Три дня в Канкуне

Максим Никонов

Три дня в Канкуне

Три дня в Канкуне

Часть первая

Глава первая

Мы с Мишей ждали посадки в самолет в Вашингтоне, когда он, рассматривая два скрепленных листочка бумаги, достаточно громко для моего пробующего дремать мозга воскликнул:

– Смотри, мы прилетаем в два двадцать дня и улетаем в это же время. Ровно три дня, минута в минуту.

Я косо посмотрел на него, радующегося столь неожиданной находке в самолетном расписании.

– Лучше бы мы прилетели на пару часов раньше и, в качестве возмещения, улетели на пару часов позже.

Миша рассмеялся.

– Ты прямо по принципу: я тебе должен шестьдесят долларов; дай мне сейчас сорок, и я буду должен тебе только двадцать. Потом выспишься. Там классно – завалился и отрешился от всех забот этого мира. Этими разговорами он оторвал меня от столь приятного занятия, как утренняя дрема. Тем более что приятная женщина вдвое старше меня открыла дверь в тубус, ведущий к самолету, и объявила посадку. Еще через полчаса я безнадежно притворялся дрыхнущим и старался не обращать внимания на вопросы стюардессы и стоны и причитания соседей, прорывающихся через мои ноги в проход и далее в туалет.

Несколько дней назад Миша, мой младший брат, появился в моей скромной квартире и уговорил на эту поездку. Мы вышли на крохотный балкон выкурить по сигаре, прихватив по пузатому стакану с коньяком.

– Ха, сигары! Представь себе – Мексика, где на каждого белого человека приходится по два-три человека обслуживающего персонала. Тебя обихаживают, обласкивают, приносят кофе или коньяк, подносят зажигалку, как только ты достаешь сигарету. Где можно валяться на пляже не на песке, а на кожаных диванах в беседке. Кататься на водных мотоциклах или просто плескаться в бассейне или плавать со скафандром в океане. Сидеть в газибо и отгонять назойливых птиц, смотреть на пеликанов и орлов и чувствовать, как ты летишь вместе с ними в далекое голубое небо. Летишь себе, никого не трогаешь, а тут подлетает местный мексиканский орел и вежливо спрашивает, чего тебе в данный момент хочется. Устаешь так, что вечером мечта одна – завалиться в постель и забыться сном. Но не получается, спокойная тихая ночь, и ты сидишь себе на веранде, куришь сигары и пьешь коньяк. Иногда хочется остановить эти мгновения и понять простую мысль – это счастье.

– Ага, согласен. Доллары – это счастье.

Миша, мой брат-романтик, рассмеялся.

Теперь я расплачивался за это обещанное счастье своим недосыпом. Еще бы, ведь мне пришлось встать даже не то что слишком ранним утром, а слишком поздним вечером, чтобы из-за всех этих новых мероприятий с безопасностью успеть за два с половиной часа до отбытия самолета быть в нью-йоркском аэропорту. Быстрый перелет в Вашингтон, где меня ждал Миша, в крохотном самолетике типа усовершенствованного кукурузника был тоже не подарок. Зато короткий. Посему в самолетике поспать тоже не удалось. Может быть, кто рано встает, тому Бог дает, да не мне. Я лично так хотел спать, что имел гигантское желание отключиться от всего остального мира на пару дней. Что, согласитесь, есть разбазаривание из трех дней, выделенных Мишей на всю Мексику. Если я отключусь на два дня – что остается? Фиг да малинка. Которые почему-то в Мексике не растут.

В Канкун я прилетел угрюмым и не выспавшимся. Паспортный контроль, личный досмотр и разборка с транспортной компанией, потерявшей наш заказ на переезд из аэропорта в гостиницу, настроения не добавили.

