Хубара. Сирийский дневник. Ливанская война

С удивлением Симонов узнал, что руководство страны не придерживается социалистических идеалов, а деятельность коммунистической партии, мягко говоря, не приветствуется. Несколько лет назад президент жестоко расправился с коммунистическими лидерами, с тех пор партия запрещена. Подполковник предупредил, что во время командировки, офицеры не должны афишировать свою принадлежность к КПСС и ВЛКСМ. Запрещено вести разговоры с местной стороной на эти темы. На всё время командировки члены КПСС, становятся членами профсоюза, а комсомольцы – членами молодежной, спортивной организации. Куда и должны платить членские взносы.

Занятия продолжались до обеда, после чего всех отправили в гостиницу. Объявив, напоследок, что вылет группы намечен на ближайшую пятницу.

В гостинице, оказавшейся обычной квартирой, прибывших разместили по комнатам. В одной комнате с Симоновым оказался подполковник из Дальневосточного округа. Он прилетел, ещё вчера вечером но, несмотря на это, тяжело переносил смену времени, постоянно зевая и жалуясь на дремоту. Не располагая особыми денежными средствами, новые знакомые решили поужинать в номере, никуда не выходя. Благо у каждого из дома были припасены кое-какие продукты. И как у каждого опытного военного, по бутылочке водки, в то время очередей и талонов, – большой дефицит. Приняв душ, организовав нехитрый стол, новые знакомые сели ужинать. В завязавшейся, беседе познакомились поближе. Как оказалось, словоохотливого подполковника, два года назад, после окончания академии, как он сам выразился «за аморалку», отправили исправляться в забытый богом дальневосточный гарнизон. Пришлось оставить жену-москвичку, благо детей ещё не было, квартиру в Подмосковье и любимого тестя, генерала из Министерства обороны. На востоке служба сложилась нормально, женился, дослужился до командира мотострелкового полка. Но жизнь в глуши тяготила. Старые друзья из Московского округа, через заграничную командировку, решили перетянуть его в столицу. Посоветовали ехать в Сирию, в течение последних лет, это была одна из наиболее благоприятных стран. Полное отсутствие, каких либо эпидемических заболеваний, позволяло не делать многочисленных прививок, как это практикуется для выезжающих на африканский континент, или страны Индокитая. С предыдущей войны, прошло достаточно много времени, военная и политическая обстановка нормализовалась, на Голанских высотах установился хрупкий, не надёжный но, всё таки, мир.

Всё изменилось за последний год. Организация Освобождения Палестины, в ответ на планы Телль-Авива расширить сферу своего влияния, стала осуществлять подготовку военизированных формирований на территории южного Ливана. Сирия, практически проигравшая предыдущую войну, и лишившаяся в результате неудачных боевых действий части своей территории в районе Эль-Кунейтра, не препятствовала палестинцам. Израиль, путём «ползучей» аннексии, захватывал всё новые, наиболее плодородные земли соседних государств, устраивая на них военные поселения, тем самым, ещё более нагнетая взрывоопасную обстановку. Палестинские боевики, поддерживаемые Сирией, совершали дерзкие налёты на приграничные районы Израиля, считающие их незаконно захваченными и подлежащими возврату. Израиль, в свою очередь, как это было уже не раз, бомбил учебные лагеря и базы палестинцев в южном Ливане. В самом Ливане назревала гражданская война, часть населения и ведущие политические силы, симпатизирующие Дамаску, поддерживали справедливую борьбу палестинского народа за обретение родины. Другая часть политической элиты, более тяготеющая к проамериканской, и произраильской политике, в угоду им, требовала убрать все вооруженные формирования с территории страны. Справедливо предостерегая от опасного втягивания некогда цветущей, курортной, средиземноморской страны, в пекло локальной и гражданской войны. Опасаясь вторжения Израиля на территорию Ливана, и как следствие, развязывания гражданской войны, Лига арабских государств, сформировала воинский контингент по поддержанию мира в Ливане. В него вошли, в основном, подразделения сирийских Вооруженных сил. Несмотря на то, что за спиной Израиля, явно стояли Соединённые штаты, большинство арабских государств, даже те, кто всегда послушно шёл в кильватере американской политики, поддержали это решение. И если не могли, по различным соображениям, сами выделить необходимые воинские формирования, то, как богатые нефтедобывающие страны, щедро поддерживали мероприятие финансово. Из далёких от Ливана государств, потянулись добровольцы, и портрет Аятолла Хомении на зданиях, стал в долине Бекаа нормой. Назревала очередная араба – израильская война.

