Защита Ружина – 2. Роман

Боже мой! С какой песней, «Наш паровоз вперед лети»!, с каким воодушевлением, с каким романтизмом даже, который, как говорили злопыхатели, давно умер, нет уж!, с каким куражом, с какой скоростью реакции на быстро меняющиеся обстоятельства, с каким самозабвением даже, с каким всепрощением Саньки-фотографа (который нащелкал не только путевых машин, но и болтов и гаек на столетья вперед, а в качестве «шедевра» показал фотку толстенных женских пальцев с тонким карандашом на кульмане), с каким рвением и презрением к своему свободному времени работал Ружин над этим своим проектом! В начале октября он даже чуть не стал сачковать с пар, которые ему дали в академии! Месяц, всего месяц, а проспект уже отдали в типографию! А через две недели это чудо многостраничной рекламы уже вышло из типографии! Это действительно было чудо.

Посудите сами. Итак, проспект в 24 листа формата А4. Обложка; на три четверти золотом, подложкой под золотым фоном – колонны Железнодорожного института Этого города; на четверть – открыточная фотография строгого здания «Путевых машин», над которым – синее-пресинее небо. Разворот генералов, как обычно стандартный, ладно, но и здесь находка: первые буквы текста большие и словно четкие чертежи строгих деталей (так в большинстве текстов, между прочим!). Разворот «Страницы истории»: черно-белые фото первых путевых машин даны в строгих линиях, к которым с белых полей вели линии с такими аккуратненькими – школа, уроки черчения – наконечниками стрел! «Структура предприятия» – никаких коллективных фото поваров перед пенсией! – все в работе! Склонились над кульманами, точат что-то на станках. «Главная задача путевых машин» (Ружин долго бился над названием рубрики, потихоньку сбивая ненужный пафос), на фото – пути, чуть изогнуто ведущие в небо под стоккатно уменьшающиеся Пп… (для меньших «пэ» здесь не хватает шрифта), и первый абзац: «Для железнодорожного транспорта, и особенно такой отрасли как путевое хозяйство железных дорог, сокращение тяжелого ручного труда имеет жизненно важное значение». Ничего лишнего! Как и положено скульптурам Родена! (Или Лисиппа). Венец творения – срединный разворот. Контуры карты Советского Союза! Внутри не красным, легко-золотым! И точками отмечены места, где работают поточные линии и агрегаты ОКБ «Путевые машины» (глубоко спрятанным подтекстом, а у вас они работают?) … Дальше, конечно менее интересно. На всех остальных страницах – чертежи-эскизы и описания самих путевых машин последнего поколения, но специалисту это суперважно, специалист – это Геракл, побеждающий льва, как правило, не голыми руками… Вот такой шедевр и так сверхбыстро сотворил начинающий издатель Андрей Васильевич Ружин. Не без помощи дизайнера Вити и фотографа Саши, конечно. Но здесь, как говорилось, редактор – не какой-то тухлый «только-текстовик», а ответственный за всё! Генератор идей и руководитель проекта… Будем справедливыми, флегматичный Виктор немало в проспект придумал-подсказал… Но вот давайте опять будем справедливыми, работа в творчестве никогда не бывает работой в какой-то там «команде». Все эти модные «команды» придумали самоучки-«психологи», выгнанные из таксистов за педофилию. Творчество – всегда удел или одиночек или диктаторов… Диктатор даже лучше. Под его началом – мощный коллективный разум.

Другое интересно. Почему Андрей Васильевич Ружин с таким скрипом начинал и продолжал проект «Нерюнгри» (и даже в марте его заканчивал); таким – забежим подальше вперед – таким ложным белым грибом корпел над проспектом «Ивановский район Амурской области»; с такой уже ненавистью мыкался над мультимедийной презентацией теперь не «Нерюнгри», а как бы и родного (за дюжину лет жизни-то в нем!) Этого города? (Про всякие там – чуть не сказал порнографические, где же порно в ЛЭП опорных? – корпоративные календари вообще молчим!) А вот первый свой проект, «Путевые машины» сделал быстро, ладно, с огоньком?

…Какую ахинею я нес все предыдущие 30 страниц?! Подумаю я лет через 20.

