Петропавловская крепость. Повести и рассказы

Все сейчас перепою.

В каждой песне, в каждой строчке

О миленке я пою!»

Шура, подружка, поддержала ее, выскочила следом, размахивая платочком:

«Сколько раз я зарекалась

Под гармошку песни петь.

Как гармошка заиграет,

Разве сердцу утерпеть?»

Потом Маруся с Сережей выскочили на улицу. Темень! Едва отошли от клуба, муж подхватил ее на руки и побежал по лугу к избе. Она смеялась, дышала ему в плечо:

– Упадешь, уронишь!

– Да я тебя… как вазу хрустальную…

Ночевали они в сарае на свежевысохшем сене. Возле двери она остановила его:

– Погоди!

Прислушались. Изба серела соломенной крышей, темнела окнами. Было тихо.

– Спит, – опустил ее на ноги Сережа.

Он имел в виду пятилетнего сына Вовку, с которым дома была свекровь. Сережа потянул на себя заскрипевшую дверь. Из сарая густо и пряно дохнуло запахом сухой травы. Они, смеясь, мешая друг другу, полезли наверх, зашуршали сеном…

Они не слышали, как смех и шум возле клуба утихли, как над деревней разом нависла тишина, даже собаки умолкли. Не слышали тревожно приглушенных голосов людей, заторопившихся домой после короткого собрания. Уполномоченный все-таки приехал. Резко в тишине громыхнула дверь сарая. Они испуганно оторвались друг от друга.

– Кто там! – сердито крикнул Сережа.

– Сынок! Война!!!

Старуха воткнула в борозду последнюю луковицу, поднялась, упираясь в землю руками, отряхнула колени сухими дрожащими пальцами, перевернула грабли зубцами вверх и начала тыльной стороной заглаживать борозды, засыпать луковицы, разбивая податливые комочки земли. Голова кружилась. Старуха не замечала, что по щекам ее текут и текут слезы. Закончила, бросила грабли на межу и застыла на месте, вспоминая, как духовито пахло сено в ту ночь, больше никогда оно так остро и сладко не пахло!.. Старуха взялась за ручку оралки, утвердилась ногами в мягкой земле и дернула. Оралка скрипнула, но осталась на месте. Старуха дернула еще раз. Земля качнулась, закружилась под ногами. Старуха сдалась, выпустила ручку и присела на фуфайку на меже. В ладонь ей ткнулся пучок сухой прошлогодней травы. Старуха сорвала его, понюхала. Сено пахло землей, сыростью. Больше ничем. Старуха бросила его на землю, взяла фуфайку и побрела по меже к избе. Завтра приедут Володя со снохой и внуком. Вчетвером они враз с огородом управятся.

Брела старуха медленно, постанывая, тропинки на меже не видела, оступалась, цеплялась ногами за жесткие прошлогодние стебли полыни и думала: «Продуло, что ль, ветерком?.. Жар, видать… не слечь бы…» И в то же время в голове крутились слова: «Вот и дождалась! Вот и дождалась! Нельзя счас хворать! – стонала старуха. – Сережу хоронить надо…» Она, держась за столб крыльца, пошла по ступеням, тяжело, с усилием поднимая ноги, словно выдергивая их из липкой грязи, и зашаркала по полу к двери. В избе села на табуретку, положила руки на прохладную клеенку стола и стала ждать, когда уймется дрожь в теле. Потом вытащила из шифоньера сверток с документами, отыскала старый желтый почтовый бланк, на котором бледными чернилами было написано, что ее муж Лукашов Сергей Матвеевич, 1915 года рождения, пропал без вести 1 августа 1943 года. Эти слова она помнила наизусть.

Получила извещение Маруся Лукашова в середине августа. Помнится, уборка была, дни горячие: трудная пора! На минутку забежала домой пообедать. Ток рядом, через луг. Семилетний Вовка, увидев мать на лугу, нырнул в сени наливать квас из чугуна в миску. Огурцы, лук зеленый и вареное яйцо он, как всегда, загодя нарезал и ждал мать возле избы в песке, который сам натаскал бидончиком от речки, возил рукой по песку деревянный брусочек, дырдыкал, воображая себя трактористом.