Всё это, с большим сожалением, рассказал бывший дальневосточник. Пока старые московские друзья договаривались с кадрами и оформляли документы, тихая и спокойная страна оказалась на пороге войны. Теперь, всё это знающих, и желающих послужить в Сирии, из Московского, Киевского и прочих элитных округов, заметно поубавилось. Те, кто в Дамаске, при штабе Главного военного советника, дослуживал второй срок, резко рванули домой. Съехали представители заводов, передававшие технику и жившие там годами. Засобирались на родные предприятия инженеры и техники, работающие по рекламациям и отказам с других профильных заводов.

И как это было всегда, в самые трудные времена, столица вновь вспомнила о Сибири и Дальнем востоке. Но, на этот раз, не понадобились сибирские дивизии, дело обошлось лишь тем, что в «горячий» район стали посылать командиров из Сибири, Забайкалья и Дальнего востока. Теперь решив и им доверить выполнение там своего интернационального долга.

Как оказалось, всё это, дальневосточник узнал от своего давнего друга, ныне старшего офицера десятого управления, за вчерашним ужином на его квартире, куда прямо с самолёта он и прикатил.

В течение нескольких дней с офицерами группы проводили занятия по будущим обязанностям, особенностям службы и быта в стране пребывания. Симонов узнал, что едет на полковничью должность советником генерала – командира танковой бригады. А его сосед – дальневосточник, советником командира механизированной бригады. Группу свозили на улицу Матросская тишина, нет, не для того, чтобы показать тюрьму, а для того, что бы одеть в штатскую одежду, в соответствии их новому статусу. В маленьком, скромном, неприметном особнячке, по желанию, в счет получения позже форменной одежды, каждый выбрал себе что-то по душе. Симонов остановился на песочной тройке, и бежевом плаще.

Большую часть времени, отъезжающие бегали по кабинетам различных служб, последним в списке, был кабинет финансовой службы. Где на них завели необходимые документы, выдали справки, вручили какие-то небольшие деньги на оставшиеся дни проживания в столице. А также записали адрес и данные лица, которое могло получить причитающуюся сумму в случае гибели отъезжающего. Этим лицом не могла быть жена, находящаяся за границей вместе с мужем. Симонов назвал данные и адрес отца, где должна будет проживать их старшая дочь.

Накануне отъезда всех пригласили в ЦК КПСС, на Старую площадь. Большинство офицеров, никогда ранее не были в таком солидном учреждении. Встретивший будущих загран. работников сотрудник, по мягким коврам пустых коридоров, проводил в большую светлую комнату, с прекрасной мебелью и мягкими креслами вдоль стен. Помещение больше походило на шикарно обставленную гостиную, чем на зал для встреч.

Другой, вежливый, средних лет товарищ, в строгом, с иголочки, костюме, с явно военной выправкой, коротко рассказал о политической ситуации в регионе. Стоящих перед отъезжающими задачах. Остановился на правилах поведения в далёкой стране, и на ответственности, которая ложится на каждого из присутствующих. Напомнил о роли партии в решении сложных, международных проблем. Пожелал всем, за рубежом родной страны, с честью и достоинством нести высокое звание Советского человека. По завершении встречи, присутствующие сдали партийные и комсомольские документы на хранение.

– Как будто в разведку отправляют. Награды и документы сдать! – иронически отметил про себя Симонов.

На второй день по приезду в Москву, Володя с Центрального телеграфа дал жене телеграмму следующего содержания: – «Вылетаем такого-то, целуем, Сергей Ирина Рита Иван Яков». Телеграфистка, принимающая телеграмму, подивилась такому обилию родни и посоветовала назвать всех одним, общим словом. Но Симонов попросил отправить именно так, потому что капризные, сибирские родственники, возвращающиеся с ВДНХ, могут обидеться, если их не упомянут, или поставят не по старшинству. В последний вечер перед отъездом из Омска, они договорились с женой, что именно так она узнает, куда они поедут, – сложив начальные буквы имен и получив название страны. Позже, жена призналась, что больше всего боялась, что в списке имен, первыми будут Афанасий и Федор. Хотя, в то время, они и сами совершенно не знали, что лучше – Сергей с Ириной, или Афанасий с Федором. Впереди была полная неизвестность.

