Фаворит приходит первым

Сергей Павловский

Фаворит приходит первым

Часть 2

роман

Глава 1

Никакого плана у Довбуша не было. Он просто дождался у стоянки «Прометея» «лендкрузер» Сокульского, аккуратно сел ему на хвост и провел до самого дома. Почему вслед за Сокульским вошел в подъезд? А черт его знает. Наверно, хотел удостовериться, что Сокульский поднимется к себе в квартиру на четвертом этаже.

Тот и поднялся, притом пешком, а не лифтом. Сергей стоял на площадке первого этажа и дожидался, пока хлопнет дверь. Но дождался он другого. Там, ориентировочно на четвертом этаже, словно шарик надувной лопнул. Легонький такой хлопок, затем еще один. Потом наверху пришла в движение кабина лифта и поползла вниз.

Сергей все понял сразу. Симфония хорошо знакомая каждому меломану – для одного пистолета с глушителем в двух частях. Часть первая – главная, часть вторая – контрольная. Партитура сыграна безукоризненно и Сокульскому, похоже, доктор не нужен. А с дирижером следовало повидаться.

Створки лифта расползлись с визгом и из кабины быстро юркнул вьюноша в спортивных шароварах и легкой курточке. Не нравился Фавориту такой типаж. Терпеть не мог. Во-первых: сопляк. Двадцатилетний недоносок без принципов и жизненной позиции. Хотя стрелять, наверняка, наловчился. В кого стрелять? Похер. Зачем? Понятно. Глаза, нос, повадки – крысиные. Даже запах тела мускусный, отвратный. Довбуш учуял его еще на расстоянии.

А еще трус: это во-вторых. Как увидел Довбуша – глазенки зашныряли. Побелел весь. Спрашивается: чего бояться? Пистолетик то сбросил у тела. Да ведь понял, засранец, что не случайный и не простой дядька у лифта топчется.

Но, молодец! Двигательные реакции замечательные. Стилет из рукава так и выпорхнул. Крохотный, такой, стилетик, узенький, что шило.

Ручонку со стилетом Довбуш сломал одним движением, но сразу в двух костях и с вывихом. И снова крысенок оказался на высоте. Каких только чудес со страха не наделаешь? Вывернулся, изловчился – и наутек. Утруждать свои ноги Сергей не собирался. Грациозным, полным томной неги движением, он уцепил сюрикен в кармашке за шиворотом и запустил его вдогонку беглецу.

После такого броска ни желания, ни возможности бежать у противника, обычно, не возникало. Вот и теперь: послушная звезда со свистом вспорола воздух и аккуратно подрезала «ахиллово» сухожилие на правой ноге беглеца. Тот как раз намеревался выпорхнуть из подъезда на улицу, но не выпорхнул, а вывалился. В довершение всех бед он чувствительно ткнулся носом в ступеньку и на этом полет бедняги прервался.

Во дворе уже сгустились сумерки и роковой полет килера-неудачника никто не созерцал. Сергей выдернул из голени крысенка сюрикен, вытер его о штанину и спрятал на место – в кармашек за шиворотом. Затем добавил мерзавцу еще ребром ладони по шее, обеспечив «отключку» минут на пятнадцать, без особых церемоний и предосторожностей взвалил обмякшее тело на плечо и протащил к своей машине. Зашвырнул неудачника на заднее сидение и быстро вырулил со двора. Попетлял немного по переулкам, вырулил на Юбилейный проспект. Здесь Довбуш остановился на стоянке перед продуктовым магазинчиком и сам перебрался назад.

Крысенок уже подавал признаки жизни. На его месте Довбуш бы не очень торопился – мироощущение не сулило бедняге ничего, кроме безрадостных, но интенсивных болевых раздражителей.