Когда Маруся вошла в избу, миска с квасом стояла на столе, а Вовка пытался резать твердый хлеб.

– Нож совсем тупой, – сказал он. – Точить надо…

Маруся хотела сказать, что не нож тупой, а он слаб еще, хлеб черствый, сил не хватает отрезать, но вспомнила, что Вовка сердится, когда она говорит, что он маленький, взяла нож и потрогала пальцем лезвие:

– Дядю Ваньку попрошу, поточит…

Дядя Ванька – сосед, старый человек. От избы своей он давно не отходит, обезножил, еле передвигается.

– Надо… – вздохнул Вовка. – Схожу к вечерку…

– Я сама сбегаю, вернусь с тока…

– Не колготись! – перебил Вовка. – Мне с ним поговорить надо… Он газету читает…

Днем мальчик был строгим, говорил с матерью деловито, часто хмурился, и только по вечерам, в постели, прижавшись к матери, он снова становился ребенком, представлял-фантазировал, как отец бьет фашистов, как скоро вернется победителем и станет в колхозе председателем, а он, Вовка, подрастет, выучится на тракториста, будет пахать землю, а мать будет носить ему в поле обед. Так Вова фантазировал вечерами, а днем у него был озабоченный вид, дел много: воду из речки носить бидончиком, картошку поливать, чтобы было что есть зимой: сухой навоз таскать от конюшни, печку топить зимой, чтоб тепло было. Днем семилетний Вовка – хозяин. Мать кормит страну, обессиленную в борьбе с фашистами, он кормит семью. За столом Вовка сидел у окна, на месте отца. Мать напротив, на своем обычном месте, поближе к суднику.

– Хорош квасок, – похвалила Маруся, черпая деревянной ложкой из чашки.

– Ты погуще бери, со дна, – ответил Вовка. – Веялку ворочать каково…

Маруся послушно достала со дна миски кусочки яичного белка и картошки. Мальчик одобрительно кивнул.

Маруся видела в окно, как из-за густого куста акации возле дяди Ванькиной избы вышла девочка Клавка-почтальонка и повернула к их избе. Походка у нее была нерешительная, виноватая, а лицо строгое. Маруся застыла, осторожно опустила ложку на стол и кинулась к двери.

– Мам, ты куда? – крикнул сердито Вовка.

Маруся выскочила на порог и остановилась. Клавка сунула руку в сумку и вытащила желтый бланк. Маруся сжала руками горло. Клавка протянула ей бланк, повернулась и скрылась за углом. Почерк на бланке торопливый, чужой.

– Во-ва-а! – взвыла Маруся и испугалась своего крика, сунула бланк за пазуху, чтобы не увидел сын. Ноги у нее подломились. Она упала на землю и стала царапать пыль.

Вовка выскочил на улицу.

– Ой, Вова-а! – зарыдала Маруся. Она сидела в пыли и раскачивалась. – Ой, упала… Ногу, ногу свихнула. Ой, как больно!..

Вовка испугался, заревел, кинулся к ней. Она прижала его к себе. От теплого вздрагивающего тела сына становилось легче. Маруся стонала, вытирая ладонью мокрые щеки сына, и думала, что два месяца назад Шура, подруга ее, похоронку на мужа получила, а у дяди Ваньки оба сына пропали, потом один письмо прислал, в окружении был, сейчас воюет.

Они вернулись в избу, сели за стол. Маруся ела, а слезы текли по ее щекам, падали на руки, на платье. Двадцать восемь коростелевских мужиков убито, дядя Ванька подсчитал. Сережа двадцать девятым будет. Не может этого быть!

