Три кита. Шахтерский роман

– Ну, тебе виднее…

– Вот именно! Но ты много о себе не мни! Не в тебе вовсе – дело! Просто я люблю, чтобы все было, по-моему!

– Вот, значит, как! – снова усмехнулся Гаврил. – Облагодетельствовать все-таки меня решила, чтобы я зла на тебя не держал!

– А ты, как думал? А то, еще ляпнешь кому-нибудь, что директорская дочка – дура! Машину водить не умеет! Чуть жизни тебя не лишила!

– Фу, ты, господи! – фыркнул Гаврил. – Дался тебе этот случай! Я, уж, давно забыл про него, а ты – опять за свое!

– А, я – нет!

Машина затормозила возле какого-то кафе, с виду совсем непохожего на прежнее. Уже окончательно стемнело, и его фасад празднично иллюминировал разноцветными огнями. На входе стоял бугай-вышибала. При виде Анжелики он радушно ощерился.

– Чао, Пендель! – коротко приветствовала она.

– Чао, крошка!

– Мой столик накрыли?

– Все, как ты просила, куколка!

– Сенкс!

Они прошли мимо гардеробной, поскольку верхнюю одежду по настоянию Анжелы оставили в машине. Так было больше уверенности, что после вечера, проведенного в кафе, их собственные вещи останутся в целости и сохранности.

Вслед за девушкой Грохов сел за столик и огляделся. Как оказалось, прежде он даже не подозревал о том, что с некоторых пор в его городе имелись подобные заведения. «Отстал от жизни», – про себя вдруг подумал Гаврил. Только можно ли было то, как он жил прежде, назвать жизнью? Анжела, словно прочитав его мысли, снисходительно и немного высокомерно улыбнулась ему. Однако, он имел в виду не совсем то, что она подумала…

12

Татьянка, которая родилась в январе, в самый разгар крещенских морозов, была ребенком крепеньким ладненьким, но до того беспокойным, что частенько закатывала сольные концерты по ночам. Молодая мама не высыпалась и оттого раздражалась на мужа чаще обычного. Однажды утром, встав проводить его на работу, она вдруг ни с того, сего заявила:

– С шахты тебе придется уйти, Гаврил!

Татьянка, которая родилась в январе, в самый разгар крещенских морозов, была ребенком крепеньким ладненьким, но до того беспокойным, что частенько закатывала сольные концерты по ночам. Молодая мама не высыпалась и оттого раздражалась на мужа чаще обычного. Однажды утром, встав проводить его на работу, она вдруг ни с того, сего заявила:

– С шахты тебе придется уйти, Гаврил!

– Это – почему же? – даже слегка оторопел он.

– Потому, что ребенку отец нужен живым!

– Так, я что, по-твоему, что-то имею против этого или руки наложить на себя хочу?

– Не юродствуй, прошу тебя! Ты думаешь, я ничего не знаю?

– О чем – это, ты?

И Гаврил сделал удивленное лицо.

– Я читала в газете про бригаду Дилана. Кстати, почему ты мне ничего не сказал об этом в свое время? Ведь погибшие шахтеры работали на том же участке, что и ты. Более того, это был твой самый первый день в шахте! И в то время, когда все это случилось… Надо ж подумать! Ты был под землей!

– А мне странно, что моя жена спрашивает меня об этом спустя столько времени? И – потом, я ведь остался жив!

– Пока жив…

При этих словах Грохов угрюмо посмотрел на жену.

– Что-то я не пойму тебя, Алена! Ты ведь знаешь, чтобы заработать на кусок хлеба с маслом, я должен спускаться в шахту. В конце концов, я этому учился. Другого я не умею!

– Научишься! Пускай не сразу…

– Но у нас – дочь! И мы живем в чужой квартире!

– Выходит, для тебя мои родители чужими стали?

– Не цепляйся к словам, пожалуйста! Я не это имел в виду!

