Раб. Книга первая

Андрей Власов

Пикасо. Часть первая

Раб. Книга первая

О тех, кто родился в 70-е

Произведение является результатом художественного вымысла. Все совпадения с реальными людьми и событиями случайны.

Едá забýдетъ женá отрочá своé,

éже не помиловати исчáдiя чрéва своегó?

áще же и забýдетъ сихъ женá,

но áзъ не забýду тебé,

глагóлетъ Госпóдь.

БиблияВетхий ЗаветКнига пророка Исаииглава 49, стих 15

Глава 1

Детский сад

В раздевалке детского садика стоял маленький мальчик и тихо плакал, время от времени всхлипывая и вытирая слёзы кулаком. Рядом на открытой дверце шкафчика висело его полотенце, но он, почему то, им не воспользовался, а предпочитал размазывать слёзы и сопли по лицу. В голове звучали обидные прозвища, которыми его дразнили: «Кирюха – отъел себе брюхо!», «Кирюха – написял себе в ухо!», «Кирилл – дебил!» и так далее. Из-за этих обзываний, он подрался со Славиком, самым крепким мальчиком в группе, получил по шее и теперь расхлёбывал последствия.

С переходом в старшую группу, в их детском коллективе откуда-то появилась мода, придумывать обидные дразнилки к именам и фамилиям. Больше всех доставалось Толику Толбасову, его дразнили: «Толик – алкоголик» и «Толбасов – колбасов». Доставалось и всем остальным, за редким исключением. Причем, как-то так получалось, что если кто-то кого-то начинал дразнить, то к этому тут же присоединялись и другие. Тот, кого дразнили, вмиг оказывался в кругу обидчиков. Он злился и кидался на них с кулаками, те смеялись и убегали, а вместо них появлялись новые «обзывальщики», пока это безобразие не прекращалось воспитательницей. Тогда дети, выслушав порцию нравоучений, уже через несколько минут, как ни в чём не бывало, принимались играть в игрушки, куклы, солдатики, позабыв все обиды до следующего всплеска обзываний. Иногда же, когда воспитательницы по близости не было, всё это могло закончиться потасовкой, как и в данном случае.

Обзывали Кирилла не то, что бы слишком часто, а так же как и остальных детей, но все равно было обидно. Зато фамилия у него была красивая и звучная – Булатов.

Воспитательница, Валентина Семёновна, быстрым шагом вошла в раздевалку, направляясь в группу. Но, увидев Кирилла, она всплеснула руками и подошла к нему.

– Кирюша! Что случилось, почему слезы?

Кирилл всхлипнул и ничего не ответил. Валентина Семёновна взяла с крючка полотенце и вытерла ему лицо:

– Не годиться так, Кирилл. Ты же мужчина. А? Мужчина?

– Угу, – промычал он и опять всхлипнул.

– А мужчины, Кирилл, не плачут. Мужчины – огорчаются. Понял?

Малыш кивнул.

– Все. Иди в группу и успокойся. Скоро мама уже за тобой придет.

Мама действительно пришла скоро и не одна, а с папой, что бывало довольно редко. В этот день они шли в районный дом пионеров записываться на кружок рисования. Кирилл по дороге держал родителей за руки и, повисая на них, прыгал через лужи, оставшиеся после недавнего дождя. Прыг-скок… прыг-скок… Так хорошо… Ведь рядом мама с папой…

Весь сентябрь мама никак не могла решить, куда Кирилла еще записать кроме детского садика. Плаванье, гимнастика, танцы, музыка, рисование… Почти все дети куда-нибудь да ходили, а они всё не могли определиться. Он был довольно подвижным ребенком и, наверное, выбрал бы плаванье, но мама считала, что заняться спортом успеется, а вот воспитывать чувство прекрасного, нужно уже сейчас. Поэтому мамина мысль бегала по треугольнику: музыка, рисование, танцы и никак не могла остановиться на чем-то одном.

Но вот, как-то раз, воспитательница, показывая родителям, результаты детского художественного творчества, сказала ей:

– У вашего ребёнка несомненный талант к изобразительному искусству. Вот посмотрите, как он лису нарисовал. Вы бы его в кружок записали.

Примерно, то же самое, воспитательница говорила и всем родителям, но мама Кирилла приняла её слова близко к сердцу, и вопрос был решен – рисование.

