Постоянное напряжение (сборник)

– Заходил тут, – послышался в трубке Маринкин полушепот, – по кастрюлям шарился. Поели же. И мяса нажарила, и спагетти целую пачку… Я тут опять на диету хотела сесть, но как с ним сядешь… «Давай, – говорю, – делать разгрузочные дни. Хоть два в неделю». Психует: «Я к мясу привык и буду его есть! И всё!» А мне как его готовить? Нюхать и не есть?.. Была бы одна, мне бы двух яблок на день хватало, а так… Ты много ешь?

– Да нет, – пожала Лена плечами, глядя в экран телевизора, где герой Де Ниро, прикидывающийся театральным преподавателем маньяк, разговаривал с наивной жертвой в исполнении Джульетт Льюис.

– Ну вот что ты ела на ужин? А?

– Так… Ничего почти… Ладно, Мариш, буду спать, наверно… Завтра вставать…

– Дав-ва-ай. А мне Альку в садик тащить. Скорей бы суббота. Хотя… Как пауки в банке в выходные тут…

Положив трубку, Лена некоторое время пыталась следить за отлично известным ей сюжетом «Мыса страха», а на самом деле удерживала себя от звонка Виталию.

Встала, прошла по комнате, подняла с паласа несколько соринок, сунула в карман халата. Потрогала твердый, словно неживой лист росшего на подоконнике алоэ. Оно осталось от мамы, а палочку, которая поддерживает ствол, принес папа. Их нет, уже три года никого из них нет, а алоэ продолжает расти… Лена надавила на лист пальцем, и ноготь порвал пленочку, врезался в сочную мякоть.

Испугавшись сделанного, отдернула руку, попятилась от окна. Будто от кого-то скрываясь, завернула в соседнюю комнату. Остановилась, огляделась.

Кровать с деревянными спинками, на которой Лена спала лет с двенадцати. Письменный стол с отпадающей дверцей ящика-тумбы, за которым делала уроки. Шкаф, большой, в четверть комнаты, в котором висели ее кофточки, платья, юбки, включая и те, что Лена носила ребенком. На стене полка с давным-давно не открываемыми книгами… В этой комнате, считающейся спальней, Лена бывала редко – ночи проводила в основном в большой комнате на диване. Очень тяжело было среди вещей, напоминающих о прежней ее жизни, о детстве, и Лена старалась их не замечать, но помогало плохо.

– Надо делать ремонт, – в который раз за последнее время четко и убеждающе сказала она. – Мебель на свалку, обои светлые, стеллажик зеркальный, комод хороший видела…

Но, говоря себе это вот так, почти приказывая, в глубине души она не верила в ремонт. Если кто-то или что-то не подтолкнет к переменам, всё так и останется, так и будет. И она сама, Лена, будет такой же, как сейчас и как год назад. То есть в таком положении, но не в таком же возрасте. Это в детстве время торопишь, а когда тебе недалеко до тридцати…

Хорошо, что встретился ей Виталий. Мог бы и не встретиться, и было бы тогда совсем, наверно, невыносимо. Спасибо Маринке – она в тот вечер вытащила ее в «Алмаз» – в развлекательный центр – на бильярде поучиться играть, чаю зеленого выпить, потанцевать. Там с ними и познакомился молодой человек, высокий, симпатичный, в белой рубашке. Маринка и Лена сначала приняли его за официанта и велели принести чаю и пирожных. Он принес и подсел к ним. Маринка возмутилась, а когда он объяснил, долго смеялась. Молодого человека звали Виталий, он работал бухгалтером в крупной торговой фирме. И после этих его слов вместе с Маринкой стала смеяться и Лена – в их представлении бухгалтерами должны были работать пожилые полные тетки или маленькие плюгавые дяденьки, как в клипе песни группы «Комбинация», но совсем не «такие симпатяги», как Виталий.

Поначалу Виталий выражал интерес к Маринке (да это и понятно – она всегда была заводилой), а узнав, что Маринка замужем, переключился на Лену.

