Неожиданно дверь отварилась, и перед ним оказались два санитара, которые принесли тело красноармейца умершего вовремя операции. Они не ожидали увидеть перед собою живого человека:

– Боже мой, он жив! Срочно его в операционную, – произнес санитар, – подхватив Михаила под руку. Через минуту Миша был доставлен в операционную. Хирург, делавший операцию бойцу, которого те и принесли, уже переодевался, чтобы отправиться на отдых.

– Доктор, лейтенант жив! Мы отворили в морг дверь, а он на нас смотрит и просит помощи.

– Положите его на стол, – ответил хирург. Подойдя к раненому, он разрезал его одежду и указал санитарам на ранение.

– Осколочное ранение в тазобедренную часть не совместимое с жизнью, – прокомментировал врач, – Я его оперировать не стану, пустая трата времени и лекарств. Мы ему помочь уже не сможем, а лекарства сейчас на вес золота. Через два часа наступление, вот тогда они нужнее будут, и слишком большая потеря крови. Нет, даже и не уговаривайте.

– Доктор, но надо хотя бы попытаться, – продолжил санитар, – Ведь он же живой человек, что же нам его как облезлого пса на улицу выкинуть, или закопать заживо? Так не пойдет. Или Вы, Александр Иванович, сделаете операцию и дадите шанс парню на жизнь, пускай один из тысячи, или я вынужден буду доложить об этом инциденте вышестоящему начальству.

– Хорошо, будь, по-вашему, только где мне взять столько крови?

– Берите у нас, – хором ответили санитары. Кровь одного санитара и впрямь подошла, и он позволил взять у себя столько потребовалось.

Сама операция была сложной, хирург ее делал более двух часов. Помыв руки, и сняв операционную маску со своего лица, Александр Иванович обратился к санитарам:

– Операцию раненый перенес. К моему удивлению он жив. – Если он справится, это будет чудо.

Из операционной Михаила привезли в палату, и теперь его жизнь зависела только от его собственных сил. Пять с половиной дней Миша провел без сознания, только на шестой день он приоткрыл глаза:

– Пить… пить…, – чуть слышно попросил он.

– Сейчас налью, – откликнулся один из раненых бойцов с голубыми глазами и лицом цвета земли, он подал лейтенанту кружку с водой. Михаил сделал два глотка и снова заснул. Таким слабым и практически безжизненным он был еще целую неделю. Впереди его ждала долгая жизнь в госпитале, но сны за ту неделю, что спал, он видел только добрые и мирные. Как шалят они в школе, как дергают девочек за косички, а потом, ближе к окончанию школы ухаживают за ними. Сам Миша не успел влюбиться, а после и вовсе уехал в училище, где встретил войну.

Так прошла еще неделя. Утром Михаил открыл глаза, и первое что он увидел в окне: луч солнца, скользящий по верхушке березы, словно согревая своим теплом каждый листик. И сама листва, после ночной осенний прохлады, еще влажная, и каждый листочек хочет погреться на солнце подольше, но, к сожалению, летняя пора осталась позади и листья один за другим слетают с верхушки березы. «Картина жизни», – подумал Миша, приподнялся на кровати и спросил:

– Ребят, где я?

Как и в прошлый раз к нему подошел тот же солдат:

– Ты в госпитале!

– Давно я тут? – продолжил Миша.

– В нашей палате две недели уже.

– А какое сегодня число?

– Двадцать пятое сентября.

– Вот это да, я последнее что помню, это бой за Славянку, десятого числа. Мы их практически уничтожили, но тут, как назло, появилась фашистская авиация и начала бомбить орудия, вот мне, наверное, и досталось, как там интересно мои ребята?

– Тебя как зовут лейтенант? – спросил собеседник.

– Михаил, а тебя?

– Меня Алексей!

– Очень приятно! Прости Леш, я немного подремлю еще, а то устал очень. – И Миша снова заснул.

