Полная версия
Французская карусель 1998 года, или Семь вопросов к судьбе. Повесть
Что заставляет нас
высвобождать из темницы
предмет нашего обожания?
Академический концерт в конце учебного года был настоящим испытанием. Как только называли мою фамилию, и в напряженной тишине, порожденной множеством затаенных дыханий, я должна была выходить на сцену, ноги совершенно подкашивались и еле несли, а сердце начинало неистово биться. Руки, как назло, делались влажными от пота и соскальзывали с клавиш. На самом деле, голова давно уже высчитала, сколько времени примерно придется терпеть этот ни с чем не сравнимый страх – минут пять-семь, не больше. И уже знаешь, что через семь минут все кончится, но бороться со страхом было бесполезно. Его можно было победить, если только с ним совсем не бороться. Время вдруг принимало ускорение, и от страшного волнения все три произведения, скороговоркой проигранные, неожиданно для себя самой вдруг заканчивались. И тут же все страхи куда-то исчезали. И когда по окончании экзамена всех учениц отпускали, и все до единой стремительно выбегали из зала, тут-то вдруг, даже самые чинные и прилежные, выпускали из себя чертиков. Пока преподаватели спорили, закрывшись в актовом зале и обсуждая оценки, школа полностью принадлежала маленьким бестиям. В этой безумной атмосфере разнузданной веселости, объявшей вдруг всех, больше всего страдали музыкальные инструменты. По ним били, словно по барабанам, клавиши жалобно взвизгивали или ревели басами, а чертенята, взобравшись на крышки пианино, ну скакать, ну вытанцовывать канкан, – и колени уже не дрожали. Все словно мстили за свои испытанные страхи и волнения. Отколотив себе руки, кубарем скатывались затем по деревянной лестнице вниз на первый этаж, там выбегали во дворик, и уже у фонтана дрожь и сердцебиение пропадали окончательно. Играя в прятки и догонялки, веселые, резвые, кружились в своих белых торжественных фартучках. И это дионисийское согласие, царившее у фонтана посреди уютного дворика, сопоставимо было разве что со стройным согласием хорала, исполняемого нами во время репетиций.
В одной из таких головокружительных игр, чтобы получше схорониться, я забралась в кусты цветущей жимолости – всегда в этой игре хочется спрятаться так, чтобы тебя не могли найти – и вдруг очутилась неожиданным образом лицом к лицу с распахнутым передо мной окном, располагавшимся низко, почти у самой земли. От неожиданности, – это было окно моего родного класса по фортепиано, – и от неизвестности, что там внутри, – я остановилась как вкопанная. С интересом заглянула внутрь – до того все было таинственно: в классе решительно не было никого, да и кто мог бы быть там, когда с занятиями было покончено, и все преподаватели, в том числе и Дина Иосифовна, находились в другом крыле школы, закрытые за толстой кожаной дверью, решая участь воспитанниц.
Не долго думая, я влезла в распахнутое окно, совсем еще не понимая зачем. Совершенно безотчетно руки сами открыли заветную тумбочку. Приоткрыв створку, снова залюбовалась заветными флакончиками: кораллового, зеленого, голубого цветов. Я смотрела не отрываясь с обожанием и страхом на огромные богатства, хранителем которых провидение назначило Дину Иосифовну, и темные леса моих желаний вдруг приоткрылись – случай, о котором можно было только мечтать и по поводу которого открыть теперь пробку флакона, чтобы упиться его густым и волнительным запахом, отдающим не то ванилью, не то ирисом и миндалем, – такой странный и прекрасный аккорд, имевший бесконечно пленяющую душу. Что заставляет нас высвобождать из темницы предмет твоего обожания? Нет ничего страшнее забвения. Чтобы красота в предмете не иссякла, нужна теплота взгляда и тепло рук, которые будут ощупывать, лелеять, ласкать и баюкать. А вот этот флакон (я давно уже положила на него глаз) – он был так похож на тыкву Золушки и обещал головокружительное путешествие в чудесный мир, в сшитую из свежих цветов романтическую историю. Страстное, истеричное желание обладать – несмотря ни на что, во что бы то ни стало – с ним ничего невозможно было поделать, с ним невозможно было бороться, и как устоять, ведь решительно никого нет в классе! Ни души! Вкушая запретный плод, нельзя избежать чувства вины и страха. То и другое, однако, бывают как вдохновение и творчество, и способствуют нашему нравственному развитию, которое, в свою очередь, делает наши души только еще тоньше и деликатнее. И хотя страх уже начинал вдруг шевелиться где-то внутри, я, убедившись, что никто не подглядывает, ухватила маленькую коробочку, спрятав ее в руке, хотела было уже вылезти через окно обратно на улицу, но передумала, – наверное, там меня уже давно искали, играя в прятки. Я приоткрыла дверь и, убедившись, что в коридорах никого нет, поднялась по лестнице в мезонин и с вожделением скупца перепрятала сокровище в свою нотную папку.