Глава вторая

Зато я вырубился в мини-вэне по дороге из аэропорта на землю обетованную. Спал минут двадцать и прозевал военный патруль на дороге, посмевший остановить – о Боже – американских туристов. Этот короткий отдых вернул силы и уверенность в себе и в светлом будущем. Игристое шампанское, которое нам поднесли в прохладе холла, тоже добавило игристого настроения.

Нас тут же окольцевали, нацепив пластиковые полоски на руки. Это был признак чужеродных гостей с правом жрать и пить без ограничения. То, что называется «все включено». Наверняка в этом отеле не найти одной простой штуки, которая есть в каждом порядочном доме, – элементарных весов.

– Ха, мне выпало три семерки! Посмотри, что у тебя?

Миша рассматривал надпись на пластиковой полоске. Я тоже посмотрел.

– Ха, – в тон ему ответил я. – А у меня – четыре!

Три-семь-семь-семь-семь было у меня. У Миши, соответственно, на единичку меньше. Что и говорить, многообещающее начало.

Мы с трудом отделались от навязчивой дамы местной коротконогой национальности, предлагавшей расписать весь наш отдых по дням, часам и минутам. В конце концов, мы же свободные люди из свободной страны, чтобы самостоятельно принимать такие решения. Это оказалось не столь легко – когда мы очутились в номере, красная лампочка нашего телефона уже моргала. Тот же самый навязчивый голос повторил свое пожелание, и мы отмахнулись от него, как от навозной мухи.

– Ну что, пойдем искать наших?

Наши – это компания моего брата, которая прибыла на пару дней раньше. Мы, можно сказать, припозднились и потому нарядились для первого выхода в свет. Теннисные рубашки, под цвет шорты, бейсболки и кроссовки.

– Ты – белокожий пижон в белом!

– А ты – голубой!

Мы дружненько посмеялись. Одно мне не нравилось. Миша заметно нервничал. Шальная мысль промелькнула в голове – из-за женщины, которую он должен был встретить здесь. Что хоть как-то могло объяснить, почему он резко поменял планы и вместо его нынешней подруги на мексиканскую ривьеру прилетел я.

Глава третья

Наших мы нашли в ограниченном женско-детском контингенте в дальней части бассейна. Миша мне уже дал расклад русских боевых частей в Мексике. Два брата – это мы с ним, две сестры, три пары, две из которых с детьми. В данном случае русскоязычное представительство состояло из обеих мамаш со своими отпрысками и еще одной дамы. Мамаша с расплывающимися бедрами намазывала кремом облезшую спину дочуры лет тринадцати-четырнадцати. Похожесть лиц и фигур не вызывала сомнений в их родственных отношениях. Марина и Оксана, так они назвались. Маманя руки мне не подала, сославшись на крем. Зато дочка сделала это чисто по-американски, без жеманства и сильно тряхнув мою руку. Вторая маманя внимания на меня не обратила и перебила Мишино представление выкриком:

– Гава, ты куда?

Она сорвалась со своего места к нам за спину – там в детском по щиколотку бассейне с фонтанчиком бултыхался малыш.

– Гава – это мужское имя или женское? – решил пошутить я.

Михаил замешкался. Если его и бултыхающегося малыша когда-то представляли друг другу, оба явно уже забыли о деталях этого события.

– Гава – это Гавриил. – Моего засмущавшегося брата спасла третья женщина.

– Смешное имя, не правда ли?

– Красивое имя. А главное, редкое! – поддержал я.

– Да, не то что Галя или Надя. Меня, кстати зовут Женя, а вас – Максим.

– Как вы угадали? – продолжал я придуриваться. Как будто это не мое имя минуту назад было произнесено три раза. Брательник мой решил исправить ситуацию и произнес его в четвертый раз.

– Женя, это мой старший брат Максим. Максим, это Женя Троянская.

– Женя Троянская, вы очаровательны!

– И только?

– О, простите, солгал. Вы очаровательны сногсшибательно!

