стороны вдоль улицы стоял дом без названия с многоколонным портиком, поднятым на высокий, без окон цоколь. Не парадная, для разъезда автомобилей, конных экипажей, подъезда почтовых и прочих карет; мусорных баков в глубине от улицы. Были и скамеечки. На площади пусто. Окна в домах темны.

Белый квадрат освещался одним фонарем. Баки стояли в ряд по дальней от улицы средней стороне дома, у самой стены. Скамейки были пусты, вернее, засыпаны снегом. Улица безлюдна в обоих направлениях, только перспектива конусов света фонарей в падающем снегу.

У одного бака кто-то откинул крышку и искал, перегнувшись через край…

5

Дежурный Матиас с горячим кофейником в одной руке и корзиной с дровами в другой, пройдя мимо открытого кабинета Мозаик, не удержался и заглянул. Так взглянул бы и на барометр. У стола стоял Александер. На краю стола сидел Стивен. «Александер как на парадном приеме. Всегда. И Стивен – пареньком на заборе. Значит, пока все в порядке. Спросить? Знают ли? Если знают, сами скажут, если нет, то… По виду не похоже, что знают. Повременю». Матиас глянул и пошел дальше по галерее.

Стивен одет всегда так, будто донашивал костюм перед тем, как его выбросить; чистый, но никогда не глаженный. Вязанная супругой безрукавка, каждую неделю разная. Ботинки на толстой подошве с носками-пузырями. Всегда очки – толстые стекла. Очки сидели криво. Он сам не знал почему. Внешность молодого учителя гимназии. В левом, наружном кармане торчала, не помещаясь, рукоять оружия. Вид странный: то ли оружие было большим, то ли карман мал. Костюм сидел на нем мешковато. Оружие не было похоже на оружие в таком положении. Что-то, чем разбивают орехи или что-то заколачивают7.

Александер спросил ровным голосом, глядя в окно на снег, когда приедет тот человек из… как сейчас называется страна, которая раньше называлась Фрисландия?

Стивен ответил сложным вопросом:

– Через трое суток? Так сообщили в телеграмме?

Матиас вернулся от секретаря и постучал о косяк двери.

– Входите, открыто, – без выражения разрешил Александер.

– В городе происшествие на площади Новой ратуши, – сообщил Матиас и вывалил дрова у камина. – Четверть часа назад, как уведомили в магистрате.

Стивен улыбнулся Матиасу, но обратился к Александеру:

– Неплохо? Тем более в такую погоду.

– По времени для сообщения хорошо, в остальном плохо, – тем же невыразительным голосом сказал Александер.

– Что может быть, если не… не…

– Большое несчастье, – так же спокойно закончил за Стивена Александер, вставая из-за стола. – Матти прости, не ставь кофейник.

– Да. Как же оставаться дома в такую прекрасную погоду!

Александер рассматривал снег, летевший за высоким окном, и плавно повел ладонью перед собой, словно пробуя воздух на упругость.

– Почему снег не тает, попадая под свет окна? – спросил Стивен.

– Не знаю. Загадка достойная. Но каким образом в эти пятнадцать минут уложилось происшествие и реакция магистрата? Что не менее таинственно, чем не тающий под фонарями снег.

– И само происшествие.

– Пока едем, постарайся придумать о времени и возможности. Самое фантастическое. Новая ратуша не так близко от Старой, а Опустевшая часть завалена снегом.

Можно было пройти пешком, но захотелось прокатиться в снегу. Лошадки Матиаса у ратуши не заметили, и Матиас повел старый автомобиль магистрата. Решили поехать мимо Нижнего рыбного рынка, чтобы выехать на Приозерную, завернуть на Ринги и мимо театра проехать к той самой площади.

– С кормы и наветренной стороны, – пояснил Матиас.

– Ты пират, Матти, – засмеялся Стивен.

Александер промолчал.

– Фантастика? Пожалуй… – Стивен глядел в окно автомобиля на снег, летящий параллельно земле, но по ходу движения. «Попутный снег… Необъяснимое явление, как дождь над Сахарой». – Советник магистрата лично сообщил постовому о происшествии. Как свидетель. Им может быть Мауриц, он живет неподалеку. Конец спектакля – прогулка – происшествие. Советник магистрата после сообщения о происшествии указал на необходимость передонести лично тебе. Тогда тот же Мауриц. Он живет неподалеку. Конец спектакля. Прогулка… Советник магистрата…

– Прости, Стивен, пока достаточно.

– Советников? – спросил Матиас. – Поскольку в совете магистрата весь город, можно себя не ограничивать, выбирая самое фантастическое.

