Девятое звено

Именно в этой «военно-санаторной» части я познакомился с худощавым, черноволосым пареньком из Абхазии по имени Баграт. Как и подобает кавказцам, он говорил с восточным акцентом, но фамилию при этом носил украинскую – Кравченко. Как вам такое?

В отличие от кутаисской части в учебном центре служили в основном кавказцы, хотя все офицеры были исключительно русскими и украинцами. Все, кроме замполита – подполковника Аршба Рауля Джотовича. Это объяснялось спецификой идеологической работы, проводимой в частях и подразделениях армии страны Советов. Ведь замполит занимается личным составом, а значит, свой замполит-земляк лучше других подберет ключики к солдатам-горцам.

А с Багратом Кравченко мы быстро и крепко сдружились. Что и привлекло внимание замполита, который, кстати сказать, говорил по-русски без малейшего акцента. А еще он свободно изъяснялся на языках малых народов Кавказа, общаясь с другими солдатами.

Однажды замполит остановил нас на выходе из столовой.

– Что-то подозрителен мне ваш союз, товарищи солдаты, – сказал и просверлил обоих оценивающим взглядом. – Ты, десантник, сегодня здесь, а завтра уедешь в свою часть. А рядовому Кравченко еще полгода вместе со мной служить придется. У меня ведь на каждого солдата заведено досье, так что не прибавляй мне лишней работы и не порть характеристику Кравченко. Иди и дружи со своими хохлами на полигоне.

Меня озадачили его откровения, и до конца я так и не понял, чего добивался Аршба. А упоминание о национальной принадлежности вообще шокировало: «Ничего себе, дружба народов! А как же интернационализм? И это говорит коммунист и замполит».

Естественно, вслух я ничего не сказал. Потому что Рауля Джотовича боялись все: от командира центра до заведующих магазинами и кафе курортного городка Очамчири. А по части ходили слухи, что у замполита среди местных много друзей, и каждый делится с ним информацией. Докладывают, как ведут себя в городе солдаты и офицеры и кто из военных поддерживает контакт с местным населением. Сам же он любил демонстрировать свою осведомленность и частенько во время общих построений рассказывал, каким образом тот или иной солдат «отличился» в увольнении.

Но, несмотря ни на что, наша дружба с Кравченко крепла, а со временем и грозный замполит, казалось, смирился. Он даже отпустил нас в двухдневное увольнение домой к Баграту, а поездка была приурочена к празднику Победы. Мы удостоились подобной привилегии за примерную караульную службу на полигоне.

Баграт Мерабович Кравченко родился и вырос в шахтерском городке Ткварчели, который расположился высоко в горах недалеко от Очамчири. Этот рабочий поселок с несколькими прилегающими горными селениями получил статус города республиканского подчинения во время Великой Отечественной войны. В те годы воюющему государству срочно понадобился каменный уголь, а Донбасс уже был оккупирован немцами. Повинуясь призыву партии и правительства, в Абхазию съехались горные специалисты, шахтеры и строители со всего Советского Союза. А в послевоенные годы с помощью пленных немецких солдат и горных инженеров Ткварчели превратился в цветущий город-курорт и город-труженик.

В конце пятидесятых годов прошлого столетия именно в этом городе познакомились и создали семью осетинский парень Мераб и уроженка украинского города Кременчуга медсестра-комсомолка Оксана Кравченко. Правда, вскоре семья распалась. Мераб по наставлению родственников уехал в Северную Осетию, а Оксана остались жить в Ткварчели с маленьким сынишкой на руках. После развода она оставила девичью фамилию, поэтому подраставший среди абхазских и грузинских ребятишек Баграт свободно разговаривал на обоих языках, но при этом носил украинскую фамилию.

И вот ранним утром 8 мая мы с ним получили долгожданные увольнительные записки. В полупустом вагоне пригородного поезда добрались до Ткварчели, где пересели на рейсовый автобус до пригорода. Трудяга ЛАЗ медленно, но уверенно карабкался по извилистой горной дороге через весь шахтерский поселок Акармара. Каждая из восьми горизонтальных шахт имела свой порядковый номер, а жилые и административные постройки теснились у самых обрывов на террасах величавой горы Бахунджара. Зрелище просто завораживающее! Стоишь на площадке возле одного шахтоуправления, а прямо над головой на высоте пятнадцатиэтажного дома нависает терраса с постройками следующей шахты.

