Проект «Акация». Современный роман-версия

– О-па! А ты откуда мой адрес-то узнал? – вяло осведомился я.

Венька посмотрел на меня, как на конченого придурка:

– Кто хочет что-то узнать, тот сообразит, откуда взять нужную информацию… Почему на уроке не был?

– Ай… Голова болит после вчерашнего пива твоего.

Я извинился, чтобы снова отправиться в ванную, попросив Веньку посидеть и подождать. Тот прошел ко мне в комнату, а я продолжил вымачивать организм прохладной водой. Из ванной кричу ему:

– Ты тоже не пошел на английский?

– Ну да.

– А чего?

– Я и так по два-три часа в день занимаюсь. Самая лучшая вещь это самообразование. Потому что «само», а не из-под палки. Англичанка к тому ж не говорит по-английски.

– Почему не говорит, она же говорит!

– Да брось ты. Как она говорит, так ее не один англичанин не поймет.

– Венька, а почему мне так хреново?

– Этанол в сочетании с радиоактивным Полонием-210 – гремучая смесь.

– Что такое этанол?

– Алкоголь.

– А…

– Чего, а?! Алкоголь – настоящий наркотик.

– Почему же его продают?

– Это длинная история, выгодно для бюджета государства. Так оно по наивности своей или по злому умыслу считает. Да и природа человечества такова: одна часть – сознательные, другая – импульсивные. Импульсивные будут пить и колоться всегда, потому что – быдло. И это хорошо, что они есть. Ресурсов Земли на всех не хватит. Значит, кто-то должен умереть молодым…

Я чуть не поскользнулся в ванной при последних словах Веньки, мокрый выбрался наружу:

– Ну ты жесткий парень…

– Я, хоть и жесткий, – невозмутимо ответил Левитин, разглядывая на стене мои плакаты группы «Ария», – но самый гуманный. Гуманность не всегда есть жалость. Гуманность – это жесткая справедливость.

– Так я, по-твоему, тоже импульсивный, раз ты мне пиво предлагал?

– Вот и угощай после этого… Расслабься, имеешь хорошие перспективы.

– Спасибо и на том. А че это ты мне про Полоний-210 здесь говорил?

– Все просто. Это радиоактивный элемент, в 1946 году американцы открыли его в табаке. Так что поздравляю, вчера кое-кто получил приличную дозу облучения.

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Во, б…!

Я пригласил Веньку на кухню пить чай, и тот опять вернулся к разговору в кафе:

– Ну и как насчет самоуправления?

– Опять ты про это! Идеи становятся материальной силой, говорил дедушка Ленин, когда овладевают массами. Вот когда эти твои идеи нашими массами овладеют, тогда и посмотрим.

– Урок истории в миниатюре, – вздохнул с разочарованием Левитин. – Когда ты пил пиво, то был сговорчивее. Вот так спаивали северо-американских индейцев и чукчей, между прочим, тоже.

– Поосторожнее на поворотах! – обиделся я.

На этом про самоуправление разговор закончился. Но у меня уже тогда было чувство, что он всего-навсего отложен. Венька так просто своих позиций не сдает.

И точно, очень скоро у него было много сторонников не только в нашем классе, но и в других тоже. Сделал он это оригинальным способом, о котором рассказал мне: он собрал номера мобильных телефонов у многих ребят (и у парней, и у девчонок) разными путями, иногда чей-то номер узнавал через несколько человек, когда не получалось взять его прямо у хозяина. Он предлагал сообщать ему по телефону о том, что кому в школе не нравится, и что можно придумать новое и интересное, засекретив при этом номер, чтобы звонок был анонимным. Он объяснил, как этот номер засекретить, и процесс пошел: девчонки были недовольны тем, что много ограничений на одежду и косметику, парни из старших классов – запретом организовать школьную рок-группу, младшим классам не нравилось, что им мало предоставляют времени для спортивного зала. Один мальчик пожаловался на учительницу пения, которая заставляла класс петь все время одно и то же:

Из мешка бери картошкуИ питайся понемножку.Можешь есть ее варенойИль в мундире запеченной.Тарам – тарам-та-ра-рам,Без картошки худо нам!Из картошки сварим кашу,Всю родню накормим нашу,Кому каша надоест,Пусть картошку в супе ест!Тарам – тарам-та-ра-рам,Без картошки худо нам!

