Зима в Голливуде. Современный американский роман

– Конечно, слишком простая, – запротестовал я насмешливо. – Я ожидал устриц и фуа-гра!

– Не верю ни секунды, Джорджи, – сказала она, привлекла внимание Реми и сделала волнообразное движение пальцем, использовав, насколько я понял, свое универсальное обозначение спагетти.

Когда на столе появилась еда, мне нравилось наблюдать, как она, оставляя следы на губах, втягивает нитки спагетти одну за другой – чем больше шампанского она пила, тем медленней втягивала их в рот – и тихо хихикала после каждой нитки. А когда с шампанским было покончено, она продолжила пить белое вино, заметив:

– Утром голова будет просто раскалываться. Но иногда ради пары приятных вещей небольшую боль стоит потерпеть.

Неожиданно она прекратила есть и, оттолкнув тарелку, закурила, но я продолжил и между глотками спросил:

– Мэл, можно я задам тебе личный вопрос?

– Конечно, Джорджи. Друзья могут спрашивать меня о чем угодно и иногда даже могут получить честный ответ.

Я прочистил горло и спросил:

– Строго говоря, из того, что я читал в «желтой» прессе, я знаю, что ты выходила замуж дважды?

– Три раза, – ответила она, – но разводилась только дважды.

– Тогда ты все еще замужем? – упав духом, спросил я.

– Нет. Один из браков был расторгнут в тот же день, так что не думаю, что его следует считать.

Я рассмеялся, но она продолжила:

– Два брака были попытками, организованными студией. Я была молода и еще не достигла успеха, так что очень спешила. У меня были маленькие достижения: одно из них – изобретение собственного имени, также некоторая гибкость в костюмах и сценариях. Эти небольшие вещи, возможно, мало что значили для студии. В первый раз я вышла замуж, когда мне было всего 19. Ты, конечно, читал об этом человеке. Вообще-то, женщины ему были не нужны. Меня это вполне устраивало, поскольку я не собиралась сделать этот брак настоящим. Я переехала в его дом. Он держал странных экзотических животных, таких как тарантул, змея – я даже боялась открывать ящики комода или шкафы, не зная, что там обнаружу. Еще до свадьбы мы договорились, что у нас будут отдельные комнаты, и сразу после нее хотели разъехаться, но потом поговорили и решили подождать год, а потом развестись. Я выехала из его дома ровно через год, в тот самый день, как мы поженились. Тогда мы снимали картину, которая не вышла на экраны, так что все совпало, и, в действительности, продолжать игру не было смысла. Поэтому мы радостно назвали это «мы квиты»; он вернулся к своей жизни, а я осталась в своей. Мой второй брак состоялся годом позже, думаю, когда мне было лет 20 – точно не помню. Он подавал надежды, и еще важно было то, что он нравился мне как коллега. Впрочем, в качестве мужа я бы его не выбрала. Его звали Кларк Шипли, но по неизвестным причинам его заставляли поменять имя, а ему это не нравилось. В то время я начала получать собственные фильмы и поэтому могла оказывать большее влияние на политику студии. Он всегда просил меня убедить их позволить ему сохранить собственное имя.

– Ну и что случилось дальше? – спросил я нетерпеливо.

– Он сохранил свое имя, но я расторгла наш брак вечером в день нашей свадьбы.

– Почему?

– Он любил другую женщину, костюмершу со студии, и, похоже, наш брак создавал, по меньшей мере, проблему. Я могу быть кем угодно, но я не краду мужчин, особенно в тех случаях, когда у меня нет чувств к ним. Так что я расторгла брак и посоветовала ему сохранить свое имя, покончить с этим делом и вернуться к любимой. Я даже написала ей письмо, объяснив, что все это было ошибкой, что мы никогда даже не целовались. Она приняла его назад с распростертыми объятиями.

Я сказал что-то малозначительное и спросил:

– А номером три был Чарли Деуитэкер, король миндаля? Что случилось с ним?

Ее лицо стало серьезным, она взяла свою рюмку и, прижав ее к щеке, прикрыла глаза, и сказала:

– Очень злой и жестокий человек, Джорджи. Я думала, что, наконец, выхожу замуж по любви – ну если не из любви к нему, то, по крайней мере, к его деньгам. Но это было большой ошибкой, и он был не таким человеком, как я думала. Этот брак длился год, и этот год показался мне очень длинным. С тех пор я ненавижу миндаль и больше не собираюсь замуж, Джорджи. Я сойду в могилу старой девой.