Старуха лежала на кровати за печью, вспоминала, как работала в тот день на току, крутила барабан веялки без отдыха, нарочно бралась за тяжелую работу, чтобы забыться, успокоить горе, вспоминала, как, услышав частушку: «Пишет милый с фронта письма, в них вопросы новые: – Чем ты фронту помогаешь в эти дни суровые?», которую спела одна из девчонок, отдыхавших неподалеку на ворохе ржи, повисла на ручке веялки, забилась в истерике, а потом упала в обморок. Горе вышло наружу, стало известно всем…

Слезы стекали на подушку по глубоким морщинам на лице старухи. Она вспоминала, как той же осенью, когда она измученная пришла вечером с поля, где пахала на быках, в избу постучался Федор Панов, нынешний почтальон, а тогда он, вернувшись в деревню с перебитыми ногами, был бригадиром, вошел, сел на краешек табуретки и, пряча глаза и путаясь в словах, заговорил о совместной жизни. Жалко было смотреть, как он, когда-то лихой гармонист, горько улыбаясь, рассматривая носки своих фронтовых сапог, поднимался потом с табуретки, как, ссутулившись, переступал порог, выходя из избы.

Снова осмелился заговорить с ней Федор только после победы, когда все коростелевские мужики, которым суждено было вернуться, вернулись. Предлагал и потом, перед своей свадьбой, говорил: пусть только намекнет, все отменит, отметет. Предлагал и когда овдовел… Было это недавно, лет пять назад. Ждала ли она Сережу? Или людей смешить не хотелось, как объяснила Федору Ефимовичу? Кто знает? «Дождалася! Дождалася!» – думала старуха, не замечая слез. Вскоре она забылась, уснула.

Разбудил ее шум в избе. Она испуганно повернулась к двери и увидела Сережку, семнадцатилетнего внука. Вслед за ним, пригнувшись под притолокой, входил улыбающийся Володя с сумками, за ним, в сенях, виднелась Зина, сноха.

– Не ждали тут нас, видать! – улыбался, шумно говорил Володя, поднимая сумки на скамейку. – Заболела?

– Я и вправду не ждала, думала, завтра… – засуетилась старуха. – Умаялась, вздремнула…

Сноха обняла ее, поцеловала и сказала:

– Мы собирались завтра, а потом решили…

– Как вы добрались-то? Дорога-то плохая… Автобус не ходит!

– Добрались! На попутке, – ответил Володя. – А ну, сынок, распаковывай баулы, доставай гостинцы! Будем бабушку угощать!

– Ой, вы с дороги, а у меня не приготовлено ничего… Счас я, счас!..

– Ничего, бабушка, у нас тут всего полно! – Сережа расстегнул «молнию» сумки, вытащил сверток и бухнул на стол. – А это что? – взял он со стола письмо.

Старуха в суете встречи забыла о письме, увидев его в руке внучка, вскрикнула:

– Ой, Володя, Сережа нашелся!

Володя взглянул на сына и сказал недоуменно:

– А он и не пропадал…

– Сережа – отец твой!

– Нашелся? – растерялся Володя. – Как? Живой? – Он схватил письмо, окинул его одним взглядом, крепко провел ладонью по лбу и начал читать вслух.

Старуха слушала, кивала, словно соглашалась с тем, о чем говорилось в письме, и вытирала концом платка мокрые щеки.

– А далеко это? – спросила старуха, когда сын кончил читать.

Володя подумал, тихо ответил:

– За день доберемся…

Летний день

Рассказ

На бугре за поворотом показался голубой самосвал. Валя слетела вниз к речке вслед за ребятами и присела в высокой траве на берегу. Испуганная лягушка шлепнулась в воду и тут же вынырнула неподалеку, распласталась на поверхности и замерла. Миша запустил в нее грязью, и она исчезла.

– Тише ты! – прошипел на него Юра.

Машина прокатилась по мосту, прогибая колесами доски. Пыль обильно сыпалась в щели, висела в воздухе. На берег рядом с ребятами упал пучок травы. Видно, кто-то выкинул его из кабины.