Или вот еще:

Очень хочется лошадкеВместо сена и травыСъесть большую шоколадкуИли чуточку халвы.

– Она на диете, а мы-то чем виноваты? – орал в трубку пацан.

И пригрозил, что если так будет и дальше продолжаться, он принесет в школу целый жбан пюре, халву и шоколад и съест все это на глазах у учительницы, изображая крайнее удовольствие, чтоб она, сволочь, помучилась. Кроме этого, абоненты жаловались на отсутствие нормального школьного футбольного поля и катка, еще предлагали упразднить лыжные кроссы, прививки, посещение стоматолога, дневники, о контрольных работах сообщать заранее, зарубить на корню саму идею единого госэкзамена. Венька был «на седьмом небе» и решил немедля закрепить успех. Через месяц провел референдум по SMS с учениками, начиная с пятого класса, на котором поставил один вопрос: «Желаете ли вы, чтобы в школе работало школьное самоуправление из числа избранных учениками делегатов от каждого класса?» Успех был ошеломляющим: «за» проголосовало более восьмидесяти процентов, правда, половина из них сначала уточнила: а чего это такое, опять заставлять чего-нибудь делать будут?

– Вот, Слава, глас народа! – то ли с гордостью, то ли с иронией сообщил Левитин. – А ты? Где же твой свободный голос?

– «А чего это такое?» – ехидно спародировал я одну из SMS-ок.

Венька коротко пояснил, сделав вид, что не обращает внимания на мое ехидство:

– Вот смотри на простом примере: физичка двойку тебе поставит несправедливо, а ты жалобу напишешь в Совет школьного самоуправления. Совет её рассмотрит с участием свидетелей и, если найдет жалобу обоснованной, рекомендует физичке исправить двойку. Если же она откажется, тогда жалобу направят директору и копию – родителям ребенка, которые сами потом с этим учителем и разберутся.

Я остолбенел:

– У тебя с головой все в порядке?

– В полном! То, что еще недавно казалось абсурдом, станет явью. Главное, не ставить себе заранее ограничитель из условностей, страха, предубеждений. Семейный кодекс: «Каждый ребенок имеет право выражать свое мнение».

– У нас точно плюрализм, тут двух мнений быть не может, – съязвил я под Задорнова. – Наш житейский кодекс говорит свое: «Каждый родитель и учитель имеет право с этим мнением не согласиться и врезать».

– Можно и не согласиться, и вообще внимания не обращать, но рискованно. – Вениамин многозначительно причмокнул губами, как бы подводя итог нашей дискуссии. – Если в обществе нет демократии, оно рискует ввергнуть себя в хаос революции.

Слушая его, как казалось мне, бредни, я не мог тогда знать, даже не представлял, как далеко все зайдет в реальной жизни, и что я сам приму в этом во всем самое деятельное участие.

Как Вениамин «повысил» успеваемость в школе

Скоро я узнал, как Левитин зарабатывает деньги. Он делал домашние работы, сочинения и рефераты за деньги. К нему в очередь встали почти все. Венька завел компьютерную базу на своих клиентов, работы делал быстро, непринужденно. Не надо быть астрологом, чтобы предсказать такому бизнесу в школе самое отличное начало. Многие Веньке отдавали почти все свои обеденные деньги. Не стал исключением и я. Сначала, правда, посомневался. Моральный фактор меня насторожил. Все-таки нехорошо чужим умом жить. На это Левитин резонно заметил:

– В школе есть предметы, которые тебе нужны, а ведь есть и такие, которые ты на все сто процентов забудешь за дверями школы. Но именно на этих предметах «влетаешь» больше всего, разве не так? А с другой стороны, раз они нелюбимые, то и знаешь ты их хуже всего. Вот у тебя какой профиль?

– Орлиный. Нос большой.

– Да я не про это говорю! Ты же гуманитарные науки больше любишь, чем точные?

– Ну да.

– Так зачем на этих формулах свою гуманитарную душу-то выматывать! Если это не твое, а программа школьная тебе навязывает, значит надо эту самую программу обмануть. Когда пытаются сделать идиота из тебя, опереди, сделай идиотами их самих. Я бы после пятого, шестого класса вообще предложил через тестирование выбирать, какие предметы учить – гуманитарные или точные, некоторые вообще бы исключил, а кое-что добавил: космологию, например, историю искусства, политологию, основы права и еще кое-что. Так что, бери, Слава, пользуйся, моими знаниями, пока я есть! Пользуйся там и тогда, где и когда напрягаться не видишь смысла. Все на свете знать и уметь невозможно. Между прочим, обойдется дешевле, чем в специализированных фирмах.