– А я – именно это! Выбирай: или – я, или – шахта! Татьянка потому и не спит по ночам, что чувствует, что у меня на душе неспокойно! Ты уходишь из дому, а я смотрю тебе вслед и не знаю, вернешься ты в целости и сохранности?.. Или …? И от этого мне так тоскливо становится, что хоть волком вой!

– Да, с тобой и впрямь не соскучишься! – вздохнул Гаврил. – Только пойми и ты меня, Аленка, не могу я больше нигде работать, кроме, как в шахте, и – точка!

– Не думала я, что любовь твоя ко мне так быстро закончится…

– Причем здесь – наша любовь? – решительно возразил Грохов. – Тут – совсем другое…

– Другое? – в упор глядя на мужа, недоверчиво переспросила Алена.

– А, ты думала! – стараясь не раздражаться, угрюмо заметил Гаврил.

13

– Это – правда, что нашу лавочку закрыть хотят?

Задавая свой вопрос Ляхов, как всегда, вел себя не в меру непринужденно. Он многозначительно посматривал на товарищей. Картинно закидывал ногу на ногу, сидя на стуле. Точно, и впрямь желание выделиться из общей серой массы, покоя ему не давало.

– Только ты не темни, начальник, говори, как есть!

– Сложно с тобой разговаривать, Вова! Вечно ты строишь из себя какого-то там… Нельсона Манделу.

– А кто – это? – тотчас, сбросив всякую важность, и, напустив на себя придурковатый вид, спросил Ляхов.

– Кто, кто… Мигалка – на авто! Это – большой человек. Не нам с тобой – чета!

– Подумаешь! – фыркнул Ляхов. – Вот, если бы у этого самого… Как его?..

– Манделы! – подсказал горняк, сидевший по левую руку от своего не в меру разговорчивого товарища.

– Ага!.. Маделы!.. Спросили, кто такой – Вовчик Ляхов? А?

И балагур, важно приосанившись, обвел всех вопросительным взглядом.

– Что бы он ответил?

– Не ответил, а спросил!

– Спросил?

– Ну, да!.. Он спросил бы: «А это – кто?» А ему бы сказали:

«Известное дело, кто! Главный клоун – в нашем Шапито!»

Слухи всегда опережают события. Они, как птицы, которые до наступления холодов собираются в стаи и прощально кружат над родными полями и лесами, чтобы улететь в дальние края. Не успел Тумский вступить в должность, как горняки стали втихаря судачить о том, что, мол, шахта последние дни доживает. Государство и местные угольные боссы от нее отказались в пользу концерна «Гран-при». А те не торопятся за кота в мешке платить. Как будто бы хотят вначале, как следует, прощупать, на что им рассчитывать, если они за угольные залежи кругленькую сумму выложат. Или же денег у них на все, про все не хватило… Подкопить хотят! А, может, пожадничали. Поэтому, сперва попросили отдать им шахту, то ли в аренду, то ли еще непонятно на каких условиях… До окончательного расчета. Также, говорили, что прежние хозяева неохотно пошли на сделку. И, лишь с тем условием, что, в случае чего, за ликвидацию горных выработок, рекультивацию земель и прочее тоже деньги платить придется. Не им, конечно! Пусть новый собственник, у которого бабок не меряно, когда смекнет, что с угольком облом вышел, и раскошелится. Только, тогда уже поздно будет кулаками махать. Предупреждали их, что добыча на шахте на обе ноги хромает. Постоянно какие-нибудь мелкие ЧП и аварии случаются. Так, нет! «Гран-при» нужных людей подключил. Давай по-своему уговаривать угольных чиновников, которые лишь для виду сперва артачились… Но, в конце концов, «добро» на сделку дали. Только, «добро» ли – это, новые хозяева тогда сами толком не знали. Тем более, что не на свой хлеб рот разинули. В добыче-то угля они ни бельмеса не шпренькают… А может быть, на самом деле, все совсем не так, как это со стороны кажется, и пришлые толстосумы какую-нибудь свою, ведомую только им одним линию гнули.