Когда прощались, предложил ее проводить. Лена отказалась, но номер своего сотика дала… Виталий позвонил в следующую пятницу и позвал провести вечер вместе. Она согласилась.

С тех пор почти два года всё шло без перемен: с понедельника до вечера пятницы лишь перезванивались, находясь в разных концах Москвы, а выходные проводили вместе. На работе Лену в эти два дня заменяла пенсионерка с медицинской книжкой Людмила, нервная, вечно усталая, долго пересчитывающая выручку. Рагим жаловался, что очень с ней трудно, но Лена не реагировала. Что, ей вообще все дни, что ли, в тонаре проводить? Многие приезжие так и работают, впрочем. Хотя Лена не думает, что ей предложат выбирать – или на семидневку, или увольняться. Но, не признаваясь себе, она ожидала чего-то, какой-нибудь перемены, встряски, ситуации, когда нужно будет очнуться, задуматься, пусть вынужденно проявить активность. Иначе…

В том же подъезде, этажом выше, жила Ирина. Лена отлично помнила ее еще девушкой – Ирина была лет на пятнадцать старше ее. Невысокая, но стройная, аккуратная, свежая. Скромная. Для Лены она была примером тогда… Жила Ирина одна – у ее родителей была другая квартира, – работала где-то переводчицей, давала уроки английского на дому. Иногда и Лена к ней поднималась, чтоб подтянуть знания в конце четверти, и всегда любовалась Ириной. Такой, в ее представлении, и должна быть женщина – аккуратной, скромной, спокойной.

И вот Ирине уже прилично за сорок, и она всё так же одинока. И постепенно превращается в старушку.

Несколько раз Лена вместе с Виталием встречала ее во дворе или на лестнице и замечала в глазах Ирины завистливую злобу. Наверняка бессознательную и от этого тем более открытую, от которой у Лены пробегали меж лопатками ледяные мурашки.

А ведь у Ирины тоже бывали мужчины – Лена помнила ее счастливой, под руку с молодыми красавцами. Но они быстро исчезали, и теперь новые вряд ли уже появятся. Нет, может быть, еще кто-то будет, а вот дети…

Лена прошла по комнате раз, другой, третий. Ходила медленно и словно бы расслабленно, а на самом деле ее трясло. Казалось, так тошно, так тоскливо ей еще не было… Проходя мимо дивана, подхватила сотик и нашла номер Виталия. Нажала кнопку с зеленой трубкой.

Вместо гудков зазвучала приятная, успокаивающая музыка, – Виталий установил себе такую функцию, – но сегодня она не успокаивала Лену, а злила, будто над ней издевались…

– Алло, – сонный голос Виталия. – Привет, Ленусь.

Она отозвалась не сразу – перед тем, как произнести хоть слово, пришлось несколько раз глубоко вдохнуть.

– Привет… Как дела?

– Да ничего хорошего. Устал, как гоблин.

– М-м…

– Извини, что не позвонил. Совсем замотался. Домой дошел – и рухнул…

«Совсем замотался, – повторила про себя Лена. – Сколько мужчин и женщин это друг другу говорят каждый вечер…»

И от этого стало не по себе – Лена будто оказалась не в более-менее защищенной, укрытой от остального мира квартире, а в прозрачном кубе. И в соседних прозрачных кубах сидели, лежали, стояли, бродили из угла в угол тысячи других женщин с прижатыми к ушам телефонами. И отовсюду – шелест: «Тяжелый день… Совсем измотался… Очень устал…»

– Квартальный отчет готовим, – продолжал снуло бубнить Виталий, – бумаг горы. Аудиторы – дебилы. Надо другую контору искать… А у тебя как, малыш?

Лена собралась ответить так же, как и обычно: «Да нормально», – но вместо этого сказала сухо, колюче:

– Плохо. Ничего хорошего.

Виталий вздохнул. Помолчал и, кажется, с натужной ласковостью попросил:

– Потерпи чуть-чуть. Скоро уже выходные… Тяжелый год вообще, что ж… Вот сдадим отчет, возьму отпуск – и сгоняем на неделю в Прагу. Ты была в Праге?

