В предчувствии измены. Эротический роман

Илья опять улыбается:

– Вот с тобой у меня нет ощущения…

– Оля! – это голос моего мужа.

О, ну да ладно! Не сейчас! Я не хочу никуда идти!

– Иду! – кричу я.

Мы встаём и идём к дому по вымощенной красной плиткой зигзагообразной дорожке.

– Ольга, Ольга, – напевает Илья, и мне кажется, что это мотив из песни «Мельницы». – Спасибо тебе за разговор.

Как же громко он отхлёбывает чай! Мне кажется, я слышу, как жидкость скользит по его гортани; кадык неуклюже дёргается, когда он сглатывает. Мой муж любит приторный чай, и пьёт его в три залпа, поэтому сахаринки не успевают раствориться и остаются на внутренностях чашки всклокоченным шматком. Его желудок жадно переваривает обглоданное мясо, на которое течёт вязкая коричневая вода. Как низко он склоняет голову к своей книге (купи очки!), горбится, нависает над ней так, словно и её сейчас сожрёт.

– О чём был ваш разговор с Ильёй? – спрашивает мой муж.

Хочется ответить сухо, но не получается. Я вспоминаю разговор, пробегаю по фразам не читая, а словно рассматривая с затаённым дыханием исписанную арабской вязью страницу книги.

– О чём мы говорили? Об остроте ощущений… о правилах…

Я чувствую, как все мышцы моего лица расслабляются – так после порыва ледяного февральского ветра, затыкающего рот и бьющего в глаза, с облегчением открываешь лицо и втягиваешь спокойный воздух. Я охотно возвращаюсь к беседке, на лужайку, где мы сидели у мангала. Он смотрит на меня очень внимательно, щурит глаза. Мне кажется, я могу представить, что он и сейчас сидит напротив. Как в фильме Бергмана «Персона», я сдвигаю лица двух людей в одно – Илья и мой муж. Господи, как же они непохожи… у моего мужа шире глаза, они мутного серого цвета, его губы толще, подбородок меньше… какое уродливое существо получается: с разной величиной и цветом глаз, с деформированным овалом лица и кривыми губами, будто это лицо отпринтовано на ткани, которую тянут за край влево.

– Что у тебя с лицом? – грубо спрашивает мой муж. Мне кажется, он смотрит на меня с отвращением.

– А что такое? – раздражённо спрашиваю я.

– Не знаю, какого рода пищу для размышлений тебе дал Илья, но она явно была некачественной.

У! Как же ты меня бесишь!

Мне надо досчитать до десяти и успокоиться. Я встаю и несу свою чашку к раковине. Я не хочу видеть своего мужа. Теперь его слова не злят меня, мне ужасно обидно. Будто я с восторгом рассказала ему о просмотренном фильме, а он скорчил кислую мину и этим своим дебильным тоном, сухим и научным языком, стал описывать причину моих эмоций: особенности гендерного восприятия, идентификация с героем, универсальные методы киноязыка…

– Давай свою чашку, – я тяну руку через стол. Мой муж, не отрываясь от книги, отдаёт мне грязную посуду.

Я вымываю тёплой водой остатки сахара, вытираю руки и иду в ванну.

Хорошо бы залить ёмкость почти доверху, и чтобы пена вываливалась через бортики. Пока льётся вода, я раздеваюсь. У нас большое зеркало в ванной, на всю стену.

Мы с моим мужем давно заприметили эту идею у кого-то из друзей. Это было очень много лет назад – пять или шесть. Мы ещё не были женаты, и конец праздничного вечера означал, что каждый из нас отправится в свой дом. Мы сидели за столом, я наклонилась к нему и спросила, видел ли он, какое зеркало висит в ванной. «Когда мы поженимся, – шепнул он мне на ухо, – сделаем такое же зеркало в нашей ванной. Я хочу видеть тебя целиком, когда мы будем заниматься любовью». Это казалось мне заманчивым и странным одновременно. Я никогда не занималась сексом перед отражающей поверхностью, или на камеру – мне было любопытно увидеть себя в этом процессе. Какая я? Красивая? Смешная? Изящная или неуклюжая? На что похожи мои эмоции в этот момент, или они особенные, из ряда вон выходящие?