Грохов старался не думать об этом и работать, как прежде. Так как будто бы ничего не изменилось, и жизнь текла своим чередом. Но, в очередной раз, зайдя в кабинет к Тумскому, он вдруг понял, что как бы не зарывал он голову в песок, точно страус Нанду, лишь бы ничего лишнего не видеть и не слышать, вряд ли, у него это получится.

– Знаете, Грохов, я ничуть не обижаюсь на то, что в глубине души вы считаете меня дилетантом, который присвоил, точнее, купил за деньги себе чужое ремесло! – вместо приветствия сказал Никанор Гомерович.

– Не помню, чтоб я такое вам говорил! – ответил Гаврил, стараясь не смотреть Тумскому в глаза.

– А, я и не утверждаю, что говорили! Просто, у вас на лице это написано. А я, хоть и пока что, не разбираюсь в горном деле так, как вы, зато я умею другое. Я умею проникать в чужие мысли!

– Какая ж, вам от этого – польза? – нечаянно вырвалось у Грохова. – Мне, кажется, наоборот, один только вред… Впрочем, вы тоже можете ошибаться!

– Конечно, могу! Но только не в этот раз.

Держа руки в карманах брюк, Тумский легкой походкой прошелся по кабинету.

– Нет, поймите меня правильно! Я ни в чем вас не виню! Можете думать все, что захотите и сколько захотите. Я вас позвал не за этим.

– А – зачем же? – настороженно глядя на Тумского, спросил Гаврил.

– У вас есть горняцкий опыт! У меня – деньги и власть. Поделитесь со мной опытом, и я подумаю о том, чтобы вы занимали более высокую должность и получали за это достойную зарплату.

Грохов слегка насупился и даже помрачнел. Неужели в этом мире стало возможным все и всех покупать за деньги? Неужели не осталось ничего святого?

– Да, не будьте вы скучным моралистом, выбросьте всякий хлам из головы! – раздраженно заметил Тумский. – Мне надо шахту сделать прибыльной, чтобы мужики хорошую зарплату получали и приносили ее своим женам домой! Разве, это – плохо?

Грохов почувствовал, что начал невольно злиться. «Тоже мне, умник выискался! – подумал он. – Да, не о людях ты печешься, а собственном кармане, прежде всего! А на людей тебе наплевать! Сколько их под землей навсегда останется, когда они твой безразмерный кошелек всерьез станут деньгами набивать!»

– Но почему, именно, я? На шахте много специалистов, которым я в подметки не гожусь!

Тумский презрительно улыбнулся. В это время его сотовый выдал какую-то вполне приятную для слуха мелодийку.

– Офелия? Привет, дорогая! Я буду через час…

При имени «Офелия», сам того не ожидая, Грохов приметно вздрогнул.

14

По соседству с бабушкой Зосей в разное время проживали разные семьи. По каким-либо причинам одни выезжали из квартиры, другие вселялись в нее. Они были отличны во всем, но схожи – в одном-единственном. В том, что кто-либо из глав этих семей, а то и оба сразу, работали не где-нибудь, а, именно, в милиции. Это было непременным условием для того, чтобы занимать часть жилплощади по соседству с бабушкой Зосей. Другими словами, эта часть коммуналки была служебной и принадлежала правоохранительным органам. Поэтому смена жильцов производилась по их усмотрению. И так могло продолжаться до бесконечности. С одними баба Зося и Дед Гоша быстро находили общий язык и жили душа в душу. С другими это давалось сложнее. Или же совсем не удавалось. Это происходило по многим причинам. В зависимости от возраста, характера и достатка семей, получавших крышу над головой в деревянном бараке. К тому же, работа у служителей правопорядка была не простая. Нервная. Честно признаться, из всех семейств, которые соседствовали с Гроховыми в течение примерно двух десятков лет, больше всего ко двору пришлись Генераловы. Потап Потапович почти под стать своей важной фамилии, имел чин полковника и занимал высокую должность в органах. Это был солидный человек. Килограммов сто весом. Начальственного вида. Но, как ни странно, вопреки этому, в обращении он казался чрезмерно прост. Глаза его светились умом. Улыбался он всегда широко и открыто. Гаврил помнил, как Потап Потапович и его супруга, работавшая в детской комнате милиции, женщина очень болезненная и сентиментальная, по очереди угощали его витаминками. В то время подобное лакомство было большой редкостью. Белые таблетки, с трудом помещавшиеся в ладошке Гаврила, сами таяли во рту и имели чрезвычайно приятный вкус.