Вот так я тоже стал Венькиным клиентом. Месяца через два наши преподаватели сияли счастливыми улыбками. Зоя Олеговна после очередной блестяще выполненной классом накануне домашней работы встретила нас на уроке в восторженном состоянии. Она никогда не смотрела так ласково, так любяще. Все даже засмущались, уж очень это было необычно после летающих треугольников. Пауза немого счастья длилась секунды, наверно, три. Первым не выдержал слабонервный тупой здоровяк Коля Прошкин. Особенно, когда взгляд математички остановился на нем:

– Чего…? – простодушно улыбнулся Коля, отводя взгляд от ласковых глаз Олеговны.

– Как, чего? Ты впервые нормально выполнил домашнюю работу! Успеваемость в классе поднялась! Ребята, что это?

– Пересматриваем отношение, – весело ответил мой друг Родион.

Я посмотрел на Веньку: он сидел с невозмутимым видом. Мне показалось, что ему нравится быть серым кардиналом и изменять мир, не высовываясь. Наверно, в этом действительно есть своя фишка – со стороны наблюдать свои творения.

Однако так продолжалось недолго. Очень скоро резко ухудшились показатели по контрольным работам в классе. Это противоречие насторожило преподов и началось следствие. Вениамина вычислили очень быстро и пригласили на педсовет. Что там было! Вопрос стоял об исключении из школы. А, с другой стороны, за что исключать? Он же никого не принуждал, спрашивать надо было с тех, кто к нему обращался. Собственно, об этом хитрый Левитин и говорил на педсовете, поставив своих «судей» в тупик:

– Вы же не исключаете из школы тех отличников, у которых списывают с их согласия? Ну списывают, ну и что? Если человек не может подтвердить перед вами свои знания, которые изложены на бумаге, спросите с этого человека, наверно, он списал, а не тот, кто сделал работу за него. И, кстати, я своих клиентов предупреждаю…

– Вы посмотрите, этот щенок еще их клиентами называет! – возмутилась Маргарита Львовна.

– Я своих клиентов предупреждаю, – продолжил Венька, – если поймают – все претензии к себе. И все понятно! Я зарабатываю умом, а они платят за свою лень и глупость. И я – не щенок.

Тут выступил директор Семен Анатольевич. Огромный мужичина. Говорят, он кирпич ладонью разбить может, как каратист. Как рассказал мне потом Венька, тот чуть не задохнулся от гнева, все лицо пятнами пошло:

– Левитин, вы же фальшивомонетчик, понимаете, вы как финансовую рушите образовательную систему: теряет смысл все обучение!

– Свобода договора, господа. Давайте учить так, чтобы у меня клиентов не было, – откровенно схамил Вениамин.

На какое-то мгновение все замерли как в оцепенении от беспощадной логики Левитина. В этот момент Венька понял, что переборщил, озвучив такую правду, которую произносить не следовало ни при каких обстоятельствах. Он тут же поправился, почти пробормотав:

– Хотя я признаю, что в масштабах явно перебрал… В общем, ладно, это дело я прекращу…

Но было поздно, тут же на него обрушился вулкан учительского возмущения. Гвалт стоял такой, что ученики младших классов в коридоре притихли. Их просто переорали.

Тогда Вениамин действительно прекратил поставленное на широкую ногу «это дело», мне тоже уже ничего не предлагал, да и я на рожон не лез. Но ходили слухи, что он просто резко поднял цены, и обратиться теперь мог далеко не каждый, а, значит, с прекращением массовости выявить какой-либо отдельный случай стало сложнее.

Аня

Аня училась в нашем классе, но для меня оставалась загадочной и недоступной, как отрешенная от всего в небе звезда. Эк, я загнул! Ну, извините, об этой девчонке сложно говорить приземленным бытовым языком. Тонкие черты лица, умные красивые глаза, а волосы… Ее темные волосы волнами опускались к плечам, и я мечтал хотя бы когда-нибудь прикоснуться к ним, ну придумать какой-нибудь дурацкий повод и провести пальцем, ладонью… А вот если бы прижаться лицом, окунуться в стихию другого, такого дорогого для меня мира, нежась о локоны, вдыхая всякие ее кремы и парфюмы…

Как-то на уроке Венька заметил мои короткие, быстрые взгляды в ее сторону, хмыкнул понимающе и прошептал:

– Если есть мечта, к ней надо идти, несмотря ни на какие препятствия.