Миша первый сообразил, что это горох, и кинулся к нему.

– Чур, мой!

Ребята быстро разодрали пучок на части. Вылезли на мост и стали искать среди листьев стручки. Но тот, кто выбросил, выбрал все до единого. Ребята разочарованно побросали гороховые стебли в кусты.

– Пошли за горохом? – предложил Миша.

Валя с Юрой замялись. Гороховое поле было за лесопосадкой, возле оврага. Так далеко они еще никогда не уходили из деревни.

– Далеко!

– Где же далеко! Мы с папой оттуда за пять минут на лошади доехали… – начал уговаривать Миша. – Мы там траву косили!

– То на лошади…

– А мы бегом! Я быстрее лошади бегаю…

– Не ври! Лошадь, кого хочешь, обгонит.

Миша спорить не стал.

– Если не хотите, я один пойду! – поднялся он, делая вид, что собирается идти один. – Только – чур! – потом не просить! Ни горошинки не дам!

Юра с Валей переглянулись и тоже поднялись. Миша решительно зашлепал босыми ногами по пыльной дороге.

– Погоди! – остановил его Юра. – Пошли по берегу, а то на дороге нас объездчик увидит!

Миша вернулся. Он вспомнил, как его вчера тетя Катя, соседка, выгнала из сада объездчика дяди Васи, и подумал, что она теперь все рассказала ему. Ребята спустились к воде и пошли вдоль обрыва.

– А зачем дядя Вася вечером к вам приезжал? – спросил Миша у Вали. – Он обо мне ничего не говорил?

– Не знаю… Я спряталась…

– Она его боится, – сказал Юра.

– Не боюсь… кто тебе сказал?

– Я сам слышал!.. Твоя мать дяде Васе говорила… Я вечером рыбу ловил на речке, а они за водой приходили и на берегу об отце твоем разговаривали. Мать сказала: если бы ты дядю Васю не боялась, было бы хорошо, а так ничего не получится…

– Что не получится? – спросил Миша.

– Не знаю, – передернул плечами Юра.

– А чего ты его боишься? – повернулся Миша к Вале.

– Да-а… он страшный… нога деревянная, и лицо вон какое…

– Ну и что? Это шрам… а ногу у него в больнице отрезали, – сказал Юра.

– У нас в Уварове тоже у одного ногу отрезали, а он протез купил: на мотоцикле скачет, ни за что не догадаешься, что у него ноги нет! – рассказал Миша. Он жил в районном центре, а летом отец привозил его к бабке в деревню.

– А у дяди Васи деревяшка… – сказала Валя.

– У него тоже протез есть, с ботинком… Я видел, – оглянулся на девочку Юра.

– А почему он один живет? – спросил Миша.

– Он с тетей Ниной жил, и девочка у них была. Дядя Вася на машине ездил, и она перевернулась. Тетю Нину с девочкой похоронили, а дядя Вася объездчиком стал и от людей стал прятаться… Это папа говорил, – объяснил Юра.

Ребята перебежали по полю в овраг и направились по тропинке, протоптанной коровами и овцами. Шли долго. Миша изредка выскакивал на берег оврага и смотрел, – далеко ли до лесопосадки.

– Еще чуть-чуть! – говорил он ребятам, сбежав вниз.

Наконец дошли до лесопосадки. За ней стелилось гороховое поле. Оно уже начало желтеть, только кое-где виднелись зеленые плешины.

– Как будем рвать? – шепотом спросил Юра. – С травой или одни стручки?

– Стручки! – ответил Миша.

– Так долго… А вдруг дядя Вася…

– Валька, ты будешь сторожить! – скомандовал Миша. – Следи во-он за той дорогой, – указал он на поворот возле оврага, – и за лесопосадкой. А то дядя Вася выскочит, мы и не увидим!

– Я тоже хочу горох, – обиделась Валя.

– Мы тебе дадим! Не бойся! Только смотри, не прогляди!