Когда приехали к Баграту домой, я понял, в каких первобытных условиях обитает старшая медсестра шахтоуправления Оксана Кравченко.

У самой дороги притулился деревянный барак с длинным коридором, заставленным ящиками и шкафами. У дверей жилых комнат дымились керосиновые примусы и керогазы, на которых жены горняков готовили нехитрую снедь для своих мужей и малолетних чад. А воду набирали из крана с проржавевшим вентилем, который торчал прямо из-под земли на обочине дороги. Чтобы помыться или постирать, нужно было идти на шахту, где круглосуточно работала душевая.

Жилая комнатушка разделялась самодельной деревянной перегородкой, образуя два крошечных закутка. Тетя Оксана (так она предложила себя называть) оказалась невысокой худощавой блондинкой с миловидной внешностью и усталыми глазами. Годы, прожитые в Абхазии, никак не отразились на ее говоре. Даже наоборот – отчетливо слышалось украинское произношение с глухим мелодичным «г».

Несмотря на тяжелое впечатление от условий жизни ткварчельских горняков, наш кратковременный отпуск прошел насыщенно и плодотворно. Ранним утром 9 мая мы поехали в город, где Баграт познакомил меня с друзьями – коренными ткварчельцами. Все они – и парни и девушки разных национальностей отличались особенным дружелюбием и гостеприимностью. Все-таки Кавказ есть Кавказ.

Весь день мы гуляли по городу, украшенному кумачовыми стягами и транспарантами. На долгие годы в памяти запечатлелось восторженное душевное состояние от неповторимых пейзажей: утопающие в зелени улицы и нависающие со всех сторон отроги Кавказских гор.

Повсюду шумно и многолюдно. Слышались радостные возгласы и пение, доносившееся из глубины скверов и открытых окон домов. Слова советских песен гармонично перекликались с кавказской многоголосицей.

Город буквально утопал в цветах, а пьянящий аромат кружил голову вместе с вином, которого в тот день мы выпили немало. Чуть заприметив двух солдат, люди зазывали нас в компании и не отпускали до тех пор, пока мы не выпивали за здоровье каждого, начиная с присутствующих и заканчивая руководителями партии и правительства. Были жаркие объятия и поцелуи, а в одном из дворов нас принялись качать на руках, что лично у меня вызвало мальчишеский восторг.

Поздним вечером уставшие, но счастливые и сильно подвыпившие защитники Родины добрались до шахтерского общежития. И, беспрекословно следуя строгой рекомендации тети Оксаны, больше часа отмокали под упругими струями прохладной воды в шахтерской душевой.

А ранним утром протрезвевшие отпускники уехали в Очамчири, потому что замполит Аршба строго-настрого наказал нам вернуться в часть к утреннему построению на развод.

Увольнение прошло без замечаний, но теперь предстояло сообразить, каким образом спустя две недели снова попасть в Ткварчели. Одноклассник Баграта в те дни призывался в армию, а его многочисленные родственники взяли с нас честное слово, что мы обязательно приедем на проводы.

К слову сказать, меня совсем не удивило, что на следующий день после возвращения из увольнения Аршба знал все подробности нашей поездки.

– А теперь рядовой Кучер расскажет нам, сколько стаканов «Принца датского»[2] было выпито в кафе «Лашкендар», – хитро прищурившись, объявил он перед строем во время вечерней поверки. – Давай, десантура, хвастайся, не стесняйся.

Не будучи уверенным, что осведомители замполита есть и в Ткварчели, я было начал грешить на Кравченко, но потом рассудил: «Если Баграт предоставил замполиту подробный отчет, то должен был упомянуть и о приглашении на проводы. Значит, я ошибаюсь – Кравченко не может быть стукачом». Но тут же стал обмозговывать по-иному: «А если Аршба знает о приглашении и теперь просто выжидает, как будут развиваться события?».

Несмотря на мыслительные подозрения, наши отношения с Багратом не изменились. А после того, как он предложил мне съездить в Ткварчели без него, сомнения в порядочности друга окончательно развеялись. Более того, он самолично разработал секретный план, благодаря которому и удалось воплотить в жизнь задуманное.