Я недовольно осекся.

Он примирительно продолжил:

– Да ладно, можешь не отвечать, и так видно, как ты страдаешь, лошара.

– Слушай…

– Ладно, ладно.

На этом обмен мнениями закончился. Но по-настоящему я на Веньку вовсе и не обиделся. На что тут обижаться? Просто было неприятно, что меня уличили в слабости. Однако я попытался внять совету Левитина и как-то после уроков взял да и подошел к ней прямо на выходе из школы. Она смотрела на меня удивленно, как можно смотреть на человека, который наступил тебе на ногу в автобусе («Мужчина, я, ваще, не поняла!»):

– Ань, давай куда-нибудь сходим вместе?

– Зачем?

В ее глазах было столько естественного недоумения, что я впал в отчаяние. Горячий ветер позора как из тепловой пушки обдал мои щеки, и лицо в момент загорелось жаром.

– Да так… просто.

Язык же, наоборот, задеревенел, как и мои мозги. Таким глупым я себя еще не ощущал никогда и, пожав плечами, отошел так же внезапно, как и подошел. Это было не менее глупо. Хотя бы перевел разговор на другую тему, как-то пошутил, сгладил впечатление от нелепого предложения. Ну, дурак, чего уж тут скажешь… Тут я впервые за все время пожалел, что Аня учится в нашем классе, и мне теперь всякий раз придется делать вид, что ничего не произошло. Каждый раз, пока я не забуду эту нелепость. Свое раздражение я перенес на Левитина, выговорил ему на следующий день на математике:

– Сделал я, как ты советовал, на свою голову…

– Что? – Венька поднял брови, не глядя на меня, размышляя над задачей.

– Пошел к своей мечте.

– И что?

– Мечта задала мне вопрос.

– Какой?

– Зачем, говорит, это надо?

– Что надо?

– Чтобы мы были рядом.

Левитин, наконец, отвлекся, повернулся ко мне:

– И при этом твоя мечта смотрела на тебя, как на идиота?

– Точно.

– Ну что я могу сказать, это вполне закономерно.

Тут я совсем разозлился:

– Я все делал по твоей инструкции, между прочим.

– Да ну?

– Что, да ну? Кто говорил «надо идти к своей мечте»? Вот я и пошел.

– Понятно, так и должно быть, если читаешь текст инструкции вверх ногами. К цели не всегда правильно двигаться напролом. Ты сможешь одолеть «Пик Джомолунгмы» без специальной подготовки? Пошел в кедах с веревкой и залез? Нет. Так а какого… ты решил, что на женщину, которая тебе нравится, можно также легко взобраться?

– Венька, я тебе сейчас тресну…

– Ну я хотел сказать, с женщиной познакомиться. Женщина – это больше, чем «Джомолунгма», если она – настоящая женщина. Это лес колдовской, в котором пропадают. И вообще, ты поставь себя на ее место. К тебе подходят и говорят, давай проведем вечер сегодня со мной. А ты на этого человека и внимания никогда не обращал… С какой стати и на кой ляд тебе это надо? Нормальная реакция, но она сама по себе еще не говорит о таком уж негативном отношении к тебе.

– Левитин, Морозов!

Голос математички. Он вернул в реальность. Следом в мою голову не сильно, но чувствительно постучался треугольник, я сидел на стороне у прохода, по которому медленно и бесшумно, как хищник, выслеживающий свою жертву, передвигалась Зоя Олеговна с остроконечным орудием. Венька прав – надо задуматься о своих правах.

Скоро, однако, как только математичка отвлеклась, Левитин снова начал излагать мне свою концепцию:

– Единственный путь – это самосовершенствование. Тебе надо самому измениться, не для нее одной, тут может и не получиться никогда, а как бы для всех женщин. Надо стать интереснее, содержательнее, надо к жизни относиться иначе.

– А как?

– Одним словом не скажешь. Надо, чтобы девчонки воспринимали тебя как холодноватого, независимого красавца, такого мачо, понял?

– Понял.

– Да ни хрена ты не понял! Умнее надо стать и красивее. Но это должно быть естественно для тебя самого. Ты сам должен этого хотеть, как дышать. Только тогда толк будет. Прислушайся к моим советам, и все будет тип-топ.