Открыв глаза в следующий раз, Миша увидел у своей кровати целый консилиум: перед ним стояли главный врач госпиталя, хирург, делавший операцию, и оба санитара.

– Ну, что же, Александр Иванович, уникальный случай. Лейтенанта почти похоронили, а он жив и, если я правильно понимаю, то жизни его теперь практически ничего не угрожает, хотя на этой войне уникальных случаев хватает. Жаль только в дивизию мы его вернуть не сможем.

– Как не сможете? Я не смогу больше воевать? – спросил Михаил.

– Молодой человек, вы благодарите Бога, Александра Ивановича и санитаров наших Сашу и Сережу, что выжили после такого серьезного ранения. Между прочим, в том бою мало кому повезло. Признаюсь вам честно, мы думали и вы тоже не живой. Когда вас вытащили с поля боя, вы подавали признаки жизни, а когда доволокли к нам, то вы совсем перестали двигаться. Вас, как и всех остальных, до утра положили в комнату для погибших, откуда и принесли в операционную вот эти два наших санитара, – ответил главный врач Серафим Иванович, и указал на Сашу с Сережей. – А что касается фронта, то скажу вам откровенно: вы не то, что воевать, вы ходить больше без трости не сможете.

– Александр Иванович – это хирург, который меня оперировал? – поинтересовался Миша.

– Да, и он в данный момент стоит перед вами, – ответил главный врач.

– Спасибо Вам Александр Иванович! Если у меня когда-нибудь родиться сын, я его обязательно Сашей назову, – произнес лейтенант. В это время хирург повернул голову к настоявшим на операции санитарам, и кивнул головой в знак благодарности.

Через некоторое время, когда Михаил немного окреп и смог в руках держать карандаш, он решил написать родным письмо: «Здравствуйте мои родные! Меня зацепило немного осколком, и я угодил в госпиталь. Врачи говорят, что я тут надолго и обратно на фронт уже не вернусь». После последней написанной фразы у Михаила по щеке покатилась скупая мужская слеза, и он перестал писать. Алексей, сосед по палате, заметил, что Михаилу не по себе, и подошел ближе:

– Что Миш, тошно? – поинтересовался Леша.

– Да Леш, очень тошно. Ты слышал, они меня в инвалиды записали, а я не хочу так! Я воевать хочу, а Серафим Иванович мне сказал «без палки ходить не сможешь».

– Крепись Мишка, главное самому в себя поверить, и не перед чем не опускать руки, тогда человек на многое способен, и ты поверь в то, что ты сможешь. Просто возьми и поверь.

Слова Алексея, Михаил воспринял как призыв «не отступать и не сдаваться». Вечером он выпросил костыли у сестры-сиделки, Нины Федоровны, а утром, пока все еще спали, решил: пора начинать ходить.

Он встал, взял под руки костыли и сделал пять небольших шагов по направлению к окну, а на шестом шаге повалился с ног. Соседи по кроватям, услышав шум, проснулись и увидели на полу лейтенанта, который пытался самостоятельно подняться, но все его попытки были безуспешны. Тогда они его подняли сами и положили на кровать.

– Спасибо вам ребят, – произнес Михаил, – и простите, что побеспокоил.

– Пустяки, но в следующий раз без нашей поддержки не начинай, – ответил Леша.

Со следующего дня Алексей стал помогать Михаилу учиться заново ходить, пока что на костылях. Три дня они ходили только по палате, а на четвертый день Миша добился разрешения у Нины Федоровны, выйти в коридор. Отворив перед собой дверь и сделав пару коротких шагов, Снигирев оказался в коридоре, у которого не видно было конца, и в нем текла своя жизнь, отдельная от их палаты. Вот кого-то повезли на каталке, «наверно на операцию», – подумал Михаил. Вот кто-то догнал Серафима Ивановича и стоит с ним беседует, а вдалеке санитарка моет полы. Осмотрев всю эту обстановку Миша двинулся вперед, а Алексей в след за ним. Пройдя несколько шагов, они сравнялись с Серафимом Ивановичем, который сразу их остановил и задал вопрос:

– Вы куда, молодые люди?