Она сказала мне, каким он был человеком, но не раскрыла деталей, и хотя я чувствовал, что могу показаться слишком навязчивым, все-таки не мог не спросить:

– Мэл, почему ты говоришь…?

Она широко раскрыла глаза и, глядя мне прямо в лицо, прервала меня и в свою очередь спросила:

– Почему, в конце концов, ты уехал из Канзаса?

Она знала, что я не буду отвечать – пока не буду, и я понял, что она не хотела отвечать на тот вопрос, который я собирался ей задать, и почему она спросила меня в такой манере. Я чувствовал, что на этой стадии наших отношений еще слишком рано было раскрывать секреты такой значимости.

Я поднял свою рюмку, мы чокнулись, и я произнес тост:

– Выпьем за слухи и сплетни, Мэл!

*****

После ужина мы поехали на восток и нашли небольшой парк, где Мэл съехала с дороги и, включив радио, вращала шкалу настройки, пока мы не услышали какую-то спокойную музыку, которая ей нравилась. Мы опустили стекла, чтобы впустить в салон прохладный бриз, и она придвинулась ко мне, как бы ища тепла. Я положил руку на ее узкие плечи и почувствовал, как ее крепкое тело прижалось к моему. От этого прикосновения боль в моем бедре отдавала в ногу, но, похоже, Мэл уже забыла о том, что произошло вчера. Она подняла лицо навстречу мне; ее глаза были прозрачны. Губами я дотронулся до ее лба, а потом до макушки, и почувствовал, как исходящее от нее тепло и запах духов в волосах заполняют мое дыхание. Мне хотелось закрыть глаза, но я подумал, что, если сделаю это, то просто упущу шанс поцеловать ее, и, когда она откинула назад голову, чтобы сказать что-то, я дотронулся губами до ее губ. Что я ощущал, целуя звезду кино Имельду Лондон? Этот поцелуй напоминал лепестки розы на губах, мягкость бархата, привкус шампанского, который все еще оставался на ее подбородке. Она приняла мой поцелуй и ответила на него, но потом отклонила голову и воскликнула:

– Джорджи, я пьяна в стельку. Как ты думаешь, ты сможешь довезти нас домой?

Я задержался с ответом, поскольку не был уверен в последствиях ее предложения, но, стараясь не испортить момент, ответил насколько мог честно:

– Никогда раньше я не водил машину и не уверен, что знаю как…

Она прижала руку к моей груди и, приблизив свое лицо к моему, сказала:

– Не будь таким девственником, это так просто, что с этим справится даже обезьяна. – Она повернула голову и указала вперед, сказав: – Нужно нажать вот на ту штуку, сдвинуть эту, потом повернуть то и нажать на это… В общем, ты разберешься, Джорджи.

Я не был уверен в том, что в ее словах не содержалась некая двусмысленность, но с практической точки зрения вождение автомобиля не казалось мне слишком отличным от того, как я управлял трактором на ферме: просто все эти рычаги и педали располагались немного по-другому. Я приподнял ее, и, перенеся над своими коленями, усадил на пассажирское кресло, но она, повернувшись ко мне, воскликнула:

– Боже мой! Мы забыли о твоих вещах!

– С этим все в порядке. Я могу взять их в другой раз.

Она немного невнятно сказала:

– Я могу купить тебе все, что надо. Ты просто можешь все бросить.

Мне не понравились ее слова, поскольку в какой-то степени они могли проявлять нежелательный для меня характер мотивации ее дружбы со мной, и я тут же отрезал:

– Мне не нужны твои деньги!

Слегка выпятив от обиды свою роскошную нижнюю губу, она ответила:

– Я не хотела тебя обидеть, Джорджи. Я знаю, что тебе не нужны мои деньги. Это не то, о чем ты вообще подумал. Я просто хотела сказать…

Я похлопал ее по колену и сказал:

– Хорошо Мел, я понимаю…

Но поднеся руку к лицу, она сказала:

– Ну вот, я все испортила…

– Ты ничего не испортила, Мэл. Просто я неправильно тебя понял.

Прежде чем выехать на улицу, я сделал несколько пробных кругов возле парка. Следуя путаным и не всегда точным инструкциям Мэл, я благополучно доехал до ее особняка, открыл ворота и подъехал к гаражу так же, как она сделала накануне. Я вышел из машины, стараясь не беспокоить мистера Пэмбли, тихонько прикрыл дверь машины со своей стороны, и, обойдя вокруг, открыл дверь Мэл и помог ей выбраться. Она тут же воскликнула:

– Мне жарко Джорджи, я хочу плавать.