Он посмотрел мне в глаза, и я поверил ему, отныне, с этой минуты став его учеником и помощником, потому что был поражен точностью, как мне показалось, его объяснения. Тогда я просто решил для себя, что Венька никогда не ошибается, он обладает особым талантом видеть все вещи глубже, не снаружи, а изнутри, раскладывать их по молекулам и атомам.

Но все-таки я здорово захандрил. Невнимание Ани воспринял как личное поражение, уж лучше бы не совался на рожон и жил надеждой. А теперь уже все было ясно.

Левитин пару недель наблюдал это мое состояние, а потом заявил:

– Слава, кто владеет миром, скажи?

– Тот, у кого деньги есть, – мрачно ответил я.

– Ничего подобного! Миром владеет тот, кто владеет информацией. Ты хочешь знать о человеке, который тебя интересует?

– Ты про Аню?

– Про кого же еще?

– Ну, хочу.

– Тогда почему не интересуешься ее жизнью?

– Мне было бы интересно, но я не знаю о ней ничего.

– Так узнай, если интересно. У тебя, Слава, проблемы с логикой.

– Ну, ты тоже скажешь… В замочную скважину подглядывать, что ли?

– Зачем в замочную скважину? Просто потихонечку собирай информацию. Кто она, что она, с кем она? Если она хорошая, ты узнаешь ее лучше и поймешь, над чем тебе надо работать, чтобы стать ближе и иметь шанс понравиться, если плохая, тогда на душе и вовсе полегчает (о ком страдал?!), ну?

– А ты опять, похоже, прав, – неуверенно согласился я.

И этого для Левитина оказалось достаточно. Через пару недель он приехал ко мне домой поздно вечером и с самодовольным видом пригласил:

– Я на такси, поедем, посмотрим на твою Анну?

– Куда?

– Узнаешь.

– Я с трудом отпросился у родителей на пару часов, помогли Венькин представительный внешний вид и вежливость со взрослыми. Мы спустились вниз, и такси понесло нас на другой конец города. Когда машина остановилась по Венькиной просьбе у ночного клуба «Койот», Левитин сказал мне негромко:

– Слушай, ты только не дергайся там… Сиди спокойно.

– Хочешь удивить тем, что она посещает ночной клуб с каким-нибудь отморозком? – спросил я с растущим раздражением.

– Нет, мне этого мало, – ответил Вениамин, загадочно улыбаясь. – Я хочу освободить тебя от иллюзий. Даже если это будет больно, это принесет пользу.

Он жестом приглашающего в гости предложил пройти с ним фэйсконтроль, и мы внедрились внутрь клуба как ножик в масло.

Я почти сразу увидел Аню. Ее белая блузка фосфоресцировала под неоновым светом, джинсовые капри облегали стройные, точеные бедра, как на обложке модного журнала. Но это только на мгновение, теперь мой взгляд впился в ее соседа за столиком. Судя по их оживленной беседе, это не просто сосед, это ее спутник. Меня снова обдало жаром, как тогда при неудавшейся попытке познакомиться. Но что-то знакомое было в его крупной комплекции, мощном затылке и зачесанных назад густых светлых волосах… Это же не подросток, а папаша в преклонном возрасте! Куда смотрел фэйсконтроль? Долой педофилов, защитим детство! Но если серьезно, что их может связывать? Вдруг я узнал в нем Игоря Ивановича – нашего историка. Ему точно лет тридцать пять отроду. Как же так? Я ни черта в этой жизни не смыслю, размазня!

– Пойдем отсюда, хватит, – едва выдавил из себя.

– Уже все? – с притворным удивлением спросил Левитин.

Я, не обращая внимания на Венькину издевку, молча рванул к выходу. За толпой в зале они нас вряд ли видели, а если и видели – наплевать. Левитин снова поймал такси, сел вместе со мной на заднее сиденье.

– Ну и что? – с показной небрежностью произнес я, то ли для него, то ли для себя самого.

– Что, ну и что? – переспросил он.

– Ну пришли они в ночной клуб, ну посидели, об истории поговорили…

– Дурак…

Венька вынул пачку фотографий и положил мне на колени:

– Вот в ресторане, вот в кафе быстрого питания, в библиотеке, а вот – в сауне! А? «Зодиак» – это ж элитная сауна! Вот заходят в двери, вот даже адрес сфотал. Извини, снять сам «процесс» для меня технически оказалось невозможно, профессионализма не хватает, я ж только любитель. И, наконец, съемная квартира!