– Я буду прикрывать тебя в части, – с видом бывалого конспиратора инструктировал меня Баграт. – Мы попросим старшину, чтобы он поставил нас обоих в наряд на полигон именно в этот день. Потом договоримся с начальником караула и другими ребятами, чтобы в случае проверки они в один голос заявили, что ты стоишь на дальнем посту возле автопарка. Вряд ли кому-то захочется перепроверять. Но учти – ты должен вернуться к утреннему построению на развод. Ведь там всегда присутствует замполит и лично проверяет состав меняющегося и заступающего караула.

Так и поступили. В назначенный день сразу после развода я уехал на попутной машине в Ткварчели, а личный состав суточного караула дружно прикрывал мое отсутствие. Все шло по намеченному плану и закончилось успешно – за сутки не было ни одной проверки. Оставался последний и решающий штрих: построение на утренний развод. Вот тут-то и случилась прискорбная осечка, о которой я сожалею по сей день.

Тогда я поступил безответственно и самонадеянно, а если выражаться проще – соизволил нализаться до состояния выхода в нирвану и созерцания там оранжевых баклажанов. Вследствие чего родственниками призывника был доставлен на полигон в невменяемом состоянии лишь к обеду.

А позже, придя в себя, узнал, каких трудов стоило начальнику караула и самому Кравченко прикрывать меня перед замполитом. Они придумали правдоподобную легенду о моем пищевом отравлении и о том, что рано утром бедолагу отвезли в медсанчасть полигона. Эту версию подтвердили дежурный офицер по части и доктор-армянин, которых потом пришлось долго и недешево благодарить за поддержку. В общем, создалось впечатление, что Аршба поверил. Особенно после того, как внимательно и даже сочувственно оглядел мою помятую и обрюзгшую физиономию во время вечернего построения.

Но с того самого дня мой друг Баграт стал всячески избегать встреч и общения со мной. Я и сам осознавал степень своей вины, и без каких-либо оправданий неоднократно просил прощения. Но все оставалось без изменений.

Естественно, разрыв нашей дружбы заприметил Аршба и тут же приступил к независимому расследованию. Первым делом вызвал к себе Баграта, о чем сам Кравченко позже рассказал:

– По твоей милости он меня насиловал полтора часа. Я ничего не рассказал про самоволку. А по поводу ссоры объяснил, что ты плохо обо мне отзывался в разговоре с другими солдатами. В случае чего, ребята подтвердят – я договорился. Кстати готовься, потому что замполит собирается и тебя вызвать на беседу.

В очередной раз я попросил у него прощения, но слова улетучивались куда-то мимо ушей. Грустные глаза смотрели сквозь меня в пустоту, после чего Баграт ушел, не сказав ни слова. А вскоре дневальный сообщил, что меня разыскивает замполит.

Вот и представилась возможность испытать на себе профессиональный натиск абхазского политработника. В течение двух часов продолжалась душещипательная беседа, в ходе которой Рауль Джотович показал себя во всей красе. То он выступал в роли дотошного дознавателя, то надевал маску по-отечески настроенного старшего товарища. Потом с помощью психологических приемчиков попытался залезть в душу, а под занавес применил метод запугивания под названием «размазывание слабо сформированной личности старослужащего солдата тонким слоем по стенам кабинета». Временами казалось, что он вот-вот перейдет к следующей стадии натиска под девизом «решающая роль офицерского сапога в деле воспитания подрастающего поколения». Но, к счастью, до этого не дошло. Зато в конце разговора Аршба в открытую попытался меня завербовать для получения нужной ему информации. В ответ я прикинулся дурачком и сделал вид, будто не понимаю, чего он добивается. Замполит быстро раскусил игру в несознанку и закончил разговор приблизительно так:

– После твоего отъезда отсюда я напишу командиру части замечательный отзыв о командировке рядового Кучера. Так что на дембель уедешь тридцать первого декабря, а на часах будет время – четверть до полночи. А еще попрошу выдать тебе такую характеристику, с которой потом и в тюрьму не примут.

До окончания очамчирской командировки я ходил по части, как говорится, на кошачьих лапах и со страхом оборачивался на каждый шорох. А с Багратом отношения так и не наладились.