– В это время?

– Мы можем плавать в любое время, когда захотим; это мой чертов бассейн и мой чертов дом.

Нетвердой походкой она побрела по дорожке вглубь участка и, когда добралась до кромки бассейна, сбросила туфли и с громким всплеском рухнула в воду. Я снял туфли и носки и последовал за ней туда, где она лежала на спине, глядя на звезды. Я поднырнул под нее, а она, обняв меня за шею, стала целовать более агрессивно, чем в машине, так что я даже начал задыхаться. Я дотронулся до ее мокрых волос, которые, казалось, стали в два раза длиннее, и прежде, чем заговорить, она, лежа на мне, почти полностью приподнялась из воды.

– Давай завтра останемся дома, – предложила она.

Я помедлил с ответом:

– Не могу, Мэл. Мне нужно работать.

– И мне тоже. Но жизнь будет продолжаться и без нас, Джорджи.

– Не могу, Мэл.

Она положила голову мне на плечо, и, несмотря на свое состояние, понимая мое затруднительное положение, и, возможно, учитывая собственную ситуацию, сказала:

– У меня завтра посещение больницы… Голова с утра будет раскалываться. Не надо было мне пить ни капли. Почему ты мне разрешил, Джорджи? Это ты во всем виноват!

Я рассмеялся и ответил:

– Я не вправе говорить тебе, что делать или не делать, Мэл. Это точно.

Но она пожаловалась:

– Тогда тебе придется тебе пойти со мной. Мне нужна твердая рука. – Она снова поцеловала меня и попросила: – А сейчас отнеси меня домой и уложи в постель.

Я вытащил ее из воды и понес на руках к дому. По пути я, наклонившись, позволил ей поднять свои туфли. Она была легкой, как перышко, и я думаю, что в ту ночь я мог бы перенести ее даже через пустыню. Когда мы дошли до входа в дом с обратной стороны, я повернул ручку, открыл дверь и поставил Мэл на пол.

– Я мокрый. Не хочу, оставлять скользкую дорожку на твоих мраморных полах.

– Завтра нам достанется от мистера Пэмбли, – согласилась она.

Мы оба решили, что этот вечер для нас обоих должен закончиться именно так.

– Да, – согласился я, но добавил: – Я не смогу пойти с тобой завтра в больницу, Мэл. Я должен работать весь день и…

– С этим разберемся завтра, – прервала она меня. А потом, стоя на кончиках пальцев, прижалась ко мне в своем пропитанном водой платье, быстро поцеловала и прежде, чем скрыться в доме, сказала: – Сегодня тебе лучше запереть свою дверь, Джорджи. А то вдруг мне захочется потренироваться ходить во сне.

ГЛАВА 3

Завтрак был накрыт на вымощенном кирпичом патио сразу за домом, как раз между домом и бассейном. Я заметил, что Мэл встала рано и уже сидела за столом в своих темных очках и с шарфом, плотно обтягивавшим ее прическу. Выйдя из флигеля у бассейна, я подошел к столу, но когда ножки стула, который я вытаскивал для себя, слегка скребнули по кирпичу, заметил, как ее покорежило от этого звука.

– Не нравится? – улыбнулся я. Слегка кивнув, она хмыкнула.

На ней было шелковое платье нежно-голубого цвета, который красиво сочетался с ее кремовой кожей. Подрагивавшей рукой она дотянулась и подняла стакан с апельсиновым соком, в котором задребезжал кусочек льда – возможно, намеренно. Пэмбли выскочил из портика с бутылкой какой-то прозрачной маслянистой жидкости, которой он наполнил ее стакан до краев. Он поднял крышку с моей тарелки, в которой оказалась яичница с беконом. Но я заметил, что Мэл в лучшем случае съела лишь небольшой кусочек тоста.

– Сколько джина ты выпила перед ужином вчера вечером? – спросил я.

– Достаточно, – она фыркнула.

Пэмбли быстро покинул сцену, желая насколько это возможно оставаться незаметным. Я подозревал, что подобные утренние сцены повторялись много раз, поэтому спросил ее:

– Он всегда угощает тебя такими напитками на завтрак?