У Генераловых были две взрослые дочери. Старшая Дана, жгучая брюнетка, часто катала Гаврила на велосипеде. Он замирал от восторга, когда, посадив его на багажник или раму, она мчалась по дороге, обгоняя ветер. Впрочем, Дана развлекала подобным образом почти всех дворовых ребятишек без исключения, и, тогда они буквально обалдевали от счастья. Однако, очень скоро ей это занятие надоедало, а назойливость ребятни, просившейся покатать еще и еще, начинала ее раздражать. Не церемонясь, Дана, у которой был весьма дерзкий характер, посылала дворовую шпану куда подальше. Но не так, чтоб, уж, очень далеко! Отчаянно крутя педалями, она, как вихорь, срывалась с места и мчалась прочь. Туда, где никто не стал бы ей больше докучать.

Младшая дочь Генераловых Лида являлась умственно отсталой. Она никогда не училась в школе. Поэтому не умела ни читать, ни писать. Часто сидя с Гарилом в кухне, она грызла семечки. Но, отделяя шелуху от зерен, не съедала их сразу. А, то и другое отдельно складывала в горстки на кухонном столе. Лида делала это очень ловко. Количество шелухи и зерен заметно росло. Когда оно уже достигало, по-видимому, того предела, который Лида считала вполне достаточным, чтобы прекратить свое занятие, она отправляла шелуху в ведро с угольной золой, которое всегда стояло подле печи на кухне. Горсть же зернышек делила напополам. Одну половинку она съедала сама, второй угощала Гаврила. Если учесть, что ему тогда было лет пять-шесть, не более, то желание Лиды хоть чем-то подсластить жизнь соседскому мальцу, становилось понятным. Оно являлось ни чем иным, как проявлением заботы о более слабом, чем она сама, и беззащитном существе. Иногда Лида садила Гаврила на колени и целовала его в обе щеки. И, таким образом, выражала свою симпатию к нему. Как видно, ее душа искала выхода для тепла и любви, которые переполняли несчастную девушку.

Это была наилучшая пора в жизни Гаврила, а, значит, и в жизни бабы Зоси и деда Гоши, которые в собственном внучке души не чаяли. Но все хорошее почему-то быстро проходит. И однажды Генераловы пригласили своих соседей, с которыми прожили не один год в тесной коммуналке на прощальный ужин.

– У нас – новоселье! – торжественно объявил Потап Потапович, когда и гости, и хозяева уселись за стол. – Квартиру благоустроенную дали. Трехкомнатную! В кирпичном доме! С раздельными ванной и туалетом. Вода холодная, горячая – круглые сутки…

Казалось, радости новоселов не было предела.

– Вот, как только переедем, приходите нас проведывать…

Однако пожили в новой квартире Генераловы недолго. Потап Потапович вскоре неизлечимо заболел. То ли ожирение сердца у него врачи заподозрили, то ли еще – что. Но, как только он всерьез занедужил и слег, больше уже не поднимался с постели. Супруга его на этом свете тоже не особенно задержалась, и через год после смерти мужа ее отвезли на кладбище. Старшая дочь Генераловых обзавелась собственной семьей. Лиду же определили в дом для умалишенных. Гроховы навещали ее несколько раз. Но однажды к ним домой пришла Дана и сказала, что ее младшая сестра приказала всем, кто ее знал, жить до глубокой старости.