– Мы Серафим Иванович, пробуем ходить, – ответил Михаил.

– А, это вы лейтенант. Пожалуй, вам я позволю, но все же не переусердствуйте, только один заход. Обратно в палату Михаил еле дошел. Оказавшись у своей кровати, он присел на нее и произнес:

– Нет, я, наверное, никогда уже не смогу ходить как раньше, и своей дивизии ни чем не помогу.

– Сможешь, ты многое сможешь. Еще неделю назад ты не мог дойти до окна, а теперь ты одолел коридор. Фашисты смогли сломать тебе тело, но они не смогли сломить твой дух. Именно про таких как ты писали книги наши предки, именно такие солдаты когда-то смогли победить Наполеона, – ответил капитан, лежавший почти всегда лицом к стене.

– А тебе капитан, они смогли сломить дух? – спросил Михаил.

– Наверное, я не хочу жить – ответил тот.

– Позволь поинтересоваться почему?

– При эвакуации в Москве погибли моя жена и дочь. Жене было 23 года, а дочери 3 годика, – начал рассказ капитан, – как только я об этом узнал начал рубить немчуру, как капусту. За два года я уничтожил 26 танков, 4 вражеских самолета и пехоты человек 40. В последнем бою мою машину подбили, я горел, но дрался, и уничтожил еще 4 тигра. Бью думаю «сейчас рванет боекомплект» и отправлюсь я к своим девочкам. Но меня достали и попытались оттащить от горящего танка, в это время боекомплект рванул, и нас зацепило осколками, поэтому я сейчас с вами. А если бы меня из танка не достали, был бы с семьей.

– Тебя как зовут капитан?

– Петр, – ответил тот.

– Петь! Тебе сколько лет? – поинтересовался Михаил у капитана.

– Двадцать семь.

– В двадцать семь лет тебе надоела жизнь? А может быть рано нам туда? Представь, если все будут думать так же, как и ты. Чего тогда будет? То-то же. А страну кто тогда будет отстраивать заново? Не ставь ты на себе крест, зализывай раны и обратно на фронт. Ты же самый настоящий герой, на тебя остальные ровняться должны, одних только вражеских танков уничтожил 26 штук, а ты говоришь погибнуть. Ты сам разговор с книг начал, так вот, что я тебе скажу Петь: если бы я был писателем, то прямо сейчас начал бы писать про тебя книгу, – только позволь поинтересоваться, что мне в конце написать? Погиб в бою специально? Нет, Петь, глупый конец получается, согласись. Живи! Мы живые Родине нужны, а не мертвые.

За все время, что Петр наблюдал за Михаилом, он сделал для себя вывод, что парень целеустремленный и упертый, имеющий внутренний стержень, а теперь понял, что он еще и отличный друг, и сильно пожалел, что не его. Сегодня вся палата поняла, почему капитан Бородин Петр Петрович, был, так молчалив и замкнут.

Через неделю, Миша проходил по коридору уже два круга. Вернувшись в палату после своей коридорной прогулки, он обратил внимание, что капитан Бородин собирает свои вещи. Лейтенант поинтересовался:

– Петь, ты чего делаешь?

– Меня выписали, – ответил тот, и подошел ближе. – Я тебя хотел поблагодарить, за то, что ты мне помог справиться с моими трудностями, поверить в то, что я нужен живым своей Родине в дни ее послевоенной жизни. Я по образованию учитель русского языка и литературы, но сейчас не об этом. Сегодня я ухожу опять на фронт и хочу дать тебе слово офицера, что специально смерти искать не стану, но и жалеть себя не буду. Если вдруг останусь жив, хочу тебя пригласить к себе в Москву. Сразу мне не отказывай, возьми адрес, я живу на второй Мещанской улице.

