Чужая правота

Серж Бэст

ЧУЖАЯ ПРАВОТА

ПРОЛОГ

Умение превращать все факты в дополнительное подтверждение собственной правоты – козырный туз безумия, бьющий все карты здравого смысла, а напоследок и самого игрока.

Макс Фрай, «Сновидения Ехо»

Вам бандероль, – говорит, улыбаясь мне молодая девушка-почтальон, лет тридцати, после того, как я открываю ей дверь своей квартиры.

Она суёт мне в руки увесистый свёрток. Я бегло читаю адрес на упаковке и недоуменно качаю головой.

– Адрес отправителя мне не знаком. Это может быть бомба! – мрачно шучу я и прикладываю бандероль к уху.

Улыбка с лица девушки в то же мгновение сбегает напрочь, и она испуганно шарахается в противоположную от меня сторону.

– Это, правда? – лепечет она, испуганно тараща на меня свои чёрные глазища.

Я успокаиваю её и досадую на нелепость своей шутки.

– Всё нормально. Тиканья часов не слышно… – ухмыляюсь загадочно я.

– Ходики это моветон, – выдавливает из себя тревожно девушка, сейчас есть часы, тиканье которых не слышно, мобильники, наконец…

Я удивлён её осведомленностью и признаюсь в том, что неудачно пошутил.

– А я вам поверила, – искренне признаётся девушка. – Вы ведь служили в ФСБ? Не так ли?

Я продолжаю удивляться. Откуда у неё такая осведомлённость?

– И кто это вам проболтался обо мне? – интересуюсь у неё я.

– Вы забыли, что я почтальон, – задорно смеётся девушка-почтальон и в её глазах бегают игривые искорки. – В прошлом месяце я опустила в почтовый ящик открытку, которую направило вам управление ФСБ в канун праздника – Дня работника госбезопасности. У меня на участке, таких как вы, три человека, а у моей подруги их пятеро…

Мои глаза ползут вверх от удивления…

– Да уж, – протягиваю я, и дурацкая улыбка ползёт по моему лицу.

На прощание интересуюсь именем девушки. Благодарю её за доставленную бандероль. Она уходит, а я по сложившейся привычке смотрю ей вслед и отмечаю, что у неё красивая фигура. Затем захожу в дом, отыскиваю ножницы и разрезаю упаковку бандероли. Пред моими глазами предстают пожелтевшие, пронумерованные и исписанные от начала до конца блокноты, составленные из линованных листов ученических тетрадей.

Это чьи-то дневники, – первое, что приходит мне на ум. Но тут же задаюсь вопросом, если это так, то почему они написаны от третьего лица? Впрочем, ответ нахожу быстро. Дневники автором были переписаны. Это было сделано для того, чтобы взглянуть на произошедшие события со стороны.

Разобрав блокноты, неожиданно отыскиваю записку, адресованную мне неизвестным отправителем.

Уважаемый Серж!

Полагаю, что я не ошибся в своём решении, доверить вам мои дневники, в которых изложены события, оставившие неизгладимый след в моей жизни.

В одном из ваших романов, вы устами героев говорите: «Для конкретного человека нет разницы, где он получит девять граммов в лоб – в ходе военных действий, носящих глобальный характер, или в перестрелке на границе…». Это действительно так, потому как речь идёт о самом дорогом, что есть у человека – о его жизни.

Эти слова явились для меня определяющими в выборе писателя, которому я мог бы доверить свои сокровенные записи, написанные мной в непростые периоды мой жизни. Добавлю, к сказанному вами, лишь одно – непросто рисковать своей жизнью, если знаешь, что она может быть отдана за «чужую правоту»…

И ещё. Очень больно слышать от лоснящихся жирных физиономий, обличённых в чиновничьи мундиры, слова: «Я вас на войну не посылал, обращайтесь к тем, кто вас посылал туда…». Только, Серж, не подумайте, пожалуйста, что это стенание сломленного человека, я человек сильный духом, под стать мне и два моих сына, мы справимся со всеми жизненными невзгодами. Однако жизнь складывается у всех по-разному, поэтому хорошо, что вокруг нас есть такие люди, которые, не раздумывая, подставят своё плечо в тяжёлый для тебя час…

Почему неизвестный автор говорит о «чужой правоте»? – застывает на моих губах немой вопрос. Мозг мгновенно даёт подсказку. Всё дело в войне. В голову приходят крылатые слова времён Великой Отечественной: «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!».