– Ну-с… – строгим менторским тоном протянул Довбуш, как только килер оклемался настолько, что сталь понимать смысл вопросов, – Как я догадываюсь, Вы, молодой человек, ничего не знаете, ничего не видели, случайно проходили мимо. А я напал на Вас с неизвестно какой целью и изуродовал самым бесчеловечным образом? Так?

– Угу, – клюнул разбитым носом крысеныш.

– Но знаешь, что в твоей ситуации самое смешное? – Довбуш прищурился многозначительно.

– Нет.

Он, крысеныш, даже попытался слепить на мордочке некое подобие презрительной улыбки.

– Это то, что я не опер и не прокурор. Мне твои уверения и заверения по фене. И доказательств никаких не нужно. Сдавать я тебя никуда не собираюсь. Знаешь, почему я тебя сразу не прибил на месте?

– Нет.

– Потому что очень надеюсь, что ты хоть что-то знаешь о своем работодателе. Хоть мизер полезной информации. Это и может стать основой нашего джентльменского соглашения.

– Какого соглашения?

Все же крысенку больше всего хотелось жить. И роль героя давалась ему с большим трудом. Инстинкт, могучий инстинкт самосохранения брал свое и наружу перло общечеловеческое эго, которое только истинный герой может загнать обратно в нутро.

– Простое соглашение, – хмыкнул Довбуш, – Ты рассказываешь, что знаешь. А я, между прочим, уверен, что кое-что тебе известно. А в обмен я оставляю тебя жить наедине с твоей поганой совестью. Как, идет?

Сергей встряхнул левым рукавом и раскрыл перед носом килера ладонь. На ней, свернутая колечком, поблескивала тонкая рояльная струна.

– Вот, орудие пытки и убийства, – пояснил он, – Странгуляционная борозда, конечно, остается, но такая тонкая, что неопытный прозектор может и не заметить. А ощущения во время процесса непередаваемые. Обосрешься, обоссышься и кончишь раз десять. Это я, как специалист, тебе гарантирую. Ну что: договорились? – и Сергей легонечко встряхнул его покалеченную руку.

– Да что ж ты, сука, – болезненно взвизгнул крысеныш, пытаясь отстраниться.

– Значить не договорились, – Довбуш вздохнул сокрушенно и размотал струну.

– Постой, я же не сказал, что не согласен, – быстро пролопотал неудачник.

– А что ты, действительно, можешь сообщить мне дельного и поучительного? – задумчиво покачал головой Сергей, – Посредника ты, конечно, знаешь – какой-нибудь местный пахан в авторитете или кто из его пристяжных. Только, на хер они мне? Мне заказчик нужен. А еще… – он страшно выкатил глаза, оскалил зубы, пустил из угла рта тонкую струйку слюны и зашипел, – Мне очч-чень хочется видеть, как ты будешь кончаться.

– У тебя что, крыша поехала? – крысеныш забился судорожно, до предела втискиваясь в угол салона, – Я правда, знаю, знаю очень важное о заказчике.

– Ну!? – Довбуш мгновенно убрал с лица припадочную гримасу и промокнул платочком слюну.

– А ты, ты… можешь мне гарантировать жизнь?

– Не знаю, – пожал плечами Сергей, – А ты можешь гарантировать, что скажешь правду?

– Могу. Ты сам поймешь, что я не понтуюсь.

– Да? Возможно, ты прав. Хорошо. Перед лицом товарищей торжественно клянусь: не мочить ублюдка, если он не будет лепить горбатого. Ну?

– Заказчик – баба.

– То бишь особь женского пола – хочешь ты сказать? – удивленно поднял бровь Фаворит.

– Да.

Сергей открыл заднюю дверку авто:

– Надеюсь, ты не обидишься, если я не провожу тебя до больницы?

– Нет-нет, – быстро замотал головой крысеныш.

– Тогда выметайся.

Довбуш ускорил его чувствительным тычком в спину и полез за руль. Отъехал пару кварталов, притормозил на стоянке перед парком. Махнул рукой киоскеру: «Кофе, двойной!».