Это было правдой. Несмотря на облупившийся нос, щеки и лоб и красные пятна на плечах и ногах, которые шли к ее горевшим на солнце коротко остриженным волосам цвета меди. В смысле не ноги шли, а пятна шли. И ноги тоже шли к ее волосам. Солнце играло в них, придавая золотой оттенок. Интересно, а Елена из древней Трои тоже была рыжей?

– Я вас раньше что-то не видела.

– Я живу в Нью-Йорке и был в Вашингтоне только два раза, и то с экскурсией. Еще до того, как Миша переехал туда.

– Ребята, – нашу завязавшуюся беседу перебил Миша, – ребята, вы знакомьтесь, а я пойду поищу остальных.

– Если увидишь официанта, попроси подойти к нам. – У Гавиной мамы голос был малость визгливый, с оттенками одесского привоза. – Он нас совсем забросил.

– Иди, Миша. Я позабочусь о дамах. – Мы уже схватили по стаканчику в баре на полдороге, так что я представлял себе, как это сделать. – Дамы, что прикажете?

Одесса потребовала пиноколады с алкоголем. Да побольше, побольше. Надеюсь, что Гава отвык от кормления грудью. По-американски воспитанная девочка попросила американской же кока-колы со льдом, ее мама – просто бутылку воды. Заказ от третьей дамы был чуть сложнее.

– Если вы подниметесь вон на ту террасу, там будут три двери. У двери в середине – круглые ступеньки, в кафетерий. Там есть очаровательный сок красного цвета из местных цветов. Мне, пожалуйста, стаканчик. – Женя скосила глаза на маманю Гавы, не слышит ли. – Да побольше, побольше.

– Слушаюсь и повинуюсь!

Я исчез выполнять сложный заказ, повторяя про себя его ингредиенты.

Глава четвертая

Выполнить заказ было не столь сложно. Труднее оказалось не отдать официантам поднос, который я сам наглым образом утащил со стойки. В конце концов я отвязался от них, дав самое честное пионерское слово вернуть поднос через две минуты. Себе я взял того же цветочного сока. Украшением моего подноса стали три веточки цветов, сорванных по дороге и красовавшихся ныне в дешевом пластиковом стаканчике.

Первой свое получила безымянная мать Гавы. На этот раз она была рядом с малышом. Несмотря на то, что в силу наклона ее фигуры я видел только ее крепкие ноги и то, из чего они растут, свое «Thank you» я получил. Расстановка сил в шезлонгах изменилась. Девчушка получила свою коку в обмен на улыбчивое «Thanks», а вот место ее мамы занял дородный в районе живота мужичонка. Через маленький столик от него сидел еще один, с татуировкой выползающей из черепа змеи от плеча до кисти. Укладывание фотоаппарата в детскую коляску указывало на его нынешнюю роль – Гавин папа.

– Заказ сеньоры, сэр, – высказался я, протискиваясь промеж шезлонгов и ставя заказанную бутылку на столик.

Я замешкался, не зная, как начать разговор. Из-за чего был понят неправильно.

– Витя, у тебя есть рублик?

– Нету. – Витя отвечал по-английски. – Да и зачем? Сам подсчитай – в Вашингтоне в Костко упаковка в 35 бутылок стоит пять долларов, то есть четырнадцать центов за бутылку. За что доллар-то? Стоит этот олух здесь над душой…

Тут до меня дошло. Оделся я как пижон, весь в белом. То есть как обслуживающий персонал. Теперь доказывай, что ты не верблюд.

– О-о, сеньор! Вы не представляете, как дорого стоит перевозка воды из Вашингтона в Мексику!

Оба разом уставились на меня.

– Do you speak English? (Ты говоришь по-английски?)

– Si, Senior. (Да, сеньор.)

– What's your name? Juan, Carlos? (Как тебя зовут? Хуан, Карлос?)

– Ramses, Senior. (Рамзес, сеньор.)

– Ramses? (Рамзес?)

Глаза его переметнулись на рубашку, туда, где у обслуживающего персонала положено находиться маленькой фирменной табличке с именем.