Миша убрал бумажку с адресом в карман и проводил Петра до двери. Через пару дней выписали и Лешу, он отправился в свою дивизию, взяв с Михаила обещания ему писать.

Зима 1943—1944 года оказалась для Михаила самой длинной в его жизни, но день за днем, неделя за неделей, прошла и она. С каждым днем солнце светило все больше и больше и прогревало промороженную землю. В это время Михаил любил сидеть около окна и любоваться ручейками, которые куда-то спешили весь день, а ночью замерзали и превращались в лед. В марте 1944-го Михаил ходил уже с помощью трости. Как только растаял полностью снег, и ручьи совсем засохли, Михаила к себе вызвал Серафим Иванович.

– Проходите молодой человек, садитесь. Как я вижу, вам у нас надоело, и я готов вас выписать и направить в восстановительный дом отдыха. В нем вы пробудите всего пару недель. Непосредственно там находиться комиссия, которая принимает решение, по возвращению тяжелораненых на фронт. Возьмите со стола направление и в добрый путь!

– Спасибо Вам за все Серафим Иванович! Я вашу доброту никогда не забуду. Получается, что эта комиссия меня до фронта может и не допустить?

– Да, может. Вы не забывайте, что у вас тяжелое ранение было, почти смертельное. В госпитале я вас держать больше не могу, я обязан вас направить в дом отдыха, таковы правила. Живите долго и счастливо, и больше к нам не попадайте.

– Еще раз спасибо вам, Серафим Иванович. Когда мне туда отправляться?

– Завтра с утра и отправляйтесь.

Выйдя из кабинета главврача, Миша побрел по длинному коридору в сторону своей палаты, но он просто не мог не зайти и не попрощаться с хирургом, который вытащил его с того света. Зайдя в кабинет, Михаил крепко пожал врачу руку и произнес:

– Александр Иванович, меня сегодня выписали, и я хотел бы с вами попрощаться и еще раз поблагодарить за подаренную мне жизнь, ведь если бы не вы, то я сейчас бы уже кормил червей.

– Ты знаешь Миш, в этом не только моя заслуга, а еще и наших санитаров которые тебя обнаружили, принесли из морга, и практически силой заставили меня сделать операцию. Да, кстати, один из них отдал тебе огромное количество своей крови.

– Который?

– Саша, – ответил врач. Пожав еще раз руку, Миша отправился к санитарам. Войдя к ним, Михаил обнаружил только одного санитара, это оказался Александр, но он в этот момент дремал. Миша присел рядом, тот приоткрыл глаза, и лейтенант в свою очередь задал ему вопрос:

– Саш, как тебя по отчеству?

– Степанович, а зачем тебе?

– Вот пришел с тобой попрощаться, и поблагодарить тебя Александр Степанович, за то, что ты отдал мне огромное количество своей крови, и настоял на операции.

– Да перестань, я для этого здесь и нужен, тогда в свою очередь хочу пожелать тебе, чтоб ты жил счастливо и долго! Теперь ты обратно на фронт?

– Я даже не знаю Саш, это не от меня зависит, как комиссия решит.

Утром следующего дня дверь госпиталя распахнулась, и в ней появился лейтенант Снигирев. Его глаза блестели от радости, что он, наконец, покидает стены госпиталя, не смотря на то, что направлялся он не в дивизию, а в дом отдыха, он все равно был безумно счастлив. Свежий весенний воздух сразу заполнил его легкие: «давно я не дышал таким воздухом и так по нему соскучился», – подумал Михаил.

В правой руке у него была трость, без нее ему было тяжело еще ходить, но все-таки он верил, что это ненадолго. Ближе к вечеру Миша добрался до места назначения, его встретили и поместили по высшему классу, за целый день, проведенный в пути, он сильно устал, так что уснул быстрее, чем голова приземлилась на подушку.