Сашу так возбудила идея заняться сексом перед зеркалом, что он не мог оставить её до тех времён, пока у нас будет своя ванная. Мы улучили минутку, пока все заняты, и ускользнули, заперев за собой дверь. Отсутствие постоянной возможности заниматься любовью создавало очень благоприятные условия для спонтанного секса без прелюдий. Я предвкушала бешеную скорость движений, и быстрый конец. Мы впились друг в друга губами, его язык без замедления скользнул в мой рот. Он вцепился руками в мою попу, сдавил мои ягодицы так, словно хотел выжать из меня сок. Я сжала его спину, притягивая к себе и одновременно царапая его ногтями. Он наспех сдвинул мою одежду. И вот я вижу себя в зеркале, юбка задрана, бюстгальтер под грудью, глаза влажные и лихорадочно ищут в отражении Сашу. Он толкает меня вперёд, чуть нагибает. Я упираюсь в холодную поверхность ладонями и едва могу сдержать натиск его тела. Он уже без футболки, его горячий живот упирается мне в попу, и я слышу, как он расстёгивает свои джинсы, не отводя от меня взгляда. Мы смотрим друг другу в глаза через зеркало, и он медленно входит в меня. Я зажмуриваюсь от наслаждения, я издаю стон, и снова распахиваю глаза, я хочу видеть его и себя. Как же сладко он улыбается, какие довольные у него глаза. Я смотрю на своё изогнутое ему навстречу тело – мне нравится, как напрягаются мои мышцы под его напором. Я вижу своё лицо – мои губы очень красные, они полуоткрыты, и в этом есть что-то необычайно порочное, отталкивающее и манящее одновременно. Я снова зажмуриваюсь – я стесняюсь смотреть на себя, я настолько сосредоточена на ощущениях и ритме его движений, что не могу контролировать свои мышцы. Саша играет со мной. Я ждала скорости и однообразной механики – я бы кончила и так сейчас. Но он медлит, не вталкивает себя в меня до конца. Делает несколько быстрых и вкрадчивых ударов: раз, раз, раз, и долгий, один, но глубокий, почти до конца. И снова много быстрых толчков, но до упора. И снова один очень долгий, медленный раз, до самого конца – и я упираюсь лбом в зеркало, и вцепляюсь в его руку на моей руке зубами, чтобы никто не услышал мой стон. Саша отступает, теперь он входит в меня медленно и совсем по чуть-чуть проталкивает свой член внутрь меня. Мне хочется быстрее, я выгибаюсь ему навстречу, но его руки удерживают меня на нужном расстоянии. Я не могу, я хочу его весь! Я умоляюще смотрю на него через зеркало – он улыбается, он контролирует себя. Меня так чертовски заводит это – когда я с ума схожу от желания и нетерпения, а он так ловко управляет своим телом и своей волей. И смотрит на меня так пристально и проникновенно… Я готова просить его войти поглубже, двигаться быстрее, но я не могу сказать этого, мой рот выдаёт только стоны, и я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не закричать от удовольствия. Сашины руки скользят по моей спине, он обхватывает ладонями мою грудь, крепко прижимает к себе, и входит в меня очень и очень глубоко. Его член кажется мне сейчас бесконечным, дрожь охватывает моё тело от самого низа живота, и пульсирующая волна начинает свой накат от этого эпицентра во все части моего тела: мне горячо в животе, по моим руками и спине бежит холодок, а ноги немеют и расслабляются, и, наконец, я чувствую, как по моему языку скользит стон – я не успела удержать его, и он громким эхом отталкивается от стен тесного и запотевшего помещения. Всё, я кончила. Мне хочется рухнуть на пол, я едва держусь на ногах. Саша подхватывает меня, разворачивает к себе и тянет вниз, на пол. Я обнимаю его бедрами, они ещё плохо слушаются меня, и я давлю сверху всем телом на Сашу: раз, два… он запрокидывает назад голову, и кончает.