Миша двинулся на поле. С краю горох начал созревать, желтеть, а зеленый вкуснее, сочнее, и ребята побежали дальше, туда, где была зеленая плешина.

Валя смотрела из-за куста то на дорогу, то на ребят. Они присели и торопливо набирали стручки за пазухи. Вале было страшно. Хотелось к ребятам. «А если Мишка обманет – ничего не даст? – думала она. – Или самый плохой выберет!» Валя вспомнила, как вчера он обещал зайти за ней купаться на речку и не зашел, убежал с ребятами, а она напрасно ждала его дома… На дороге никого не было видно, и Валя побежала к ребятам.

– Ты чего? – сердито спросил у нее Юра

– Там никого нет…

– Пусть рвет, только быстрей! – сказал Миша.

Валя начала выбирать стручки и совать их за пазуху.

– Ты снизу гляди, – подсказал Юра. – Они внизу висят!

Прохладные крепкие стручки приятно щекотали кожу, терлись друг о друга, поскрипывали. Майка на животе постепенно отдувалась, тяжелела.

– Ребята! – испуганно шепнул Юра.

Сквозь деревья лесопосадки было видно, как по ту сторону неторопливо бежала лошадь. На телеге сидел человек.

– Дядя Вася! – бухнулся на землю Миша. – Ложитесь!

Ребята скрылись среди гороховых стеблей. Валя начала дрожать от страха. Захотелось плакать.

– Это все ты! – сердито взглянул на девочку Миша. – Говорил, сторожи!

– Да-а! А как же я там одна… – всхлипнула Валя. – Он меня…

– Он нас видел! – зашептал Юра. – Смотрите, как скачет! От оврага отрезать хочет… Давайте в овраг! Там он нас не поймает!

Юра вскочил и помчался по полю к оврагу. Миша с Валей за ним. Бежать по густым сплетенным стеблям гороха трудно. Валя на бегу придерживала отдувшуюся спереди майку. Стручки метались за пазухой, царапали кожу, выскакивали. Девочка видела, что ребята далеко, а лошадь бежит наперерез. И вдруг штанишки ее соскользнули вниз. Стручки разом высыпались на землю. Валя запуталась и упала. Она заревела, лежа натянула штаны и, придерживая их рукой, снова полетела к оврагу, плача на бегу. Когда овраг был совсем рядом, Валя увидела сквозь слезы прямо перед собой телегу с дядей Васей и с испуганным ревом повернулась, чтобы бежать назад, но споткнулась и упала в густой колючий горох, запуталась в стеблях и никак не могла подняться. И вдруг увидела, как острая деревянная нога с железным кольцом на конце опустилась рядом и стала медленно погружаться в землю. Валя забилась от страха.

– Ну что ты! Что ты! Дурочка! – услышала она и почувствовала, как дядя Вася прикоснулся к ней, потом стал поднимать с земли.

– Не надо! Не надо! – билась в его руках девочка.

Она начала заикаться.

– Что кричишь! Не бойся! – держал ее в руках дядя Вася. – Не трону я тебя…

Он прижал девочку к себе и похлопал ладонью по спине.

– Смотри-ка, у тебя резинка у штанишек лопнула!

Валя перестала плакать. Объездчик понес девочку к телеге. Лошадь стояла на дороге и мирно пощипывала траву на обочине.

– Пусти!.. Я сама… домой… – всхлипнула Валя.

– Как же ты сама?. Штаны-то спадут. Да и одна ты. Глянь, ребята где?

Мальчики были далеко. Они бежали по другой стороне оврага к деревне.

– А на лошади мы быстро доедем… Лошадь у нас бодрая…

Дядя Вася посадил девочку на телегу на солому, поправил у нее штаны и сел рядом.

– Вот так! – приговаривал он. – Не бойся! На лошади мы быстро…

Он дернул за вожжи, повернул телегу к деревне и обернулся к девочке:

– А чего ты испугалась-то?

Валя молчала, смотрела вниз, на солому на телеге.