В восстановительном доме отдыха лейтенант быстро привык, все ребята были после тяжелых ранений, но говорить они об этом не любили, а любили больше гулять, играть в шахматы, а некоторые даже на музыкальных инструментах. Но если присмотреться ближе, то у каждого на лице был страх, страх от того, что не им вернуться больше на фронт.

Эти две недели пребывания прошли очень быстро, и ближе к обеду лейтенант Снигирев стоял перед дверью, где должна была решиться его судьба. Вот он услышал из-за двери резкое «войдите». Подойдя к столу, лейтенант очутился перед майором, который и решал, куда лейтенанту в дальнейшем домой или на фронт.

– Здравия желаю, товарищ майор! – обратился Миша.

– Ладно, лейтенант, не кричи, присядь лучше. Я ознакомился с твоим личным делом, ты героически сражался и принял на себя серьезный удар врага. За этот поступок тебя наградили орденом «Красной Звезды», эту награду мне прислали вместе с твоим личным делом из дивизии, чтобы я тебе ее торжественно вручил.

– Служу Советскому Союзу!

– Ладно, вольно. Теперь, наверное, самое важное. Я не имею права тебя больше отправлять на фронт, таковы правила; я надеюсь, ты меня поймешь, да и ходишь ты с помощью трости: так что домой.

Михаил, вышел из кабинета майора со слезами на глазах, вот так в одночасье майор перечеркнул судьбу офицера.

– Ну, как? – спросил следующий.

– Наградили, – ответил лейтенант.

– А почему тогда плачешь?

– От радости.

После обеда Михаил получил сухой паек и деньги на дорогу, а к вечеру уже сидел в вагоне.

Через день он сошел с поезда в родной Калуге и с трудом ее узнал. Некоторые дома были разрушены, на улицах лежали мешки с песком и даже кое-где стояли противотанковые ежи. «Да, как изменился город» – подумал Миша, и похромал до родительского дома. Подойдя к входной двери он громко в нее постучал. Дверь распахнулась, перед ним стоял отец:

– Здравствуй отец, – произнес лейтенант.

– Мишка ты?

– Конечно я, не похож?

– Какой ты стал. Мать Мишка вернулся!

Мать, не успев подойти, сразу бросилась в объятья сына:

– Сынок, слава Богу, ты вернулся, Господь услышал мои молитвы. Кузьма, да чего мы сына на пороге держим? Сынок проходи.

Михаил прошел в дом, и мать заметила, что в руке он держит трость и сильно хромает.

– Садись сынок за стол.

– Мам, у меня в сумке еда, возьми!

Взяв кружку с чаем, Миша попросил родителей рассказать, как они тут жили, все это не легкое время.

– Мы сынок неплохо жили, только за тебя переживали, особенно когда ты написал письмо из госпиталя, что тебя осколком зацепило. Тебя сильно изувечило? Нога своя? Не протез?

– Не переживайте, нога у меня своя, немного зацепило осколком в бедро, но врачи все сшили и слепили, так что все хорошо.

– Ты насовсем? – продолжила мать.

– Да, – ответил сын.

– Комиссовали? – поинтересовался отец.

Михаил кивнул головой.

– Переживаешь?

– Переживаю.

Отец подмигнул матери, это означало «неси самогон». Как только мать принесла бутылку, родитель сразу налил Мише полный стакан, и себя в тоже время не обидел:

– Давай, сынок, выпьем за то, что ты жив, за то, что ты не потерял веры, и я тебя очень хочу попросить, не теряй никогда и надежды, не опускай руки. За тебя, сын, за тебя!

– Кузьма! Ты куда по столько льешь? Ведь он сейчас упадет.

– Не переживай мать, не упадет! Ты глянь, ведь он уже не тот зеленый юнец, а фронтовик.

– Нет, пап, мама права, наливай по половинке.

– На улице уже темно, а девчонки где-то ходят.

Не успела мать договорить, как в дверь постучали.

– Кто? – спросила она.

– Мам, это мы.

– Ну, слава Богу! Проходите, там Миша вернулся.

– Правда?