На той войне было всё предельно ясно и понятно – дело действительно правое! Никто не сомневался в том, что защищая свою Родину, своих родных и близких, свой родной кров от фашистских оккупантов советские воины вершили дело правое…

Неожиданно вспоминаю последние июньские дни 1984 года, проведенные мной у изголовья умирающей от рака матери моей жены. Она была удивительным человеком, как говорили в те времена, верным партийцем-ленинцем. Чтобы облегчить её физические страдания я по предписанию врачей ставил ей уколы морфия.

Старая женщина, тело которой было высушено до костей тяжелым недугом, часами рассказывала о своей непростой жизни, о том, как месила ногами бетон на стройках Днепрогэс, как участвовала в раскулачивании зажиточных крестьян – изымала по указанию партии излишки у них домашнего скота, уравнивая их с бедняками. Именно тогда, на одном из таких мероприятий, в неё выстрелили из обреза, убили под ней лошадь, когда она прорывалась через окружение озлобленных недоброжелателей.

Вспомнил я об этом неслучайно, потому как Мария Владимировна Трацевская – персональный пенсионер республиканского значения (был такой раньше статус) искренне сокрушалась, что многое из того, что ей приходилось делать, притом порой с риском для здоровья и самой жизни, позже назовут ошибками, делом не правым.

Так что же всё-таки, что привело автора дневников к такому суждению? – вновь задаюсь я вопросом? Может осознание того, что втягивание СССР в войну в Афганистане это был американский проект, длившийся вдвое дольше, чем Великая Отечественная Война? Ведь неслучайно войну в Афганистане они называли Советским Вьетнамом. И сейчас, спустя многие годы, это является очевидным фактом. Может поэтому, у него в душе возникла горькая досада, что тысячи лучших сынов нашей Родины сложили свои головы, отстаивая чужую правоту, в чужой стране, начавшей строить, как писали газеты той поры, социализм, от которого позже и в своей стране-то отказались…

Впрочем, что гадать. Вот его первый блокнот, в нём кроется начало первой главы моего романа «Чужая правота», в котором уже слышатся не только отголоски живого голоса никем и никому необъявленной не столь далёкой героической и трагической афганской войны, начавшейся при «застое» и завершившейся при «перестройке», но также и времени предшествующему ей.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Дуся неспешно шла по длинному коридору «Панфиловки» – алмаатинской школы имени Героя Советского Союза генерал-майора Ивана Васильевича Панфилова, ловя на себе любопытные взгляды. Несмотря на то, что она весело стучала каблучками, настроение было хуже некуда. В этой школе, ей предстояло знакомство с новым классом и это обстоятельство больше всего занимало и тревожило её. Ей не нравилось приковывать к себе внимание, но избежать это она не могла, так как была не из тех, кого называют «серой мышью» или «бледной молью». Длинноногая блондинка с шикарной копной светлых волос и серо-зелёными глазами, плюс точёная фигурка. Юношеские проблемы она счастливо избежала: никаких жирных волос, ни каких прыщиков на молочно-белой коже. Она всегда была хрупкой, но не тощей, а в последнее лето, перед отъездом в столицу заметно оформилась. Ходила красивой походкой, благодаря занятиям по художественной гимнастике, проводимых её тётей в местном Доме культуре. Тётя отличалась скверным характером, но это обстоятельство, тем не менее, благотворно сказывалось на спортивных результатах её воспитанниц. Таким образом, все достоинства Дуси вызывали не только восхищённые взгляды мальчиков, но и ядовитую зависть одноклассниц.

Внимательно изучив расписание, Дуся поспешила в конец коридора. Отыскав свой класс, она остановилась у окна в ожидании педагога, который вёл у них литературу. Дети, проходя мимо, бросали любопытные взгляды на неё.

Неожиданно к ней подошёл один мальчик, и, взглянув на неё с добродушной улыбкой, спросил.

– Ты новенькая?

Дуся вымученно улыбнулась ему в ответ.

– Да, новенькая.

– Так, заходи в класс и занимай свободное место…

– Нет, я лучше подожду учителя, это будет правильнее.

– Тогда я займу на тебя место, если ты, конечно, не возражаешь сесть рядом со мной за одной партой?

– Спасибо! – мило улыбнулась ему Дуся, – я не против.

– Меня зовут Клим, фамилия Ломакин. По-взрослому я Климентий.

– Необычное имя, оно, как и моё, редко встречается, – заметила Дуся.

– Мой прадед в гражданскую войну, – принялся рассказывать о себе мальчик, – воевал в конной армии у Будённого и он, в память о своём командире, назвал своего сына Максимом. Мой отец в свою очередь, который с детства зачитывался книгами о героях гражданской войны, назвал меня в честь маршала Климентия Ворошилова. А тебя как зовут?

– Я Дуся Тобольская. Если по-взрослому, – задорно рассмеялась она, то я Евдокия. Моим предкам тоже гражданская война навеяла назвать меня этим именем. – А тебе нравится твоё имя?

Клим тоже рассмеялся.

– Да, нравится. Хотя было время, когда оно не нравилось. Однажды я даже высказал отцу претензии, на сей счёт. В прошлом году мне дядя на день рождения подарил настоящую кавалерийскую саблю, сказав при этом, что она такая же, как у Ворошилова. Прикольно! А твой отец часом не военный?

– Нет, – ответила ему Дуся, – мой папа по образованию инженер, а мама филолог. Что касается моего имени, то была такая революционерка – Дуся Ковальчук, её расстреляли в 1919 году не то чехи, не то поляки. Так, вот, улица, на которой стоял мой дом, в родном мне городе Новосибирске, была названа в честь её. Кроме того, а в городском сквере был установлен её мраморный бюст, я там, в детстве, часто любила бывать. – А ещё от школьного учителя по истории, работавшего ранее в городском архиве, я узнала, что Дуся Ковальчук в 16 лет вышла замуж. Её муж был парикмахером, имел свой салон на привокзальной площади, и был вдвое старше её, – добавила она к сказанному и усмехнулась.

– Ничего себе! Да он же старик, – удивлённо покачал головой Клим. – А вдруг тебе, Дуся, тоже такая участь заготовлена? – рассмеялся он.

– Ну, уж нет! – Дуся сердито сверкнула глазами. – Никогда так больше не шути, – мне это не нравится…

– Ладно, не буду. Кстати, Климу Ворошилову тоже бюст соорудили. Прах маршала замурован в Кремлёвской стене, там и бюст его и стоит. Сейчас этот некогда любимый герой у нынешних историков не в фаворе и мой отец сожалеет, что назвал меня его именем…

– Не грузись, Клим, по этому поводу. Мне, например, нравится твоё имя. Оно звучит мужественно.

– Спасибо! Мне твоё имя тоже нравится…

– А тебе довелось быть в Москве? – поинтересовалась Дуся.

– Нет, я там не был, – честно признался Клим.

Дуся заметила, что у мальчика карие глаза, хотя кожа, при этом была светлой. Выглядело это вкупе с прямым носом, волевым подбородком, слегка волнистыми тёмными волосами очень даже неплохо.

– А ты скучаешь по родному городу?

– Иногда, – с мягкой улыбкой ответила Дуся. – Но здесь очень хорошо. Актюбинск, в сравнении с Новосибирском, небольшой город – менее четырехсот тысяч жителей.

– Понятно! – Алма-Ата, пожалуй, покрупнее Актюбинска будет, – улыбаясь, заметил Клим.

Дуся неожиданно для себя прыснула со смеху. Клим явно хотел сказать что-то ещё забавное, но раздался школьный звонок, объявивший о начале занятий.

– До встречи в классе! – сказал Клим, завидев идущую в конце коридора учительницу, нагруженную сверху доверху художественной литературой.

– До встречи!

А Клим явно милый мальчик! – подумала с теплотой в душе о нём Дуся.

– Новенькая, возьми у меня несколько книг, а то я приседаю от тяжести, – воззвала к ней издали учительница.

Дуся бросилась ей на помощь.

– Какие тяжёлые книги, – сказала она, стаскивая с рук учительницы объёмное наследие писателя Льва Толстого.

– Да, деточка! Роман «Война и мир» – тяжёлый роман и он явно не для праздного прочтения, – усмехнулась учительница, поправляя очки, сползшие с переносицы на кончик носа.

Они вошли в класс. Положив книги на стол учителя, Дуся окинула взглядом класс, отыскивая парту, за которой сидел Клим. Место рядом с ним свободно.