– Яблоко хочешь?

Девочка мотнула головой. Дядя Вася вытащил из соломы два яблока и протянул одно Вале:

– Бери!

Девочка посмотрела на яблоко и снова качнула головой.

– Бери! Скороспелка! Сладкое…

Валя исподлобья взглянула на дядю Васю. Он улыбался, смотрел ласково и был совсем не страшным. Девочка потянулась к яблоку, взяла и откусила. Яблоко было действительно сладкое.

– Ну вот! – сказал дядя Вася. – Ешь! – И потрепал ее по волосам. – Солнышко как тебя побелило. Белая, как заяц… Мама на свекле сейчас, да?

– На свекле… – ответила Валя, вгрызаясь зубами в яблоко.

– А ты одна бегаешь… И доглядеть некому за тобой.

– Я не одна. Я с ребятами и с бабкой Петровной… Она за мной смотрит!

– Смотрит… За ней самой смотреть надо… Отец письма не присылал?

– Не-а…

– Улетел соловей весенний, – усмехнулся дядя Вася.

– А мама не хочет от него письма получать!

– А ты откуда знаешь?

– Она бабке Петровне говорила… Говорит, и читать не стану – порву!

– Может, оно и верно! Проку-то от такого отца мало…

Лошадь въехала в деревню, и девочка заерзала на телеге.

– Останови, я пойду!

– Куда же ты пойдешь-то? Погоди! Резинку вденем сперва, а то бабка ругать будет…

– Не-е, я пойду! – просила девочка.

– Ну и трусиха ты у меня! Чего ты боишься? Иль я такой страшный? Страшный, да?

– Не-е, – покачала головой Валя.

Дядя Вася остановил лошадь возле крыльца избы, кинул вожжи ей на спину, ссадил девочку с телеги и за руку повел в сени, с усилием подтягивая за собой деревянную ногу. Валя рукой поддерживала штанишки.

В избе дядя Вася отыскал в ящике стола булавку и весело скомандовал:

– Ну, давай! Снимай!

– Не-е, – отказалась Валя. – Так!

– Ну, давай так! – засмеялся дядя Вася.

Он сел на стул возле девочки, ловко и быстро вставил резинку и сшил концы.

– Готово! Можешь теперь бегать… погоди-ка, погоди! – остановил он Валю у порога. – У меня где-то медаль завалялась!

Он открыл белую картонную коробку и протянул девочке круглую желтую медаль.

– Держи!

Валя взяла, выскочила на улицу, остановилась за углом избы и начала разглядывать медаль. С обеих сторон на ней была выдавлена башня со звездой. Валя побежала вприпрыжку по лугу к избе бабки Петровны. Бабка жила рядом с Валиной матерью и присматривала за девочкой, когда мать была на работе. Посреди луга Валю остановил свист. Она оглянулась. Ребята сидели за бетонным кругом колодца и махали ей руками, подзывая к себе.

– Ну, как? – шепотом спросил Юра. – Бил?

– Не-а… Яблоко дал…

– А в избу он тебя зачем водил? – спросил Миша.

– Резинку вставлял, – оттянула Валя резинку штанов и хлопнула ею по животу. – И медаль дал!

Она разжала ладонь и показала ребятам.

– Ух, ты! – восхищенно сказал Юра. – Золотая!

– Это и не медаль вовсе! – засмеялся Миша.

– Медаль! Видишь, башня и звезда на ней! – обиделась Валя.

– Кремль! – пояснил Юра.

– Вы чо! Это шоколадка! Дай-ка сюда! – Миша забрал у Вали шоколадку. – Смотрите!

Он быстро развернул и сунул ее в рот.

– Отдай! – кинулась к нему Валя.

Миша откусил половину и протянул остаток Юре:

– На, попробуй!.. Медаль!

Юра тоже откусил. Вале достался совсем маленький кусочек. Она обиженно покрутила в руке липкий коричневый комочек и сунула в рот. Медали больше не было. Стало жалко ее.