15

Гаврил поначалу ужасно ревновал Офелию к Витьку Булыгину.

Это был его новый сосед. Пацан, как пацан, с черными живыми и ужасно лукавыми глазенами. Смышленый не по годам, он знал, откуда дети берутся.

– Да, в магазине их покупают! – важно изрек Колька. – Мне ж, мамка говорила.

– Дурак – ты! – рассердился Витька. – Не будет же твоя мамка тебе, молокососу, рассказывать, как они с твоим папкой по ночам тебя делали!

– Правильно он говорит! – со знанием того, о чем вел речь подтвердил Пашка. – Если женщину за грудь часто тискать, у ней дети появляются…

– Как – это? – от изумления открыв рот, спросил Гаврил.

– А, вот – так! Через рот изнутри они выходят… – продолжил Пашка.

– Сами по себе, что ли? – допытывался Колька.

– Хо-хо-хо! Какие вы, все – темные! – не выдержал Булыгин.

До сих пор он с хитрой улыбкой на лице следил за спором ребят, наконец, это ему наскучило.

– Что вы несете, недотепы!

– Куда уж, нам – до тебя! – с обидой возразил Пашка. – Ты – один у нас такой смекалистый! Навязался тут на нашу голову, грамотей!

– Вятский – я! Вятский! А мы – вятские, ой, какие до девчонок – охочие! Все про них с пеленок знаем…

– Ну, тогда скажи, знахарь, откуда дети берутся?

– Откуда?!.

Витька поневоле изобразил разочарованную мину.

– Глупый вопрос!

– Ну, так, задай неглупый! – казалось, Пашка начинал злиться всерьез. – А то, ты уже всем нам тут мозги закомпостировал…

– И задам! Еще как задам…

Витька хитро улыбнулся.

– К примеру, что у тебя есть самого интересного?

– У меня?

– Да, у тебя?

– Радиоприемник! Большой такой… «Минск» называется. Я его каждый день слушаю. Клево!

Видя, что все, как один, ребята сосредоточенно уставились на него, Пашка немного замялся и даже слегка покраснел.

– Точнее, приемник – не мой, а отцовский! Но он разрешает мне им пользоваться…

– Дурак!

Витька сердито сплюнул себе под ноги.

– Я имел ввиду совсем другое! Что – у тебя в гульфике… И – не только у тебя одного!

И Булыгин, презрительно ухмыльнувшись, бросил высокомерный взгляд на своих товарищей.

– Вот, тот-то и – оно! А у девчонок это есть?

– Ну, нет! – хором воскликнули мальчишки.

– Вот из этого места, где ничего нет, дети и выходят!

– Фу, какая гадость! – невольно вырвалось у Кольки. – А, как же, тогда они…

Однако, то ли оттого, что он не мог себе этого вполне представить или по иной причине, вопрос застрял у него в горле. Но догадливый Витька, видимо, отнюдь не превратно уяснив суть его вопроса, тотчас ответил на него.

– Молча, Колян! Молча… Физиология у них – такая…

– Врешь ты все, вятский! – наконец, не выдержав, раскипятился вдруг Пашка, но больше оттого, что совершенно не понимал значения слова «физиология» и потому на фоне Булыгина вместе с остальными ребятами выглядел полнейшим дураком. – А, дальше будешь врать, морду набью!

И он угрожающе сжал длинные и тонкие пальцы в кулачки.

– Это я вру?

Витька невинно захлопал длинными красиво изогнутыми кверху ресницами.

– Так, ведь это можно проверить!

Пашка от возмущения даже сплюнул себе под ноги.