«Так… Со Стасиком без меня разобрались… – он с удовольствием ощутил на языке горячую, ароматную струйку, – Однако страсти накаляются, а мне здесь делать больше нечего. Нужно щупать банкира на Кипре. Он, если не всему голова, то всему ключ. Значит на волю, в Пампасы. Да… Но какова сучка? А парнишку жаль. Слег за презренный металл, или за неблагодарную любовь? Вряд ли… Слишком Стас Сокульский был прагматичен для большой любви».

Фаворит сделал последний, обжигающий глоток и скомкал в кулаке хрупкую скорлупу стаканчика.

Глава 2

Нельзя сказать, чтобы Сергей Довбуш в этот раз нравился самому себе. Тем не менее, когда он сошел на парижском вокзале с поезда Фрафуркт-Париж, ни один местный пройдоха-клошар не отличил бы его от истого лягушатника. Простая, но тонкого и доброго полотна рубаха с большим стоячим воротником. Изящно повязанный шелковый платочек поверх воротника. Толстый шерстяной жакет ручной вязки. Длинные волосы, аккуратно убранные сзади в пушистый хвостик. Паричок сидел, будто влитой! А в левом ухе золотое кольцо. Ботинки на слоновой подошве. Немного потертый, но добротный саквояж крокодиловой кожи. Марсельский прононс и кокаиновый блеск очей. Чем не богемный обитатель Монмартра?

Паспорт в кармане с двуглавым орлом и туристической визой, правда, утверждал, что на благословенную землю высадился новый русский гражданин. Но демонстрировать без нужды свою ксиву Довбуш не собирался и здесь, в стране свободного духа и свободной любви она никого не интересовала. В отеле «Ла-Рошель» – пристанище путников средней руки, быстроглазый, разбитной портье не выказал ни малейшего любопытства к бумагам нового постояльца. Просто чиркнул быструю строку на мониторе компа: «Месье Серж Готье из Марселя» и безропотно выдал ключи и визитку отеля.

Когда-то у «месье Сержа из Марселя» была замечательная, крепкая легенда, настоящие документы и сверхсекретное задание. И в отеле «Ла-Рошель» он уже останавливался. Правда, тогда, десять лет назад, здесь подвизался другой портье, но порядки остались прежние. Даже номер ему достался по соседству с прежним – на втором этаже, с видом на набережную Сены.

Странно, но в годы своей бурной жизнедеятельности, исторические достопримечательности и виды городов волновали Довбуша только с практической стороны. Тот же Париж, к примеру, знал, как родной. Да что там: далеко не каждый парижанин знает, где найти на улице Капуцинов кафе «У корсиканца». Как переулками и задворками пройти от плац Пигаль до бульвара Ришелье. И уж, конечно, единицы знали, под каким именно мостом ночует знаменитый клошар Летелье по прозвищу Троянский Конь.

А вот месье Серж из Марселя десять лет назад все знал. Знал потому, что в переулках Монмартра легче всего отсечь «хвост» и схорониться от погони. Знал потому, что в многочисленных забегаловках, бистро и прочих притонах ему приходилось встречаться с другими «варягами» и прочими деятелями от «плаща и кинжала». Знал потому, что клошар, по прозвищу Троянский Конь, мог в любое время суток в течение часа достать и продать любое оружие вплоть до баллистической ракеты. И сколотил на этом громадное состояние. А под мостом этот Конь жил потому, что страдал комплексом Диогена и любил развлекать прохожих публичным онанизмом.