– Did you learn English in the New York University? (Ты учился английскому в Нью-Йоркском университете?)

Я скосил глаза на свою рубашку. Вместо фирменной таблички местного отеля там было вышито фирменное NYU.

– No, Senior. I got the master degree there in the math and the computer science. (Нет, сеньор. В университете я проходил мастерскую программу по математике и компьютерному программированию.)

– Wow! What are you doing here? You could work in USA for one hundred thousand dollars a year. What's your salary now? (Непереводимое американское Вау! Что ты делаешь здесь? Ты можешь работать в Америке за сто тысяч долларов в год. Какая зарплата у тебя сейчас?)

– Two hundred, Senior. (Двести, сеньор.)

– Two hundred a month, a week, a day? (Двести в месяц, в неделю, в день?)

– A year, Senior. (В год, сеньор.)

– Two hundred dollars a year? (Двести долларов в год?)

– Yes, Senior, two hundred thousand dollars a year. (Да, сеньор, двести тысяч долларов в год.)

Мой собеседник обалдел. Двести тысяч! Хотел бы он так жить!

Девчушка на соседнем шезлонге вытаращила глаза и зажала рот кулаком. Женя уже давно стояла неподалеку и, наконец, решила вмешаться в наш непонятный диалог.

– Представляешь, Витя, он еще по-русски говорить может.

Витя не сдавался.

– Да как же, выучил два слова, и то матерных.

– Не совсем, – я тоже решил подыграть. – У меня русские корни. У лукоморья и так далее.

– Ни фига не понимаю! Так что ты здесь делаешь?

Витя был тормозом. Это точно. Я не успел об этом ему сообщить, потому что Женя подхватила меня под руку и сказала:

– Пойдемте, Рамзес. Они скучные, поговорим лучше о египетских фараонах вашей династии. У вас же египетские корни тоже есть?

– Э-э-э… Правильнее сказать, что мои корни вышли из Египта.

– Вот-вот. Это ведь наши напитки? Как вам последнее произведение Анатолия Тосса?

– Нескучные истории? Слабо, просто развлекаловка. Второй раз читать бы не стал…

Глава пятая

– За что вы так Витю невзлюбили, за «олуха»?

Мы потягивали напитки, болтая ногами в воде в другой части бассейна. Женя утащила с собой пляжный сарафан, я же, наоборот, снял кроссовки и любимые белые носочки.

– Да ладно, я-то тут причем. За державу обидно.

– За какую именно? Их в наличии три: мексиканская, русская и американская.

Я помешал кусочки льда в стакане.

– Получается, за все три. Стыдно, как американец, выходец из России, относится к мексиканцам вообще и ко мне в частности.

– Обиделись.

Я, конечно же, оскалился.

– На дураков не обижаются, знаете ли.

Женя помолчала.

– Витя не дурак. Он просто ограничен. И слишком много пьет.

– Что удачно дополняет одно другое.

Мы опять помолчали над высказанной банальностью.

– Расскажите о себе.

– Да что мне рассказывать? Программист, живу в Нью-Йорке. – Я замолчал, рассказывать как-то нечего. Жизнь как жизнь, как у тысяч других. – Попросите лучше Михаила, он вам все по полочкам распишет.

– Миша сказал про вас то же самое: увидите – сами узнаете. Биографы вы оба никудышные.

– Лучше вы расскажите про себя и остальных. Я здесь новенький, никого не знаю.

Улыбка пробежала по ее губам и спряталась где-то в глазах.