Клим помахал ей рукой. Он сидел в правом ряду у большого полуоткрытого окна, на подоконнике которого стояли белые керамические горшки с ярко-жёлтыми цветами.

Отличное место! – с удовлетворением отметила про себя Дуся и направилась к нему, вновь ловя на себе взгляды одноклассников.

Учительница открыла журнал и принялась сверять список учащихся. Дуся внимательно вслушивалась в имена, понимая, что пройдёт ещё много времени пока она запомнит хотя бы половины своих нынешних однокашников, с которыми она на следующий год будет сдавать выпускные экзамены.

Мать Дуси считала, что её сверстники также будут охвачены волнением в свой первый день учёбы в выпускном классе. Обычная родительская философия, направленная на успокоение единственного ребёнка по поводу и без повода! Вот только с чего бы им быть взволнованными? Они ведь вместе учились в одном классе многие годы, привыкли уже. Поэтому никто из них не почувствует себя потерянным и напуганным, как она.

После развода родителей, Дуся жила с мамой в небольшом провинциальном казахском городке и не видела причин что-либо менять. Зато её мать видела. Для своего единственного ребенка она хотела сделать всё правильно. В шестнадцать лет дочь должна учиться в Алма-Ате, где и будет поступать в институт, – решила она.

С переездом и жильём проблем не возникло, там у них проживала одинокая, престарелая бабушка – мама матери, за которой ко всему прочему нужен был ещё и уход.

Учительница назвала её имя.

– Евдокия Тобольская!

– Дуся, я обращаюсь к вам, – назвала вновь её имя учительница.

– Дульсинея Тобосская погрузилась в мир грёз. Не будем её тревожить, – насмешливо сказал кто-то сидящий сзади.

Класс взорвался смехом, и Дуся очнулась от охвативших ее раздумий.

– Я здесь! – выпалила громко она и тут же съежилась под пристальным учительским взглядом поверх очков.

Учительница перешла к следующему ученику, а Дуся с облегчением выдохнула и достала тетрадь, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Но не тут-то было, следующим в списке был Клим.

– Климентий Ломакин! – назвала его учительница.

– Дон Климентий Ламанческий находится там, где в тоске и неге пребывает прекрасная Дульсинея, – прокомментировал под оглушительный хохот всё тот же ехидный голос с заднего ряда.

Класс вновь бурно отреагировал на шутку. Не сдержала улыбку на лице и учительница. Только двоим было в классе не до смеха.

Клим резко обернулся назад, лицо его пылало в гневе.

– Рыжий, если ты сейчас не уймёшься, то будешь у меня бегать по школе, как вшивый в бане, – грозно сказал он конопатому парню, сидевшему в обнимку на задней парте с каким-то лопоухим толстячком.

– Мальчики, успокойтесь! – призвала к порядку учительница, – мы теряем время…

Учительница приступила к изложению учебного материала, а Дуся краем глаза покосилась на Клима. Заметив, что он тоже косится на неё, она с трудом сдержала смех.

– Круто, ты его… – написала она на чистом листе бумаге. – Спасибо!

– С «Рыжим» только так и надо, – написал он в ответ.

– Мне кажется, он здоровый… У тебя с ним не будет проблем?

– Я его из одной минуты не выпущу…

– Это как?

– Это борцовский сленг…

– Тогда, я догадываюсь как – ты его за одну минуту уложись на лопатки…

– Что-то вроде того…

– Может, мне тоже наехать на какую-нибудь девочку, которая больше всех прыскала со смеху над нами? Я не хочу оставаться в стороне, – написала она вновь на листке и нарисовала девочку с огромными кулаками, стоящую в боксёрской стойке.

Клим опустил голову и закрыл смеющееся лицо руками. Классная девчонка! – подумал он с восхищением о новенькой. Надо подружиться с ней.

После возращения в класс после очередного перерыва на перемену Дуся обнаружила закладку в свой учебник по математике в виде сложенного вчетверо клочка бумаги. Это была записка явно недружественного содержания, написанная девичьей рукой.

Дульсинея!

Рекомендую тебе побыстрее занять последнюю парту и там забиться в угол, а не скалить зубы с Климом…

Понаехали!

Настроение сразу упало на ноль. Началось! Какими же злыми бывают девчонки!