Кружок рисования в Доме пионеров работал уже недели три и ребята, которые занимались с самого начала, посматривали на Кирилла немного свысока, считая новичком. Учительница рисования, Мария Александровна, немолодая, полная женщина приняла его очень доброжелательно. После короткого знакомства она сама завела его в кабинет, усадила за парту и помогла приготовить к занятию альбом и карандаши.

На первом, для Кирилла, занятии дети осваивали навыки штриховки. Мария Александровна нарисовала в его альбоме квадрат, разделила его пополам линией и показала, как надо заштриховывать: в одной половинке квадрата штриховка в одну сторону, в другой половинке – в другую. Потом квадрат был разделён на четыре части, потом на восемь, потом на шестнадцать, все части которого в итоге были заштрихованы в разные стороны.

Кирилл первым справился с заданием и когда остальные дети ещё пыхтели над своими квадратами, он уже вовсю любовался своим произведением. Оно ему так понравилось, что он вскочил со своего стула бежать к родителям, которые ожидали его в коридоре, чтобы показать свою картину. Но Мария Александровна остановила его:

– Постой Кирюша…, дружок, урок еще не окончен. Вот когда я скажу, тогда пойдешь к маме, – Мария Александровна посмотрела на его рисунок и улыбнулась. – Молодец, у тебя хорошо получается, – она ласково погладила его по голове.

Малыш почувствовал её неподдельную теплоту и участие и послушно сел обратно за парту. Бежать к маме уже хотелось не так сильно.

Как впоследствии подметил Кирилл, у Марии Александровны были две привычки: она любила гладить детей по голове и величать их именами известных художников. Вот и тогда, когда дети старательно заштриховывали квадраты, она неспешно прохаживалась между партами, заглядывала в альбомы, всех хвалила, гладила по голове, что-то подсказывала, поправляла:

– Вы все у меня талантливые, все одаренные. Будете прилежно заниматься, внимательно слушать учительницу, делать домашние задания, – её речь лилась как колыбельная песня, – и из вас обязательно выйдут великие художники: Васнецов, – она дотронулась до головы белобрысого мальчишки, – Айвазовский, Рембрандт, Леонардо, – её рука скользила по головам учеников, – Пикассо, – она дотронулась до Кирилла.

Кирилл, конечно, не знал кто такой Пикассо, да и Мария Александровна не очень-то знала, просто слышала где-то краем уха. Но ему понравилось, как звучит это слово. Он его повторял в уме и как бы рассматривал с разных сторон.

«– Пикасо».

Всю дорогу домой после занятий рисованием, весь вечер и все утро следующего дня он подбирал «обзывалки» к слову «Пикасо», но подобрать не смог.

Когда на следующий день после занятия рисованием Кирилл пришел в садик, его встретила стайка ребят, в которой кто-то, среди прочих детских приветствий, счёл своим долгом подразнить его:

– Кирюха, забыл вчера ухо!

– Я не Кирюха, – важно сказал Кирилл.

Это его заявление прозвучало для ребят немного неожиданно. Они слегка снизили уровень своей шумности, а Кириллов обидчик удивленно и насмешливо спросил:

– А кто же ты тогда?

Кирилл выпятил грудь, немного задрал голову кверху и торжественно изрёк:

– Я – Пикасо! – уровень шумности детей упал почти до нуля. Все уставились на него, усиленно переваривая полученную информацию. Обидчик напряженно искал в уме «обзывалки», подходящие к слову «Пикасо», но они никак не находились.

– Ха! Пикасо! – только и нашелся что сказать.

Несколько затянувшаяся пауза была прервана появлением следующего малыша. Дима Куницын ввалился в раздевалку, скинул куртку и в ботинках пошел по ковру в группу к остальным.

– Смотри, что у меня есть, – в руках он держал несколько медных гильз.

– Ух, ты! Класс! Дай посмотреть! – Дима вмиг стал центром всеобщего внимания и про Кирилла забыли.

Гильзы в садике считались чем-то вроде денег и престижной атрибутики одновременно. Были они далеко не у всех. Но абсолютно все, по крайней мере, все мальчишки, хотели их иметь. С обладателями гильз все хотели поиграть. В играх, как правило, мальчишки представляли себя бравыми солдатами, с оружием в руках побеждающими фашистов. За гильзы можно было выменять разные нужные вещи: пластмассовых солдатиков, машинки, танчики, фантики от шоколадок и иногда даже сами шоколадки. Еще в гильзы можно было свистеть, что, правда, совсем не поощрялось воспитательницами. Но было очень классно свистнуть, особенно в каком-то небольшом пустом помещении, например на лестничной клетке, где отдавалось эхо.