– Нет.

– Чудесный город. Я тебя повожу…

– А ты ездил уже?

– Конечно! Самый любимый мой город.

Лена хотела спросить: «И с кем?» – Сдержалась. – «Глупо… Надо успокоиться». – Но в груди дрожало, в горле бились рыдания… Виталий что-то продолжал говорить, устало-бесцветно; Лена не слушала, – не могла вслушиваться в слова. Наконец проглотила рыдания и перебила:

– Послушай, мне очень плохо… я не могу больше так… не могу больше одна…

– А? – удивленно-испуганный звук в трубке.

– Ведь это… согласись, это ненормально, что так… что я здесь, а ты – там где-то. Если мы любим друг друга, то должны быть вместе. Да ведь? Да?

– Ну конечно, Лен. Конечно. Только… Понимаешь, Лен, с такой работой и так с ума сойдешь, а если еще каждый день по два часа в метро давиться… Я тут две станции проезжаю, и то… Давай после Нового года решим. Хорошо? Рождественские каникулы будут, будет время подумать. Хорошо, малыш?.. Алло, Лен? Ты где? Алло?

– Я здесь, – с трудом сказала Лена. – Не знаю, что мне ответить. Что ж… – продолжила, глотая и глотая бьющиеся в горле спазмы, – что ж, буду ждать Нового года. Что еще остается…

– Ле-ен, зачем ты так? Я тоже очень хочу быть с тобой… Надо, Лен, надо что-то придумать… Может, квартиру здесь где-нибудь снимем…

– Нет! – вскрикнула Лена, будто ее действительно поволокли куда-то. – Я хочу жить в своей квартире!.. Я, – она заставила себя говорить медленно и четко, – я хочу здесь, в этой квартире жить со своим мужем, и чтобы у нас были дети, и чтобы… – Рыдания прорвались на волю; Лена говорила сквозь слезы и спазмы. – И… и чтобы всё… чтобы всё у нас было хорошо! Я не хочу больше так. Не хочу! Это ненормально! И… и если ты хочешь, чтобы мы были вместе…

– Лен, Лен, что с тобой?! – недоуменно спрашивал Виталий. – Лен, ну ты что?!

– Дру… другие как-то… Другие из Подмосковья каждый день… а здесь не можешь на метро…

И чтобы не наговорить оскорблений, она нажала кнопку с красной трубочкой, бросила сотик и долго плакала, ткнувшись в подушку. Плакала, захлебывалась и давилась слезами и удивлялась себе – с ней никогда такого не было. Всегда старалась держать себя в руках, быть спокойной, даже на похоронах родителей. И – вот прорвало…

Кое-как поднялась, всхлипывая, дошла до ванной, умылась, вытерлась полотенцем. На кухне выпила воды. Постояла возле холодильника, внимательно глядя на наклейки на его дверце. Казалось, совсем-совсем недавно, будто несколько недель назад, она наклеивала этих динозавров, машины от жвачек, ромбики с мандаринок… Лет восемь ей тогда было, теперь – двадцать девять почти…

Торопливо, чтобы снова не разрыдаться, вернулась в комнату… Надо лечь и уснуть. Завтра к девяти на работу.

Сотик голубовато светился, на дисплее покачивался конверт. СМС. Лена открыла, слегка щурясь, прочитала: «Малыш, я очень люблю тебя!» Подписи не было, но номер был Виталика… Придумывая ответ, наблюдала, как по телевизору Джульетт Льюис со своими родителями отбиваются на яхте от маньяка Де Ниро… Придумала, набрала: «Прости. Пусть этот вечер не останется в нашей памяти. До пятницы».

Отправила. Подождала. Потом отключила сотик, погасила телевизор и стала стелить постель.

Проблема

Артем нагнал меня по дороге к лифту.

– Слушай, ты, видел, без колес сегодня.

– Да достали пробки. Тем более в жару такую. Кондишен слабо работает – вчера чуть не спёкся.

– Я-асно. Слушай, может, пивка выпьем?

Хм, интересно… С Артемом мы никогда не были близки, сидели в разных кабинетах, по служебным делам напрямую не пересекались, даже во время корпоративов не сходились. Так – все пять лет, как работаем вместе, – «привет-пока», и дальше. А тут – пивка.

– Рядом вон погребок хороший, посидим часок. – В голосе Артема появилась жалобная, почти умоляющая нота; что-то явно произошло, и я кивнул:

– Ну давай. Час есть.

– Спасибо!

Шагнули в лифт, стали спускаться. Долго, с восемнадцатого этажа. К тому же почти на каждом этаже останавливались, подбирали сотрудников десятков фирм и компаний. Пахло духами, дезодорантом, потом, взопревшей синтетикой… Я уже ругал себя, что согласился. Наверняка в долг попросит. По кредитам платить, то, сё… Сколько дать? Тупо отказывать не стоит, опасно – наживешь врага, будет гадить на каждом шагу. А Артем молодой и, как я заметил, резвый. И сегодняшний его вид не должен вводить в заблуждение…

Почти бежали через парковку, огибая то слева, то справа раскаленные автомобили. Впереди, как спасение, темнели витрины магазинов и кафе на первом этаже кирпичной девятины. Там сбоку и вход в погребок.

Скорей по ступенькам. И с каждой всё прохладней, прохладней… Теперь я готов был благодарить Артема за то, что позвал сюда. Сейчас бы плавился по пути к метро, башку портфельчиком прикрывал…

Сели под ледяной струей из кондёра – лучше простыть, чем свариться, – отдышались, стали листать меню.

– Предлагаю по бокалу «Хайнекен» и фисташек, – сказал Артем; ему, очевидно, не терпелось побыстрее закончить эту церемонию и заговорить о важном.

Не стоило соглашаться с готовностью, и я ответил:

– Я «Туборг» лучше. Фисташки – нет: пломбу на днях поставил, опасаюсь. Гренки вот есть чесночные…

Артем тряхнул головой, поднялся, пошел к бару, но тут же вернулся:

– Сейчас официантка…

– Кстати, – отозвался я, – в Париже столкнулся с забавным… Знал, конечно, про это дело, но в жизни – первый раз… Если ты пьешь за барной стойкой – цена одна, а если за столиком – раза в два выше… Нас компания была, и одни решили так, а другие – так.

Артем слушал меня внешне с интересом, а на самом деле, я чувствовал, с одним желанием – чтоб я заткнулся. Но недосказать – это значит признаться, что твой рассказ глупость, нелепость. Я договорил:

– В двух шагах друг от друга находимся, болтаем, смеемся. А счет дали разный. Некоторые не в курсе были, стали возмущаться… Забавно.

– Да, – кивнул Артем, – возьму на заметку. Тоже во Францию собираемся, в Лион. Страшно, правда, повсюду теракты…

Подошла официантка, мы сделали заказ.

– А вы с женой часто куда-нибудь ездите? – спросил Артем.

– Раза три-четыре в год стараюсь выгуливать. Женщинам трудно без развлечений.

– Ну да, ну да… Слушай, – голос Артема изменился, стал откровенно, неприкрыто печальным, – у меня проблема такая… Хотел совета спросить… Вы ведь с женой лет двадцать вместе, нечастый случай теперь. И я видел – счастливы.

Я насторожился – где он мог видеть нас вместе?.. А, да, весной моя «бэха» стояла в ремонте, и жена забирала меня с работы. Я мельком познакомил ее кое с кем из коллег. В том числе и с Артемом, кажется.

– Не жалуюсь, – кивнул. – Достигли некоей гармонии.

– Я вот об этом как раз и хотел поговорить… Спасибо, – принял Артем у официантки бокал ярко-желтого «Хайнекена», дождался, пока она всё расставит на столе и отойдет, и продолжил: – Я сейчас с девушкой живу… почти год уже. Свадьбу планируем.

– Поздравляю.

– Спасибо… Отличная девушка, Даша, на три года моложе меня… Да, отличная – красивая, вышку окончила, зарабатывает нормально… всё меня в ней устраивает. Только… – Артем отпил пива, слегка поморщился. – В общем, напрягает она меня вниманием.

Замолчал. Я не поддержал разговор – задавать наводящие вопросы было рано пока… Артем с усилием продолжил:

– Постоянные разговоры, забота, проявления любви – это, оказывается, тяжело… Нет, как-то я не так, не с того конца… Я ее люблю, – произнес убеждающе то ли меня, то ли себя самого, – и в то же время готов иногда… – Еще глотнул пива. – Она всегда рядом, всегда смотрит на меня, всем делится. Интересуется, как на работе, рассказывает подробно, как у нее, вообще, что видела, узнала… Спрашивает, что приготовить, о прочитанных книгах рассказывает, фильмы вместе предлагает посмотреть в компе, потом на обсуждение выводит… О терактах этих, всем прочем разговоры…

– Активная особа, – улыбнулся я, когда Артем снова на некоторое время замолчал.

– Акти-ивная… С одной стороны, приятно, правильно – мы пара, необходимо общение… А с другой… Приползаю домой, хочется сожрать чего-нибудь по-быстрому и упасть на диван, в телик воткнуться или в Сеть. А тут она: «Любимый, я приготовила то-то и то-то, это мы будем есть так-то и так-то…» С работы быстрей меня приезжать старается… На столе – целый диснейленд из блюд разных, тарелок, приправ… «А потом, любимый, мы будем смотреть новый фильм такого-то. Я как раз скачиваю. Ты не против?» И смотрит так душевно, что невозможно сказать: нет, не хочу, возьму бутер и плюхнусь перед теликом… Короче, – Артем потер лоб указательным и средним пальцами, – она из каждого дня хочет праздник сделать, а мне тошно… Я уже и домой с ужасом еду теперь… Смешно, конечно, но вот такое чувство. То ли я мудак конченый в двадцать восемь лет, то ли она что-то не то делает.

Он вздохнул, отпил «Хайнекен», промокнул губы салфеткой и посмотрел на меня, ожидая, что скажу. Я сочувствующе покивал и отвел глаза. На самом деле особого сочувствия не было.

Да, мы с женой вместе больше двадцати лет. Если здоровье не подкачает, вполне можем прожить еще тридцать, а то и больше. Сейчас нам за сорок, и представить, что будет за восемьдесят, теперь довольно легко. В Москве полно стариков, народ тут живучий.

Живем, как говорится, душа в душу. Но… Но это только действительно так говорится. Душа в душу… Нет, скорее без душ. Души стараемся не прижимать. Лучше их прятать поглубже, тогда легче преодолевать день за днем, год за годом.

Конечно, общались и теперь общаемся каждый день, обсуждали и обсуждаем события, разные бытовые вещи, ездили и ездим с приятелями и детьми на природу, ходили и ходим в кино, театры. Хотя, кроме первых недель, когда зашкаливала страсть, все эти годы держались пусть на мизерном, но расстоянии, не врастали друг в друга. Словно инстинктивно понимали, что иначе обязательно случится пресыщение, отторжение.

Слава богу, возможность не врастать была и есть – сначала в двухкомнатной квартире жили, потом приобрели трешку. Не давились. В каждой комнате и на кухне – телевизор, у всех членов семьи по набору гаджетов.

Теперь по целым дням и десятком фраз можем не обменяться. И не тяготимся этим. Или убеждаем себя, что не тяготимся?

– …Некоторые, знаю, злятся, когда жена с подругами трещит часами, по магазинам шляется, – продолжал Артем, – а мне наоборот… Я уже ей, ну, типа, в шутку, но так… «Может, покемонов ловить пойдешь?» Смеется, прижимается. «Нет, любимый, я от тебя никуда».

– Подожди, – перебил его, – слушай, а с жильем у вас как? Может, ей просто деться некуда? В однухе хочешь не хочешь, а…

– Не обижай. – Артем действительно поджал губы. – Двуха у нас новой планировки – изолированные комнаты. Возле метро «Римская» купили новострой. Лоджии теплые, еще как комнаты…

– Понял-понял. Я так – пытаюсь анализировать.