– И, как же, ты это проверишь? То есть, твою, эту самую… Как ее?..

– Фи о гию! – с трудом выговаривая, подсказал Колька.

– Очень просто!

Все ребята с любопытством уставились на Витьку.

– Что вы на меня смотрите, как будто у меня на голове кипарис растет?.. У нас во дворе – две девчонки. Кларка и Офелия. На них и проверим…

– Валерка, а ты что молчишь? – спросил неожиданно Пашка. – Ведь Кларка – твоя сестра!

– Вот потому, как – сестра, а не кролик какой, никто никаких опытов над ней проводить не будет! Я не позволю! Понятно?

И, повернувшись к ребятам спиной, он тут же ушел.

После этого разговора Гаврил обнаружил, что каждый день Витька вьется вьюном вокруг Офелии. То с правого боку к ней зайдет, то – с левого. То неуклюже за талию двумя руками обхватит и, тихонечко так, прижмет к себе. Сам – пунцовый, как бант – в ее волосах! Ухажер-то, видно, из него был никакой. Такого раньше за ним Гаврил не замечал. Но, больше всего, его раздражало то, что Офелии это, как будто бы, даже очень нравилось. Щечки ее слегка розовели. Когда они о чем-то разговаривали между собой, она весело смеялась и без промаха стреляла голубыми глазками в своего настойчивого кавалера. Гаврила же, Офелия, точно вовсе не замечала. Это его особенно обижало. Именно, поэтому он на время перестал приходить к ней домой, чтобы вместе делать уроки. Гаврил все ждал, когда Офелия подойдет к нему и спросит, почему он не приходит к ней, чтобы, как прежде, сообща готовить домашнее задание. В арифметике она была совсем не сильна. Но этого не происходило, и Грохов, в самом деле, стал беспокоиться за свою подопечную. Пока ей Булыгин лохмы на пробор причесывает, она ведь на «тройки», а то и «двойки» скатится!

Однажды, выйдя во двор погулять, Гаврил увидел Офелию. Была уже зима, и она, расчистив скамейку от снега, сидела на ней, точно дожидалась кого-то. Грохов набрался решимости и прямиком направился к ней.

– Привет! – сказал он.

Захлопав ресницами, на которые, плавно кружась, оседали белые хлопья снега, она посмотрела на него так, как будто бы все шло своим чередом, и за последнее время ничего особенного, вообще, и между ними, в частности, не случилось. Они, как и раньше, встречались каждый день, чтобы вместе выполнить уроки.

– Ну, умник!.. Что? Много пятерок нахватал? – вместо ответного приветствия спросила вдруг Офелия.

– Сама догадайся! – не растерялся Гаврил. – А ты, сколько по арифметике «трояков» схлопотала? А то, может, и того хуже…

– Ой, не могу, умник! Ты меня рассмешил!

– Это – чем же? Примеры-то и задачки тебе всегда были не по зубам! Я это лучше, чем кто-нибудь другой знаю!

– Хочешь сказать, что кроме тебя мне теперь и помочь некому? Так, что ли?

– А, как же – еще?

– Много ты о себе мнишь, умник! Есть кое-кто, кому ты и в подметки не годишься!

– Неужели? Так, он в вашем классе учится?

– Нет, не в нашем!

– Тогда, кто – это? Я его знаю?

– И – очень хорошо!

Сунув ручонку под шапку-ушанку, Гаврил задумчиво почесал затылок.

– Понятия не имею, о ком ты говоришь! – наконец, честно признался Грохов.

– А вот и он идет! Легок на помине! – в восторге воскликнула Офелия и показала рукой за спину Гаврила.

Обернувшись, к своему полному разочарованию он увидел Витьку.