Сдавленным монотонным голосом она ответила:

– Я тебе уже говорила, Джорджи, что Пэмбли на нашей стороне. – Она приложила руку ко лбу и продолжила: – Мне нужно уйти пораньше. Нужно кое-что сделать до больницы, и, забыла… сделать что-то еще. – Мэл замолчала, выпила еще один глоток своего напитка и высунула язык. Сейчас ее лицо выглядело серовато-зеленым. Она сделала несколько глубоких вдохов и проглотила еще один кусочек тоста, прежде чем продолжила: – Черт, я же знаю, что нужно сделать что-то еще…

Так она сидела целую минуту, держа руку на губах и размышляя, а потом, когда вспомнила, подняла голову:

– Сегодня можешь взять машину. За мной по пути на студию заедет подруга. Не забудь заехать к себе на квартиру и забрать вещи. Извини за то, что забыла подвезти тебя туда вчера вечером, но…

– Это неважно. У меня всего несколько вещей, которые стоит забрать. Но мне нужно рассчитаться с миссис Кастелло, хотя…

– Джорджи, – прервала она меня и, глядя себе через плечо, чтобы убедиться в том, что Пэмбли не вернется прежде, чем она успеет договорить, тихо добавила: – Сегодня вечером тебе нужно перебраться в дом. Там много места. Ко мне приезжают друзья. Они не из кино. И, как бы это лучше сказать, займут бассейн…

– Если я мешаю, то могу просто остаться в пансионе…

– Нет, Джорджи. Я хочу, чтобы ты был здесь, со мной. Мои друзья сами могут найти место, где приземлиться. Они могут устроить какой-нибудь дебош, и кое-кто из них может навести здесь беспорядок и все такое… В общем, они могут устроиться, где захотят.

Я посмотрел на частично установленные тенты на лужайке, но она перехватила мой взгляд, и пояснила:

– Нет-нет, ничего настолько грандиозного. Просто обычная встреча с друзьями. Они останутся на неделю или около этого, а затем исчезнут, как цыгане. Так что на самом деле это быстро забудется. А здесь идет подготовка к моему ежегодному благотворительному вечеру. В ближайшее время здесь будут установлены тенты. Один из них порван. Его должен починить человек, который на неделю уехал в Сан-Диего, так что…

Тут появился Пэмбли, который сообщил:

– Мисс Лондон, за вами приехали – машина перед домом. Пригласить зайти?

Мэл быстро встала, осторожно обошла вокруг стола и, на мгновение остановившись, посмотрела в мою сторону:

– Увидимся, Джорджи?

– Конечно, Мэл.

Она поспешила уйти, стуча каблучками по кирпичу. Мы с Пэмбли стояли, наблюдая, как она уходит, и ожидая, когда стук ее каблучков удалится за дом и сменится хлопком двери автомобиля. Я заметил на столе сумочку и потянулся, чтобы взять ее и догнать Мэл, но Пэмбли сказал:

– Она уже уехала, мастер Уэст. После завтрака я первым делом позабочусь о том, чтобы она получила ее на студии.

Я кивнул и снова сел, но, посмотрев на часы, одним глотком выпил свой апельсиновый сок и сказал:

– Мне тоже нужно двигаться. По пути нужно заехать в пансион за вещами.

– Тогда вы останетесь здесь? – спросил Пэмбли нейтральным тоном, так что я не смог различить понравилась или нет ему эта идея.

– Да, конечно, по приглашению Мэл.

– По-другому не может и быть, мастер Уэст, – он улыбнулся и спросил: – Вы останетесь в доме или во флигеле у бассейна?

Я не был уверен, что мне следует отвечать без Мэл, потому что она, казалось, скрывала это, но у меня было ощущение, что он уже знал, так что я ответил:

– Да, в доме.

– Очень хорошо, – воскликнул он, – к вечеру я приготовлю для вас комнату.

– А ее друзья, – начал я, – когда, вы думаете, они приедут?

Он перестал убирать со стола и странно посмотрел на меня, а потом переспросил:

– Ее друзья?

В тот момент мне пришло в голову, что это и была та часть нашей беседы, которую, как она надеялась, Пэмбли не услышит. Она, наверное, уже сказала ему, что я могу остаться в доме, и он просто не был уверен, что я принял ее приглашение. Но теперь, похоже, я открыл сундук Пандоры.

Я пытался успокоить его и быстро сказал:

– Она просто упомянула о приезде каких-то друзей – не тех, что с киностудии…

Он с сердитым видом ставил посуду на поднос и ворчал себе под нос:

– Эта шайка бомжей… – потом, сообразив, что я слышал его слова, сделал большие глаза и начал оправдываться: – Простите меня, мастер Уэст, я не хотел…

– Так вам не нравятся эти друзья? – я хихикнул.