Эта боль…, каков был ее смысл
в моей жизни? что она
пыталась мне сказать и чего
хотела добиться от меня?
Домой возвращаться можно было двумя дорогами. Стоишь, распятая перекрестком, и если идти через Рыночную площадь, где каждой весной и осенью проходили ярмарки, а летом останавливался передвижной зоопарк, затем по Большой улице через Каменный мост до перекрестка и направо – в нашу Павловскую улицу с ее несколькими особнячками в духе горнозаводской эпохи XIX века, – то было бы довольно не близко. Но можно сократить путь – мимо бывшей церкви (по правде сказать, у меня вот только сейчас, когда я пишу эти строки, вылетело вдруг – и это не причуда повествования, – что, должно быть, под этим самым куполом, под которым раньше пыхтел хлебозавод, раньше когда-то находилась церковь…). Но в те времена, когда я каждый день проходила мимо этого странного закопченного здания, направляясь в музыкальную школу или из нее, я не могла об этом даже догадываться.
Свернув в проулок, мимо городской бани, которая стояла тут же – рядом с хлебозаводом на берегу речки, можно было выйти на скрученную вдоль берега жгутом тропинку и через деревянный мост, задами, сократив путь, выйти к нашему дому. Задами – значит, без всякой дороги, вдоль пустынных заборов. Но таким образом выйти к дому можно было бы вдвое быстрее. Все эти ходы и тропинки, глухие переулки и темные закоулочки были известны мне, как пять моих пальцев. Они чудовищно манили, заставляя испытывать болезненное любопытство, которым отличалась я с детства. Там-то и начинались всякие приключения, встречи и неожиданности. Все смрадное и страшное тоже пряталось где-то там, в этих закоулочках. Там грязь, там помои, там пинки и оплеухи, весь срам и все родимые пятна. Но там же и тайна, какая-то жгучая тайна скрывалась под этими заборами и в этих подворотнях. В «нравственных» этих переулочках кипела своя какая-то тайная жизнь.
Там можно было встретить Ее.
И однажды я Ее увидела. Она лежала под забором, в своей вечной юбке, в расстегнутой на груди кофте и выставленном напоказ белье, подвязанная шерстяным платком, совсем уже старая, с желтым одутловатым лицом в морщинах и широкими скулами. И безобразно были раскинуты ее открытые ноги в шерстяных чулках и башмаках. Она была вся в синяках и бездыханно лежала прямо в крапиве у чужого забора, исполненная такого презрения ко всему. Смешанное чувство стыда и позора, жалости и страха заставляли прилить мою кровь к щекам. Я уже видела однажды, как она, такая же пьяная, избитая, на своем огороде прикладывала травы к своим синякам, делая примочки на места побоев, и эта сцена навсегда вонзилась мне в сердце своей откровенной безобразностью, какой-то противоестественностью и оставила массу вопросов, не перестававших свербить мой мозг. И так же как в прошлый раз, сейчас опять мучительная тошнота подступила к горлу, сделалось больно в груди и почему-то хотелось плакать.
Когда впервые появилась эта удушающая теснота в груди, воспламеняющая и делающая такими чувствительными мои легкие, самое скрытое, самое одухотворенное пространство моей груди? Я думаю, с того самого дня, когда увидев в фильме одного мальчика и пролезая вместе с ним сквозь узкий, длинный и душный земляной коридор пещеры, чтобы отворить камнем заложенный в нее вход, я пережила вместе с ним жуткое ощущение могилы, и сама при этом натурально пережила асфиксию, томительное удушье от стиснувших меня со всех сторон тесноты и мрака. Изо дня в день ходила я смотреть этот фильм, видимо только ради того, чтобы еще раз пережить это состояние; и это был единственно волновавший меня эпизод. С тех пор боль являла себя каждый раз, когда хоть что-нибудь вдруг напоминало мне об этих теснящих душу и пространство
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