Сестры бегом рванули к брату:

– Мишка! Это ты? Девочки, вы гляньте, братик наш при медалях! Миш, ты надолго домой?

– Да, меня записали в инвалиды, так что больше воевать не могу.

– Какой же ты инвалид?

– Получается, что самый настоящий. И на фронт таким дорога закрыта. Но ничего я завтра в комиссариат пойду.

На следующее утро Михаил явился в комиссариат и доложил о своем прибытии из госпиталя, поведал там свою историю, и выказал им свое неудовольствие по поводу решения майора. При этом поинтересовался, может здесь смогут помочь и вернуть обратно в строй.

– Я вас прекрасно понимаю, товарищ лейтенант, но таковы правила и нет у меня таких полномочий, чтобы отменить решение комиссии, – ответил комиссар. – Вот ваше личное дело, и там черным по белому написано «тяжелое осколочное ранение, повлекшее за собою сильное увечье тазобедренной области». Куда мне прикажите эти слова деть?

– Да, товарищ майор, такие слова тяжело спрятать, но все же, посмотрите на меня, я полон сил, энергии, отваги, а вы меня домой. Телят мне, что ли пасти?

– Я вижу не зря вам орден дали, вы вправду человек глубоко любящий Родину, я попробую помочь, но не сразу, зайдите месяца примерно через два.

– Есть! Зайти месяца через два, разрешите идти?

– Идите, но впредь трость за дверью больше не оставляйте.

– Есть, трость за дверью не оставлять.

Возвращаясь домой Михаил весь сиял от радости. К нему вернулась и надежда, которую он чуть не потерял. После обеда Миша решил написать письмо Петру: «Здравствуй Петь, пишу тебе из дома, так как меня комиссовали. Но после визита в комиссариат у меня снова появился шанс». За ужином Михаил поделился радостным событием и с родителями:

– Мне сегодня в комиссариате майор пообещал помочь с возвратом в дивизию. Только сказал, должно пройти несколько месяцев.

– Вот я вчера об этом и толковал – надежду главное не потерять, – произнес отец.

– Да, я сейчас расскажу историю, которую до сей поры не рассказывала никому, – произнесла Агриппина Алексеевна, – дело было так: получила я в 1916 году письмо, сказывалось в нем, что муж ваш, при наступлении российских войск, героически погиб. А я читаю и чувствую, что он жив, нет такого предчувствия, как тебе лучше объяснить, предчувствия потери близкого. Мне бы тогда обратить внимание, что ни фамилии, ни имени не указано. А я в те дни просто надеялась и верила, что он придет домой. Ждала его я каждый день, и каждый день смотрела на дорогу, и месяца через три, представляешь, мою пол, а тут дверь в хату отворилась и на пороге я увидела Кузьму. Помню, моему бабьему счастью не было тогда придела. Оказывается, у них солдат перепутал и не туда письмо послал, помнишь Кузь?

– Да, мать, помню. Миш, представь картина, я возвращаюсь домой, а на меня здесь уже похоронка приходила, но моя жена не поверила, ни единому слову этой бумаги, и продолжала верить, что я жив, и надеялась на мое возвращение, и я пришел.

– Этим рассказом мы хотели донести до тебя сынок, что никогда не надо терять надежды и веры.

Ранним теплым утром в середине лета Михаил вышел из дому прикурил папиросу и направился в сторону комиссариата. Сегодня он шел легкой походкой, не смотря на то, что рана его еще беспокоила. Трость он решил с собой уже не брать, и все свое тело пытался перенести так, чтобы по минимуму опираться на ту ногу, на которой было ранение, и где периодически пробивала острая боль. Он хорошо понимал: если появиться с тростью, то о фронте разговор заводить с комиссаром бесполезно, а если придти легкой походкой, и убедить его в том, что рана больше не беспокоит, то сразу появится шанс на восстановлении в рядах вооруженных сил. Так Михаил и поступил, войдя легкой походкой в кабинет комиссара, Михаил громким голосом доложил о своем прибытие:

– Товарищ майор! Лейтенант Снигирев прибыл по вашему приказанию.

– По-моему?

– Так точно, по-вашему, как вы приказали через два месяца.

– Да, я вспомнил, вы после тяжелого ранения, присаживайтесь, буду с вами предельно откровенен, что касается вашего возвращения на фронт, тут, увы, я сделать ничего не смог, но в то же время я готов вам помочь, и предложить вам службу в тылу, что скажите лейтенант?

– В тылу?

– Да в тылу. Дело в том, что я поближе ознакомился с вашим личным делом и понял, что такой офицер как вы, имеющий боевые заслуги ни как не может быть отстраненным от вооруженных сил нашей страны. Я буду рад восстановить вас в звании и предложить вам проходить службу здесь, в должности помощника комиссара. Конечно это не фронт, и я это прекрасно понимаю, но и здесь кто-то тоже должен служить. Я даю вам время подумать, скажем, до завтрашнего дня.

– А чего здесь думать, если с фронтом вообще никак не выходит, то я согласен в комиссариате.

– Значит, ты согласен?

– Конечно.

– Тогда я сегодня подготовлю на тебя приказ, а завтра с утра жду на службе. Да, еще хотел спросить, а где твоя трость?

– Она мне больше не нужна.

Удача снова повернулась к Михаилу лицом, и надежда на восстановлении в рядах Советской армии тоже оправдалась. Он так спешил домой, чтобы скорее порадовать родителей своим восстановлением в рядах вооруженных сил, что совсем забыл про боль, которая периодически его настигала. Войдя в дом, Миша поспешил поделиться радостной новостью с родными:

– Меня восстановили в армии! – произнес он.

– Ты чего снова на фронт уходишь? – испуганно спросила мать.

– К сожалению нет. Мне предложили службу в тылу, а точнее при нашем комиссариате и я согласился, так что с завтрашнего дня я вступаю в должность.

– Мать, ну ты чего стоишь? Неси скорее самогон, сын снова офицером красной армии стал!

Родители очень обрадовались, что их сын остается дома и при этом возвращается в армию, без которой просто не видит своего существования.

С первых дней тыловой службы на Михаила Кузьмича, навалилось очень много документальной работы, так как комиссар всю ее делать просто не успевал, а помощника у него давно уже не было. Михаил втянулся быстро, так как с раннего утра до позднего вечера находился на службе.

Придя однажды вечером домой, Миша обнаружил на столе конверт, отец произнес:

– Это тебе.

«Наверное, от Петра» – подумал Михаил, и поспешил открыть. Прочитав несколько строк, он понял, что это от Леши, но написано не им: «Здравствуйте Михаил! Пишут вам сослуживцы Алексея, вы нас совсем не знаете, и мы вас тоже никогда не встречали, но вы даже не можете себе представить, сколько мы о вас слышали. Леша очень часто ставил Вас, товарищ лейтенант, в пример. Не успев вернутся из госпиталя, он первым делом сказал: запомните ребята, война может сломать наше тело, но она не может сломать наш дух. Я в госпитале познакомился с совсем молодым лейтенантом, вернувшимся с того света, получившим очень тяжелое осколочное ранение, после которого он не мог ходить, но не смотря на это, он поставил перед собою цель: вернутся на фронт, не смотря ни на что. Все эти слова были сказаны про Вас. Мы долго вас искали. Сначала писали в госпиталь; оттуда пришел ответ, что вы направлены в дом отдыха для восстановления. Тогда мы написали туда, и уже оттуда пришел ответ, с указанием вашего домашнего адреса. Вы нас простите Миша, но у нас плохие новости: Леша погиб. Фашистам удалось сломать его тело, но мы верим, что сломить его дух, а другими словами его душу, им все равно не по силам». Миша, дочитав письмо, смял его и бросил в угол, при этом прикрыв свое лицо ладонями.

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3