Он взорвался:

– Друзья?! Вряд ли я назвал бы этот сброд друзьями, мастер Уэст, и постарался бы поскорее сделать так, чтобы не видеть их никогда. Она знает, что я думаю о них, вот почему пока ничего мне не сказала. Она хотела сделать так, чтобы это стало неожиданностью для меня, и делала вид, будто не знала, что они собираются приехать.

– Но прием не для этих друзей, – пояснил я.

Он скосил глаза и ответил:

– Конечно, нет. Но это не означает, что до этого они не устроят здесь настоящий бардак.

– А кто эти друзья? – спросил я. – Откуда они? Что ее связывает с ними?

Но получалось так, что я просил его выдать свою хозяйку. Он просто посмотрел на меня и, прежде, чем унести поднос, ответил:

– Когда они приедут, вы сможете составить о них собственное мнение.

Я пошел в гараж, где все уже было открыто и готово к моему выезду. Я видел, что на подъездной дорожке стоит какая-то машина, и группа женщин выгружает из нее швабры, тряпки и все, что нужно для уборки. Выезжая по дорожке, я несколько раз громко просигналил, прося их подвинуться, чтобы не наехать на их принадлежности. Они посмотрели на меня и помахали руками в ответ, но в заднее зеркало я увидел, что они укоризненно качают головами, реагируя на мои настойчивые сигналы. Останавливаться и извиняться было слишком поздно, и мне еще нужно было заскочить в пансион.

Миссис Кастелло проявила понимание и даже пригласила меня заезжать и перекусывать «за счет заведения» каждый раз, когда я буду поблизости. Какое-то время назад она пыталась свести меня со своей внучкой, которая при мне дважды побывала у нее. Несмотря на то, что она была весьма привлекательной молодой особой, ей, по моему мнению, в определенной степени не хватало независимости духа, которая мне нравилась. Кажется, и я показался ей совершеннейшим занудой, который больше подходит ее бабушке, чем ей самой. Миссис Кастелло дала мне кусок пирога с персиковой начинкой, который испекла к обеду, и с поцелуем в щеку проводила в путь.

Приехав на студию, я обнаружил, что назначен к своему заклятому врагу, «лягателю» лошадей, мистеру Себастьяну Бенуа, который настаивал на том, чтобы его называли «месье Бенуа». Когда я вошел в репетиционную комнату, он сидел в углу и холил свои усы, смотрясь в маленькое круглое зеркало с серебряной ручкой. Поскольку я приблизился к нему сзади, сначала он увидел мое отражение, совпавшее с его светлым ликом, и спросил:

– Скажите на милость, что я могу для вас сделать?

– Я ваш помощник по сценарию.

Он картинно бросил зеркало на колени и заголосил:

– Вы?! Это, наверное, шутка. А где Мэри Энн? Сегодня мне нужна Мэри Энн; без нее я не чувствую роль.

– Она продвинута на другую картину, – сообщил я. – Мистер Хирд поручил мне заменить ее.

– Что вы имеете в виду под словом «продвинута»? – развернувшись на своем стуле, он изобразил ужас от такого оскорбления. Бенуа разглядывал мое лицо, но я был уверен, что он не помнит, что это именно я готовил его лошадь. Тогда я всегда был в кепке и униформе или в наряде, соответствовавшем снимавшей сцене, батальной или другой. В любом случае, мое лицо он не рассматривал. Но то, как он изучал мои черты сейчас, обеспокоило меня. Возможно, он подозревал, что мог знать, кто я. Я наблюдал, взглянет ли он на свои сапоги, но этого он не сделал и просто закручивал свои усы вверх, хотя визажисты настаивали на том, чтобы он перестал делать это перед съемками, потому что его лицо должно было соответствовать суровому духу Америки девятнадцатого века.

Он развернулся обратно на своем стуле, снова стал смотреться в зеркало и заявил:

– Не думаю, что вы вообще подходите для этого.

– Мистер Бенуа… – начал я.

– Месье Бенуа! – настаивал он.

– Месье Бенуа, я здесь с вашей ролью на сегодняшний день. Конечно, вы сами решаете работать со мной или нет, но у вас есть ровно один час, прежде чем вы выйдете на площадку…

Он снова бросил зеркальце на колени и, сделав глубокий вдох через ноздри, на мгновение прикрыл глаза, как будто для того, чтобы успокоиться, а потом повернулся ко мне и сдался:

– Хорошо, молодой человек. В этот раз я буду повторять свои реплики с вами, но когда вернусь, то не хотел бы видеть вас здесь еще раз или я буду разговаривать об этом с самим мистером Брейвхартом.