А может, и не подумаю…

А посему продолжаю…

Кафедре маркетинга и рекламы Этогородской академии экономики и права в 2004 году исполнилось три года. В мой антре туда в первый рабочий день… точнее, на первый рабочий час, точнее, пару, ибо устроился я, как помним, почасовиком, там царил творческий беспорядок. Несусветно заваленные всяким хламом, средь которого единственным глянцем выделялся пошлейший журнал всех времен и народов «Дорогое удовольствие», тесно составленные, лучше сказать, сдавленные между собой столы располагались ровно по центру большой комнаты, тесной настолько, что она казалась крошечной: ведь были еще шкафы, густо заваленные сверху донизу – бумагами, худенькими книжками и толстыми книженциями, толстыми и толстенными папками, границ между шкафами и потолком рассмотреть было решительно невозможно. Каких-нибудь пошлых цветочных горшков Ружин нигде не рассмотрел, зато в одном углу кафедральной комнаты увидел стол с привлекательной относительной свободой окрест, а на столешнице красовалась табличка: «Король». «Прикольщики!» – чуть было не подумал Ружин, но вовремя разглядел, что перед званием венценосца стояли инициалы «А.Н». Народ, в то время находившийся на кафедре – каждый! – был подозрительно худ собой. А как же иначе! Только подобные дистрофики могли передвигаться по этим ужайшим пространствам по обе стороны срединного ряда столов, и даже иногда перед каким-то из столов усаживаться. Впрочем, одна девушка-преподавательница имела под пуританской – под горло – серой кофтой великолепную грудь, а одна дама далеко пост бальзаковского возраста носила на голове прическу типа «куст сирени»… К девушке Ружин, вопреки обыкновению, ни грамма не воспылал, объяснения чему потом никогда найти не мог, ибо она была еще и конкретно миловидна.

«Между прочим, если Король-невидимка – тоже дама, то мущинка-то здесь, похоже, только я один», – подумал Ружин и двинулся в сторону смежной комнаты в проем без двери, ибо за ним могло быть рабочее место только завкафедрой.

Он ошибался. Да – комната эта была небольшой, но на две, нет, три головы незаставленней общей залы. Здесь была даже какая-то офисная зелень и прочие фикусы. Здесь вкусно парфюмировал полированной столешницей лишь слегка тронутый белой бюрократией стол начальницы. Да, именно за ним почти жеманно сидела она.

Но здесь же стояла женщина почти правильной фигуры сорокалетней дамы, хотя с таким фантастически массивным курдюком, который бывает разве что у аниматоров Микки Маусов в торговых центрах и то, как знаем, из ваты. Маленький офисный столик подле нее не оставлял сомнений, что это именно ее рабочий стол.

Завкафедрой маркетинга и рекламы удивленно вскинула брови явлению Ружина и взяла с места в карьер:

– Андрей Васильевич! Я же вам по телефону объяснила: у вас две пары деловой этики в неделю, расписание на стенде перед кафедрой.

– Ну, понимаете, в учебниках моей дисциплины – там столько тривиального, я бы хотел добавить такого, филологического, что ли, подхода….

– Конечно, конечно! Вы ведь профессионал! Идите, работайте, Андрей Васильевич…

В апреле 2006-го Бедобабин сказал: «Поздравляю вас, а вы поздравьте нас! С нового учебного года кафедру связей с общественностью открываем точно! Москва дает добро!»

В мае Бедобабин сказал: «Вас нужно утвердить на ученом совете!»

В июне вызвала уже декан МЭО Наталья Степановна:

– Андрей Васильевич! Ученый совет утвердил вас, и будем подписывать приказ, чтобы вы начали не с 1 сентября, а пораньше.

– Почему?

– Ну что вы! Это же новая кафедра. У вас же пока, у вас, завкафедрой! – даже стола своего сначала не будет. Нужно мебель закупить, папки для бумаг, урну в конце концов! Лаборанта найти. А по учебным планам, знаете, сколько работы будет, по нагрузке…. Кстати, вы в курсе, что вначале все, повторяю, все преподаватели у вас будут приходящими, то есть почасовиками. Вы что, 1 сентября их начнете искать?.. Так! И всё, всё – только с моей помощью!.. А я, хоть и беру летом всего недельку, выхожу из отпуска… Та-ак…

«Ну, влип»! – подумал Ружин.

– …Этим летом я выхожу 5 июля. Всё, решено. С пятого июля вы – заведующий-организатор кафедры связей с общественностью!

– Спасибо.

– Так. Еще на минутку задержитесь…

Глава пятая

С определенного момента жизни в нас пропадает всякая охота и философствовать, и иронизировать. И даже радоваться чему-то. И даже чему-то печалиться.

Так подумать Андрею Васильевичу Ружину еще только предстоит. Но уже очень скоро.

А пока! Живи да радуйся! Да иронизируй над кафедрянской жизнью бывшей своей, теперь – чужой кафедры маркетинга. Философски отнесись к мрачным прогнозам о начале новой жизни.

И впрямь! Чего сутулиться раньше времени?

Ружин выпросил у жены благопристойный объем под хороший ужин. Употребил. И заснул сном младенца, даже не попросив у мамочки сказочку на ночь.

Это было 15 июня. До 5 июля оставалось 20 дней. Точнее – 18.

Но – боже мой! – сколько событий произошло за эти 18 дней!

На следующий же день Ружин сказал – сразу Карпову, минуя Яшина, что так и так, поэтому он увольняется. Карпов отреагировал спокойно, только просил доделать буклет для областной прокуратуры.

Тема там, действительно, была мутная. По вине капризного заказчика. Прокурорским сделали суперские фотографии. Распечатали бесплатно отпечатки с файлов. Но вот им не понравилась самая клеевая фотка. Где запечатлены были – в отутюженнейшей форме! – умопомрачительная помощница прокурора-брюнетка и умопомрачительная помощница прокурора-блондинка вместе взирающие, в рабочем кабинете, конечно! – в объектив. Почему не понравилась – не объяснили. Народ особенно не гадал, выдвинул самую примитивную версию – обе главные соски Самого. Не захотел делиться с народом самым сокровенным. Сделали фотосессию в самых багровых тонах. Опять не понравилась. Пересняли всё супернейтрально. Теперь не подписывают буклет целиком. Вот уже вторую неделю. А файлы в типографию нужно было сдавать еще вчера.

– Андрюша, ты же на пару с Егором ведешь этот проект, разберитесь до конца, пожалуйста! И иди в свой нархоз!

…Через пару дней Андрей сидел на скамеечке на площади Славы (народная шутка юмора – площадь Слава Богу, ибо рядом с Домом радио, давно стоявшим на площади Славы, вечный Этогородский губернатор возвел православный суперхрам).

Чирикали воробьи и ворковали голуби. Ничто не предвещало беды.

И тут Ружин нутром почуял, что кто-то на него пристально смотрит. Чуть поодаль, чуть сбоку стояла, щурясь на закатном солнце… как же ее зовут? Ей было где-то за 30, когда Андрей впервые ее увидел, а было это ровно в тот год, когда они поселились в муниципальном общежитии и Андрей каждый раз ходил с женой на Центральный рынок таскать авоськи. Еще была у него такая дурная привычка, каждый раз помогать ходить жене на рынок. Жена быстро перезнакомилась со всеми более-менее достойными продавщицами Центрального рынка… Эта торговала там…

– Андрей, всё вспомнить меня не можешь? А сколько раз ко мне занять червончик забегал? И чтобы жене не говорила.

– Ну пару раз… – Ружин ответил спокойно, но жаба стыда от стреляния на опохмелку одна из самых липких.

– Пару раз!.. Да Катя я, Катя! Из рыбного отдела.

Она уже сидела рядом. От нее сладковато пахло.

– Слушай, ты еще там на доцента, что ли, сдавать хотел.

Ружину стало ее жалко.

– Я хотел защитить кандидатскую диссертацию.

– Защитил?

– Да. Я – кандидат филологических наук.

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Слушай, ты можешь меня немного проводить? До Комсомольской.

Ружин сам не понял, как оказался у нее дома. В пятиэтажке недалеко от Дома радио, на кухне, немного замороженный, но уже с сигаретой.

– Вот это такая штука, итальянская, кажется, знаешь, такая прикольная, это и не настойка, и не ликер, и не коньяк, а вот там и коньячка чуток, и сладенькая немножко, и даже укропчиком немножко. Да?

– Нет ну вещь замечательная, конечно.

Ружин говорил себе, внутри себя, что ничего не происходит. Что он еще чуть-чуть пригубит – и домой. Что дома сразу скажет жене, что видел женщину с рынка, помнишь, стояла в рыбном, с полгода назад пропала: в городе ее встретил, она теперь оптовик, привет тебе передавала. Ну, немного приврет, что она говорила еще, что, если захотят, то могут иногда по оптовой цене кету да горбушу брать, телефон оставила…. Так, а запах спиртного? Что я, с нею, что ли, пил?.. Не-не… Просто надо молчать….

– Андрюша, я там в ванной замачивала, быстренько состирну. Без меня не пей, ладно?

Он закурил.

Она вернулась действительно быстро, но была уже не в джинсах и блузке, а в синем шелковом халатике. Стояла рядом со столом. Не садилась. Ничего не говорила. Он поднялся. Встал рядом. Его рука, словно отдельное от тела существо, легла ей на бедро. Ощутила шелк. Скользнула под него….

– Мужчина, что же вы делаете?!

Литература, к сожалению, не способна передавать голосовые интонации…

– Андрей, ну я должна вначале что-то как-то настроиться… Пойдем в комнату, давай медленный танец.

Но в комнате он сразу бросил ее на диван, они быстро оказались нагими. Он стал брать ее быстро-спортивно… Но вдруг понял… А на самом деле… А на самом деле это она берет у него, безвольно лежащего на спине, берет зло, жадно, хищно. Он даже не видел ее лица: она коротким взмахом, ребром своей ладони скинула себе на лицо свои длинные волосы.

Он мгновенно, бурно сконвульсировал.

Они оделись только чуть медленнее, чем раздевались.

– Значит, так, Андрей, – сказала она, как только закурили. – С мужем я развелась, ты знаешь. А вот чего не знаешь, так это то, что эти приходящие ёхари меня так достали! Алкаши проклятые…. Ты выпивающий, но ты… Но – ты нормальный. Я хочу тебя, и ты мне должен. Не деньги, ты понимаешь, совсем не деньги. Ты будешь ко мне приходить. Когда я позвоню. Ты сам не сможешь от этого отказаться… И потом ты знаешь, что я в любой момент могу всё рассказать Ире, и она…

Он медлил только секунды три. И размашисто вмазал ей открытой ладонью.

– Кандидат, – сказала она, когда он уходил.

Литература не способна передавать голосовые интонации…

Она размазывала по своему теперь совсем открытому лицу слезу и кровь.

И улыбалась.

А еще через четыре дня мы с коллегой Егором стояли в Приемной Прокуратуры.

К нам вышел Зам (по чему-то там) прокурора (первая дверь направо, как войдешь в эту пещеру Аладдина).

– Ну что, парни, скоро ваши мытарства закончатся! Скоро придет Сам, и всё подпишет! А пока пошли ко мне пить чай! У меня хороший чай – зеленый!

И зачем я напрягся от этого обилия восклицательных знаков?!

А Егор не напрягся. Он прихлебывал зеленый чай из черной французской кружки и весело слушал веселую болтовню Зама, что скоро его назначат Первым в Костромскую область.

Потом отнюдь не веселая и отнюдь не молодая помощник прокурора куда-то забрала Зама.

Его не было минуту, другую, десятую….

Меня его отсутствие угнетало. Егора не беспокоило ни грамма. Он сказал, а давай я тебя здесь сфотографирую, и сфотографировал.

(Через пару лет я помещу ту фотку на обложку первого (и единственного!) сборника своих аудиорассказов).

Что-то все забегали по пещере Аладдина.

Мы вышли из кабинета Зама и скромно сели на один из диванчиков (черная кожа).

Не помню, через какое время в пещеру вошел, ни на кого не глядя, Сам. Высокий, стройный, седой. Молча прошел в свою пещеру. Судя по моему воображению, пещеру еще более огромную, чем пещера Аладдина.

Как-то прокрался к нему Зам. Потом второй. Третий. Еще какие-то прокурорские….

– Всё, ребята! Не быть мне первым в Костроме…. Сняли! Вообще сняли! Будем нового ждать. А вам, уж извините, – всё по новой!..

Мы ушли.

Как оказалось, я – в запой… Как-то внезапно и практически без причин. Как всегда.

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

Из запоя выползаешь, как живой из смерти.

Мозги плавятся.

Или уже расплавлены?

Меня уволят по статье? А потом в завкафедры?

Бред!

А где дети? Почему не шумят, как всегда? Они спят?

Сейчас день или ночь?

Какой день, какое число?

Пилит. Опят пилит….

– Ира, ну не пили ты меня?

(Дальше нужно просто идти в коридор курить!)