– Ну, с Витей вы уже познакомились. Витя все время на кого-то учится, и все время неудачно. Сперва учился на программиста. Когда закончил курсы, выяснилось, что программисты его специальности уже не нужны. Потом выучился на биржевого брокера и попал в самый обвал рынка. Что не дало заработать и помогло скрыть ошибки новичка. Потом выучился на агента по продаже недвижимости, и опять неудача. Сейчас он решил учиться на дантиста. Поверьте, к тому времени, когда он выучится, все зубы в стране будут вылечены и запломбированы. Регина, его жена, работает учителем в специализированной школе для придурков. Есть такая. Там зарплата выше, а часов меньше. В силу финансовых обстоятельств она заправляет в семье и вконец подмяла его под свой каблучок. Вполне безобидные ребята, второго ребенка завели.

Я смотрел на другой край бассейна. Гава устроился в общественном бассейне, как в собственной ванне, и чувствовал себя вполне в домашней обстановке.

– Саша посложнее. Жизнь свою устроил, звезд с неба не хватает, если не считать одной мелочи. Он увлекается коллекционированием китайской и японской посуды. У него необычайный нюх на нее. Несколько лет назад продал свою коллекцию, денег хватило дом купить и еще осталось новую коллекцию начать. Интеллигент в очках, ботаник, в общем.

Она озорно улыбнулась. Я – из той же породы, тоже в очках.

– Марина, жена его – полная противоположность, кремень. Все жизненные неурядицы перемалывает, не задумываясь. Хобби у нее тоже есть, и очень интересное. Главное, никаких материальных затрат. – Опять озорная улыбка в спокойных серых глазах. – Ни за что не догадаетесь.

Да что там было догадываться! Как будто мне делать больше нечего. Глаза у нее были серые с зеленоватым оттенком. Наверняка, когда она злилась или расстраивалась, они становились цвета морской волны, которая плескалась в десятке метров от нас. Или цвета бутылочного стекла. Шампанского бы сейчас, а не эту настойку цветочную.

Как-то незаметно мы перешли на «ты».

– Не-а, даже догадываться не буду. – А какого цвета эти глаза в нежности? Вдруг они какого-нибудь стального оттенка. Б-р-р, аж мурашки по коже.

– Ее хобби – ругаться. Красиво и мастерски, простым боцманским матом. Для нее это целое искусство. Иногда такое скажет, не поймешь, где начало, где конец и вообще о чем речь. Кстати, Марина не любит, когда языки пачкают простым житейским матерным словом. Неприлично, говорит, ругаться.

Губы ее двигались и улыбались, она что-то говорила, но смысл до меня никак не доходил. Бывает такое состояние. Перегрелся, наверное, дурак на старости лет. Хорошо, что нас прервали. Из воды вылезла голова, отряхнулась и сказала вполне ясно и по-русски:

– Привет! Не помешаю?

– Оксаночка, ты никогда не помешаешь!

– А что вы про маму говорили?

– Что мама у тебя хорошая, только ругаться любит.

Опять улыбка, с ямочками на щеках.

– Да, ругаться она умеет.

Оксана на руках подтянулась и устроилась с другой стороны от Жени.

– Была русалкой, стала поплавком…

– Ты про что? – Улыбка исчезла, в глазах – настороженность.

– Борис так про маму сказал. Была русалкой, стала поплавком. Мама совсем за собой не следит.

Она поболтала ногами в воде.

– А еще он сказал, что у меня ноги короткие и толстые.

Я очухался. От солнца, от тепла, от воды, от соседства. Такое сказать может только хам. Слова слетели сами собой.

– Ерунда! У тебя красивое длинное тело и сильные ноги.

Мои слова не очень воодушевили ее ноги. Они так же меланхолично разгоняли круги по воде.

– Ага, как у рыбы. – А потом добавила:

– И сама холодная, как рыба.

Она не стала дожидаться наших растерянных слов, легко встала и так же легко рыбкой нырнула. Переплыв весь бассейн под водой, она вынырнула, вдохнула свежего воздуха и опять под водой проплыла весь бассейн обратно. Составлять нам компанию она не стала.

– Подлец этот Борис, такое говорить.

Женя стала грустной и одинокой. А потом в оправдание сказала:

– Он был когда-то веселым циником и душой компании. Потом стал злым циником, а сейчас перерастает из мелкого негодяя в крупного. Борис – мой муж.