Наконец, наступил день отъезда, рано проснувшихся, и невыспавшихся путешественников, погрузили в автобус и за час до регистрации они уже были в аэропорту «Шереметьево – 2». Недавно отстроенный комплекс аэровокзала поражал своей красотой, убранством и ухоженностью.

Всё, начиная с автоматически открывающихся дверей, и кончая гофрированными, резиновыми рукавами для прохода в самолёт, не избалованным благами цивилизации жителям дальних округов, было в диковинку. Как двери в чужой, незнакомый, загадочный мир, ранее виденный только в заграничных кинофильмах, или в программе «Время».

Мощный лайнер легко взмыл с мокрой полосы в воздух, вдавив своих пассажиров в кресла. За иллюминаторами, где-то далеко внизу, остались мокрые от надоедливого дождя раскисшие поля. Деревеньки, с покосившимися избами, дороги с бегущими автомобилями, набухшие от весеннего паводка озёра и речки. Осталась родная земля, остались родственники и близкие. Осталось прошлое!

Вынырнув из редких, серых туч, самолёт оказался в ласковых лучах утреннего, яркого солнца.

Май 1982 г. Ближний восток г. Дамаск

Многочасовой перелёт, явно утомил пассажиров. Если в начале полёта, многие с удовольствием разглядывали в иллюминатор проплывающие внизу бескрайние поля, редкие города и посёлки, то через несколько часов полёта, лишь изредка бросали взгляд в окно, на простирающуюся внизу водную гладь, с редкими белыми точками спешащих кораблей. На заключительном этапе полёта, тяжёлый самолёт несколько раз резко менял курс и высоту, по-видимому, двигаясь по какому-то невидимому коридору. Наконец, загорелось табло с просьбой пристегнуть ремни, самолёт пошёл на снижение. Пассажиры, летевшие в Сирию впервые, с интересом прильнули к иллюминаторам. Под крылом неслась бесконечная, до самого горизонта, пустыня. Изредка, на земле появлялись какие-то полуразрушенные строения, пологие бугры, с разбросанной на их склонах техникой, редкие, небольшие отары баранов. И опять, пустыня, пустыня, пустыня!

Чаще стали попадаться глинобитные заборы и утлые жилища. А земля, уже неслась вровень с самолётом. Мелькнули низенькие, технические постройки. Рядом с ними кривостоящие, разномастные, отслужившие свой век самолёты. Колёса лайнера плавно коснулись земли, самолет, резко тормозя, закачался по неровностям взлётно-посадочной полосы. Мощно гудя двигателями, двинулся по рулёжным дорожкам, остановился и выключил моторы. Открылись двери салона, пассажиров пригласили к выходу. Шагнув из чрева самолёта на трап, Симонов почувствовал себя, стоящим на пороге чудовищно натопленной, сухой парилки.

На него пахнуло нестерпимым жаром, запахом керосина и нагретой резины.