Люблю длинные коридоры, не люблю курить в них с похмелья… С похмелья? После запоя! Это две разные вещи! Вот кто-то придумал выражение «голова болит с похмелья» – разве оно относится к состоянию после недельного запоя? Ни-ко-им об-ра-зом! Сейчас в районе лба разлилось озерцо соляной кислоты. И плещется при каждом шаге. И выжигает оставшийся мозг… Если он еще остался… И разве это шаги? Коротко-косолапо едва передвигаешь ноги…

Ладно, пора назад в комнату. Пусть говорит, что хочет, ей все равно скоро на работу…

Меня уволят по статье? А потом идти в завкафедры? Бред! А может, Карпов уже подписал?.. Интересно, он приказы только пишет, а всё подписывает Смирнов? Тогда бы Смирнов всё время сидел в офисе, а он приходит раз в неделю на два часа, – конечно, Карпов. Действительно, я пропадал неделю. Или больше. Запорол проект, причем с областной прокуратурой. С ней шутки плохи. Разве мало оснований?..

Через день Андрей Васильевич Ружин, кандидат филологических наук, подходил к месту своей службы. На крыльце до боли знакомой бело-голубой десятиэтажки – бывшего НИИ судостроения, а теперь прибежища сотни фирм и фирмочек, стоял Роман Яшин и с тоской и одновременно ненавистью к кому-то разглядывал содержимое какой-то папки. Ружин узнал эту папку, конечно же, узнал. В ней были материалы по буклету для облпрокуратуры.

Яшин положил папку в сумку на ремне и пошел на остановку – Ружин в кабинет Карпова.

– Судьбу портить вам не будем, пишите по собственному…

Глава шестая

Первый год работы в штате Этогородской академии экономики и права в качестве заведующего кафедрой связей с общественностью кандидата филологических наук Андрея Васильевича Ружина мы описывать почти не будем. Знаете почему? А это был один самых счастливых годов его жизни. Писать о счастье – скучно. Читать – еще скучнее. Если кто-то из вас осилил до конца «Божественную комедию» Данте, а ну-ка, угадаю? «АД» и «ЧИСТИЛИЩЕ» – скушновато, но прочесть еще можно, но «РАЙ»?! А ни в какую! Угадал?

…Но пару слов всё же скажем.

Ружину попалась замечательная группа. На первом курсе они еще наивно верили, что PR, паблик рилейшнз, связи с общественностью, как ни клянут это всё «черным пиаром», – самая замечательная вещь на свете! И поступили-то на эту специальность именно поэтому. Ну, не только поэтому группа замечательная, по многим причинам…

В первый же месяц Ружин дал им сочинение на тему «Как вы представляете свой рабочий день?» Господи, каких только розовых визгов он не начитался!

«Я просыпаюсь в 9, а на работу мне к 11. Пока пью кофе и смотрю канал „Евроньюс“. Приезжаю в офис, у меня на столе распечатка дел нашей фирмы за прошедшие сутки. Анализирую – ведь я заместитель босса. После обеда еду на презентацию. В парикмахерскую забегаю вместо обеда…» Тьфу ты ну ты, лес густой, едут дети на постой!

Но справедливости ради надо отметить, дорогой читатель, Ружин им особо про пиар не врал, он же работал пиарщиком в банке, помните? Он им сразу сказал: во всех учебниках пишут, что пиар устраивается бесплатно, дескать, нужно так организовать событие подопечной вам фирмы, госоргана, персоны, что журналисты толпами сбегутся, чтобы это событие совершенно для вас бесплатно осветить. Враки! В пиар вбухивается денег в десять, иногда в сто раз больше, чем в тривиальную рекламу! Задачка: за двадцать секунд прокрутки рекламного ролика банк заплатил 20 тыс. рублей, а за одну фразу голубого журналюги в информационном тиви материале, что этот банк открыл новый филиал, сколько? Сорок? Да вы, что, милые, сотню, не меньше… Почему журналисту? – каналу! Журналист так и будет сидеть на зарплате, правда процентик получит, который хватит ему на новые китайские джинсы. Оттого проплаченные информационные материалы так и зовутся на сленге – «джинса»!.. Короче говоря. Придете работать и получите хороший бюджет – хорошо будете жить. Получите маленький бюджет – сопьётесь. Не получите никакого бюджета – повеситесь.

Дети верили и не верили. Ведь в учебниках этого нет.

Но тут еще одна особенность, точнее две.

Ружин продолжал исповедовать свой главный принцип: каждое проведенное тобой занятие – каждое! – должно быть студентам интересно. И ни разу от него не отступил. Вторая особенность: Ружин к каждому занятию готовился. Понакупил книжек про пиар, журналистику, рекламу, теорию коммуникации и т. д. И всё читал их, читал, пометки быстрые ногтей и всё такое.