Это было смехотворное заявление, и я чувствовал, что он считал, что оно сойдет ему с рук из-за моей молодости. Но чтобы успокоить его на некоторое время так же, как я делал это раньше, когда готовил его лошадь, я ответил:

– О да, месье Бенуа, если бы мы могли просто начать отсюда, когда вы слезаете с лошади и идете к воротам, ведущим к плантации Мэри Эшфорд, где встречаете ее отца.

Он откашлялся и начал декламировать свои реплики. Он произносил их слово в слово, но его интонация и акцентирование были настолько ужасны, что мне с трудом удавалось сдерживать себя и не поправлять его. Я знал, что это не моя задача, и я нахожусь здесь просто для того, чтобы убедиться, что он знает свои слова, соответствующие диалогу и действию, поэтому делал только то, за что мне платили, и ничего больше. Но когда я разобрался в процессе, то начал понимать, что, если когда-нибудь захочу, кроме загрузки конского навоза в его сапоги, смогу воспользоваться такими способами насолить ему, что он об этом даже никогда не узнает. Например, намеренно ошибиться в строке или не поправить при пропуске слов. Через сорок минут после того, как мы начали репетировать, блиставшая красотой в свое время ведущая актриса Лиллиан Маргроув вошла в комнату в полном наряде благородной южанки и сказала:

– Себби, голубчик, осталось пятнадцать минут.

Он улыбнулся и кивнул ей в ответ. Но потом она посмотрела на меня и удивила нас обоих, сказав:

– Кстати, мистер Уэст, Имельда Лондон просила сообщить вам, что заберет вас ровно в одиннадцать часов от главных ворот. Мистер Хирд проинформирован, и с этого времени на оставшуюся часть дня вы освобождены от работы.

Когда я повернулся, чтобы посмотреть на Бенуа, он сидел с разинутым ртом и после того, как госпожа Маргроув вышла из комнаты, сказал мне сдавленным голосом:

– Как так получилось, что такой человек, как вы, знаком с Имельдой Лондон?

– Такой человек, как я?

– Ну да, помощник сценариста на побегушках, черт побери! – продолжал вопрошать он. – Вы что ее родственник, племянник или кто-то еще?

Я улыбнулся и просто ответил:

– Нет. А сейчас не хотели бы вы закончить со своей ролью?

Он сложил руки на груди и вновь спросил:

– Что у такого, как вы, может быть общего с такой, как она? Вы, конечно, слишком неопытны для оргий; вероятно, слишком робки для кокаина; слишком молоды, чтобы пить по-настоящему. Вы хоть водить машину умеете? Что еще такой мальчик, как вы, может делать с такой женщиной, как она?

Зло посмотрев на него, я ответил:

– Я вижу, с каким профессионализмом она выполняет свою работу, с каким умением и достоинством держится, вижу людей, которые, похоже, искренне тронуты ее добротой. Откуда вы все это взяли, месье Бенуа?

Он лишь рассмеялся и ответил:

– Тогда вы, должно быть, совсем не знаете ее, мистер Уэст. Хотя я, может быть, не вращаюсь в тех же кругах, что Имельда Лондон, но знаю достаточно много людей, которые действительно ее знают. И я могу сказать вам, что, по их мнению, она не такая святая, как вы, похоже, считаете. И я не просто пересказываю ту ерунду, которую печатают в колонках со сплетнями – я говорю о настоящей глубокой грязи.

Я встал, уронив стул, и собирался ударить его в заостренное лицо. «К черту последствия!» Но он откинулся на спинку стула, широко открыл рот, видя мой агрессивный настрой, и сказал:

– Успокойтесь, молодой человек. Я говорю вам это для вашего же блага, потому что видел много порядочных людей, испорченных ею. Видите ли, в жизни я знавал многих людей из разных слоев общества, и некоторые из них вообще не имеют ничего общего с этим мерзким бизнесом. И среди этих людей в реальном мире, ходит много разговоров о том, что собой представляет Имельда Лондон. Спросите ее, к примеру, о взаимоотношениях с ее третьим мужем, Чарльзом Деуитэкером. Эта история несколько опустит ее в ваших глазах и остудит ваше возвышенное…

Раздался резкий стук в дверь; Бенуа встал, опасливо прошмыгнул мимо меня и добавил: