Сожительница

Оксана поставила чемодан на пол и сняла трубку. И сразу у нее упало настроение, так как она услышала голос дочери. Ничего хорошего он не предвещал, если она звонит в такой поздний час, это означает лишь то, что события приняли плохой оборот. Впрочем, особенно удивляться этому не приходилось, все последнее время они шли именно к такому финалу.

– Что случилось, доченька? – спросила Оксана. Впрочем, вопрос представлял из себя чистую формальность, она почти не сомневалась в ответе.

– Когда ты приехала? – спросила Наташа.

– Несколько часов назад. – Оксана вздохнула про себя, что-то часто в последнее время она стала лгать. Разумеется, это ложь во спасение, чтобы дочери не было бы стыдно за свой звонок, однако все равно ложь. Но не могла же она сказать дочери, что даже еще не разделась, ей будет неудобно тревожить мать своими проблемами.

– Мы расстались с Олегом, – произнесла Наташа именно ту фразу, которую Оксана и ожидала услышать.

– Но может быть есть еще шанс примириться?

– Нет.

В телефоне повисла пауза. Оксана поняла, что таким образом дочь призывает приехать к ней домой. Тащиться через весь город в такой час. Она этого просто не выдержит. Или выдержит? Но ей явно срочно требуется утешение. А кто способен ее утешить? Только мать.

– Я сейчас приеду, – произнесла Оксана.

– Но уже поздно. – Но голос дочери звучал слишком неубедительно.

– Не так уж и поздно. Да и вообще, ты же знаешь, я сова. Жди меня.

Мать и дочь разъединились.

Да, сейчас она помчится на другой конец Москвы, но сначала все же спокойно посидит минут пять. Это-то она может себе позволить.

Она села напротив зеркала и стала себя рассматривать. Как же великолепно она провела эти два дня, ее совершенно ничего не беспокоило. Такое душевное спокойствие ее не посещало целую вечность. Еще бы, она встретила замечательного человека. Что же такое особенное нашел в ней Мак-Грегор? Их прощание в аэропорту можно было запечатлевать на пленку и включить отдельным эпизодом в какой-нибудь «мыльный» сериал. Они не разлучались ни на секунду, он без конца повторял, что будет помнить об этих днях даже тогда, когда его не будет. Мрачная шутка, но все дело в том, что он совсем не шутил. Он был необычайно серьезным. А под самый занавес сказал удивившую ее фразу, что их отношения имеют не только значение для них двоих, все гораздо серьезней, они имеют вселенское значение. Но больше не стал ничего уточнять. Да и времени не оставалось, объявили посадку на ее рейс.

Оксана помнит, как уменьшалась его машущая рукой фигура, и как затем она исчезла совсем. Все кончилось, но кончилось так, как будто бы все продолжается.

Как и тогда в аэропорту, у нее защемило сердце. Но время на сантименты не оставалось, она и так перебрала свой лимит. Дочь, наверное, думает, что она уже в пути. А она сидит в кресле и рассматривает себя. Как будто бы никогда раньше не видела. А может, и в правду не видела. Ведь человек постоянно обновляется. Только очень часто не замечает этого.

Несмотря на то, что денег как обычно было в обрез, Оксана поймала такси. Она вдруг почувствовала, что у нее не хватит сил добраться до дома дочери традиционным способом: сначала на метро, затем на автобусе. Когда она восстановит силы, тогда и будет экономить.

Наташа выглядела неважно. Такого хмурого выражения лица она у нее еще никогда не видела. А ведь она росла веселой девочкой.

– Спит? – шепотом спросила Оксана.

– Спит, – подтвердила дочь.

Этот диалог относился к сыну Наташи – Мише. Ему недавно исполнилось два года. Когда он родился, с Оксаной чуть инфаркт не случился, она вдруг ясно осознала, что отныне и навсегда она бабушка. А одно это слово вызывало у нее содрогание. В ней жило сильное подсознательное ощущение, что ее молодость продлится вечно. А тут такое событие, камня на камне не оставляющее от этого чувства. И ей понадобилось некоторое время, дабы переселить себя и привязаться к внуку.