Гильзы были двух видов: мелкашки и от автомата. Гильзы от автомата были побольше и ценились выше: курс был примерно один к пяти. В детский садик гильзы попадали двумя путями: дети или выменивали их у себя во дворе по месту жительства или, если у кого папа или близкий родственник был военным, получали от них за хорошее поведение. В Кирилловой группе, второй способ был доступен только Диме Куницыну, что делало его таким себе детсадовским авторитетом.

– Это гильзы от автомата, – рассказывал Дима. – Мы с папой вчера были на стрельбах, папа мне дал автомат, и я как начал стрелять по немцам. Бах-бах-бах. Тра-та-та-та. Они все падают. Ну, я потом немного гильз набрал.

– Ха! Ври, да не завирайся!

– Честное слово! Немцы в атаку пошли. А мы, с папой, сидим в окопе, немцев поближе подпускаем. А потом как выскочим, как начнем строчить. Тра-та-та-та. Немцы все падают. А ты знаешь, как вот эта штучка в гильзе называется – капсуль. Понял? Боёк по капсулю бахает, капсуль взрывается, зажигает порох, порох взрывается, пуля, бах, и полетела. Понял? А у меня вот еще что есть…

Дима полез в карман, но тут воспитательница, выходя на кухню за завтраком, увидела, что он зашел в группу в ботинках:

– Дима, это что еще за безобразие! А ну марш в раздевалку, ботинки снимай. Видишь, все дети в тапочках.

Дима Куницын всем рассказывал, что у него папа военный, носит погоны, фуражку с кокардой, часто ездит на стрельбы и берет с собой Диму. А быть военным, в начале 80-х, было очень престижно.

На самом деле, Димин папа был инженером, работал на каком-то заводе, а военным был папин брат, который жил в другом городе. Примерно раз в год он приезжал к ним в гости и привозил Диме гильзы, кокарды, солдатиков, а однажды даже подарил фуражку.

Пока Дима разувал свои ботинки в раздевалке, в группу привели Наташу, симпатичную кареглазую девчонку, с короткой стрижкой «под мальчика». Наташа была довольно озорным ребенком и часто играла с мальчиками в «мальчишечьи» игры: войнушки, солдатиков, морской бой и т. д., хотя и отдавала должную часть внимания и куклам. Она была своей и в «мальчишечьей» среде и в «девчачьей» и, в отличие от всех остальных девчонок, разбиралась в гильзах и знала им цену.

– Наташка, смотри, че у меня есть, – Дима, уже обутый в тапочки, держал на раскрытой ладони две гильзы от автомата.

Наташа не могла посмотреть, что есть у Димы, потому что в этот момент мама стягивала с неё свитер.

– Наташа, не вертись, стань спокойно, – мама достала из Наташиного шкафчика тапочки. – Переобуешься сама, я убегаю на работу.

Наташка, наконец, смогла разглядеть гильзы на Диминой ладони.

– Ха, подумаешь! – воскликнула она и с равнодушным видом стала переобуваться в тапочки. Такого безразличного отношения к своему богатству Дима не ожидал.

– Да ты смотри, гильзы, – он подсунул их под самый Наташкин нос.

Это было не очень благоразумно с его стороны, так как Наташка резко выпрямилась, загребла у него с ладони гильзы и побежала в группу:

– Были ваши – стали наши! У-у! – она показала Диме язык.

– Отдай! – он бросился её догонять.

Наташа ловко бегала среди играющих детей и смеялась над Димой, а тот, со слегка испуганным лицом, никак не мог ее догнать. Наконец, она споткнулась об какую-то игрушку и упала на ковер. Димка тут же навалился сверху:

– Отдай! Отдай, это моё! – он пытался разжать её пальцы, державшие гильзы.

– Не отдам, не отдам, ха-ха-ха! – Наташка вертелась на ковре и хохотала.

Диме, всё-таки удалось разжать её пальцы и забрать одну гильзу, но тут на него налетел Кирилл.

– Ты че девчонок обижаешь, Куница! – он перевалил его с Наташки на ковер и они стали бороться.