Вскоре я отбыл в родную часть, где поздней осенью одним из первых демобилизовался и уехал домой. При этом увозил с собой положительную характеристику о прохождении срочной службы в рядах Советской Армии. После чего неоднократно задавался вопросом: «Почему же грозный замполит так и не выполнил своей угрозы?». Ответа на этот вопрос не было.

А еще на протяжении нескольких лет я писал письма Баграту и отправлял поздравительные открытки, но все они так и остались без ответа.

* * *

С тех времен прошло более тридцати лет. А вчера вечером, когда я вернулся домой после важных переговоров о слиянии двух коммерческих фирм, раздался звонок домашнего телефона:

– Вас беспокоят из посольства Республики Грузия в Украине, – послышался в трубке басистый мужской голос с ярко выраженным кавказским акцентом. – Мы разыскиваем Сергея Ивановича Кучера, который в семидесятых годах служил в 21-й десантно-штурмовой бригаде в городе Кутаиси.

– Да, это я. А по какой причине вы меня разыскиваете?

– Слава Богу, мы вас нашли! – радостно воскликнул «бас», проигнорировав вопрос. – Нам пришлось обзвонить почти всех Кучеров в Киеве, чьи номера есть в телефонной книге. С такой фамилией в столице почти тысяча человек живет, поэтому мы были вынуждены…

– Простите, но в чем дело? – прервал я собеседника.

– Вас разыскивает господин Кравченко Баграт Мерабович. Я сейчас передам ему трубку.

Моментально почувствовал, как засосало под ложечкой, а внутри живота растеклась волна обжигающего холода. Будто бы я был раздет до пояса, а какой-то шутник запустил в грудь снежком. Рука, сжимавшая телефонную трубку, предательски подрагивала в такт учащенному сердцебиению, во рту моментально пересохло.

– Алло, Сергей? – услышал давно забытый хрипловатый голос. – Это Баграт Кравченко. Помнишь такого? Мне надо срочно с тобой увидеться. У меня большое горе.

– Здравствуй, Баграт, – ответил осипшим от волнения голосом и прикрыл ладонью трубку, чтобы прокашляться. После чего заговорил увереннее. – Конечно, конечно же, помню! Давай встретимся. Ты можешь прямо сейчас приехать ко мне домой. А что у тебя стряслось?

– Я Киев совсем не знаю, – посетовал он в ответ. – Мой друг из грузинского посольства говорит, что недалеко от их здания на улице Мельникова есть неплохое кафе. «Уют» называется. Приходи завтра в девять часов утра – там и поговорим. И спасибо за приглашение и за то, что не прикинулся, будто меня не знаешь.

Я собирался ответить, но в телефоне послышались короткие гудки. Положив трубку, посмотрел на светящееся окошко определителя номера – там мерцала строчка «номер абонента скрыт».

«Повезло еще, что жена уехала к родителям и не видит меня в таком растерянном состоянии», – подумал, направляясь в кухню.

Затевать ужин не хотелось, но во рту все еще было сухо. Поэтому заварил крепкий чай, но так и просидел над чашкой, окунувшись в поток сумбурных мыслей и воспоминаний. А когда спохватился, чай уже остыл.

* * *

И вот сегодня, то есть 2 марта, я приехал к назначенному времени в кафе «Уют», где и сидел в ожидании встречи с давнишним армейским другом.

Из-за неожиданного поворота событий мозги были забиты размышлениями о канувшем в лету Союзе и его многострадальной общности – советском народе. А еще воспоминаниями о том, как мы служили с Багратом в Очамчири. Тем временем часы указывали на то, что встреча то ли откладывается, то ли не состоится.

«Ну почему нельзя было догадаться, попросить у Баграта номер телефона? – нещадно корил я себя. – Рассуждаешь тут о совковости, а сам-то на ровном месте утратил самообладание и размяк, как кисейная барышня. Тоже мне – бывалый сыщик. Хотя бы фамилию грузинского дипломата спросил. Правильно говорит жена, что высокое звание может кардинально сузить высоту лба».

Неизвестно, чем бы закончилось самобичевание, но сквозь залепленное мокрым снегом окно заприметил, как напротив кафе остановился черный «мерседес». Задняя дверца распахнулась, после чего из салона выбрался высокий худой кавказец в длинном кашемировом пальто под цвет машины. Придержал рукой широкополую шляпу и, осмотревшись по сторонам, направился в кафе.