Мы уж не говорим про то, что Ружин пытался и как бы внестудиозную жизнь детей организовать. Гостей приглашал. Сысоева, конечно, привез. А Всеволоду Петровичу, между прочим, на весну 2006-го было 94 с половиной годика. Но говорил старик красиво и держался молодцом!.. Ружин своим лучшие клипы «Золотых львов» показывал (заместо пар, между прочим!) Да он с ними как-то зимой в футбол играл (физрук в кои-то веки заболел). В довершенье скажем, что в первой группе «связей с общественностью» ЭГАЭП было 27 душ, 2 мужеска и 25 женска полу.

Короче. Деточкин любил детей. А дети любили Деточкина. Вот и весь сказ.

Весь да не весь. Вызывает перед концом учебного года к себе Ружина Наталья Степановна (с которой, между прочим, весь год у Ружина были отношения преотличнейшие, несмотря на то, что другими завкафедрами она руководила-кукловодила, как Карабас Барабас). Вызывает и говорит:

– Андрей Васильевич, вы неоднократно говорили, что преподавательская деятельность вам очень нравится, а административной работой вы тяготитесь («Разве я хоть раз вслух об этом обмолвился»? – удивился про себя Ружин). Так вот. Мы решили пойти вам навстречу. Ваш контракт как заведующего-организатора – на год, со следующего учебного года будет трудовое соглашение уже на должность именно заведующего кафедрой. Там будет очень много бумажной волокиты, которую вы не любите. И мы возьмем ее разгребать опытную заведующую кафедрой из академии госслужбы Татьяну Ивановну Захарову. А вы будете заниматься любимой преподавательской работой. Чтобы не потеряли в зарплате, а даже приобрели – берите, прямо сами, прямо сейчас полторы ставки доцента, вписывайте себе в нагрузку любые дисциплины. А можете и «один семьдесят пять». Если потянете, конечно.

– Наталья Степановна, а ректор тоже считает, что мне лучше уйти с заведующих, так сказать, в полные свободные художники?

– Разумеется.

– Ну вам виднее.

– Ну вот и хорошо.

Напиваться сразу я не стал – поехал к Мише Гинзбургу.

– Ха! – сказал Миша. – Так ведь когда Бедобабин был директором Этогородской высшей партшколы, Захарова была его любовницей. Причем об этом знали все, и даже жена Бедобабина.

– Ну как я мог об этом знать?

– Так знай. А о том, что партшкола теперь – академия госслужбы, ты, надеюсь, знаешь?

– Знаю… Миш, а что за человек хоть эта Захарова?

Миша поманил пальчиком, дескать, дай ухо. А на самом деле громко выпалил:

– Дерьмо, если честно сказать, человечек!

Летом я не просто пошел в отпуск. В июле я поехал. И даже полетел! И не куда-нибудь, а к родителям!

Минуточку! Скажет самый дотошный читатель, но ведь в прошлой книге вы говорили, что они в Киргизии! Что там худо и бедно, и т. п.

Правильно. Говорил. И не врал. И сейчас не вру. Но в треклятом (для Киргизии) 2005-м году в марте в Киргизии произошла тюльпановая революция. Не в том смысле, что тюльпаны стали дорогие, как на заре тюльпаномании в Голландии, а в том смысле, что треклятые амерканы втихушку впарили доверчивым киргизам вместо одного президента, вполне интеллигентного, между прочим, доктора физико-математических наук, и докторскую диссертацию защищал в Ленинграде: оттого на президентском посту он воровал у страны совсем скромно, – другого, не такого интеллигентного – Бакиева (он и вузовский диплом, поговаривают, на Ошском рынке в свое время купил). Который потом не только сам наворовал у родной страны миллиарды долларов, но и приставил к этому делу своего сыночка, который по воровскому делу папашку обогнал как паровоз улитку. Ну, с дальним прицелом, конечно, американцы такую «глупую» рокировку сделали: правильно – для того, чтобы Бакиева еще кто-нибудь через пяток лет скинул. Они ведь такие жлобы, эти америкосы: им, чем кому-то хуже, тем им самим лучше. Ну а под сурдинку как бы «демократических» революций в чужих странах, которые они там втихушку устраивают, им что-то бесплатно перепадает: нефть, газ, земли для своих военных баз, а еще – соль, чтоб России-медведице на хвост насыпать…