Я спросил у радио… Маленькая повесть

Я спросил у радио…

Маленькая повесть

Олег Копытов

«Не всё правдивое смешно,

но всё смешное правдиво».

Фазиль Искандер

© Олег Копытов, 2016

ISBN 978-5-4483-3590-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

1

В музыкальной редакции завели попугая. Простого волнистого попугая. Я сразу подумал: «Почему не канарейку?» А я в это время делал передачу о творчестве во сне.

Подошел к композитору Иннокентию Блоку и спросил: «Кеша, а какие сны снятся попугаю?» Он пожал плечами. А, когда я продолжал приставать со своим дурацким интервью, ответил, что такие же, как и человеку. «Например? – не унимался я. – Какие, какие – эротические сны!» – раздраженно выпалил Кеша.

Это еще больше разобрало мое любопытство: «Ну, думаю, – эротические сны человека в конкретных картинках я себе более-менее представить могу. Но эротические сны попугая?»

Потом, с выражением совершеннейшей озабоченности на лице, я подошел к музыкальному редактору Ире Пальмовой и спросил: «Послушай, Ир, а какие эротические сны снятся попугаю?»

Она немного подумала и ответила: «Попугаиха без перьев».

Логика этого рассуждения вдохновила меня необычайно, моя передачка о снах, кажется, получилась вовсе даже отличной.

2

На работе я очень много курю. Однажды на летучке отдела, когда обсуждался всем надоевший вопрос о переселении из кабинета в кабинет, я даже пошутил, что мне кабинет вовсе не нужен, потому что почти всё рабочее время я хожу по коридору этажа и смолю сигарету за сигаретой.

Так вот, часто случалось так, что библиотекарь Лена Виноградова и музыкальный редактор Ира Пальмова уже идут домой, а я всё курю в конце коридора.

Обычно мы прощались так. Они мне: «До свиданья, Олег». Я им: «Всего хорошего. Приходите почаще».

Однажды они говорят: «До свиданья, Олег». А я им: «Всего вам меня хорошего». Они уже по лестнице начинали спускаться. Но приостановились, и Лена говорит: «Ира, может, вернёмся?"… Но всё-таки не вернулись.

На следующий день я курю в коридоре, а режиссер Злата Крамаренко уже домой уходит: «До свиданья, Олег», – говорит. Я ей: «Всего вам меня хорошего». Она головку так склонила, точно что-то ей ощутилось… Но ничего не сказала. Ушла по лестнице вниз… А через минуту возвращается.

«Ну, – думаю, – ко мне!»

Оказалось, кассету какую-то забыла.

3

Однажды лег спать, а сон не идет. Всё какие-то мысли о своих передачах. А у меня, конечно, как у всякого уважающего себя пациента психиатров и наркологов, – в холодильнике приличный запас снотворного. Съел таблетку – лёг. Не сплю. Съел вторую – лёг. Не сплю. Тут мне вообще всё по фиг стало. Подошел к холодильнику, вытащил таблетки, целую горсть, – кинул их в рот, как какие-нибудь хлебные крошки, запил водой – и пошел спать ложиться.

Не сплю…

А через полчаса чувствую: у меня из левого плеча еще одна рука вырастает. Вернее, такая конечность – нечто среднее между рукой и ногой, как бы гладкая лапа, почти медвежья, только без шерсти.

Пошел на кухню, чтобы эту лапу отрезать. Дверь в коридор закрыл. А тут – за рифленым стеклом двери – силуэты мамы, папы, которые, вообще-то, должны быть в Бишкеке, и Лёшки Петрова, который 15 лет назад вышел из дому и больше о нем никто ничего не слышал…

Потом я спал больше суток.

Проснулся… «Ну, – думаю, – хоть раз в жизни выспался по-человечески!»

Но свою передачу сорвал. Пришлось завотделом фондовую ставить. И вообще меня три дня на работе не было. Поскольку угол отражения равен углу падения…

Стыдно стало перед коллегами и, в особенности, перед начальством. Прихожу в понедельник на работу. Завотделом Елена Жаркова говорит: «А у вас сегодня вечером – эфир. Есть передача? – Нет, – говорю. – Но будет». И лишний раз вспомнил, что редактору оригинальной получасовки на японском радио «Эн-Эйч-Кей» три недели на подготовку дают. И долларов пятьсот аванса… Ну, ладно.

Пошел бить челом операторам и режиссеру, чтоб они вместе со мной в жуткую оперативность впали, – ну и, конечно, Константину Валерьевичу, чтобы он у меня – часика в четыре, может, чуть позже, – без подготовки сыграл крутого капитана Мазура в передаче о современном литературном боевике… В общем – рогом упёрся, и в восемь вечера передача прозвучала.

Потом сидел до ночи в наушниках – ещё одну передачу монтировал. Во вторник выдал в эфир.