– Ты… зачем это сделал?

– А что такого? Представил тебе доказательства.

– Доказательства чего?

– Что тебе нечего ловить. А еще кое-какие выводы сделал и для себя.

– И какие?

– Очень хочется знать, чем на самом деле живут наши школьные носители знаний и морали. Особенно этот.

– Че ты к нему прицепился? Пошел он… вместе с Анькой. Дай, я их выброшу, эти фотки.

– Э, нет! – Венька поспешно засунул их во внутренний карман ветровки. – Это мина замедленного действия моего кустарного изготовления. Я немало своего дорогого времени потратил на работу.

Поведение Левитина нравилось мне все меньше. Он явно что-то замышлял. Я брякнул ему на всякий случай:

– Если ей плохо сделаешь, то…

– Да не нужна мне твоя Аня, успокойся.

Венька смотрел в окно автомобиля, и свет витрин отражался в его глазах торжествующим пожаром. Разве мог я хотя бы предположить тогда, какой «пожар» он уже готовил?

Конституция школы №…

Левитин начал двигать идею школьного самоуправления. Абсолютным новатором он здесь, конечно, не был. В России уже были примеры организации в школе игрищ с созданием некого школьного правительства или парламента. Говорят, будто это приносит пользу, то есть формирует у детей способность к принятию самостоятельных решений, чувство ответственности, заинтересованность в организации всей школьной жизни, когда школьник становится не исполнителем и объектом, на которого обрушиваются требования, а равноправным участником, организатором и контролером. Школьный процесс в этом случае уже не создается кем-то для него, а формируется при его непосредственном участии. Вот так, в общем.

Именно об этом и говорил Левитин в кабинете у директора, взяв с собой на беседу лучшего ученика, гордость школы, Женьку Запашного, как союзника в продвижении идеи. Он настоящий отличник, но в общении с ребятами у него как-то не очень ладилось, поэтому Венькиному предложению возглавить организацию этой затеи он обрадовался, хотя и несколько дней «думал». Однако, как сказал мне об этом сам Левитин, он не сомневался в том, что Запашный даст согласие:

– Евгению нужно заполучить неформальное лидерство, он расстраивается из-за того, что все его воспринимают только как отличника и шарахаются. Ума палата и полное одиночество – незавидная участь.

При этом Вениамин подмигнул мне и добавил:

– Протянем руку блокадному Евгению. А уж тот постарается…

– Ты-то как? – спросил я с ехидцей, – не расстроишься? Всю славу у тебя ведь заберет.

Левитин нарочито скорчил рожу сожаления:

– Оно, конечно, жаль. Но после истории с платными работами, я под вечным подозрением. Что бы ни сказал – все плохо. Тут без положительного пушистого Жени никак нельзя.

Однако тут я уже всерьез заметил:

– Да с ним ребята разговаривать не будут. Он же чмо!

– С ребятами буду говорить я. Он – почетный Президент. Понятно? Признание администрации – ему, признание народа – мне. Вот если бы и ты включился…

– Не хочу.

– Жаль. Получается, если совет и помощь нужна, так Венька вот он, здесь. Мозги выполаскивает кое-кому, глаза раскрывает. А как встречная просьба – значит, в сторону.

– Да ладно, чего ты обижаешься? Мне просто неохота. Опять «попрет» официоз, как мне отец про комсомольские собрания рассказывал. Все в обязаловку превратят.

– Неужели ты никогда не хотел, чтобы с тобой считались? – спросил вдруг Венька с таким жаром, какой-то даже внутренней обидой за меня, что никак не отреагировал на звонок с перемены.

Мы продолжали говорить прямо в коридоре, толкаемые встречными потоками однокашников:

– Что ты имеешь в виду? – почему-то спросил я, хотя прекрасно понимал, о чем идет речь.

– Я смотрел, как ты играешь в футбол, и видел тебя настоящего. А здесь, в этих стенах, ты как халдей.

– Слушай, я и врезать могу.

– Да врежь, мне-то что. Самое главное, ты знаешь, что я прав. Ты никто, а он, он здесь хозяин.

– Кто?

– Тот, кто удачливее тебя, с кем девушка, которая могла бы быть твоей.