Я помню, что стало ужасно жарко, даже душно. Нам не хотелось вставать с пола, хотелось так и лежать друг на друге несколько минут. Но дышать было невозможно. Мы одеваемся, смеемся над тем, что зеркало запотело. Я суетливо начинаю искать какой-нибудь кусок ткани, чтобы стереть с поверхности отпечатки наших ладоней. Он гладит меня по волосам, пытаясь поправить причёску, улыбается и смотрит мне в глаза через отражение на протёртой поверхности. Господи, какой же он красивый! Какой это кайф – понимать, что это я – причина его удовольствия.

На кафель шлёпается пена. Я выключаю воду и жду, пока излишки воды исчезнут через дополнительный слив. Течение ускоряет темп и забавно хрюкает. Нужно заколоть волосы. Я смотрю на своё одинокое отражение. Мне совершенно непонятно, почему так?

Моё тело не может остаться таким навсегда. Аккуратные изгибы, мягкая кожа, твёрдо очерченная линия между подбородком и шеей. Время сжимает эту гармонию соотношений в измятый клочок бумаги. Есть действия и ощущения, которые когда-нибудь станут мне недоступны – как быстро пролетят эти годы? Больше меня пугает то, что содержание их будет пустым. И неизменным с сегодняшнего дня останется лишь мой взгляд – потухший и ненадёжно спрятанный под полуопущенными веками. Мне даже не верится, что можно так исковеркать абсолютно здоровую физическую оболочку через психическое давление! Уголки рта опущены, плечи ссутулены, в них вжимается шея, грудь прячется в спину… я как нищенка – согнула себя к земле, чтобы подобрать брошенную милостыню. У меня такое чувство, что, если можно так выразиться, моё либидо насильно было пострижено в монахи. Моя молодость не играет всеми цветами радуги, потому что основной её инструмент – моё тело – закутан в пыльные тряпки. Эта вещица не актуальна на данном этапе моей жизни, она спрятана (временно) на антресоли, а когда я вдруг вспомню о ней и достану – она будет безнадёжно, необратимо испорчена.

Я погружаюсь в тёплую воду, пена лопается тысячами пузырьков под натиском моих ладоней. Нет, я так жить не буду. Ради чего? Ради статуса, стабильности, малообещающей перспективы зачать детей, или, может, чтобы избежать одинокой старости? Ради этого мне хранить верность мужчине, который берет меня несколько раз в месяц? Каждый раз на кровати, каждый раз утром субботы, каждый раз без прелюдий. Когда он целовал меня в последний раз? По-настоящему, по-французски…

Я пытаюсь понять, сколько времени длятся эти отношения-пустоцвет. Год, больше года. Или всё пошло наперекосяк после свадьбы? Я терпеливо вглядываюсь в памятные эпизоды нашей совместной жизни. Но все они кажутся не относящимися к делу. Где-то был эпизод, с которого началась моя обида на мужа. Он виноват, он что-то сделал не так. А я, конечно, винила себя. Я так в себе разочаровалась. Я пыталась стать ласковей, внимательней… Но вся моя инициатива пресекалась моим мужем в грубой и безапелляционной форме. Тем не менее, я до сих пор иногда пытаюсь изобразить из себя хорошую жену, если есть настроение – правда, я не понимаю, с какой целью? Я всё ещё борюсь за нас, всё ещё надеюсь, что наши отношения станут прежними? Это невозможно ни в одной паре. Теперь мои эмоции от него – всего лишь ошмётки былых чувств, и мне так жалко вытряхнуть их из своего сердца, как поседевшей старой деве невыносимо избавиться от когда-то пойманного в молодости букета невесты.

Я пойду спать. Проверяю по привычке, не осталась ли включённой плита, холоден ли утюг на гладильной доске, закрыта ли дверца холодильника, погашен ли свет в квартире. Только у мужа горит лампа на прикроватной тумбочке. Он уснул со своей книжкой. Не почистил зубы, не сходил в душ, не занимался со мной сексом сегодня утром в субботу. Заворачиваюсь во второе одеяло и прикидываю, что готовит мне, 29-летней молодой девушке, целый воскресный мартовский день. Мы с мужем поедем за продуктами, навестим его родителей, потом, возможно, заедем на автомойку, и вернёмся сюда. Вечером никуда не пойдём. Мужу нужно отдохнуть перед очередной тяжёлой рабочей неделей.

С таким размеренным графиком жизни, как в нашей семейной паре, я могу сойти за не менее гениального психолога, чем персонаж какого-нибудь голливудского фильма. Мы были в магазине, у родителей мужа, заехали на автомойку, и направляемся в свою квартиру. Я предугадала всё с ювелирной точностью. За исключением разве что следующего: наш стандартный маршрут воскресного дня начался довольно неожиданно – с предложения моего мужа заняться сексом. Я согласилась скорее от изумления.

Я не знаю, как это происходит у остальных с таким семейным стажем, ведь у меня мало друзей. А спрашивать у Мариш я почему-то стесняюсь – мне кажется, я буду смущать её. Я слышала о том, что секс на определённом этапе отношений превращается в рутинное занятие. Но для меня это выглядело так: процесс доставляет удовольствие, результат есть, но потом ты просто не вспомнишь этот раз. Он будет так похож на предыдущие и последующие разы, что превратится в один из ничем не выдающихся эпизодов определённой сферы жизни; процесс, который доставляет приятные, но не острые ощущения. Это нормально, физически невозможно каждое занятие сексом превращать в феерию, если вы занимаетесь им постоянно и уже очень давно. Конечно, периодически нужно включать фантазию и делать так, чтобы на этот раз всё прошло необычно. Например, выбрать неожиданное место, время, позу.

Что же я получила после почти трёх лет брака? Как давно я, по пути на работу, краснела в общественном транспорте? Потому что сцены страстных поцелуев и будоражащих проникновений бесконтрольно вспыхивали в моей памяти… стоило мне лишь прикрыть глаза, и где-то глубоко внутри меня всё сжималось, я будто ощущала фантомные движения, прикосновения, поцелуи.

Теперь всё гораздо хуже, чем надоевшая привычка. Мне иногда кажется, что я жду утро субботы с нетерпением, но не потому, что хочу своего мужа, а чтобы это… эта обязанность поскорее была выполнена, чтобы спокойно дальше заниматься своими делами.

Как примитивно всё проходит сейчас. Он входит, двигается, откатывается, переворачивает меня на себя, я двигаюсь, он заканчивает. Наш сексуальный маршрут можно обвести мелом, так, как обводят труп на месте несчастного случая.

Итак, мы едем в машине от родителей мужа. С ними у меня спокойные отношения. Я бы даже сказала – нейтральные. Думаю, это связано с тем, что они всё время что-то делают вместе. У них есть ряд общих интересов, которые позволяют им чувствовать себя полноценной семьёй даже сейчас, когда ребёнок покинул родовое гнездо. Они ещё довольно молоды и оба работают. А что касается будних вечеров и выходных, а также праздников и отпусков: здесь их досуг пестрит увлечениями и страстями. От банальных садово-огороднических дел на даче летом и походов за грибами и ягодами до реализации их неуёмной тяги к познанию. Страсть моего мужа к знаниям передалась по наследству, правда, в урезанном виде – он рассматривает в качестве источника только книги. Помимо книг его родители любят путешествовать, они нередко посещают музеи, театры, и прочие культурные места. Они постоянно спорят, потому что имеют разные взгляды на всё. Но готова поклясться – их отношения в браке с тридцатилетним стажем гораздо теплее, чем наши, и уж точно никогда не превратятся в то болотообразное существо, которое создали мы с мужем меньше чем за три года. Докатилась: завидую свекрови…

Увлечённость своей жизнью создаёт неблагоприятные условия для вмешательства в личную жизнь своего ребёнка. Поэтому у нас нет друг к другу претензий. Ах да, ещё у них есть собака!

Как раз сегодня я её выгуливала. И подумала, что если бы мой муж пошёл со мной, нам пришлось бы разговаривать. Или, точнее, нам удалось бы поговорить. Обычно он не может со мной говорить, потому что дома он устал или занят работой, или ест. В кафе он тоже занят едой, или её выбором. Конечно, он из вежливости может спросить у меня что-нибудь, как вчера, например, про Илью. Но это всегда заканчивается немой ссорой. Мы не скандалим. Не выясняем отношения уже очень давно. И поэтому мы и не миримся.

– Давай заведём собаку? – спрашиваю я.

Мой муж хмурит брови:

– Зачем?

– Мы будем гулять с ней по вечерам и разговаривать, – уверенно отвечаю я.

– С кем? С собакой?

– С тобой разговаривать, – нетерпеливо выдыхаю я. – Тебе будет некуда деться, и придётся вести со мной беседу.

– За собакой надо убирать, следить, чтобы у неё не заканчивалась еда, лечить её. А ты обо мне-то не можешь позаботиться. Собака обладает отличными от людей речевыми способностями, она не сможет внятно объяснить тебе, что больна, а будет просто скулить. Так и помрёт, потому что, скорее всего, ты неправильно её поймешь. Подумаешь, что она, например, просто устала.

Я вжимаюсь в кресло и закипаю. Что я когда-то нашла в этом… человеке? Это вообще он? Тот Саша, который разучивал для меня понравившиеся песни на гитаре. Часами говорил со мной по телефону, если мы не могли встретиться. Наша жизнь была полна музыки, во всех смыслах этого слова. Испещрена разными жанрами, песнями, которые нравились обоим, творчеством групп, которые нравились ему, и совершенно не нравились мне. Столько музыки давало нам разные ассоциации: текст этой так напоминает историю наших чувств, под мелодию той мы занимались любовью. Я даже украла идею из книги Джо Мено «Сделай погромче», переполненной музыкой от корки до корки, и подарила Саше диск с композициями, которые для меня были так или иначе связаны с ним. Я вложила в коробочку от диска листочек, где расписала, что думаю о нас, когда слушаю определённую из этих песен. А он не сразу нашёл эту бумажку, потому что она была вложена в обложку. И когда мы с ним обсуждали эту музыку, какие-то ощущения у нас совпадали, а какие-то были диаметрально противоположными. И я даже обрадовалась, что он честно высказал своё мнение, без влияния моих впечатлений… Господи, это всё сейчас кажется таким юношеским бредом. Мы тогда были уже взрослыми людьми, но наши чувства превратили нас в безумных подростков, в чём-то наивных, а в чём-то очень мудрых. Сколько песен он спел мне своим низким, с хрипотцой голосом? А я садилась всегда на пол, напротив него, завороженно смотрела, как его руки бегут по гитарному грифу, и возбуждалась, и восхищалась им, и смотрела на него снизу вверх… А когда он заканчивал песню, он спокойно откладывал гитару, переводил на меня взгляд, улыбался, и напевал моё имя…

– «Ольга, Ольга!» – вопили древляне, с волосами жёлтыми, как мёд… – доносится из магнитолы голос Хелависы.

Меня словно током бьёт.

– Сделай погромче, – протягиваю я.

Я вспоминаю, как нарский ветер раздувает мои волосы. Я щурюсь от света уличного фонаря и иду вперёд. Рядом со мной молодой человек. Мы идём к дому по дорожке из красной плитки. Мы примерно одного роста, и если я поверну голову, то мне не нужно будет просить его наклониться ко мне – я прекрасно вижу его глаза напротив моих. И я поворачиваю голову, и смотрю на них. И я слышу его голос. Спускаюсь взглядом ниже, и останавливаюсь на его губах. Они напевают моё имя.

– Я раньше пел тебе под гитару эти стихи, – говорит Саша.

Но теперь эта песня металлическим тросом рассекла мою жизнь на две части, и будет связана с другим человеком.

У меня смутное ощущение, что разговор будет неприятным. Мариш придёт в гости через полтора часа. Я не могу заняться ни примитивной домашней работой, ни таблицами с отчётностью, ни просмотром фильма. Хожу по квартире из одной комнаты в другую, будто ищу что-то необходимое, какой-то утерянный не мной предмет, и я даже представить не могу, куда мой муж его подевал. Всё время мой лабиринт приводит меня в кухню. На столе уже готовы чашки, и заварен чай, и разрезанный пирог спрятан под крышкой коробки. Я не первый раз прихожу сюда за последние несколько минут и машинально поправляю посуду в соответствии с только одним моим рукам известной гармонией.

Эта неделя была совсем не похожей на многие предыдущие. В моём теле вдруг был создан некий импульс, при резких звуках он превращал мои руки, ноги и ритм сердца в подобие внезапно выпрыгнувшей из-под пресса пружины. Если кто-то внезапно появлялся рядом – я вздрагивала, словно скакательный сустав у напуганной кошки. Но самое непредсказуемое влияние оказывали слова. Мне казалось, любое сказанное слово приводило меня к субботней беседе с Ильёй. Я создавала различные ассоциативные ряды, логичные и длинные, как производственные цепочки в классических немецких компьютерных стратегиях.

Мой муж сказал, что моя «нервная система крайне нестабильна на этой неделе», и предположил, что это связано с менструальным циклом. Как можно быть таким невежественным идиотом при наличии столь высокого уровня IQ?

Ничего-ничего. Мариш придёт и убаюкает мои беспокойные мысли. Я расскажу ей что-нибудь нейтральное, а она сразу поймёт в чём дело, и сама переведёт разговор на важную для меня тему. Так хочется ничего не предпринимать.

Кое-как я дождалась звонка в дверь. Открываю. Она улыбается, обнимает меня. Вдруг я слышу шаги на лестничной площадке. Сердце ухается в пятки. Нет! Только не это! …всего лишь сосед.

Мы направляемся в кухню. Я иду по коридору и честно признаюсь себе, что разочарована. Мне кажется, я хотела бы увидеть Илью. Но Мариш как всегда пришла одна. Мне хочется узнать у неё, как долго я ещё его не увижу. Моё бесстыдство уже формирует вопрос. Садимся.

Работа с таким хрупким материалом как чувства требует ювелирной аккуратности. У Мариш это получается на высшем уровне. Она так задает вопросы на откровенные темы и смотрит с таким выражением, будто ты сейчас просто собираешься рассказать ей о том, как прошёл рабочий день, а не выложить начистоту самые сокровенные ожидания и самые пугающие опасения.

Я ставлю чайник. Сейчас бы не помешало вино.

– Ну скажи мне, как вам наша дача? – Мариш вытягивается на стуле и внимательно смотрит на меня снизу вверх.

– Конечно, мне очень понравилось. Во-первых, у вас очень красивый посёлок. Дома такие аккуратные, отремонтированные. Я вообще ни одной развалины не видела. И лес по краям. Там какой-то особенный воздух…

– Это из-за прудов. Они очень чистые, уже растаяли. Деревья набирают почки. Конечно, когда всё позеленеет – глаз вообще не оторвать. Ну а сам наш участок?

– Очень аккуратно. Эти дорожки из плитки – они так гармонично петляют между кустиков. И в беседке очень уютно, даже в прохладную погоду. Постройка рядом с ней, и эти скамеечки… У вас красивая кочерга для углей, – вдруг вспоминаю я. Мысль отчётливо рисует Илью, когда он помешивал угли в мангале. Чёрные и красные пятна потрескивали и выстреливали оранжевыми искрами. Он так задумчиво сощурил глаза на этом действе. И его руки… Господи! – Я подумала о том, что она хорошо бы смотрелась у камина… но у вас же его нет?

– Мы с Ильёй собираемся делать камин. И решили, что начнём с кочерги, – Мариш смеётся. – Мол, так у нас будет больше мотивации… – Мариш вдруг задумывается о чём-то на пару мгновений. – Так трудно иногда относиться к совместным планам серьёзно. Мы всё решаем с юмором, и я не всегда понимаю, шутит он, или… действительно этого хочет. – Мариш явно сейчас думает о чём-то более важном, чем планы на установку камина. В принципе, я могу предположить о чём. Она снова поднимает на меня глаза и улыбается. Я отмечаю, что это спонтанное чередование задумчивости и улыбки есть в них обоих. Конечно, очень любопытно узнать, что за мысль тёмной вуалью ложится на лицо в такие промежутки. Но если моя фантазия справляется с Мариш, то перед Ильёй она теряет всякую силу. – Надеюсь, Яна не очень подпортила тебе настроение?

– О, нет! Она была очень к месту, – я осекаюсь. Если бы не Яна, мы не смогли бы остаться с Ильёй вдвоём. Но я не могу сказать об этом Мариш.

– Ты не ревновала Сашу?

Я смеюсь.

– Мне бы хотелось, – хмыкаю я. – Хотя бы к Яне… Хотя бы ревновать…

Вот это! Моя любимая сцена. Мариш задумчиво опускает глаза, сжимает тоненькие пальчики по одному медленно, словно трогает струны арфы, пока кисть не сложится в кулачок. Сейчас я буквально могу представить, как на полу, сбоку от неё, в той точке, на которой сосредоточен её взгляд, пляшут идеи и мысли, перемешиваясь с воспоминаниями и правилами этикета – так она всегда формирует актуальный и откровенный вопрос. Теперь она шумно вдыхает, вскидывает брови, поднимает голову, глаза распахнуты – сейчас она его задаст. Ну, конечно, не совсем его. У нас, так скажем, ритуал. Она зайдёт издалека.

– Ты была очень грустной, когда вы приехали. И немного раздражённой. Я подумала, что, может быть, приезд к нам не стоил такой долгой дороги.

– Что ты, что ты! – мотаю головой. – Мы действительно устали. Но я была очень рада поболтать с Катей. А Саша успел пообщаться с Ильёй, и с Антоном – по-моему, остался очень доволен.

– Да, но вы чуть было не поссорились, когда мы сидели у мангала.

– Мы так всегда разговариваем, – вздохнула я. – Каждая наша беседа – что ссора, каждое обсуждение – что спор.

– Да ладно тебе. У вас всегда были очень задорные отношения, – Мариш пытается меня успокоить. Вот именно, что были. – Если вам напряжно добираться, в следующий раз просто вежливо откажитесь, – продолжает Мариш.

– Нет, нет! – я в ужасе. Пригласите нас ещё! – Для нас это отличная возможность развеяться, – я снова грустно вздыхаю. – Проводить время вдвоём по выходным стало не-вы-но-си-мо.

– У вас кризис трёх лет? – Мариш всем своим видом пытается показать, что это нормальная ситуация в отношениях.

– Боюсь, всё гораздо хуже, – я опускаю голову. – Мне кажется, он больше не любит меня.