Да, ведомы были русскому чистильщику Фавориту парижские тайны. Уже изрядно устаревшие и подзабытые, но, все же, тайны. А вот сердце его никогда раньше не трепетало от радости общения с Великим Городом. Что нам Лувр и Сен-Жермен? Елисейские Поля и Нотрдам? Неизбежные декорации на сцене, где рыцари тайных орденов в плащах размахивают своими длинными кинжалами. И стоило чего ради помахать. Не задворки Европы – самое ее чрево. Лакомый кусок для Красной Империи. Особо лакомый после демарша Де Голля, когда Франция похерила и НАТО, и заокеанских своих союзников. Как тогда взыграло сердце кремлевских мудрецов. Вот бы, де, поиметь такого сателлита. И компартия у французов мощная, и пролетариат, и всякие Красные Бригады с Капеллами. И потекли, потекли по тайным банковским каналам денежки. Умасливали Галльского Петушка золотыми и жемчужными зернышками. Ну и, конечно, длинный нож демонстрировали – чтоб не заносился. Работенки хватало всем: и дипломатам, и нелегалам. Только не любили французы вылизывать задницы. Ни жирные американские, ни поджарые кремлевские. Так что… взаимная любовь не получилась. Только мирное сосуществование держав с разным общественным строем.

А потом понравилось имперским бонзам всех рангов наезжать с визитами. Оно и понятно – почему. Лобызались до потери сознания, к еврокультуре приобщались. Заодно и кутюрами чемоданы набивали. В Москве ж не купишь.

«– Вы бывали в Париже?

– Как же, как же. И неоднократно».

Совдеповский бонтон, шарман и политес. И, опять, нелегалам работа. Бонз и, даже, рядовых граждан нужно охранять, оберегать от провокаций. А если уж верховный пожаловал? Сплошной аврал. Нет, в те годы Довбушу было не до сантиментов.

Но теперь, на рубеже пятого своего десятилетия, что-то дрогнуло в душе старого рубаки. Вот и дел впереди невпроворот, и времени в обрез, а поглядел он из окна как карабкается вверх по вялому течению Сены, смоленая реликтовая баржа. Послушал далекий бой полуденного колокола в аббатстве. Полюбовался стройными ножками, что выбили тонкими каблучками дробь из булыжной мостовой. Подумал – и решился.

«А… к черту… Один день и ночь на разграбление города. Денег не жалеть, ни в чем себя не ограничивать, о делах не думать. Нотрдам де Пари, Эйфелева башня, Монмарт, Мулен Руж или Максим, блондинка на ночь и головная боль утром. Все!»

Сказано – сделано. В Мулен-Руж, правда, не попал, зато блондинка подвернулась чудная. Но особо качественной оказалась головная боль. Ноющая, тупая, от висков к самому затылку. Однако все перипетии бурной ночи Довбуш помнил ясно. Тут уж профессионализм сказался. Помнил, что блондинку, у которой он арендовал ложе, зовут Люси, и что в холодильнике на крохотной кухне он предусмотрительно заначил две банки баварского пива для себя и бутылку шампанского для подружки. Поправляться пивком не в традициях французских пролетариев, но Довбуш не особо опасался засветить свое славянское происхождение. В конце концов, на себя лично работал, а не на партию.

А утро выдалось просто чудное. Солнечное, теплое и ласковое. И вид из мансарды, где вела ночной прием девица Люси, открывался истинно парижский. Узенькая средневековая улица, облагороженная канализацией и мусоросборниками, чистенькая и ухоженная. Ажурные окошки с подъемными рамами, крохотные башенки, увитые плющом и разноцветные черепичные крыши. Аромат жареного кофе и воркование горлицы под широким карнизом.

– О, Серж, – с дивным прононсом протянула девица Люси, сладко потягиваясь на смятой постели – Как ты себя чувствуешь, мой дорогой?

– Отлично, – буркнул Серж и, охнув, схватился за виски. Звук собственного голоса бился набатом в отекшее мозговое вещество и причинял дополнительные страдания.

– Кажется, вчера вечером мы немножко выпили лишку, – томно выпевала фиалка монмартра, нежа свои довольно упругие и рельефные груди, – Сварить тебе кофе?

– Ага, а пока я пива выпью, – Довбуш уже припал жадными губами к пивной банке и словно верблюд высосал благолепную влагу в один присест.