Она смотрела на меня своими спокойными серыми глазами. Стали в них не было, только грусть.

– Вчера или позавчера он разглагольствовал о том, кого лучше уволить, русского или индуса. – Короткое молчание. – Это про Мишу. Борис либо унизит его увольнением, либо оставит, чтобы унижать каждый день. – Еще несколько кругов убежали от нас по воде, чтобы разнести наши слова по всему свету. – Первое предпочтительней.

Миша под ударом. Если Борис его уволит и Миша не найдет работу в течение нескольких месяцев, ему придется продать взятый в рассрочку дом. Крах надежд. А работу сейчас не найти, даже в Вашингтоне.

Я был старше моего брата на пять лет и в детстве всегда защищал его. Теперь было понятно, почему Михаил изменил свои планы и вытащил меня сюда. Мой брат впал в детство.

Глава шестая

Мы шли вдоль берега океана. Трактор, собирающий пляжный мусор, вежливо пропустил нас, тракторист приветливо помахал рукой. Солнце пекло нещадно, и голова опять плыла.

– Смотри, баклан. Не спугни.

Пеликан сердито повел на нас глазом и уплывать не спешил. Она присела на корточки и потянула меня за руку. Куда? На тот край бесконечности, плескавшей свои воды с покачивающимся пеликаном у наших ног. Я послушно присел рядом. От ее волос пахло летом и соленой водой и еще чем-то, от чего хотелось петь и выть.

Пеликану не понравилось мое соседство, он отплыл на десяток метров и, оставшись недовольным достигнутым результатом, тяжело взмахнул крыльями, взлетел и исчез за верхушками пальм.

– Ты такой большой, неуклюжий…

К кому эти слова относились? Конечно же, к баклану-пеликану. Просто солнце напекло голову, и в нее лезли неправильные мысли.

Рука моя удерживала ощущение ее пожатия, когда она потянула меня присесть рядом с собой, чтобы поклониться этой ленивой глупой птице. Ничего пеликан этот не понимает, ни в запахе солнца, ни в запахе моря, хотя всю жизнь провел в их волнах. Вот если бы его в Нью-Йорк отправить, вот это было бы да! Он бы там обалдел – от кормежки и многомиллионного внимания интернационального народа. Дурная она птица. Баклан, одним словом.

Катер протащил парашют с привязанным к нему пассажиром. Тот радовался, размахивал руками и ногами и свистел во всю силу своих легких. Мы тоже помахали ему вслед. Группа чаек, захвативших кусок побережья, недовольно расступилась, предоставляя дорогу старшим по разуму братьям. Один из которых, не буду указывать пальцем, был точно глупым бакланом.

– Борис не дает мне развода, – неожиданно сказала она. – Мы давно уже не живем вместе. Я вернулась в Нью-Йорк. Вы ведь тоже оттуда?

Хорошо, что она задала этот простой и, по сути своей, повторный вопрос. Мне нужно было время, чтобы переварить услышанное.

– Да, я работаю в сити.

– А какие места вам особенно нравятся?

– Особенно?

Действительно, какое место мне особенно нравится в городе Нью-Йорке? Я ответил прямо.

– Мексиканское побережье.

Она рассмеялась.

– Мексиканское побережье в Нью-Йорке? Это такой ресторан? Где же он находится?

– Эээ… Недалеко от Канкуна.

Набитого глупыми толстыми бакланами, болтающими с очаровательными девушками. Потом их обжаривают в кипящем масле и подают на ужин на тарелочке с голубой каемочкой, чтоб неповадно было.

Мы дошли до конца пляжа. Дальше побережье заросло малорослыми деревьями, перед которыми были навалены кучи песка. Трактор обогнал нас, добавил еще немного мусора в эти кучи.

– Давайте возвратимся через бассейны, а то нас потеряли, наверное. А кем вы работаете в Нью-Йорке?

Мы опять перешли на вы.

Глава седьмая

Обратный путь получился намного короче. Но у него был свой плюс – бар, возле которого в тенечке расположилось несколько заманчивых столиков. Голова тоже немного охладилась. А будоражащий запах волос остался. Так же, как и ясные светлые глаза. Говорили мы в основном про Нью-Йорк, про общие любимые и нелюбимые места. И еще про что-то, очень важное и не запоминающееся.

Когда мы вернулись, обстановка в шезлонгах опять изменилась. Вся компания была в сборе. На этот раз в центре красовался пластиковый квадратный стол со стульями. Четверо мужчин играли в карты. В ту игру, в которую играют только русские и сербы, – преферанс. Я, кстати, не был исключением. Еще две девицы устроились рядышком. Игрокам пришлось приостановить игру для очередного представления. На этот раз это был Борис, муж Жени, собственной персоной. Девушки назвались Анитой и Катериной. Впрочем, их имена я тут же забыл.

Потом девушки исчезли, переодеться к вечеру, и мы с Женей сели на освободившиеся места, заняв позиции слева и справа от Мишки. Без смущения заглядывали в его карты и друг другу в глаза. У нее они были, как всегда, спокойные со смешинками. У меня же, уверен, в глазах одни черви забубенные.

– Мне надо на минутку, сейчас вернусь. Максим сдаст за меня, если вы не против.

Мише, брательнику моему младшему, захотелось в туалет. Понятно, почему – на углах стола стояли запотевшие кружки с пивом. Хоть и говорится, что вино в преферансе не товарищ, да, видать, не в Мексике. Соперники его не особенно были против, так что я пересел на освободившееся место и начал сдавать. На смех всем – по три карты. В преферансе сдавать надо по две, а я в последнее время играл в терц, там по три. Смех-гмехом, раздал и углубился в изучение пули. У Миши положение было аховое – всего три маленькие игры и бесконечная череда подсадов. В том числе серьезный проигрыш на распасах в самом начале игры. У Бориса – длиннющая череда игр, много выигрышей и много подсадов. Одна сыгранная девятерная, много семерных. У двух оставшихся – игра с переменным успехом. Распасы в самом начале игры сказались – Миша проиграл, а Борис, несмотря на риск, выиграл много, и последующие игры были его. Везло сегодня человеку с картами. Нормально, с каждым бывает.

Витя допил свой стакан пива, закинул в рот пару жевательных резинок. Ах, этот запах мяты… Перемешанный с перегаром и запахом жареного лука…

Борис быстренько сыграл очередную игру, карты сложили и снова раздали. Я был на третьей руке, и карты мне, то есть Мише, пришли – от души. Взяток семь, а при хорошем раскладе – все восемь. Хоть чуть-чуть за него отыграюсь.

Но мне опять не повезло. Раз у меня сильные, значит, у кого-то – слабые. Витя сдал, Алекс объявил шесть взяток на пиковой масти, а Борис объявил мизер. Я не решился идти на девять и ушел в пас, Алекс тоже. И не зря. Пришли бубновые девятка и десятка к моему одинокому королю. То есть девять я никак не брал. Только у Бориса мизер тоже под вопросом оказался – у него этой масти вообще не оказалось. Опять же, бывает такое. Хуже для него оказалось то, что две масти хорошие, чистые, но болтался голый пиковый король. Игра была достаточно очевидная – из трех ненужных карт сбросить две, одинокого короля и десятку, и ждать. Обычная одна взятка на мизере, при неудачном раскладе – две. Ребята от души записали расклад карт на оборотной стороне пули, Борис, насвистывая, снес две, мы разложили карты. Я играл за болвана, то есть за робота. Миши не было, Алекс с Витей долго обсуждали перед каждым ходом, как пойти, в конце концов ходили, мне же отведена роль чисто механически сбрасывать Мишины карты.