Редкой цепочкой, пассажиры, направились к громадному зданию, сооруженному из листов рифленого железа, без окон, с трёхцветным арабским флагом над жарко блестящей металлической крышей. Ноги, то и дело, прилипали к расплавленной солнцем мастике, которой были залиты стыки плит. Войдя под крышу сооружения, гордо именуемого – зданием аэропорта, прибывшие не почувствовали ожидаемой прохлады. В большом зале, сновали люди. Женщины с выводками чумазых, черноголовых, вопящих детей, очень похожие на цыган, сидели, и лежали, на сваленных в кучу, грязных узлах. На балконе второго этажа, тянущегося по кругу зала, с интересом наблюдая за приехавшими, стояли бородатые люди, в разномастной одежде, с автоматами «АК» в руках. В воздухе стоял невообразимый шум и гам. Кто-то гортанно кричал на незнакомом языке, одну и ту же фразу, как сломавшийся проигрыватель, на танцах в сельском клубе. Будто на маскарад одетый худой парень, в каком-то средневековом камзоле, увешанном колокольчиками, с громадным, начищенным, медным сооружением за спиной, очень похожим на бочку, звеня бубенцами, на одной и той же ноте, монотонно, как одинокая птица, с равными интервалами, вскрикивал, писклявым, нудным голосом «Май!». К нему подходили люди, оказывается, он продавал обычную воду. Приехавшие сбились в плотную кучку, с интересом поглядывая по сторонам. Черноглазая, с копной чёрных, вьющихся волос, смуглая девчушка, лет шести, подошла к стоящему с края, молодому русскому парню и начала, бесцеремонно, выдёргивать из его рук целлофановый пакет. Сопровождая, каждый свой рывок, громкой фразой на своём языке. Смущённый молодой человек, не зная как вести себя в такой ситуации, густо покраснел, крепко удерживая в руках своё имущество. Стоящие неподалеку арабы, с интересом наблюдали за результатом поединка, никак не вмешиваясь в происходящее. Военный, в светло- коричневой форме, красном берете, с автоматом в руке, громко прикрикнул на расшалившегося ребенка. Взяв девочку за руку, обратился к толпе, по-видимому, спрашивая, чей ребенок? Из гущи людей, вынырнула высокая, стройная арабка, с лицом, сплошь обезображенным синей татуировкой. Что-то зло крикнула, ни к кому не обращаясь, схватила за руку упирающуюся девчушку и скрылась в толпе.

Наконец, появился советский переводчик, молодой человек, с восточными чертами лица, одетый в лёгкую, светло-зелёную, с открытым воротом форму. Быстро собрав паспорта приехавших, он проводил группу в соседний зал. Там, за полукруглыми, громадными столами, два потных, усатых дядьки, со свирепыми выражениями лиц, «шерстили» вещи приезжих. Нет, не осматривали, а именно «шерстили», и Шереметьевским таможенникам было до них далеко. Бесцеремонно открывая чемоданы, они валом высыпали содержимое на стол, затем, что-то из имущества летело за прилавок – это были лишние вещи. Оставшееся, испуганные пассажиры, кучей заталкивали в растерзанные чемоданы, добрым словом вспоминали аллаха, и безропотно удалялись к выходу, волоча по полу помятые баулы. Симонов представил, как сейчас посыпятся на стол, из его спортивной сумки брюки и бельё, две булки черного хлеба, три бутылки водки, купленные после пересечения границы, в русском буфете, на оставшиеся советские деньги, сигареты, и всё остальное, чудом пропущенное таможенной службой аэропорта «Шереметьево». Стоящий сзади, за спиной Симонова, тот самый, молодой парень, у которого хотела вырвать пакет шустрая девочка, увидев, творящийся разгул, задумчиво произнёс:

– А у меня, там, шмат сала заныкан, вот будет смеха, когда его найдут. Дело в том, что сало в арабские страны к ввозу категорически запрещено, и нарушение этого правила, влечёт большие неприятности. К группе присоединилось несколько русских женщин, по-видимому, возвращающихся из отпуска, и знающих эту процедуру. Но страхи были напрасны, всё обошлось. Во главе с переводчиком, они стороной обошли яростных таможенников, и вышли на улицу, под жаркое солнце.

На улице прилетевших ждал, видавший виды, судя по боевым шрамам на боках, обшарпанный, советский автобус ПАЗ. За рулем сидел пожилой араб, с приветливым лицом. Все уместились на продавленных сидениях, и автобус, отчаянно гремя внутренностями, тронулся. Проезжая мимо какой-то грандиозной стройки, за высоким забором, переводчик, сидящий впереди, как опытный гид, пояснил – строящийся аэропорт, в отпуск полетите уже, отсюда.

Вся остальная поездка, напоминала широко практикуемые на западе, гонки без правил. Несмотря на то, что дорога в эти утренние часы была ещё довольно свободной, все участники движения, судя по всему, старались прийти к финишу первыми. Постоянно обгоняя друг друга, мгновенно перестраиваясь, виляя и отчаянно сигналя, они неудержимо мчались вперёд. Несколько раз Симонову казалось, что они попали в крупную аварию, он судорожно хватался за сидения и закрывал глаза. Но всё, чудесным образом, обходилось. Неизвестно, куда мчавшаяся, наперерез машина, необъяснимым образом, проскальзывала перед самым носом автобуса, и летела дальше. Вскоре они въехали в город, точнее сказать – ворвались, распихивая боками конкурентов, и радостно сигналя. И без того сложное движение, стало, воистину, не контролируемым ни логикой, не правилами. По нешироким улицам, в плотном потоке, неслись автомобили, мотали в разные стороны прицепами колёсные трактора, мулы и ослики с тележками на огромных колёсах, отважно перебегали дорогу перед самым носом автомобилей. Все кричали, сигналили и трубили в какие-то дудки, с резиновыми грушами, приделанные к повозкам. Кое-где, как представители иной цивилизации, на оживлённых перекрёстках, попадались светофоры, но на их сигналы просто никто не обращал внимания. Они жили своей, собственной, светофорной жизнью, включались и выключались в нужное время, но никому не мешали.