Полегчало сразу и настолько, что месье Серж уже без отвращения поглядел на пустую бутылку «Бордо» и потянулся за сигаретами. И кофе девица Люси сварила на славу. По-турецки – с перцем, корицей, гвоздикой, солью и сахаром.

«Ну, расслабился, – Довбуш долго и с удовольствием смаковал волшебный напиток, развалившись в одних трусах на широкой кушетке, – Так недолго докатиться и до полного морального разложения. Все. Вечером за работу и завтра же на Кипр».

Все удовольствия влетели ему в две тысячи евро. А вот работа предстояла новая и очень нелицеприятная. Но что делать. Туристическая виза во Францию действовала семь дней. За это время ему требовалось раздобыть настоящие документы гражданина любой европейской страны и уже с ними улизнуть на Кипр.

Схема, в общем-то, простая и документы он мог попросту купить. Он даже знал, как выйти на поставщиков. За десять лет криминальный парижский рынок нисколько не изменился, но… Именно потому Довбуш и решил не прибегать к услугам подпольщиков. Во-первых: ему могли всучить ксиву с подмоченной репутацией, бывший владелец которой, к примеру, находился в розыске по линии Интерпола. Во-вторых: на поиски действительно надежного и хорошего паспорта могло уйти больше отпущенного ему турвизой времени. И, наконец: хоть он и работал в частном порядке, а светиться перед местной уголовщиной не хотелось.

Как ни странно, но образ действий ему подсказало не столь давнее приключение в московском «голубом» ресторане. Операция не казалась сложной, но отвратной – точно.

Когда у себя в отеле Довбуш поинтересовался у портье, где находиться какое-нибудь «приличное заведение для… гм… месье с нетрадиционной сексуальной ориентацией», портье, не сморгнув глазом, выдал ему сразу четыре адреса. По ним Довбуш и отправился вечером на промысел.

В первом заведении, что называлось ночным клубом «Лунная рапсодия», Довбушу не повезло. Туристов здесь было мало, а те, что были, не подходили возрастом и параметрами. Мало того: какая-то волосатая и нахальная обезьяна приревновала Довбуша к своему спутнику и попыталась выяснить отношения. Спутник обезьяны, миниатюрный, ярко крашенный брюнет, и впрямь, оказывал Довбушу знаки внимания, что очень походили на откровенное заигрывание. Но месье Серж вел себя достойно и повода для ревности не подавал.

Инцидент закончился тем, что Довбушу пришлось прогуляться с гориллой до туалета. В туалете Довбуш макнул ревнивца несколько раз лицом в унитаз, чувствительно ущемив мужское достоинство последнего и в прямом и в переносном смысле. После такого внушения обезьяна присмирела, а Довбуш покинул «Лунную рапсодию» героем-победителем. Его провожали десятки восхищенных и похотливых глаз, но он, увы, не вдохновился и не воспламенился.

«Может, я кажусь чересчур активным? – напряженно размышлял по дороге к очередному заведению Сергей, пытаясь уточнить характерные черты своего героя, – Добавить немножко пассивной экспрессии? Ну, там губки напомадить, глазки подвести? Нет, только не это! Если суждено стать пидором, то только активным».

И едва он переступил порог клуба «Парижский кутюрье», как сразу понял – удачно зашел. Настоящая голубая Мекка. Смешение рас и наречий. В общем зале шум, гам, Содом и Гоморра. Запах пота и дорогих женских духов, хотя нигде не единой женской особи. Только трансверситы и бисексуалы. А еще – поразительной красоты травеститы. Вот чудо природы. По внешнему виду – баба, натуральная баба, да еще и какая! Попадались особи прямо таки голливудской красоты. И формы на зависть. Да силиконовые сиськи всяк может выбрать любого формата. Было б желание и деньги. И черты лица косметологи любые нарисуют. Но кожа! Каким образом достигалась эта чисто женская гладкость и белизна, Довбуш мог только гадать. На ощупь, правда, не пробовал, и не тянуло пробовать. Сознание, что под ажурным бельем и короткой юбочкой скрывается банальный мужской член, портило все очарование.

В отдельных кабинках клуба – интим и нега. И любви все возрасты покорны. В одной из кабинок Довбуш подметил одинокого джентльмена средних лет. Именно джентльмена, поскольку уроженца туманного Альбиона так же трудно спутать с неистовым янки или хладнокровым варягом, как японское саке с русской водкой. Под нужные параметры англичанин подпадал почти идеально. Типичный «пассив». Зад несколько тяжеловат, но лицо сухощавое. Нос с легкой горбинкой, как и у Довбуша. Лоб, в отличии от довбушевского, узковат, но это легко корректируется париком. И собственную челюсть Довбуш мог подогнать под требуемый ирландский образец вставным протезом. Цвет волос и глаз, вообще, ерунда.

«Будем брать», – сразу решил Фаворит.

– Простите, у Вас не занято?

Конечно, у англичанина «не занято». Все же мужчина бальзаковского возраста и несколько староват для моложавых местных геев. А, может, привередничал островитянин. Ведь в конечном итоге все решает не солидный возраст, а солидный бумажник. Но Довбуш джентльмену понравился. Ярко выраженное мужское начало, как ни крути, действует неотразимо и на женщин и на гомиков. И это был первый вывод Фаворита, ступившего на незнакомую стезю. Придя к такому заключению, Довбуш сделал следующий психологический шаг: «Нужно рассматривать его, как обыкновенную бабу, эдакую честную давалку. Бр…»

И точно: дело наладилось и тема для разговора появилась. Бабы, ведь, слушают только то, что касается их внешности, модных шмоток и светских сплетней. Но, всякий раз, когда Довбуш отпускал очередной комплимент, старое пуританское сердце его вздрагивало и неприятная кислинка челюсти сводила.

Его друг женским своим сердцем чувствовал некоторую напряженность. Только никак не мог понять, что именно гнетет его нового, такого сексапильного и обаятельного французского друга. И он постарался развеять дымок отчуждения. Ружье, подразумеваемое на стене, выстрелило и на сцене появился увесистый бумажник.

«Может, поужинаем в более уютном месте? Я приглашаю», – англичанин подарил Довбушу очаровательную, несколько заискивающую улыбку.

«А, черт, – про себя ругнулся Довбуш, – Десять лет назад денежные пидарчуки из хороших семей харчевались, кажется, в «Версале» на улице Монтельяров. Точно, в «Версале». Вряд ли там что-то изменилось. Да и чего я психую? Я ведь такой же паломник, из Марселя. Парижа могу и не знать».

– Что ж… Когда-то я знал отличное местечко на улице Монтельяров.

– Вот и замечательно. Едем?

– Едем… дорогой.

Хорошо, что англичанин неважно говорил на французском и зубовный скрежет в слове «дорогой» принял за типичный марсельский прононс.

С рестораном Сергей угадал. «Версаль не изменил своей нетрадиционной ориентации и принял их, как родных. Ужин удался на славу. Англичанин не скупился и заказ сделал «по полной» – с шампанским, русской икрой и трюфелями. Только под икорку он все порывался интимно стиснуть под столом коленку и бедро нового друга, чем испортил Довбушу аппетит.

«Скорее бы уже в номера», – тосковал Сергей, ощущая в районе промежности горячую и потную мужскую ладонь.

Кажется, наконец, их желания совпали.

– Может, поедем ко мне? – страстно промычал англичанин. Он, бедняга, почти не притронулся к еде, любовно наблюдая, как споро собеседник управляется с изысканными яствами.