Оксана прошла в комнату и села на диван. Эту однокомнатную квартирку Наталья и ее муж Олег снимали с тех пор, как поженились. Они наотрез отказались жить с родителями в их трехкомнатных хоромах и предпочли поселиться в этой конуре, где целую вечность не делали ремонта. Даже запах тут был такой противный, и когда Оксана попадала сюда, то невольно начинала морщиться. Она не понимала, как тут вообще можно нормально жить, особенно после того, как местное население в связи с рождением ребенка увеличилось на целую душу. Это был какой-то особый вид самоистязания, когда люди доказывают себе, что в состояние выдержать испытание, хотя никто их и не испытывает. Она понимала желание молодой семьи жить совершенно самостоятельно, но не до такой же степени. Впрочем, после того, как Оксана развелась с мужем, и они разменяли их квартиру, вопрос отпал сам собой.

Наташа внимательно посмотрела на мать.

– А ты изменилась, ты как-то по-другому выглядишь, – констатировала она.

– Что значит по другому? Ты полагаешь, что за два дня можно сильно измениться.

– Не знаю, но что я вижу, то и говорю. Если за два дня ты изменилась, значит, можно измениться. С тобой там ничего такого не произошло?

Интуиция дочери не слишком порадовала мать, Оксане не хотелось никому рассказывать о Мак-Грегоре. По крайней мере, сейчас, когда так свежи все воспоминания и ощущения. Потом, когда все немного затянется тиной времени, может, она и поведает Наташе об этой истории.

– Просто хорошо провела время в кампании интересных людей, окунулась в другую атмосферу, надышалась другим кислородом. Вот и посвежела. Только и всего.

Дочь смотрела на мать, но Оксана никак не могла понять, что скрывает этот взгляд. Наташа с детства была своенравной, но ее своенравие проявлялось не столько в упрямстве, сколько в стремление жить по каким-то своим законам. И далеко не всегда они были понятны ее родителям, иногда поведение дочери представляло для Оксаны не меньшую загадку, чем для ученых нахождение Атлантиды.

– Ты у меня молодец, – вдруг неожиданно произнесла дочь.

– Стараясь, – скромно ответила Оксана. – Но давай поговорим лучше о твоих делах.

– Я выгнала Олега.

Она так и сказала: выгнала, отметила Оксана. Не расстались, не разошлись, а выгнала. Да, это в ее характере.

– Почему?

Наташа пожала плечами.

– Ничего нового в мире никто придумать не может. Я с ним рассталась по той же самой причине, что и ты рассталась с отцом. Он мне изменил.

– Я рассталась с твоим отцом не поэтому.

– Я знаю, ты подробно мне все объяснила. Ты не захотела жить, окруженная со всех сторон ложью.

– Согласись, что это немного по другой причине.

– Согласна, но только совсем немного, – насмешливо проговорила Наташа. – А я его прогнала сразу по двум причинам: из-за того, что он мне изменил, и второе из-за того, что он мне соврал. Видишь, я тебя превзошла.

– Это не то соревнование, в котором дочери стоит состязаться с матерью, – возразила Оксана.

– Другого пока нам не дано. Как бы то ни было, но я не собираюсь с ним жить.

– Могу я спросить тебя, почему? Ведь это в целом обычная история. С людьми это часто случается. Почему бы ни поискать пути примирения.

– Я знаю, но я знаю и другое, я не смогу простить ему измены. Это отравит нашу жизнь хуже любого самого ядовитого яда. Да и вообще, все это бессмысленно, я вдруг ясно поняла, что он разрушил во мне все, что связывало меня с ним. Ничего не осталось. Ты хочешь чаю?

Переход к чаю был столь неожиданный, что в первую секунду Оксана даже не поняла вопроса.

– Нет, спасибо, после твоего рассказа как-то не до чая. Прости, но все же я не до конца понимаю: вы так сильно любили друг друга. Но неужели одна измена все разрушила до основания?

Наташа довольно долго не отвечала. Она смотрела куда-то мимо нее, то ли в даль, то ли внутрь себя.

– Я бы ему, может быть, и простила, но если бы ты видела, кого он выбрал вместо меня. Это форменная идиотка. Он нисколечко не уважает не только меня, но и себя. Если мужчина ведет себя, как примитивный самец, готовый трахаться с любой самкой, то пусть к ним в стадо и отправляется. И там трахается с утра до вечера и с вечера до утра. Разве я не права?

Дочь в ее присутствии впервые использовала такой специфический термин, как «трахаться», и Оксана почувствовала что-то вроде оторопи. Никогда до сего момента они не общались на таком языке. Значит, ее девочку допекло, значит, что-то существенно изменилось в ее мировоззрении. И эти перемены вряд ли могут радовать.