– Вы дураки! – крикнула Валя. – Я с вами играть не буду!

– Ну и не играй! Без тебя обойдемся! – ехидно засмеялся Миша. – Медаль! Сама ты медаль рыжая!

– Я не рыжая, не рыжая! Я белая, а ты конопатый…

– Рыжая, рыжая! – дразнил Миша.

– Тише! – шикнул на ребят Юра. – Дядя Вася!

Из проулка выехала лошадь. Ребята спрятались за сруб и притихли. Валя, глядя на них, засмеялась:

– Трусы! Трусы вы! А я пойду с ним кататься!.. Дядя Вася! – закричала она и побежала к нему. – Прокати!

Лошадь остановилась. Объездчик помог девочке вскарабкаться на телегу и хлопнул вожжами. Телега загремела по дороге. Валя вцепилась руками в передок и, улыбаясь, оглянулась на ребят. Они следили за ней из-за колодца. Напротив избы Валиной матери дядя Вася натянул вожжи. Девочка слезла. Дядя Вася взял мешочек, достал из него яблоки и подозвал Валю к себе:

– На-ка, матери дашь… У меня яблоки раньше всех спеют… а тебе я завтра из камыша свирель сделаю! Знаешь, что такое свирель?

– Не-а, – покачала головой Валя.

Она обеими руками прижимала к груди яблоки.

– Это дудка такая, – улыбнулся объездчик.

Телега загромыхала дальше.

Возле крыльца своей избы Валя остановилась и посмотрела на солнце. Оно потихоньку спускалось к ветлам под огородом, но пока еще не коснулось верхушек. Валя знала, что как только солнце спрячется за ветлы, приедет мама. «Еще немножко!» – подумала девочка, положила яблоки на теплый порог и достала ключ от замка из-под камня. Но в избу идти передумала, села рядом с яблоками и стала считать их вслух:

– Один, два, четыре, пять, шесть! Шесть…

Но потом решила, что ошиблась, и пересчитала снова. Опять получилось шесть, и опять показалось, что-то не так. Валя знала хорошо, что пальцев на руке пять. Тогда она положила яблоки рядом и к каждому прижала по пальцу одной руки. Яблок было столько же, сколько и пальцев. Значит, пять! Валя снова стала считать, прижимая по очередь пальцы к яблоку:

– Один, два, четы… – Валя задумалась. Четвертый палец был следующий… Это она хорошо помнила. – Вспомнила, вспомнила! – обрадовалась девочка. – Три! Один, два, три, четыре, пять!

Яблоки кончились, но девочка продолжала считать, пока не дошла до двадцати. Дальше она не знала. Потом Валя вспомнила, какие вкусные эти яблоки, и подумала, что мама обязательно даст ей одно. Зачем ждать до вечера, лучше сейчас его и съесть.

Валя сидела на пороге, ела яблоко, постукивала босой пяткой по земле, посматривала изредка то на луг, где должна появиться машина со свекольницами, то на солнце, которое потускнело и стало прятаться за ветлы. На лугу показалось стадо коров. «Зорька сейчас придет, а мамы нету!» – беспокойно подумала девочка и решила сама идти за коровой. Стадо обычно появлялось на лугу после машины. Валя перенесла яблоки на крыльцо, взяла хворостину и побежала на луг. Зорьку искать было не нужно. Она сама неторопливо шагала домой. Бока и вымя у нее разбухли, и на всех четырех сосках висели белые капли молока. Иногда они отрывались и падали на дорогу, в пыль. Валя откинула крючок двери катуха, открыла, и корова вошла, цепляя боком дверь.

«Теперь доить надо!» – озабоченно думала Валя. Обрадованная тем, что сама встретила Зорьку, она решила, что может и подоить ее. Девочка нашла в сенях ведро, тряпку и вышла в катух. Зорька, услышав позвякивание ведра, посмотрела на Валю. Девочка ласково погладила корову по боку, приговаривая:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.