В глубине души Довбуш понимал его и сочувствовал немного. Сколько раз ему самому приходилось вот так наблюдать, любоваться, поддерживать пустой разговор и думать при этом: «Когда же, черт тебя подери, ты доешь проклятое мороженное и мы займемся делом, ради которого вся эта канитель затеяна». С другой стороны, Сергей всегда смотрел на объект любовной игры глазами мужчины, а англичанин плохо подходил на роль влюбленной женщины.

– Хорошо, дорогой, едем к тебе, – Довбуш аккуратно промокнул губы салфеткой и поднялся, нисколько не наигрывая нетерпение.

Обитал англичанин, конечно же, в пятизвездном отеле и номер снимал шикарный. Одна джакузи чего стоила. Не ванна, а натуральный, вместительный бассейн с гидромассажем и прочими прибамбасами. В джакузи толстозадый и вознамерился затащить Сергея.

«Нет, дорогой, – сразу решил Довбуш, – невинный поцелуй в губы я еще в состоянии вытерпеть, но совместное купание – извините».

– Подожди, не торопись, дорогой, – он игриво оттолкнул от себя сладострастного извращенца, – вначале по глотку шампанского – за любовь.

– Конечно, конечно, – англичанин метнулся к стойке бара, где в серебряном ведерке стыла во льду бутылка «Абрау-Дюрсо».

– Разреши, я сам, – Фаворит отобрал у него бутылку и многозначительно пояснил, – Откупоривать шампанское – мужская обязанность.

Англичанин безропотно вверил ему «Абрау». Довбуш эффектно выстрелил пробкой в лепной потолок и точно направил пенную струю на сияющее, голубоватое дно бокалов.

«Предложить ему брудершафт – в качестве утешительного приза? Хрена, слишком жирно будет…»

Фаворит, не отрывая влюбленных глаз от визави, отсалютовал бокалом в его сторону, жадно облизал губы и залпом выпил шальной напиток страсти.

Англичанин, точь-в-точь повторил его жест, проглотил свою дозу, (именно дозу), и распахнул перед Сергеем страстные объятия.

На большее его не хватило. Снотворное, почти микроскопическая гранула в бокале, действовало верно и мгновенно. Сергей едва успел подхватить обмякшее тело под мышками и не без труда протащил его на вычурное ложе в спальне, которому не суждено было стать любовным.

«Спи спокойно, дорогой», – Довбуш заботливо стянул с англичанина туфли и только потом залез во внутренний карман пиджака.

Там угнездился объемный бумажник. Бумажник не волновал Сергея. Но паспорт подданного Великобритании!!! Фаворит бегло перелистал гордую книжицу и с возгласом: «Йес!» выбросил вверх руку с растопыренными в виде английской буквы «V» пальцами.

Глава 3

Вилла господина Очеретько хоть незначительно, но отличалась от окружающих ее строений подобного типа. Таков уж русский человек: хоть в чем-то, да выделится. Этот поселок на побережье относился к разряду элитных и обитали здесь не то, чтобы конченые богатеи, но и не бедные люди. Домишки свои они лепили на американский манер, из всякой синтетической, эффектной внешне, но непрочной строительной муры. Гипсовые панели, пластиковая облицовка, пластмассовая черепица, много стекла. Но нигде ни решеток на окнах, ни бронированных дверей. Когда хозяев нет – заходи, бери, что хочешь. Европа, одно слово.

То ли дело господин Очеретько! Дом выдержал в традиционных местных архитектурных традициях, но это была истинная крепость русского человека нового типа. Стены – в два кирпича плюс облицовка из натуральных мраморных плит. Внутренняя отделка – сплошь дерево твердых пород. Дуб, орех, бук, кое-где и красное дерево. Крыша черепичная, но черепица не та – легкая, пластмассовая, а настоящая, глиняная, со столетней гарантией. Входные двери, хоть и не бронированные, но массивные, дубовые, такой толщины, что и пулей не пробьешь, и топором запросто не выломаешь. А на окнах первого этажа решетки – легкие, ажурные, вроде и незаметные, но, все же, стальные.