Не смотря ни на что, я сразу узнал Баграта. И не в последнюю очередь по специфическому профилю коренного жителя кавказских гор. Как и в молодые годы, он абсолютно не походил на свою маму-украинку, а теперь и подавно.

Серая шляпа с загнутыми вверх полями была надвинута на глаза, и казалось, что горбинка на выступающем носу служит для нее своеобразным ограничителем. Традиционные пышные усы, как и раньше, скрывали тонкий разрез губ, а острый подбородок и выступающий кадык покрывала густая черная щетина.

Затаив дыхание, я поднялся и поспешил навстречу старинному другу – с каменным лицом он снял шляпу и молча меня обнял. Я сразу почувствовал облегчение, но заметил, как плечи Баграта стали мерно подрагивать. Уткнувшись лицом в меховой воротник моей куртки, он беззвучно рыдал. Мы стояли посреди зала, а посетители кафе и девушка-официантка с интересом наблюдали эту немую сцену.

– Пойдем за столик, Баграт, – предложил я после того, как он немного успокоился и, отстранившись, осмотрел меня с головы до ног.

– Ну, здравствуй, дорогой! – наконец поздоровался и попытался улыбнуться. – Никогда не думал, что вот так встретимся. Вообще не думал, что хоть когда-нибудь встретимся. Прости меня – знаю, что дурак.

Расположились за столиком, и Баграт попросил официантку принести бутылку грузинского или абхазского вина. Ну и что-нибудь перекусить.

– Горе у меня великое, Сережа, – скорбно сообщил после ее ухода. – Дочка погибла здесь в Киеве. Два дня назад.

В одночасье он превратился в дряхлого старика и снова беззвучно зарыдал, прижав к лицу полы своей шляпы. А я вдруг подумал: «Сколько бы ни насиловал я свои мозги в поисках причины столь неожиданного звонка, никогда бы не додумался до такой страшной версии».

– Мне очень жаль, Баграт. От всего сердца искренне тебе соболезную. Но как это случилось?

– Не знаешь, здесь курить можно? – спросил он, вытирая лицо платком и оглядываясь по сторонам. – Ужасно хочу курить.

– Можно, для этого и пепельница на столе. Пожалуй, и я составлю тебе компанию.

Кравченко закурил и положил рядом с пепельницей примятую пачку абхазских сигарет «Астра», которые всегда были популярными в Абхазии.

– Угощайся, дорогой, – предложил, пододвигая пачку. – Наверное, давно абхазских сигарет не курил? Помнишь, мы в армии только «Астру» курили?

– Конечно, помню. Так что же все-таки произошло?

Он посмотрел куда-то мимо меня, а потом опустил глаза и произнес медленно и с давней болью:

– Этот вопрос не дает мне покоя всю жизнь. Просто фатально меня преследует. Что случилось с нашей дружбой, Сергей? Что случилось с нашей общей страной? Что потом произошло с Абхазией? Что не так с моей семьей? С моей Ламарочкой…

– Ламара – это твоя дочь?

– Она уже на выпускном курсе университета училась, – закивал головой убитый горем отец. – Решила пойти по стопам отца…

– Прости, Баграт. Мне близка твоя боль, но ты не мог бы рассказать все по порядку? Мы не виделись тридцать лет, и, как ты понимаешь, я ничего о тебе не знаю.

– Да, да, конечно, – спохватился он. – За последние годы я настолько привык к душевным переживаниям, что, кажется, стал воспринимать все поверхностно и безучастно. Но сейчас, увидев тебя, снова почувствовал, как все невыносимо – не знаю, как с этим справиться. Я ведь остался совсем один. Извини, меня опять уносит в дебри.

– Ничего, дорогой, можешь не торопиться. А с душевной болью справиться действительно тяжело. В таких случаях принято говорить, что время лечит и нужно потерпеть, но я подобных шаблонов не люблю. Есть раны, которые не заживают, и остается лишь научиться, с этим жить. А еще постараться, чтобы подобных ран больше не прибавлялось.

– Ты стал мудрым человеком, – заметил он, прищурившись. – Наверное, потому что умеешь прощать. Хотя ты всегда был альтруистом. Я сужу об этом по тому, насколько искренне ты умеешь просить прощения. Я ведь все твои письма получил и сохранил. Спросишь, почему не отвечал? Да потому, что я гордый! Эта гордость вот где у меня сидит!