– Понимаешь, в таком возрасте у мужчин бывает такой избыток сексуальной энергии, что одна женщина не всегда способно ее аккумулировать. А знаешь, как трудно жить, когда тебя она переполняет, а выхода не находит.

– Ты не представляешь, какая я в постели. Его энергии иногда не хватало, чтобы меня удовлетворить. Мне тоже хотелось других мужчин. Но я себе ничего такого не позволила. Я понимала, что если дам себе поблажку, так все и пойдет. И вскоре от нашего брака ничего не останется. А уж возможностей, поверь, с моей профессией у меня выше крыши.

Оксана почувствовала, как краснеет. Никогда Наташа не делала ей подобных признаний. Они не виделись всего две недели, а у нее такое чувство, что перед ней сидит совсем другой человек. Вот кто кардинально изменился, а вовсе не она. Таких речей она никогда раньше не слышала от дочери. И по ним можно приблизительно себе представить, какие перемены происходили в ее душе в последнее время. Она много передумала и перечувствовала, если у нее прорезался такой язык. Она черствеет и ожесточается, вот в чем дело, вдруг словно озарение пришла к ней мысль. И никаким образом воспрепятствовать этому она, судя по всему, не в состоянии.

– Я вижу, ты все решила. В таком случае, зачем ты меня позвала к себе? Мы могли бы поговорить и завтра, и в любой день.

Наташа сидела молча, явно не торопясь с ответом.

– Я не знаю, что делать, – вдруг произнесла она.

– А мне казалось, что ты очень хорошо знаешь, что делаешь.

– Я не об этом, – махнула она рукой. – С этим я разобралась, там все кончено, а значит, все спокойно.

– Тогда я не понимаю, о чем ты.

– Мы с Олегом ввязались в одно дело. Мы не стали никому говорить об этом, думали, справимся сами. Но после нашего разрыва, все теперь на мне.

– О чем ты говоришь?

– О квартире. Мы решили купить квартиру. И ее, можно сказать, купили.

– Купили квартиру? Но тогда, где эта квартира и где вы взяли столько денег?

– Квартира еще строится. А чтобы ее купить, внесли первый взнос. А в самое ближайшее время нужно вносить остальные деньги.

– И много?

– Тридцать пять тысяч долларов.

Оксана почувствовала, как летит куда-то вниз.

– Но как вы собирались отдавать деньги? Олег ведь не так уж много зарабатывал, а ты и того меньше. А ведь еще надо жить. У тебя же маленький ребенок, ему столько нужно всего.

– У нас было несколько проектов, мы надеялись, что они принесут нам деньги. Но теперь, как ты понимаешь, ничего из этого не получится.

– Обратись к отцу. Он сейчас хорошо зарабатывает.

– Ни за что? После того, что он сотворил, он умер для меня.

– Ни слишком ли много умерших живых людей.

– Нет. Ровно столько, сколько умерло. Ни на одного больше.

Ну и характер у нее выкристаллизовался, подумала Оксана. С таким характером либо многое достигают, либо превращают свою жизнь в ад. И тут, кажется, второй вариант. Она вдруг ощутила безмерную жалость к дочери. Эта нежная, тонкая, хрупкая девочка, какой она ее помнит, обрекает себя на тяжелые испытания. Но кому они нужны? Нельзя ли без них обойтись?

Она вздохнула про себя. Всю жизнь она задает себе такие вопросы и всю жизнь безнадежно ищет на них ответы.

– И что ты собираешься делать? – спросила Оксана.

– Я должна найти решение. У меня сын, и он должен расти в нормальных условиях.

– Ты хочешь, чтобы я тебе помогла. Я бы с удовольствием, но не знаю, как. Тебе известна моя зарплата. Что я могу поделать, если в нашей стране научным работникам платят сущие гроши.

– Ты всегда находила выходы из самых безнадежных ситуаций, – сказала Наташа.

В каком-то смысле это было действительно так, их семья, когда она еще существовала в полном составе, не раз оказывалась в тяжелых ситуациях. И обычно именно Оксана находила решения, как выбраться из них. Но сейчас? Мысленно она пробежалась по всем своим возможностям – и не увидела ни одной. Из этого тупика выхода нет.

– Я могу лишь продать свою квартиру, – сказала она.

– И где же ты будешь жить?

– Снимать комнату, на квартиру моей зарплаты не хватит.

– Я ни за что не приму от тебя такой жертвы.

– Но ничего другого на данный момент не могу тебе предложить.

– Извини, я не правильно поступила, рассказав тебе обо всем.

– Абсолютно правильно, – живо возразила Оксана. – Да, сейчас я не знаю, как тебе помочь, но вдруг возникнет какая-нибудь возможность. Я буду думать об этом.

– Какая возможность может возникнуть, – пожала плечами Наташа. – Если не хочешь у меня заночевать, то тебе надо ехать.

Она тактично выставляет меня из квартиры, отметила Оксана. Спасибо, что хотя бы так, а не иначе.

– Да, я пойду. Обещаю, что буду думать о твоем деле.

Наташа предпочла промолчать. Она выглядела хмурой и сосредоточенной. Оксане захотелось приласкать ее, но она чувствовала неуместность этого порыва. Дочери сейчас совсем не до материнских ласк.

Глава 4

Почему-то ей не хотелось ехать на работу. Практически всегда она это делала с удовольствием, потому что любила ее. Но сегодня все было не так.

Обычно она легко вставала даже тогда, когда поздно ложилась. Но сегодня ей стоило больших трудов сдернуть себя с кровати. И пока она приводила свою внешность в порядок, пила традиционное утренние кофе, то одновременно пыталась понять, что с ней происходит, почему у нее столь угнетенное состояние духа? Конечно, дочь сильно расстроила ее, она-то надеялась, что Наташу не постигнет ее участь, и у нее сложится счастливая супружеская жизнь. Тем более все предпосылки для этого были. По ее, Оксаны, мнению, Олег был замечательным и многообещающим молодым человеком, ему прочили замечательное будущее. Правда, пока все шло не так хорошо, как бы хотелось, но Оксана понимала, что чудеса в жизни встречаются крайне редко. И всего надо добиваться упорным трудом. Даже при наличии большого таланта. По большому счету никому до него нет дела, каждый озабочен лишь собственным продвижением, даже если он трижды бездарен. И надо проявлять выдержку, терпение, настойчивость. И ей казалось, что Олег является обладателем этого комплекта достоинств. И при этом он всегда подчеркивал свою любовь к жене. Куда же она так быстро исчезла?

И все же Оксану не покидало ощущение, что причина ее плохого настроения кроится не в этом. Или не только в этом. Что-то еще беспокоило ее. Может быть, она еще не отошла от разлуки с Мак-Грегором? Вроде бы нет. Она с тихой радостью вспоминает проведенные с ним два дня. Но особенного стремление продлить эти отношения она не испытывает. Это тот случай, когда хорошего понемногу. Тогда что же?

Она думала об этом всю дорогу. И пока ехала в метро и пока ехала в автобусе. Ее не оставляли предчувствия, что этот день выдастся для нее не самым приятным. Ей не хотелось думать о возможных вариантах развития событий. Все будет хорошо, пыталась она себя успокоить. Она придет на кафедру, ее окружат сотрудники, она начнет рассказывать о своей поездке. Не часто же из их коллектива кто-то выезжает на международные конференции. Да еще в Америку. Разумеется, за исключением одного человека, самого главного из них – академика Ягодова. Для него такие вояжи – самая обычная вещь. И даже странно, что на этот раз поехал не он, а она.

Что-то екнуло внутри Оксаны. Почему она раньше об этом не думала. Ну, понятно, так обрадовалась, что больше ни о чем размышлять не хотелось. А ведь пища для размышлений тут обильная.

И сейчас она это делать не станет. Лучше подождать развитие событий. Тем более интуиция подсказывала ей, что ждать придется недолго. Она всегда исповедовала принцип: то, что должно произойти, пусть происходит. И как можно скорей. Многие люди всю жизнь только тем и занимаются, что оттягивают неизбежное. Они так его боятся, что готовы на любые жертвы, лишь бы этого не случилось. И не важно является ли это поход к стоматологу или объяснение со своим супругом о том, что их брак исчерпал себя, как колодец, в котором не осталось воды, и пора расходиться в разные стороны. Когда она почувствовала это в отношении с мужем, то не стала медлить. Она хорошо помнит, как днем пришла к окончательному заключению, что совместное проживание более невозможно, а вечером уже объяснялась с супругом об условиях развода. Тот явно не ожидал такой скорой развязки и долго не мог поверить, что она говорит об этом совершенно серьезно. И ее не оставляет ощущение, что до сих пор он полагает, что их разрыв – это временное явление, что это не более чем женская блажь, которая однажды непременно пройдет. И все вернется на круги своя. Нет, дорогой, мысленно произнесла она, не вернется.

Но впервые минуты пребывания ее на кафедре, все шло точно по предполагаемому сценарию. Ее окружили коллеги, и она стала рассказывать о том, как прошла конференция, какие впечатления остались у нее о стране. Но глазами она искала другого человека, и мысли ее катились совсем по другому руслу. Было странно, что его до сих пор нет, ведь ему известно, что она должна появиться утром. А она слишком хорошо знает его, а потому не исключает, что он готовит для нее какой-то сюрприз. Он из тех, кто любит неординарные ходы и поступки. И в немалой степени благодаря им и добился столь высокого положения.

Внезапно дверь отворилась, и на пороге появился Ягодов. Он был одет в лучший свой костюм, на лацкане которого сверкали награды. В руке он торжественно нес шикарный букет цветов. Оксана и не только она с одного взгляда оценила примерную его стоимость, она равнялась едва ли не половине ее месячной зарплаты.

Ягодов подошел к ней, торжественно вручил цветы и смачно поцеловал в обе щеки, оставив на них влажные следы.

– С прибытием Оксана Леонидовна. Мне уже отписали из Америки о твоем триумфе. Господа, прошу минутку внимание, успела ли вам рассказать Оксана Леонидовна о том, какой фурор вызвал на конференции ее доклад. Все были просто в восторге.

– Вы преувеличиваете, – попыталась было вставить Оксана.

– Ничуть не преувеличиваю, – резко, как провинившуюся школьницу оборвал ее Ягодов. Впрочем, ей было не привыкать, это была его обычная манера с ней разговаривать. Когда она пыталась возражать, он часто прибегал именно к такому интонационному давлению. – О триумфе профессора Бахмутовой мне написал мой друг профессор Конрад Маклеин.

Оксана припомнила, что этот человек, хотя и не выступал, но постоянно сидел с важным видом в президиуме. А она и не знала, что он друг Ягодова. Тот никогда о нем не говорил. Странно, что этот Конрад Маклеин даже не попросил передать ему привет. Впрочем, что ей за дело до отношений этих людей.

Оксана все бросились поздравлять, она же чувствовала досаду. Ягодову вовсе не обязательно было во всеуслышание извещать об ее успехе. Он же не хуже ее знает их среду. Теперь она станет объектом зависти; никто ей не простит ее удачного выступления. А ей и без того многие завидуют, хотя она искреннее не понимает по какой причине. В университете немало гораздо более успешных и известных ученых. Но им это почему-то прощается, а вот ей нет.

Пока коллеги искренне или не очень искренне ее поздравляли, Ягодов стоял в сторонке и не сводил взгляда с Оксаны. И этот настойчивый взгляд отзывался в ней неприятным холодком где-то внизу живота.

Внезапно он протиснулся к ней сквозь окружение сотрудников кафедры.

– Достаточно, нам надо с Оксаной Леонидовной кое о чем поговорить. Пройдем в мой кабинет.

На людях Ягодов всегда называл ее по имени отчеству, но когда они оставались тет-а-тет, то он обходился одним лишь именем.

Оксана направлялись вслед за Ягодовым в его кабинет, чувствуя на своей спине взгляды всей кафедры. Едва они переступили его порог, как он не только плотно закрыл дверь, но запер ее на замок.

– Ничтожества, – произнес он презрительно, – они не умеют даже притворяться. Хвалят, а у самих в глазах ненависть. Ну, ответь, только честно, как можно жить с такими людьми.

– Так живем же и не один год. И еще не один год проживем, – ответила Оксана. Ее ни на миг не покидало ощущение тревоги. Сегодня день, когда должно что-то случится.

– И ты считаешь, что это жизнь?

– Другой нам не дано, Борис Петрович.

Ягодов тяжело посмотрел на нее, словно был не согласен с ее утверждением, но не знал, что возразить. А может быть, так оно и было на самом деле.

Вместо ответа он подошел к шкафчику и достал оттуда бутылку коньяка и две рюмки.

– Выпьем коньяка. За твои успехи. Я был уверен, что ты не напрасно едешь в такую даль.

Он разлил коньяк по рюмкам. Оксана подумала, что он не соизволил спросить у нее, а желает ли она выпить коньяка. Кажется, такой естественный вопрос у него даже не возникал. А она как раз меньше всего на свете хочет сейчас алкоголь. От одной мысли о нем ей становилось противно. Такое с ней периодически случалось, обычно тогда, когда что-то расклеивалось в ее жизни. Все привычные вкусовые пристрастия у нее пропадали, и ей стоило огромного труда что-то запихнуть себе в рот.

Тем временем Ягодов своей тяжелой походкой, держа в руках две доверху наполненные рюмки, медленно двинулся к ней. Оксана вдруг поймала себя на том, что как-то по-новому рассматривает его. Для своих семидесяти лет он выглядел совсем неплохо. Даже большой живот не слишком портил фигуру на фоне довольно высокого роста. Лицо хотя и в складках, зато почти без морщин, а волосы такие же густые, как и двадцать лет назад, когда она впервые его увидела. Она знала, что каждое утро он совершает небольшую пробежку, а раз в неделю ходит в бассейн. Этот день на кафедре называли банным, так как обычно Ягодов уходил с работы раньше обычного. А пять лет назад он удивил всех, женившись не то в третий, не то в четвертый раз на женщине младше его на двадцать пять лет. Многие даже ждали, что этот брак не останется бесплодным, но пока детей у них не было. Впрочем, еще неизвестно по чьей вине. По крайней мере, Ягодов их разговорах уже несколько раз намекал именно на это обстоятельство.

– Выпьем за тебя, Оксана, – произнес то ли предложение, то ли тост Ягодов. – Ты единственная во всем университете достойна того, чтобы за тебя бы выпили настоящего коньяка вроде этого. Это «Хенесси». А все остальные достойны разве что бормотухи.

– Это не так, – возразила Оксана.

Ягодов насупил свои густые, как обувная щетка, брови.

– Чего не так?

– У нас много достойных людей.

– Что ты знаешь о людях?

– Что знаю, то и говорю, Борис Петрович. Мне уже давно не двадцать лет.

– А то, что буквально весь университет был против твоей поездки на конференции, это ты знаешь? Ученый совет выступил против, ректор и все его подпевалы были тоже против. Думаешь, деньги они не могли найти. Ерунда. Деньги всегда есть. Это я доподлинно знаю. Да только не для всех. Если бы кто-то из этой камарильи получил бы приглашение, проблем с бабками не было. Уж поверь, дорогая, мне.

– Но не все же такие?

– Да почти все. Ладно, черт с ними, давай-ка лучше выпьем за твой успех. И за все другие успехи тоже, которые тебя ждут.

Оксана пригубила коньяк. Но Ягодов был настроен решительно.

– Нет уж, голубушка давай до дна. Такой коньяк так не пьют.

Оксана набрала в легкие воздуха и выпила всю рюмку. Наверное, коньяк был, в самом деле, великолепный, но она почувствовала лишь горький ожог.

Ягодов тут же стал наливать снова. Оксана хотела было протестовать, но промолчала. Она слишком долго изучала характер своего шефа и знала, что ее протесты не окажут на него никакого воздействия. Если он решил ее напоить, то непременно это сделает. Такие прецеденты уже бывали. Единственная возможность избежать этого выскочить из его кабинета.

Оксана посмотрела на дверь и с удивлением обнаружила, что ключа в замке нет. А она ясно помнила, что Ягодов закрыл дверь на замок. Кажется, ее плохие предчувствия обретают все более реальное содержание.

– Давай выпьем еще, – снова протянул он ей рюмку. – За нашу с тобой дружбу. Ты знаешь о том, что тебя никто у нас не любит?

– Это не правда.

– Правда. А скажи, за что тебя любить? Ты умная, красивая, независимая, по Америкам ездишь. А кто может похвастаться у нас такими характеристиками? Если бы не я, тебя бы давно отсюда выжили.

Оксана почувствовала что-то вроде растерянности. Она понимала, что в словах Ягодова содержалась большая доля правды, но это была не вся правда. Она легко могла назвать солидный список фамилий людей, которые относились в ней с симпатией. И не завидовали ее реальным или мнимым достижениям. Он явно сознательно нагнетает ситуацию, он хочет подвести ее к какой-то мысли. Более того, заставить поверить в нее.