– Ах ты, Кирюха – балабуха, ты что по морде захотел? – Димка рванул противника за рубашку и оторвал верхнюю пуговицу.

– Ах, так, – Кирилл схватил его за воротник, пытаясь нанести эквивалентный урон.

Завязалась энергичная возня, противники раскраснелись, никто упорно не хотел сдаваться. После нескольких минут борьбы, Кирилл все-таки подмял под себя Димку и объявил себя победителем:

– Ну что, получил?!

– А чего она мои гильзы забрала? – немного плаксивым тоном оправдывался Димка.

– Да на, твои гильзы, не плач, больно нужно, – Наташка вернула ему оставшуюся гильзу и встала на ноги.

Все остались довольны: Димка получил обратно свои гильзы, Наташка посмеялась над Димкой, а Кирилл защитил «прекрасную даму», что было для него верхом удовольствия.

Дело в том, что после шести лет, Кирилл стал проявлять определенный интерес к противоположному полу. Этот интерес не исчерпывался простым подглядыванием за тем, как девочки писают, благо туалет был общим. Этим, периодически, грешили все, но у него, кроме интереса к женской анатомии, появилось еще какое-то чувство, совершенно не осознанное. Какое-то влечение к противоположному полу, конечно же, совершенно детское и безобидное. Появилось понятие того, что девочка может нравиться, а может не нравиться. Появилось желание играть с теми девочками, которые нравились, желание обратить на себя их внимание и т. д., до чего ещё не дозрели большинство его одногруппников. Его «первой любовью» стала Наташка. Кстати сказать, когда Кирилл «осознал» свои нежные чувства, он стал отворачиваться, когда видел её в туалете, считая подглядывать за ней неприличным, хотя вовсю глазел на других девчонок.

Поначалу, он просто любовался Наташей. Ему нравилось смотреть, как она бегает, играет с куклами, шепчется с другими девчонками. Ему нравилось, как она улыбается и как она сердится, нравилось, как она поёт на музыкальных занятиях и танцует на хореографии. В общем, вскоре он понял, что Наташка – это и есть воплощенный женский идеал.

Через некоторое время Кирилл начал действовать: он выпросил у мамы красивый календарик, подарил его Наташке и сделал официальное предложение:

– Наташа, давай с тобой дружить?

– Давай, – с ходу согласилась Наташа.

После полученного согласия, когда воспитательница строила детей парами, чтобы вести гулять на улицу, он уже с полным правом взял её за руку и стал рядом, слегка потеснив Иру, которая раньше обычно ходила с ней парой. Воспитательнице некогда было разбираться и, поэтому она быстро нашла другую пару немного обиженной Ире, и колонна детей двинулась по лестнице. Кирилл уже было подумал, что он будет всегда стоять рядом с Наташей, но оказалось, что она не придавала этому значения и все время норовила стать или с Ирой или с Леной, другой своей подружкой.

Вскоре ему жутко повезло. В их спальне, где детей укладывали на дневной сон, воспитательница с нянечкой затеяли перестановку кроватей, в результате которой его кровать оказалась рядом с Наташкиной. То есть их кровати поставили в ряд возле стенки так, что Наташкина голова оказалась возле Кирилловых ног. Кровати в детском садике были металлические, и через их спинки можно было переговариваться. И он, естественно, не преминул этим воспользоваться. В первый же день на новом месте, когда дети на тихом часе уже почти заснули, и нянечка вышла из спальни, он перекрутился под одеялом, пересунул свою подушку к Наташкиной голове и зашептал:

– Наташ, слышь, Наташ!

Но Наташа уже спала. Кирилл не осмелился её будить, он только просунул руку между металлическими прутьями и нежно погладил её по голове, примерно так, как это делала мама, укладывая его самого спать. После этого Кирилл, как порядочный шестилетний мужчина, твердо решил жениться на Наташке, о чём торжественно объявил своим родителям.

А Наташка, жила себе беззаботной детской жизнью, совершенно не догадываясь о своём «счастье» в виде Кирилла.

Всё бы хорошо, но проблема была в том, что не Кириллу одному нравилась Наташка. Оказалось, что у них в группе есть ещё один «дозревший». Это был Славик Дунаенко, самый рослый мальчик в детском саду. По размерам он превосходил Кирилла раза в полтора. Соответственно, и в частых детских стычках он побеждал всех, включая, конечно, и его. Славик давно уже осознал свою силу и не стеснялся пускать ее в ход в отношениях с одногруппниками.