Отец как-то однажды в шутливой форме рассказал ей, что в собачьих боях участвуют только самцы и это неслучайно, потому как самки грызутся до полной победы над соперницей – её смерти. Видимо, в этом что-то есть, если проводить определённые аналогии с особенностями конструкции женской психики, – горестно подумала она.

Клим, видя удручённое состояние своей соседки, вновь достал чистый лист бумаги.

– Дуся, что случилось? На тебе нет лица.

– Их бёзе! (нем.) – ответила она ему.

– Что это значит?

– Я злая…

– А в чём дело?

– Я готовлюсь к бою!

– С «Рыжим»?

Улыбка пробежала по её лицу. Дуся на мгновение задумалась, стоит ли показывать Климу полученную записку. А впрочем, почему бы нет, она безликая, автор неизвестен. Хотя, его может знать Клим…

– Нет. «Рыжий» просто милашка, в сравнении с той стервой, которая написала мне записку.

Дуся украдкой протянула ему записку. Клим прочёл её и на его лице заходили желваки.

– Ты знаешь, кому может принадлежать эта записка? – написала она.

– Догадываюсь…

– Это твоя девчонка так отреагировала на моё появление рядом с тобой? Кстати, а почему она не сидит с тобой за одной партой? Вы поругались?

Клим взял паузу. Он не знал, что сейчас ответить Дусе. После некоторого раздумья решение пришло само собой.

– Давай об этом поговорим после уроков, – написал он.

Дуся задумалась, ей не хотелось давать спешный ответ. Сейчас в её голове превалировала одна мысль – а зачем мне всё это надо? Однако в записке незнакомки было одно слово, которое её задевало до глубины души – «Понаехали!». Этого она стерпеть не могла, не в её характере отступать. Ей остро захотелось увидеть автора записки, чтобы посмотреть ему в глаза…

– Давай, поговорим, – нехотя согласилась она на предложение Клима.

На выходе из школы Клим махнул рукой в сторону четверых парней, стоящих у цветочной клумбы.

– Это мои друзья по секции, они учатся в соседнем классе. Давай подойдём к ним на пару минут…

От предложения познакомиться с целой оравой чужаков Дуся невольно съёжилась и это не ускользнула от внимания Клима.

– Если не хочешь, то давай не будем.

– Хочу, – неожиданно для себя согласилась она, но прозвучало это согласие явно неубедительно.

– Точно? Если не хочешь, то подожди меня пару минут на крыльце, я быстро переговорю с ними относительно предстоящего соревнования по борьбе самбо на первенство города.

– Нет, нет, хочу, – подтвердила своё желание Дуся.

– Тогда пойдём, – сказал ей Клим, взяв её под локоток.

Ощущение было странным в силу того, что они были знакомы лишь несколько часов, но она при этом противиться не стала.

– Привет, парни! Знакомьтесь – это Дуся. – Она новенькая, сидит вместе со мной за одной партой. Я изо всех сил стараюсь понравиться ей, – представил её неожиданным образом своим друзьям Клим.

У Дуси от слов Клима поползли вверх брови. В горле предательски запершило, и она с трудом проглотила образовавшийся от волнения комок. Это прозвучало с его стороны чересчур самонадеянно, хотя и было приятно.

Клим назвал имена всех своих друзей, Дуся тут же их забыла, потому, что не решила ещё для себя как поступить с их другом.

– Клим, давай вернёмся к нашим баранам, – предложила Дуся, как только они отошли от его друзей. – Записку мне написала твоя бывшая подружка? А может, она ещё действующая?

– Как тебе сказать…, – замялся Клим.

– Скажи прямо и честно, иного ответа я не приемлю. Мне важно знать от какой девочки мне исходит угроза. Я не хочу никому причинять душевные страдания в первый же день моего пребывания в классе. Мне нужны знания для поступления в институт, а не проблемы…

– Понимаю тебя. Эту девочку зовут Газиза, она сидит в левом ряду одна, как и мы, за третьей партой.

– Брюнетка, с прямой чёлкой на лбу и в белых капроновых колготках?

Клим усмехнулся.

– Да, это она.

– Симпатичная девушка…

Клим пропустил мимо ушей этот комплимент, в адрес своей бывшей подружки.

– Мы с ней дружили около полугода, но потом в нашу дружбу вмешались её родители, и она стала встречаться с мальчиком из элитной школы, у которого родители работают в аппарате первого секретаря Центрального Комитета компартии республики Кунаева. Этого прыща, по имени Аскар, я однажды изрядно поколотил – сломал ему передний зуб, за что меня едва не исключили из комсомола.