Ночью сценарий ещё одной передачи написал. После того, как с Натальей Сосновской её записали, сразу же, даже не покуримши, помчался в другую аппаратную на прямой эфир новостной программы: я ж в обед заскакивал на открытие какой-то там выставки в музее…

Короче говоря, за неделю сделал месячную норму по своему отделу, да ещё и недельную по дружественному нам информационному. И, между прочим, как только какая-то из моей кучи передач прозвучит, – обязательно кто-нибудь встретится или позвонит и скажет, да, старик, здорово! А я никого за язык не тянул. У меня вообще такой привычки нет – своими прокуренными пальцами лезть кому-то в рот пошурудить насчет языка… Между делом, я, конечно, выпил шесть бутылок водки и несчётно пива…

В пятницу, в полдевятого вечера, сдал последний кадр, курю с новоиспечённым режиссером Женей Кирко на родном третьем этаже и жалуюсь ему: «Работаю за четверых, пью за троих, а почему – сам не знаю. – Дык, – говорит Женя, – Олег в России – больше, чем Олег». Затушил окурок в пепельнице, оставил меня размышлять над своей изящной формулой и домой пошел.

Потом звонит из вестибюля.

«Есть вариант, – говорит. – Олег в эфире – больше, чем Олег». И трубку повесил.

А через минуту опять звонит: «Олег Копытов – больше, чем Олег!»

«Во даёт! – думаю. – Зрит прямо в корень!»

4

На работу всегда хожу пешком. На улице Шебутного выходит из трамвая тёзка Олег из ремонтной бригады, и мы идем к Дому Радио вместе. Тут откуда-то появляется девица в суперминиюбке. Фигурка точёная, идет в двух шагах перед нами. Вокруг – дружная весна, утреннее солнце, запахи.

– Да, – говорит, Олег, – всегда бы так на работу ходить!

Я молчу.

– Нет, ну ты смотри не под ноги, а прямо!

Я молчу.

– Чего-т у меня закипает!

Я молчу.

– Ножки-то какие стройные!

– Да, – говорю, наконец. – Особенно правая…

А я, если честно, был с большого бодуна. Мало того – восьмидневного запоя. Мало того, совмещенного с тяжелой производственной деятельностью, когда я за неделю сделал три часа эфирного времени по своему отделу «худвещания» и ещё четыре кадра для информационного.

Прихожу – на этаже только режиссер Лара Голубкина. Увидела меня и сразу спрашивает:

– Ты чего такой засушенный?

– Видишь ли, – говорю, – вот как проснулся сегодня, так и мучаюсь вопросом, кто я сегодня – то ли мумий, то ли тролль? Сказал, а сам подумал: «Да-а… Как по Радио по Дому я без шуток не хожу»…

5

Работать чаще всего мне приходится без выходных. Хватаю любой эфир. Да и собственная нагрузка немалая. Так что если денька три свободных в месяц у меня выпадает – и на том спасибо. Но обычно рабочая неделя заканчивается часиков в восемь-девять в воскресенье.

С утра по воскресеньям на этаже весело бывает. Это время молодежного эфира. Обязательно, кроме дежурного ведущего молодежного канала, «Наше время» называется, – ещё кто-то из «молодежки» на работе. Эти ребята вообще пропадают на работе всё время. Причем дело и не в дело. Может, от неустроенности в личной жизни. А может, им просто нравится. Как тому заключённому фотография Ломоносова…

Как-то часов в шесть в воскресенье работать закончил. Лёня Неделин – сосед по кабинету – только три часа назад ушел. Свой эфир он еще в 12 закончил, но, я же говорю – ни жены, ни детей, даже подпольных, за ним пока не водится, даром, что с таким титаном духа и плоти рядом сидит… Мог бы поучиться…

Ну, иду, в общем, и думаю: «Вот кайф! Каким я сегодня молодцом – как рано отстрелялся!"… А потом взгрустнулось. Егор совсем хулиган стал. Вообще-то хорошо в хоккей играет, учится вроде бы неплохо. Но как учительницам, особенно молоденьким, в его 5 «б» идти, так они причитают: «Опять в класс, где этот Копытов! У меня от одной мысли об этом артериальное давление подскакивает!» Что с ним дальше-то будет, если сейчас от одной мысли о нем у молодых женщин давление подскакивает?!.. Аринка тоже хороша. Ей всего два года, а она уже ругается: без единого глагола, но вполне художественно. Как обидится на Егора, так давай кричать: «Гога! Палка! Попа!» А то и еще похлеще… Зато книги любит читать. И её вкусы с моими совпадают. Вытащит с полки Льва Шестова или Ивана Ильина, сядет на пол, страничку прочтёт – оторвёт за ненадобностью, другую прочтёт – оторвёт… Аэлите еще семи месяцев нет, а она не только всё кричит, как индеанка на партсобрании, но и так скачет по кроватке, что всю её доломала. Что с ней дальше-то будет?!..

Ну, иду, значит, думаю свои невеселые думы. Вдруг откуда-то сбоку Лёня Неделин выскакивает. «Привет, – говорю. – Давно не виделись. Ты откуда? – Да вот, – отвечает, – в „Дружбе“ сегодня барды выступают». Я, как интеллигентный человек, конечно, молчу. Не стану же я родному соседу по камере признаваться, что наши барды, в отличие от исторических, – это люди неоднозначной, то есть однозначной эстетической ориентации. Культурное меньшинство, в смысле… «Да, кстати, – говорит Лёня, – ты видел вчера по Мангазейскому телевидению передачу Травкиной? Про фестиваль „Бригантина“? – Я отрицательно мотаю головой. – Хорошая передачка, толковая!» Я, конечно, как человек интеллигентный, молчу. Люся Травкина, конечно, журналист хороший, только очень смелый. Делает передачи на темы литературы и искусства, а Бахтина не читала. И даже не знает, кто это такой. Ладно бы по сельскому хозяйству специализировалась… А однажды она заявила, прямо в эфире, что Володя Чеченский, у которого, между прочим, папа в Израиле, – художник-абстракционист… Нет, вы представляете?! Еврей-абстракционист!.. По-моему, это смело!..

Однако пауза затягивалась…

«Им хорошо», – говорю. Лёня даже не понял: «Кому? – Телевизионщикам. У них же – картинка! Между прочим, цветная». И вздыхаю: «А у нас что? Наша книжка вовсе без картинок… И вовсе даже не книжка. – Да, – в ответ вздыхает Лёня. – А у нас всё на пальцах объяснять приходится». А потом сам себя поправил: «И даже пальцев у нас нет. Какие на радио могут быть пальцы?!» А я про себя думаю: «Ну почему же, у некоторых пальцы даже на радио есть. Вот давеча звукооператор Маша Гузеева, делая какую-то хитроумную операцию сразу с четырьмя магнитофонами, что-то там сманипулировала и произнесла: «Я своими пальчиками всё, что хочешь, могу сделать!» А я, как-то машинально и рассеянно спросил: «И кому хочешь?» Она скромненько так поведала, что любому. А я усомнился…

Но вообще-то я человек не очень злой.

6

Если честно, на Мангазейском радио ещё довольно много пережитков прошлого. Например – машинистки. У каждого редактора-журналиста – своя машинка, в информационном отделе, с которым наше «художественное вещание» дружит до смеха и слёз, вообще несколько компьютеров. Про бухгалтерию я вообще молчу… Но тем не менее у нас есть машинистки – целых три. Целое «машбюро». Что они день-деньской делают, кроме того, что кротко о чем-то и ком-то бедуют и смотрят телевизор?.. Вообще-то иногда они действительно печатают материалы. Вот, скажем, заночевал журналист не дома, где почти у каждого тоже есть печатающее устройство, – а заночевал журналист у любовницы, у которой много каких устройств есть, а вот печатающего нет. Что в таком случае журналисту делать, если ему в десять утра материал сдавать? Понятно, писать от руки, а потом бежать на работу ровно к девяти утра, а не как обычно, и отдавать материал в машбюро… Впрочем, любовница есть не у каждого. У меня, например, её нет. У меня и так трое детей от второй, любимой, жены, почти взрослая дочь от первой, есть еще сын от женщины из венгерского города Будапешта, – про остальных ничего не могу сказать, – а мне, между прочим, скоро тридцать семь: пора и о душе подумать… Поэтому к машинисткам я хожу редко…

А ещё в телерадиокомпании «Мангазейская» очень много в последние год-два развелось всякого начальства. Плодятся, почище кроликов. Гендиректор. У него семь-восемь замов, директора директорий, один даже по маркетингу, представляете! – маркетинг творческого процесса!.. Есть ещё парочка главных редакторов по видам вещания, и так далее… И всем начальникам от журналистики нужно доказать элементарное – что они чем-то на работе заняты. Оттого у нас постоянно какие-то кампании. Например, по структурной реорганизации – ну отделов, в общем. Вернее даже, – планы. То по укрупнению, то по разукрупнению. То по направлениям, то по закруглениям и выводу на новые творческие орбиты… Эти планы «спускаются» от большого начальства к заведующим отделами, и те «доводят» их на «летучках»… На одной из таких «летучек» Людмила Анатольевна Стрелавина, классный журналист, такой мастер интервью, что какой-нибудь чурка Урмас Отт с ней рядом не лежал, – не выдержала и говорит: «Это, помните, как в том анекдоте. Приехал Ленин из чистоплюйской заграницы в Питер проветриться, напился, в смысле – нажрался, а наутро говорит членам своей большевистской банды: «Братаны! Вчера наклюкался, залез на броневик и такую херню народу нёс!» А ребята говорят: «Ничего, Володя, ты главное назови это как-нибудь поприличнее. Например, «Апрельские тезисы»… Вот и у нас так, – говорит Людмила Анатольевна, – сплошной «Рабкрин» да как нам его реорганизовать!»…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.