Их «любовь» к Наташке проявлялась одинаково: оба они стремились оградить её, от каких бы то ни было посягательств со стороны других ребят, выказав себя при этом эдакими героями-защитниками. Выглядело это примерно так: Кирилл и Славик, играя с ребятами, то и дело поглядывали на Наташку, и когда кто-нибудь ее пытался обидеть или, по крайней мере, им так казалось, они тут же срывались со своих мест, бросались на обидчика, задавали ему хорошей трепки и тут же начинали драться между собой. Победителем, конечно, всегда оказывался Славик, хотя Кирилл каждый раз отчаянно сопротивлялся. После таких стычек ему было жутко обидно, а часто и больно, но он всё равно каждый следующий раз бросался защищать Наташку, хотя в душе боялся опять быть побитым Славиком.

Но, в то утро, Славика еще не успели привести в детский сад и Кирилл, в полной мере, мог вкусить радость победы над Димкой и насладиться благожелательным взглядом Наташки, которым она наградила победителя.

– Детки! Быстренько все на завтрак! – посреди весёлого детского шума раздался зычный голос воспитательницы.

Она вошла в группу, неся в одной руке ведро с манной кашей, а в другой – корзинку с нарезанным хлебом.

Тут же раздались возгласы:

– А я уже дома покушал!

– И я!

– И я!

– Кто покушал дома, не мешает остальным, – воспитательница, Валентина Семёновна, рассаживала за стол «непокушанных» детей. Таковых набралось примерно половина группы и Кирилл был в их числе. В принципе его дома кормили завтраком, но ему очень нравилось, как готовят в садике и, поэтому, он, как правило, не отказывался от возможности ещё раз покушать.

После завтрака начался урок рисования. Рисовали гуашью. Воспитательница дала всем задание, рисовать деревья, какие кто хочет. Кирилл, однако, вместо дерева нарисовал простым карандашом квадрат, разделил его на несколько частей и стал их заштриховывать в разные стороны. Валентина Семёновна, проходя мимо него, весьма удивилась:

– Кирилл, я же сказала рисовать красками деревья, а ты что нарисовал?

Кирилл не знал, как называется то, что он изобразил.

– Валентина Семёновна, нас так вчера учили в художественной школе.

– В какой художественной школе?

– Ну, я вчера ходил в художественную школу с мамой и папой, и нас там так учили.

– Художественная школа – это хорошо, но сейчас вы должны рисовать дерево.

Воспитательница нагнулась, мягким движением взяла из рук Кирилла карандаш и положила на стол.

Но он настаивал на своем:

– Валентина Семёновна, ну смотрите, как красиво получается. И в школе нас так учили.

Валентина Семёновна начала сердиться:

– Вот будешь в школе рисовать то, что тебе говорят, а здесь тебе не художественная школа. И будь добр, сейчас же возьми краски и рисуй дерево, а не это безобразие! – она сердилась все больше и больше, так как начала замечать, что другие дети начинают обращать излишнее внимание на Кирилловы квадраты, а кое-кто уже и себе стал рисовать нечто подобное.

Вообще-то Валентина Семёновна была доброй и справедливой. Она любила детей, была с ними в меру ласкова, но и в меру строга. И всегда добивалась того, чтобы дети делали то, что она скажет. Приучала к дисциплине. Вот и сейчас, чтобы на корню пресечь Кириллово диссидентство, она выпрямилась и, обращаясь ко всем, сказала громко и речитативом:

– Дети! Все рисуем дерево красками гуашь. Кирилл, тебя это касается в первую очередь!

Но он упорно стоял на своём:

– Валентина Семёновна, мне не интересно рисовать дерево, я хочу рисовать квадрат. И вообще, я не Кирилл. Я – Пикасо!

Эта повторная заявка на смену имени заинтересовала всех. Дети дружно перестали рисовать и с усмешками уставились на Кирилла и воспитательницу, с интересом наблюдая, чем же закончится их противостояние. Валентина Семёновна тем же речитативом, но более строго сказала:

– Дети! Все рисуем дерево красками гуашь. А наш Пикасо идет в угол!

Все дружно захохотали:

– Ха! Пикасо идет в угол!

– Ха! Ха! Ха! Пикасо!

Кирилл поднялся из-за стола и, сопровождаемый весёлым детским смехом пошел в угол. С этого дня кличка «Пикасо» прилипла к нему намертво.