Кравченко повысил голос и резким движением приложил ладонь к своему кадыку. Девушка в шубе, заметно уставшая от ожидания, безучастно взглянула в нашу сторону и, вздохнув, отвернулась.

– Ты себе представить не можешь, как я устал от своей кавказской крови, – посетовал он. – Какая-то извечная борьба противоположностей. Кто-то во мне говорит: «Ты напыщенный и себялюбивый дурак». И тут же кто-то другой начинает яростно протестовать: «Сдашься – выкажешь себя слабаком. Ты горец и обязан уважать законы гор. За все надо воздавать сполна. За добро отблагодарить, а за зло – непримиримая месть». Вот так я и жил, пока не ощутил смертельной усталости от такой жизни. Призадумался на старости лет, а тут вдруг такое…

Он замолчал и дрожащими пальцами принялся выбивать из пачки очередную сигарету. Потом вставил себе в усы и, прикурив, жадно затянулся. Выпустил в потолок облако сизого дыма и продолжил:

– После демобилизации я сразу вернулся домой к маме. Пошел работать на шахту, но задумался о высшем образовании. Ты же знаешь – у нас это престижно. Начал собирать документы для поступления в сухумский пединститут и однажды поехал к нашему замполиту за характеристикой. Ты же помнишь подполковника Аршба?

– Такого забудешь… Одиозная личность.

– Ты просто многого не знаешь, Сергей. Рауль Джотович встретил меня по-отечески тепло. Выдал положительную характеристику и поинтересовался, знаю ли я, что со следующего года сухумский педагогический будет преобразован в государственный университет. Я этого не знал, и он доходчиво объяснил: «Это значит, что будет расширенный набор. И конкурс из-за этого тоже будет немалый. Трудно тебе придется, но если хочешь – я помогу. Мой родственник работает в приемной комиссии». Я, конечно, гордый, только не при таких обстоятельствах, поэтому сразу согласился. Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Только прошу дослушать до конца, а потом уже сделаешь выводы.

Я кивнул. Баграт правильно угадал мои мысли о том, что Аршба просто так вряд ли бы стал помогать кому-либо, не рассчитывая получить «обратку». А визави продолжал рассказ:

– Короче, о многом мы тогда поговорили с Раулем Джотовичем. И о маме моей, и о работе на шахте. Душевный разговор получился. А через месяц маму неожиданно вызвали в профком и сообщили, что скоро нам выделят квартиру в новом доме. Потом и меня в горком комсомола пригласили. Сказали: «Пора Баграт Мерабович, становиться в ряды коммунистической партии Советского Союза». Я был в таком окрыленном состоянии, что даже не задумывался, почему это вдруг все стало меняться в жизни. А к весне мы получили двухкомнатную квартиру в самом центре Ткуарчала.

– Как ты сказал? Ткуарчала?

– Ах да. Ты же не в курсе. У нас теперь все произносится в абхазской транскрипции. Ткварчели, Сухуми, Очамчири – это грузинские названия. Сейчас принято говорить: Ткуарчал, Сухум, Очамчыра. Так что привыкай – может пригодиться. Ладно, на чем я остановился? Так вот: к майским праздникам мы с мамой переехали в новую квартиру и были самыми счастливыми людьми на земле. А когда ей предложили руководящую должность в городской санэпидстанции, я задумался: «Из-за чего так кардинально изменилась наша жизнь? И почему это начало происходить именно после моего визита к Аршба?». Решил поехать и обо всем его расспросить. А он прямо с порога и говорит: «А я уже заждался. Решил проверить, как у тебя мозги работают. Ты, наверное, хочешь о чем-то спросить? Это лишнее. Все, что я делаю для твоей семьи – моя личная инициатива. Ведь ты же меня ни о чем не просил? Поэтому и требовать чего-то взамен не собираюсь. Пойми, что скоро все изменится. Вся наша огромная страна будет совсем иной. Я об этом давно знаю, поэтому не собираюсь сидеть, сложа руки, а когда начнутся перемены, мне понадобятся помощники. Нормальные, решительные, умные и преданные люди. Так что иди, дорогой, учись и приложи максимум усилий, чтобы стать настоящим человеком».

– Ничего себе разговор с замполитом, – удивился я. – А чего это он так проникся к тебе?