– Угу… И, знаешь, я не тюфяк, не быдло какое. И поговорить люблю, на подъем, считаю, скор. Но не могу я постоянно… Эх. – Он как бы с отвращением допил свое пиво. – Она не то чтобы ни минуты не дает, а… Сложно, сложно объяснить… И в другую комнату не уйдешь, когда она прижимается, – решит, что злюсь на что-то. Еще хуже…

– Да я понимаю, Артем. Понимаю… Только вот совета дать не могу, кажется. Разве что – ребенка, может, вам завести?

Артем отмахнулся:

– Нет, ты что! Меньше года вместе – какой ребенок!..

– Эт тоже верно… – Я задумался. – Вот я избежал такого, что у тебя сейчас, и рад вроде бы. Хотя… – Вообще-то мы с Артемом говорим складно, это один из главных профессиональных навыков, но сейчас слова соединялись в фразы трудно, при помощи массы междометий и вздохов. – Хотя жалею порой, что чего-то важного у нас с женой не случилось. Ни безумной страсти, ни пыли до потолка. Ровно слишком… А с другой стороны, – я встряхнулся, – от плотной любви до того, что в «Крейцеровой сонате», недалеко… Читал «Крейцерову сонату»?

– Естественно. Я прилично читаю… Правда, в последнее время и к книгам стал… отвращение стал чувствовать. Даша интересуется, что читаю, мнение спрашивает, если тоже читала – на обсуждение вывести пытается… А «Крейцерову» ты в тему вспомнил – есть симптомы…

– Не пугай, Артем.

– Я не про то, не про убийство… Но уже раза два-три была к Даше ненависть такая… Бешенство прямо… Хм, там у жены так, и муж удивляется, не понимает, что это, а тут – у меня… И знаешь… извини за откровенность…

– Мы для этого здесь и сидим.

– Ну да, ну да… И чувство такое – или ударить, или зацеловать, затискать. Набрасываюсь, валю, раздеваю… Она не сопротивляется, к счастью, наоборот… Но ведь случится так, что начнет: не надо, не хочу. И что тогда?…

Артем вздохнул протяжно, со стоном. Сидел, ссутулившись, глядя на нетронутые гренки.

– Еще пива? – спросил я.

– Наверно… Жена-то ругаться не будет?

– Я так редко после работы выпиваю, что, думаю, наоборот, будет рада. – Я подозвал официантку и попросил повторить «Хайнекен» и «Туборг». – Тем более она с работы к дочке хотела ехать – по Ваньке, внуку, соскучилась.

– Внук уже… молодцы. М-да… Может, действительно ребенка заделать, пускай на него внимание переключает.

– Это вариант. Но тоже есть опасность – можешь начать ее ревновать к ребенку.

– Да, я читал… Причина кучи разводов… Хотя, понимаешь, у меня такое состояние сейчас, что, уверен, буду счастлив просто, если она девяносто процентов любви на ребенка перенесет.

Официантка принесла пиво. Пока ставила бокалы на стол, мы молчали. Пошла, покачивая под тонкой юбкой выразительным задом. Молодая, наверняка ищущая вторую половину…

– Значит, надо ребенка, – решил Артем. – Пускай… Я ее не хочу терять, но так – не протяну. Слишком она меня любит. Слишком… – Голос его стал сползать в бормотание. – Тяжело это, давит… душит, как подушка теплая… Может, я не умею… Раньше, до нее, – потыкались и разбежались. А тут… «Я никуда от тебя». Ни подруг ей не надо, ни шопов. Рядом…

– Артем, – вторгся я в это бормотание бодрым предложением, – давай выпьем за все хорошее. Сейчас тяжело, а через двадцать лет, может, с такой благодарностью вспоминать будешь.