Симонов с интересом смотрел по сторонам. Дома были, в основном, серые, с пыльными, грязными окнами, подслеповато глядящие на неубранные улицы. Ближе к центру города, стали появляться крепкие особняки, скрытые от посторонних глаз за высокими заборами, кое-где мелькала зелень каких-то растений. Фонтаны, с низбегающими струями, украшали круглые площади, окружённые современными многоэтажными домами. Никуда не торопящиеся люди, в длинных белых одеждах, важно прогуливались вдоль витрин многочисленных лавок. Диковинные пальмы, с мохнатыми, коричневыми стволами и длинными листьями, выстроились вдоль дороги.

Автобус подкатил к многоэтажному, сверкающему тонированными стёклами, зданию, с синим фасадом. За ажурным, металлическим забором, виднелись зелёные лужайки газонов, пальмы и бассейн с голубоватой водой. Перед закрытыми, массивными воротами прохаживался арабский часовой, в песочной форме, белом ремне, красном берете с автоматом, опущенным стволом вниз. Приехавших встречала группа людей, как Володя позже понял, те, кого они должны были менять. После недолгих расспросов и знакомств, приехавшие и встречавшие разошлись, подхватив свои вещи. Возле автобуса остался Симонов и молодой человек, не пожелавший расстаться в аэропорту со своим пакетом. Подошедший переводчик, грустно объяснил – так как за ними никто не прибыл, а в пятницу по арабским законам, все отдыхают, кроме оперативных дежурных. Он вынужден будет отвезти их в гостиницу «Рамита», если за ними всё же кто-нибудь явится, встречающих, направят туда.

Первая ночь в Сирии. Дамаск. Гостинница «Рамита»

Симонов и молодой человек, вернулись в душный салон дребезжащего автобуса. Достаточно долго поколесив по узким улицам старого города, остановились возле спрятавшегося в зелени вьющихся растений, помпезного здания. С высокими ступенями, обшарпанной лестницы, и двумя фигурками крылатых львов, лежащих на потрескавшихся постаментах. Наверху, выглядывала из буйной зелени, облупившаяся вывеска на английском – «Отель». В вестибюле заведения, устеленном пыльными, древними коврами, стояли в рост человека, массивные, под мрамор, вазы. Среди ваз, как экспонат исторического музея, скучал за стойкой, судя по всему, хозяин отеля. При виде вошедших, он радостно выпорхнул навстречу, что-то лопоча на своём языке. Переводчик, как старый знакомый, о чём- то поговорил с владельцем, они посмеялись над, известной только им, шуткой. Рашид, так звали переводчика, распрощался с офицерами, посоветовав из номера, без надобности, не выходить и уехал. По скрипучей лестнице, новых постояльцев, провели наверх. Судя по тишине на этажах, клиенты не баловали её своим присутствием. Открыв одну из дверей, хозяин широким жестом пригласил располагаться, подождал, пока гости войдут, слегка поклонился, пробормотал «фатдаль» и неслышно удалился. Апартаменты представляли собой длинную, узкую, похожую на купе поезда, комнату. С единственным, таким же узким, окном, через давно не мытые стёкла которого, с трудом пробивался свет. Почти поперёк всего помещения, стояло огромное подобие кровати, являющееся единственной мебелью номера, что наводило на мысль о его истинном предназначении. Всё это «футбольное» поле прикрывалось куском ярко-цветной материи. В изголовье, от края до края, как Симонову сначала показалось, лежал толстый, круглый, пожарный рукав. Впоследствии, оказавшийся подушкой. Справа от двери, маленькая раковина, больше похожая на настенный писсуар, с желтым, медным краником наверху, и длинными полотенцами на старинной вешалке. Слева, в стене, двухстворчатая дверка, которую постояльцы сначала приняли за шкаф. Заглянув внутрь, они обнаружили крохотный туалет, с большим напольным унитазом, наподобие тех, что бывают в вокзальных отхожих местах, со шлангом для подмывания на крючочке. С комплекцией владельца заведения, в туалет можно было войти, лишь пятясь задом в открытые дверцы, выполнив все подготовительные процедуры в комнате.