– Так ты драчун? – удивлённо спросила она.

– Нет, я не драчун. Этот мальчик сам напросился, – буркнул Клим.

– Это как так напросился? – Подошёл к тебе и заказал взбучку, – рассмеялась Дуся.

– Что-то вроде этого. Он подкараулил меня со своими друзьями у моего дома. Начал угрожать за Газизу, с которой мы уже не встречались. Из окна смотрел мой отец и наблюдал за развитием ситуации. Он всё понял. Обычное дело для парней. Ему было интересно, как поведёт себя в этой ситуации его сын.

– И ты их не «выпустил из минуты»?

Клим рассмеялся.

– Их было трое, но я бился как лев со всеми. Они, в конечном итоге, не выдержали моего натиска и отступили. На моей физиономии красовались несколько синяков, особенно был хорош синяк под глазом, но я чувствовал себя в глазах отца победителем, правда, недолго.

– Почему?

– Уже менее через час к нам домой приехала милиция, и мы с отцом были не рады моему геройству, потому как встал вопрос о возбуждении уголовного дела. Отцу сказали, что я не только поколотил этих троих, но и забрал у них какие-то ценные вещи. Хорошо, что он видел своими глазами, как было дело, а то вообще было бы швах, в смысле плохо. Казахи мурыжили нас с отцом целый месяц, пока не ввязался в это дело начальник пограничного училища, где служит отец. У того тоже нехилые связи, ведь в училище учится немало именитых отпрысков: дети министров, прокуроров, судей…

– Да уж, – протянула, качая головой Дуся, – влип ты тогда – отлупить сынка из ближайшего окружения самого Кунаева, это очень круто!

– Это точно, влип. После всего того, что случилось со мной, я вычеркнул эту парочку из своей жизни и стараюсь не видеть и не замечать их. Не понимаю, почему Газиза, решила напомнить о себе. Видимо, что-то у них в паре не заладилось, вот она и задурила…

– Может быть и так, а может просто-напросто типичная девичья ревность, – сказала Дуся.

– Тебе тоже приходилось ревновать мальчика, с которым дружила? – тут же проявил неподдельный интерес Клим.

– Нее, – протянула Дуся, – но я точно знаю, что такое бывает, об этом много пишут в книгах.

– Я с ней поговорю, чтобы она даже и не думала доставать тебя дурацкими записками, – решительно сказал Клим.

– Поговори. Я буду искренне рада, если она вообще не будет меня замечать, – сказала в ответ ему Дуся. – А теперь извини, мне нужно спешить к маме, мы договорились с ней встретиться у почтамта.

– Я провожу тебя до неё, если ты не возражаешь, – предложил Клим.

– Хорошо, а по дороге ты расскажешь мне о себе и своих родителях. Я ужасно любопытна, это, наверное, от того, что я живу в неполной семье, – неожиданно призналась Дуся.

Клим на мгновение задумался, потом принялся рассказывать.

– Моя мама работает преподавателем иностранного языка в мединституте, а отец военный, он служит, как я уже сказал, курсовым офицером в пограничном училище, в котором когда-то учился сам. После Нового года отец уедет служить на Дальний Восток. Уже пришёл приказ о его переводе.

– Значит, ты скоро уедешь?

– Нет, я остаюсь в Алма-Ате. Буду поступать в высшее пограничное командное училище КГБ СССР имени Феликса Эдмундовича Дзержинского, – горделиво сообщил Клим.

– Как страшно звучит название училища, – поёжилась Дуся. – Ты будешь жить в казарме?

– Да, в казарме. Но когда у нас будет свободный выход, то на выходные дни я буду у мамы.

– А разве она не уезжает с папой на Дальний Восток?

– Нет. Мои родители, как и твои, развелись год назад. Отец потому и написал рапорт на перевод к новому месту службы…

– Извини, что я попросила тебя рассказать о своих родителях, – пролепетала Дуся, преодолевая некоторую неловкость.

– Всё нормально. Я уже привык к тому, что они не вместе. Отец сказал, что у матери уже кто-то есть и он тоже военный. При этом папа скрыл от меня, что этот кто-то тоже пограничник и учился вместе с ним на одном курсе.