Он взялся за покрытый испариной бокал, хмыкнул, по-прежнему глядя на чипсы:

– Что там через двадцать – дожить еще надо… О’кей, решаем проблему так – женимся, делаем ребенка, пусть ему книжки читает, свою любовь дарит. Мне и десяти процентов хватит…

И с облегчением большими глотками стал пить свой «Хайнекен». А я представил, как войду в квартиру и сяду под бочок к жене. Прижмусь, приласкаюсь. Вот она удивится. Если будет уже дома, конечно.

Зима

Почти каждый день я совершаю традиционный и традиционно бесплодный обход города. Что хочу найти, я и сам не понимаю, но хожу и хожу и уже в сумерках, продрогший, злой, возвращаюсь к себе.

Наш дом называют Серой кривой пятиэтажкой. Есть еще Голубая кривая – ее панели покрыты голубоватой облицовочной крошкой. Нашу строили на несколько месяцев позже Голубой, и, видимо, на нее крошки не хватило – стены светло-серые, словно бы слепленные не из раствора, в котором должны быть песок, щебень, а просто из цемента. И прочности у них никакой – ногтем можно расковырять. Может, действительно замесили цемент с водой и залили по-быстрому… Наш дом сдали весной девяносто четвертого, с тех пор десять лет ничего в городе не строили, кроме разве что частных коттеджей, да и из них мало какие довели – в основном торчат до сих пор этакие полуразвалины, заросшие травой и кустами: место для пацаньих игр.

Дом стоит удобно – по соседству супермаркет, через дорогу парк, до моря два квартала, минут десять неторопливым шагом. Квартира на четвертом этаже, двухкомнатная, комнаты отдельные, не проходные… Правда, родителям пожить здесь довелось недолго. Отец, которому и давали квартиру (он двадцать лет проработал на прядильной фабрике), умер через год после переезда, а мать – через полтора. Рак обоих сожрал… От него многие в городе умирают, но об этом не принято распространяться – мы считаемся курортной зоной, летом здесь битком отдыхающих, а начни про рак трезвонить, наверняка перестанут ездить, и тогда нам всем быстрый и реальный каюк…

Родители умерли, и я остался единственным владельцем этих квадратных метров. Есть еще бабушкина хибара на Горе. Это далеко от моря, но Гора считается самым старым районом города. Там было одно из двух поселений, которые потом разрослись… Хибара ветхая и страшная, с мая по октябрь я в ней обитаю. Газ, главное, проведен, и на улице колонка с водой.

В этой хибаре мы с родителями жили до переезда в Серую кривую пятиэтажку. Получив ордер, звали и бабушку – «задавит тебя здесь потолком», – но она отказалась: «Пускай лучше задавит, чем море смоет». Я долго не верил, что она всерьез боится моря, да и не она одна, а большинство старух и стариков на Горе. Посмеивался над полулегендой, согласно которой с тысячу лет назад случился страшный шторм, а может, и цунами какое-нибудь, и поселение рыбаков смыло вместе со всеми жителями. А люди, жившие выше – виноградари и пастухи, – уцелели, но гибель соседей произвела на них такое сильное впечатление, что и через сотни поколений море продолжало казаться людям с Горы опасным и враждебным…

Бабушка в центре города – то есть в низине – почти не бывала; моя мама, ее дочь, тоже никогда не рвалась туда, и если отец, уроженец дальней степной области, тащил нас на пляж, выискивала разные причины, чтоб не пойти.

Да, эта боязнь моря до недавних пор была мне дика и смешна, но почему-то теперь я всё чаще думаю о том, что это тупое накатывание волн и редкие почти игрушечные штормы должны в конце концов смениться серьезным. Взбунтоваться, встать на дыбы… Наверное, множество людей ожидают и ожидали нечто подобное, но я ожидаю с чем-то вроде радости. Как какого-то избавления. От чего? Я и сам не могу себе объяснить. Всё вроде нормально. Свобода, куча времени, денег в сезон заработать можно столько, что хватит на жизнь в оставшиеся пять месяцев холодов… Только вот… Только вот пустота и тоска, такая тоска, что хочется, чтобы случилось что-нибудь пусть страшное, гибельное, но способное разбить пустоту и тоску.