Уставшие от перелёта, и непривычной, изматывающей жары квартиранты с наслаждением разоблачились от мокрых одежд, и остались в одних плавках. Растянувшись по краям огромной кровати, поболтали ни о чём, и незаметно уснули. Поделившись напоследок, перед сном почти одновременно пришедшей в головы мыслью, – что документов и денег у них нет, имущество более чем скромное защитить себя им нечем. Единственным оружием в этой стране, мог служить только кусок сала в чемодане у Василия, так звали старшего лейтенанта, другой ценности он не представлял – здесь не Украина. Поэтому можно спать спокойно, но на всякий случай, Вася вставил в ручку двери, ножку единственной в номере, металлической табуретки.

Проснулись, когда было уже темно, в маленькой комнатке стояла немыслимая духота, пришлось открыть затянутую противомоскитной сеткой половинку окна. С улицы хлынула вечерняя прохлада, запах жарившегося неподалеку шашлыка, и каких-то пряностей. Окно выходило во внутренний дворик, и из него было видна часть глухой стены дома напротив и кусочек освещенной улицы. По улице проносились, расцвеченные, как новогодние ёлки, громадные, крытые грузовики. Юркие, похожие на наши «Жигули», жёлтые такси, медлительные, полупустые автобусы. Слышались голоса людей, музыка, сигналы автомобилей, гудки, как показалось Симонову, близко проходящего поезда.

На занятиях в Москве их предупредили, что наряду с назревающей агрессией Израиля, в стране активизировалась деятельность террористической организации «Братья мусульмане» («Террористическая организация запрещена на территории РФ»), финансируемой из-за рубежа, ставящей своей целью свержение существующего правительства. Террористы взрывали государственные учреждения, иностранные представительства. В частности, подверглось атаке фанатиков здание «Аэрофлота». Члены организации убивали советских специалистов, погиб майор железнодорожных войск, строящий дорогу к побережью Средиземного моря. Его расстреляли в пустыне, где он работал с арабскими рабочими, пистолет против трёх автоматов оказался бессилен. Подвергся нападению в городе военный лётчик-инструктор, подросток расстрелял его в упор, а жена была тяжело ранена. К ночи чувство опасности усиливается, и вновь прибывшие чувствовали определённое беспокойство. Одни, в чужой стране, брошенные в незнакомом городе, неизвестно в чьём доме, как узники, заперты в маленькой комнатке. Посовещавшись, решили, из номера не выходить и быть начеку. Достали свою нехитрую, ещё московскую, еду. Кусочек хлеба, сало, очень пришедшееся к месту, два солёных огурца, и засохшие коржики. Ужин дополнила чекушка водки, которую старший лейтенант привёз из Забайкалья. Симонов предложил свою пол-литровую, но Василий ответил, что ещё дома поклялся и загадал, выпить её в первый же вечер на чужой земле. Что старший лейтенант загадал, догадаться было не трудно, клятва – святое дело, тем более что пол-литра будет много, а оставлять советские не приучены. Симонов не стал препятствовать. Отужинали, дополняя скромный стол манящим запахом вкусного шашлыка, из открытого окна. Согрели чай в стаканах, походным кипятильником Симонова, покурили, поговорили о том, о сём, и приготовились ко сну. В это время, в каком-то углу комнаты, застрекотала молчавшая до этого цикада, этакий, назойливый, южный, ночной кузнечик. Все попытки уснуть закончились провалом, поиски насекомого, тоже не увенчались успехом. Друзья перевернули всю комнату. На время затихающее стрекотание, начиналось вновь. Пригодилась опустошённая бутылка, из которой, набирая воду, обильно поливали все углы и щели. Наверное, намокнув, и потеряв способность стрекотать, тварь успокоилась. Измученные постояльцы уснули.