– Только один третий фантастический случай! – попробовал обидеться Стивен, но не получилось.

– Постовой – Вайно, племянник советника Лойта Тенделя, но он сегодня не дежурит. Его внеурочное дежурство было бы не самым, но чрезмерно фантастичным, – утешил Матиас.

– Точно. Я и чрезмерность имею в виду, – вздохнул Стивен.

«Я отдал билет бабушке», – думал Александер. «В спектакле играет Олга. Как могла она отказать? Маленькую роль написали для нее за утро. Всем понравилось. Ведущие актрисы приобрели, как они сказали, новые оттенки. „Алина“ и „Хильда“ радовались: „Олга, мы без тебя так не сверкали“. Интересно было бы посмотреть. Как она ходит по сцене, играет свою роль вне самого спектакля. Никому не мешая. Может, она венок на шпиле или одна из сгоревших кукол? Златосеребряная, голубые хрустальные глаза. Представляю, что сказал бы автор, – думал Александер, вспоминая историю размолвки драматурга и художника, рассказанную Мендосом от лица самого живописца. – Что за мысли сегодня?»

НАВРАП

– Новые ворота? Ага, новое сооружение. Человеческий торс? Портновская пандора. Бесстрашный зодчий. Фу, опять половина сикось-накось. Что с ними делать… А что там рядом? Золотой автомобиль! Нет, серебро. Обман… опять обман, иллюзии – рудименты тонкого ума. Легкий желудок не трезвит. Что бы там ни говорили, голод – отец заблуждений…

6

«Трехэтажный дом вытянули в башню… Все же не трещина и не разошедшийся шов, а разрез платья, – глядя на светящуюся линию окон, подумал Любке. – Слышал о нем – зодчий и портной Бодри… Интересно посмотреть на его платья, на что похожи они, если дом похож на портновский манекен».

За гостиницей – темень и чуть угадывались дома нового района, такого же темного, как и Опустевшая часть, но темнее и менее каменного. У серебряного автомобиля плоская высокая фигура. В чем-то длинном. Стройный силуэт. Плотно укутанная красным голова. «А ведь это женщина», – понял Любке. Стояла неподвижно, опустив длинные руки. Любке остановился, фигура не шевелилась. «Может, такой куст или часть забора? А какой здесь забор?» Потянуло подойти поближе, разглядеть лицо, отсюда оно выглядело серым пятном. Пересилил себя и пошел дальше, но оглянулся: «Такая плоская? Снега нет ни на прямых плечах, ни на голове. Словно от нее остался только вертикальный срез, но бывают только горизонтальные… Да что ж за мысли?!» Пробежала маленькая собачка. Породистая. Забавная. Такая маленькая – только кисточка хвоста и две кисточки ушей. Любке улыбнулся и успокоился. Вот только показалось, тень гостиницы сдвинулась, опять вернулась на место; снег посветлел и погас. «Светлые тени? Свет облаков? Разве так бывает?»

Пусто и светло. Дежурный разохался, позвал кого-то, пришла горничная, приняла у Любке женщину и увела. Дежурный подал ключ. Рассказывал о багаже. Все делал медленно, будто хотел досмотреть кадры занимательного фильма.

Горничная вошла. Стройная, худенькая девушка. Ее явно предупредили. Зашла под надуманным предлогом – нет салфеток на столе для позднего ужина. Дверь в ванную комнату открыта. Увидела клубы пара и кого-то белее пара, белее кафеля. Кто-то заполнял всю ванную, в высоту от края ванны до потолка, смывал с себя туман, снежную пелену… Алые глаза, большие и строгие. Очень тихий, но внятный голос. Горничная стояла как столб, несмотря на то что голос мягко предложил ей покинуть помещение, закрыв за собой дверь номера.

Вылетев, она запомнила все же: голос попросил ее не закрывать дверь ванной комнаты, что она собралась было сделать.

В коридоре, пустом, сквозном – от одного торца здания до другого, тихом и стерильно светлом, ее ждал дежурный с тележкой.

– Ну как?

– Ох… – только и могла выдохнуть горничная.

– А я что говорю! А мне туда еще идти, понимаешь?

– Да.

– Так-то… – Дежурный покатил тележку к номеру. «Кого к нам заносит? Жили мы, жили…»

Горничная, совсем молодая девушка, стояла у окна в конце коридора. Скошенное окно высотой от пола до потолка; девушка смотрела на снег, на город. За темным провалом Опустевшей части светилась Ратушная площадь. Сетка огоньков вязалась по улицам из темени и сходилась в неяркое пятно неправильной формы. Выше сверкали иллюминированные дворцы Вышгорода.

Ей не было страшно.

Было непривычно.

Ей стало непривычно.

Думала и улыбалась… Она увидела внизу серебряный автомобиль, разглядела филигранные узоры. Девушка и им улыбнулась…

7

Подъехали к площади.

– Обидно немного. Как ребенку. Когда фантастические предположения проявляются таким образом, – вздыхал Стивен.

Их встретили: постовой Вайно, фонарщик Снайге и советник магистрата Мауриц. Они стояли на краю белой заснеженной площади под фонарем, не вступая на белое поле. От них в сторону мусорных баков по диагонали тянулся пунктир следов. Ни одного огня в окнах. Вдоль улиц ни человека. Александер отметил, что рядом со Снайге нет непременных тележки и ослика.

Александер подошел к группе стоявших. Поздоровался и замолчал, выжидая. Стивен обходил площадь по периметру. Подсвечивал себе под ноги и вокруг карманным фонариком. Старым, прямоугольным, зеленого цвета. С тремя светофильтрами. И баловался по пути, меняя цвет.

– Там! Второй бак слева! – крикнул Вайно и уже тише – Александеру: – Проходил по Кельдер вдоль площади, заметил неладное и подошел посмотреть. Не хотел идти по снегу, но пришлось. На улице встретил Маурица и дядю Лойта. Они возвращались из театра. Сообщил им о случившемся, а они попросили позвонить тебе в магистрат. Вот и позвонил. Потом подошел Снайге. Калояна8 все равно нет на месте, он гостит в Гадрау. Дядя ушел, Мауриц остался.

«Откуда позвонил Вайно?» – удивился Александер.

Стивен обошел площадь, встал на углу, осветил баки.

Человек по пояс перегнулся через край внутрь бака, крышка закрыта, заметно выгнута.

Он… передавлен? Стивен был так ошеломлен, что продолжал играть сменой фильтров, освещая место, пока Александер, подойдя к нему, не отобрал фонарик. Так не хотелось Александеру подходить по белому снегу к тому баку…

– Он жив! Вайно, Снайге!

Матиас уже подкатывал автомобиль, Вайно и Снайге осторожно вносили раненого в кузов. Вайно оглянулся: «Телефон старый уличный, на углу Кельдер и Ласкумине, у цветочного магазина. Звонил оттуда».

Маурицу привычно этакое насвистывающее выражение на лице, но сегодня он будто потерял мелодию и пытался найти подходящую. Мауриц теребил ворот мехового пальто; мелькало белое и золотое под красным кашне.

– Я был один. Я пошел в театр один, как хорошо, что я был один. Что это, Александер! Как понять? Зачем?

Александер не отвечал, осветил фонариком снег возле баков со стороны улицы. Баки стояли в гряде темноватого сугроба, наметенного с тротуара, как башни в стене. Странные следы обнаружились, припорошенные снегом. «Везли санки? Две полосы… Двое людей по бокам, ступая нога в ногу мелкими шагами… Стараясь идти ровно, по одной линии. Маленькие следы. Дети? Две маленькие женщины? Или очень маленькие люди в клумпах… Как весело они стучат по брусчатке летом… Маленькие копытца? Вот следы остановились возле бака, того самого… и что-то там произошло… Где Снайге оставил своего ослика и тележку? А Вайно? Вайно… такой предупредительный». Александер огляделся вокруг; в этажах дома, окружавшего площадь прямоугольной скобой, и в глубине улиц, выходящих на площадь, ни огонька… Дом без названия стоял как глухой забор. Шум Стоступенной улицы сюда не доносился. «Никогда не заглядывал во двор дома Новой ратуши или дома без названия, как его чаще называли. Странной дорогой возвращались из театра господа советники. Странные приключения перед Праздником, какие-то не такие. Странные мысли лезут, не предпраздничные. Но может быть, такими они должны быть? Три раза или больше я произнес слово „странно“?» – думал Александер.

– Господин Мауриц, как вам спектакль?

– Зачем? Какой спектакль? Да, спектакль. Пьеса так нравится госпоже Мауриц. – Тут он засмущался, глянув на Александера, тот смотрел на серые колонны дома без названия. – Новый персонаж, новая роль вставлена неожиданно и вовсе не портит пьесу! Что бы сказала супруга? Но что скажут советники магистрата, горожане? Тем более все они и есть советники. Что скажут Эйно и Ирене? Но, увы, ничего не скажут. Никогда перед Праздником не случалось ничего подобного. Подобные вещи и вне праздников редкость.

«Он сказал не „события“, не „происшествия“, а „вещи“…редкие вещи в будни… Разве только праздники достойны редких вещей, тем более несчастий?»

– Александер, Опустевшая часть – пустые комнаты в подаренном нам доме. Мы не знаем, для кого они приготовлены. Не отказываем приезжим. Может быть, пришло время? Но ты знаешь, чем кончился отказ «тысячу лет» назад… Их высочества Эйно и Ирене молчат; Ирене не оживляет заседания магистрата: «Ах, друзья, я в этом ничего не понимаю!» Никто не ответит: «Мудрая мысль, ваше высочество». Ее улыбка возвышала рыночные дебаты до состязания миннезингеров. Сегодня Эйно и Ирене были в театре. Пьеса им понравилась, хлопали в ладоши, как дети, хотя сочинение совсем не детское. И сейчас, – Мауриц поглядел в сторону крыш городского дворца, – они вечеряют в замке со всей труппой в счастливом неведении! Только бы не испортить им ужин… – Мауриц с досадой дернул что-то под пальто, и опять блеснуло золотом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Орешагги. Лисы каньона Расколотой Ели. Из интервью, взятого Дори у лисички Herminetta Blanch ob` Oreshaggy Shytrux:

– Мне говорили, что подобные существа: грифоны, кентавры, гвалы, все смешанные – появились после нашего отступничества. 

– Грифон с тобой не согласится, а гвал съест. Об этом можно узнать в университете. 

– Вы посещаете университет? 

– Посещаю. Я же цирковая лиса. 

– Вы выступаете в цирке? 

– Вот еще! Я там живу зимой и осенью, летом и весной мы перебираемся в Овраг.

2

Погода в городе бывает в каждом районе своя – и всегда радует. Она всегда кстати. Но никогда не бывает лето зимой или весна осенью. Поэтому многие животные, например лисички Орешагги, соблюдают времена года. Другие животные – ратмусы или паворимаги – всепогодны.

3

Ратмусы, паворимаги. В событиях, описанных в этой повести, они, увы, не принимают участия. Ратмусы схожи с худой лохматой собакой. Обидчивы и опасны. Бесстрашны и дерзки. Навязчивая мысль о том, что люди, как отступники, обязаны отдавать долг, то есть делиться едой, позволяет им нападать на любого человека, принимающего пищу. Посещение ратмусами кухни часто заканчивается катастрофой. Однажды ратмус Сплайд оторвал у Стивена часть пирога. Потом разломил отнятое и отдал половину Стивену, сказав: «Видишь, отступник, как полезно делиться? Ты получил вдвое!»

Паворимаг. Животное схоже с дикобразом. Как и ратмусы, смелы и отважны. Паворимаг может один на один выйти на дракона. Иногда погибает, давая себя проглотить. Погибает и дракон. Любят море и часто уходят в походы на парусниках каэнглумского флота. Простодушны. Однажды старейший паворимаг Ферусимаго Шайфера рассматривал игрушечного паворимага, иглы которого твердели при поглаживании, если ты хотел ими что-то прикнопить к доске. Старый Фери заметил фонарщику Снайге, когда тот прикалывал этой игрушкой объявление к дверям Магистрата: «Настоящий паворимаг никогда не уколет, если даст себя погладить». Существует городская загадка: стоя на площади, найти паворимага в ветвях дерева, которое держит мастер Антс, изображенный на флюгере ратушной башни. Ратмусы бегают везде, паворимаги селятся в овраге Расколотой Ели, но и те и другие часто крутятся в окрестностях Капштадта. Их манит море и коптильни Гадрау.

4

Антс – легендарный житель Каэнглума, мастер на все руки, и в частности Мастер Детских Игрушек. Когда-то он помог спасти город от неминуемой гибели, отлив из бронзы дерево (в натуральную величину), на котором не было ни одного одинакового листа. Было это в… точно никто не помнит, но фигуру (Антс держит в одной руке дерево, как знамя, в другой – меч) на шпиле Старой ратуши установили в XVI веке, заменив ею фигуру грифона, выполненную когда-то самим Антсом. Тот флюгер не только поворачивался, но взмахивал крыльями и голосил при усилении ветра – отмечал балы по гадрауской шкале. В кабинете Вышгородского дворца канцлер чуть приподнял брови – грифоны были составной частью герба каэнглумских князей, – но последствий не было. Фигура была помещена в музей Магистрата, потом передана в Вышгородскую девичью гимназию. На фронтон главного входа. Ученицы любили загадывать, сколько баллов показывает флюгер. Сами грифоны не забавлялись угадыванием породы металлического изображения. Этим занимались ученицы младших классов. «Но все-таки он похож на грифона-рысь. Такой же крикливый и дерганый», – утверждала Дори, осторожно оглядывая небо.