16

В кафе стоял легкий полумрак, но это не помешало Грохову, как следует, рассмотреть все его достопримечательности. Конечно же, перво-наперво его внимание привлекла ярко освещенная круглая сцена с шестом посредине. Она располагалась в самом центре зала, точно полуостров, далеко простираясь в глубь залива, и соединялась с берегом тонким перешейком. Пока что, сцена была пуста. Близко к ней теснились столики, за которыми распивали спиртное, не забывая про всевозможные и, на первый взгляд, довольно прилично сервиро-ванные блюда, гости заведения.

– Скоро начнется! – заговорщически сообщила Анжела.

– Что начнется? – не совсем понял Грохов.

– Представление!

И с усмешкой глядя на озадаченное выражение лица своего спутника, она спросила:

– Ты – что, с НЛО случайно выпал, когда с марсианами на Альфа Центавру курс держал, дядя?

– Я? – совсем растерялся Гаврил.

– А – что, кроме нас с тобой за нашим столиком есть еще кто-то?

И Анжела стала нарочито зыркать по сторонам, как будто и впрямь искала кого-то.

– Может, он под стол залез, а я и не приметила? – съязвила она, и, отдернув край скатерти, заглянула под стол.

Грохов на мгновенье вспыхнул до корней волос. При этом складки возле его рта обозначились резче.

– Ты дурочку-то из себя не строй и из меня дурака не делай!

– Ну, что ты, дядя! Это я так, косточки размять!

– То-то! А то: с НЛО выпал! Разве, по мне не видно, что я на Тунгусском метеорите из другой Галактики прилетел!

Даже в полумраке Грохов отчетливо различил, как голубые глаза Анжелы сделались темно-синими.

– Может, ты перестанешь сидеть, как на собственных именинах! Вина нам нальешь! Или у вас там, у пришельцев, за девушками не принято ухаживать?

Видимо, понимая, что спорить с чересчур избалованной вниманием на редкость состоятельных родителей, вечно потакающих ее капризам, и, к тому же, вздорной девчонкой было бесполезно, Грохов достал из ведерка со льдом бутыль дорого вина. Он решил, что, раз его бесплатно угощают, так уж лучше и впрямь повеселиться на славу, а не затевать конфликты с этой весьма опасной кошечкой. Что, если и, в самом деле, Тумский, не долго думая, однажды аккуратно выставит его за порог шахты. Возмущенный Грохов, конечно же, спросит его: «За что?» А Тумский ему также коротко и ясно рубанет с плеча: «За все!» И на этом и, в самом деле, все разом закончится. Где тогда Гаврилу искать новую работу? Куда податься? На других шахтах никто не ждал его с распростертыми объятиями. И должность начальника участка загодя ему не приготовил… На всякий случай! Вдруг и впрямь уволят!.. У работодателя-то всегда больше прав, чем у подчиненного! Потому, что денег – больше. Мысленно представив себе подобную картину, Грохов дурацки улыбнулся.

– Ну, вот! Это – другой разговор! – заметив улыбку Грохова, и, истолковав ее на свой лад, сказала Анжела. – А то, сидишь смурее тучи. Тоже мне – ухажер! Не забывай, для чего мы сюда пришли! Я хочу, чтобы ты остался доволен нашим славным походом против серости и скуки нашего бессмысленного бытия!

– Чего, чего?

Гаврил снова наполнил бокалы очень ароматным и терпким вином.

– Ну, скажи, что хорошего ты видел в своей жизни?

В это время на ярко освещенную сцену под дружные аплодисменты и возгласы хмельной публики вышли полуобнаженные девицы. Проследовав по ней гуськом, они, также, как и появились, вскоре исчезли из поля зрения тех, кто, сидя за столиками, пялился на них во все глаза, кроме одной. Взявшись рукой за шест, она вот-вот должна была начать танец…

– Что нравится? Сознайся! Класс, да?

Но очередной вопрос Анжелы, как и предыдущий, был, скорее, риторическим. Бутылка вина уже заканчивалась, а холодная закуска оставалась совсем нетронутой, когда Анжела сделала знак официанту.