* * *

На следующем занятии в кружке рисования Кирилл спросил учительницу:

– Скажите, Мария Александровна, а кто такой Пикасо?

– Ну, Пикассо – это такой великий художник. Он очень красиво рисовал. Вот будешь прилежно заниматься, и ты таким будешь.

Кирилл, в то время, совсем не собирался быть художником, он хотел стать пожарным и ездить на большой красной машине с мигалками и сиреной. Но ему очень понравилось слово «великий» и он решил прилежно, насколько хватало детского усердия, заниматься рисованием.

* * *

Через неделю к ним в группу пришла новая воспитательница, Марина Георгиевна. Воспитательниц на каждую группу положено было две: одна была с детьми первую половину дня, а другая – вторую. Но некоторое время Валентина Семёновна была с детьми целый день, потому что не могли найти замену второй воспитательнице, которая уволилась ещё весной. И вот, наконец, нашли.

Марина Георгиевна была не такой опытной, как Валентина Семёновна. Она немного побаивалась детей и вообще держала себя неуверенно. У неё была дочь, которая училась в школе, во втором классе. Марина Георгиевна, опасаясь оставлять её без присмотра, после уроков забирала её с собой в детский садик. Звали её Наташа. Она была очень симпатичной и полненькой. Пышечкой. Обычно она садилась где-нибудь в уголке и делала домашние задания или читала. Если детей выводили после полдника на улицу, то она помогала их одеть и построить, да и на площадке присматривать. С первого же своего появления в садике она понравилась Кириллу. Когда она вошла, он даже бросил играть в солдатики, отошел в угол и оттуда стал, во все глаза, смотреть на неё. Она была смугленькая, кареглазая с красивыми вьющимися волосами. Одета в школьную форму и белые колготки. Кирилл был от неё в восторге. А больше всего ему понравились её губы. Они были такие пухленькие… Он особенно полюбил наблюдать за тем, как она закусывала ими ручку или карандаш, когда задумывалась над решением заданий по математике. Но при всём при этом, он совсем не охладел к прежней Наташе. Она ему также нравилась, и он также продолжал её считать своей невестой. Про себя он стал их называть: Наташа Маленькая и Наташа Большая.

Марина Георгиевна приходила в садик с полудня, когда начиналась её смена. Выглядела она всегда очень озабоченной, часто думала о чём-то своем. К тому же, у неё не получалось, как у Валентины Семеновны, быть строгой с детьми и поддерживать дисциплину на должном уровне. Ребятишки сразу почувствовали слабинку и стали потихоньку распоясываться: они шумели, когда Марина Георгиевна просила их замолчать, долго отказывались заходить в группу с улицы, когда им хотелось ещё поиграть, не спешили усаживаться за столы, когда не хотелось кушать и т. д. Воспитательница надрывала горло, призывая их к порядку, но слушались её слабо. Она чувствовала, что не справляется с детьми и это ещё более усугубляло её неуверенность.

Однако, довольно быстро, она нашла способ управлять малышами. Точнее не нашла, а он появился сам собой. Как-то Марина Георгиевна обратила внимание на то, что Славик Дунаенко, как самый рослый и сильный ребенок в группе, имеет некоторое влияние на остальных, что остальные дети его побаиваются и слушаются. И так получилось, что она стала призывать его в трудных случаях на помощь.

Первый раз это произошло возле «чвякалок» по дороге на площадку. Это такие кусты, ягоды с которых «чвякали», если наступить на них ногой. Дети, ну никак, не хотели от них уходить, всё срывали маленькие плоды и «чвякали» их об асфальт. Они так разыгрались, что совершенно не обращали внимания на Марину Георгиевну, которая кричала, чтобы они вернулись в строй, подбегала, то к одному, то к другому ребенку, брала его за руку и возвращала на место. Но сам строй уже до того расстроился, что детей просто некуда было ставить на это самое «место», и они просто бегали возле кустов туда-сюда, срывали ягоды, «чвякали» их, «перечвякивали» друг у друга, галдели и смеялись. Но вот, в какой-то момент Славик, у которого Виталик Сазонов, в пылу игры, «перечвякал» его, Славиковы, «чвякалки», вдруг вспомнил, что вообще-то они идут на детскую площадку. Он взял Виталика за шиворот и потянул вперед со словами: