Под чёрным крылом Феникса

Итак, меня собирались сосватать. Я смотрела на это вполне положительно. Выйти, наконец, из-под опеки матери, обзавестись своим домом, своей семьей, детьми. В конце концов, об этом мечтает каждая женщина, почему же я должна быть исключением? А Альфред выглядел мужчиной весьма представительным и являлся таковым не только внешне, но и по положению. Да, доктор Вернье действительно желал мне счастья, наверняка он уже успел расхвалить меня своему юному другу и описать со всех сторон.

В тот день бедняжка Анриетта ни разу не присела с раннего утра и до конца обеда. Вначале она вертелась на кухне, затем прибиралась по дому, потом обслуживала всех нас за столом.

Они явились ровно к часу: доктор Верней и Альфред. Мы с мамой, Симоной и Анриеттой чинно встретили их в прихожей.

Теперь, при ярком свете дня, Альфред показался мне еще красивее. У него был розоватый, здоровый цвет лица, черные глаза и волосы блестели как-то ярче, нежели позавчера, при слабых отсветах ламп. Даже голос звучал живее. Позавчера он, наверное, просто устал.

– Ну, как ваше самочувствие, мадам? – сразу же осведомился он у мамы.

– Спасибо, месье, чудесно.

Затем поочередно кивнул сначала мне, потом Симоне и Анриетте.

Когда наши глаза встретились, мне показалось, что все происходящее сильно его подзадоривает. Ну что ж, тогда пусть и мне будет забавно, пожалуй, и я стану с удовольствием играть в эту игру, которая называется сватовством.

Моя малышка Симона вначале побаивалась Альфреда. Если я едва доставала ему до плеча, да еще надевая туфли на высоком каблуке, то она и вовсе была ему по пояс. Рядом с ним она выглядела какой-то загнанной, перепуганной овечкой. Меня вначале это забавляло, потом надоело, а еще позже и вовсе стало раздражать. Она всегда перед кем-то робела!

За столом Альфред расположился как раз напротив меня и принялся стрелять в меня глазами. Они у него блестели, пожалуй, даже ярче, чем блестит фольга на солнце. У него было хитрое выражение лица. Не знаю, хотел ли он смутить меня или наоборот, развеселить, но смущаться я не собиралась, а веселья во мне и так хватало. Чего мне смущаться? Я знала себе цену, я знала, что красива, что наверняка ему симпатична, а раз он явно дерзил мне своим взглядом, почему бы тогда и мне не дерзить ему?

И мы начали перестрелку. Его черные глаза и мои голубые, его приятно белозубая улыбка и моя, блеск его волос и блеск моих, его затаенный смешок и мой. Остальные сидели и мирно обедали, поговаривали о чем-то.

Чтобы обеспечить нам и следующую встречу, доктор Вернье должен был начать соответствующий разговор. И он не замедлил.

– Мишель, Розали, Симона, а как вы смотрите на то, чтобы завтра устроить пикник в лесу? Мадам Вернье, кстати сказать, пикники обожает.

Итак, второе свидание было назначено. Завтра мы должны будем встретиться в Булонском лесу.

Когда доктор и Альфред ушли, у Симоны словно бы от сердца отлегло. Я это поняла. Она ушла переводить дух к себе в комнату, а я готовить прогулочный костюм.

Весьма кстати, на следующий день выглянуло яркое солнышко. Оно золотило и без того багряные верхушки деревьев, и вся эта красота таким контрастом смотрелась на фоне ярко-голубого неба! Провести день на природе оказалось совсем не прохладно, тем более что Альфред умело разжег костер, и мы все вшестером удобно расположились вокруг него.

Единственное, что делало атмосферу менее спокойной, так это присутствие мадам Вернье. Не знаю, права была я или нет, но мне всегда казалось, что она ревнует доктора к моей матери. Я не раз замечала, как суживались ее глаза, если доктор называл мою мать «дорогая Мишель».

Это была замкнутая, себе на уме женщина, плотного сложения, уже седая, произведшая на свет точно такого же мрачноватого отпрыска, который чрезвычайно гордился тем, что недавно с блеском окончил Сорбонну и отныне имеет все шансы сделать грандиозную карьеру в юриспруденции. Он жил где-то отдельно, раз в неделю навещая мать с отцом, а от знакомых и соседей непременно требовал, чтобы его величали не иначе, как месье Вернье-Дорлеак. Мадам Вернье бесконечно распирало от гордости, когда сына называли не только фамилией мужа, но и ее собственной.

В глубине души я злилась на нее еще и оттого, что она вообще существует, что жива и здорова и даже моложе своего мужа. Для нашей семьи было бы прекрасно, если бы в доме появился мужчина, да еще с таким авторитетом, как доктор Вернье.

Оказалось, Альфред захватил с собой набор для игры в бадминтон. Ветра совсем не было, и даже температура воздуха поднялась градусов до восемнадцати. Тепло, как ранней осенью.

Мы отошли в сторонку от всех, стали играть. У Альфреда получалось намного лучше. Мне вскоре надоело наклоняться за воланчиком и я бросила ракетку.

– Тогда, может, прогуляемся вон туда? – он указал кончиком своей треугольной бородки на узенькую аллею между деревьями, сначала ведущую вперед, а затем поворачивающую под прямым углом и скрывающую всех, кто заходил за этот поворот.

– Идемте, – охотно согласилась я.

Мы отошли немного, и тогда Альфред сказал:

– Я хорошо наслышан о вас от доктора.

– И с какой стороны он описывал меня наиболее подробно?

– Со всех.

– Замечательно.

– Да, он превосходно описал ваш словесный портрет. И эти диковатые раскосые голубые глаза и ваш очаровательный, чуть вздернутый носик, алые губки бантиком, щечки цвета персика, фигуру, которой может позавидовать любая модница. Но когда я увидел оригинал, знаете, что я подумал?

– Что же?

– Что в детстве вы были еще той хулиганкой, а возможно, остались ею и теперь. Ну, так как? – он посмотрел на меня этак задорно, что и мне не осталось ничего другого, как тоже раззадориться.

– Еще бы! Горе тому, кто рискнет взять меня в жены!

– Вот даже как? Значит, Розали – крепкий орешек?

Он насмешничал. Я тоже решила ни в коем случае не оставаться в долгу.

– Розали то, разумеется, а Альфред?

Он перестал улыбаться, посмотрел на меня повнимательнее, взял за локоть и сказал:

– Пожалуй, ты узнаешь это сегодняшней ночью! – потом улыбка вернулась на его лицо. – Если, конечно, рискнешь.

Другая девица непременно бы превратилась в красную свеклу и не решилась бы поднять глаз на такого хама. Я тоже могла бы усмотреть в этом оскорбление, но мне хотелось не дуться, а наносить ответные удары.

– И насколько же дерзким будет твое предложение? – я старалась подражать его задорной улыбке и, по-моему, вполне удачно.

– Настолько, что я назначаю тебе ночное свидание!

– И где же?

– В конце улицы Тронше, прямо возле церкви Мадлен.

– Как необычно! А что мы будем делать на холоде?

– Уверен, что тебе будет жарко.

– Как заманчиво!

– Придешь? – он наклонился ко мне.

– Приду! – я вскинула голову к нему.

Я тогда не думала о своем поведении, несомненно, недостойном порядочной, скромной девушки. Но я и не была скромной. А на счет порядочности? В моей голове всегда витало множество греховных мыслей. Я знала только одно: что не дам себя в обиду, и что про наше рандеву вряд ли станет кому-либо известно. А раз так, то вперед, может быть, меня ждет развлечение!

И это зажигало меня, будоражило кровь. Сознание того, что я совершаю что-то тайное и запретное, подстегивало меня.

Позже оно меня погубит, превратится в манию, разлучит со всеми, кто был мне дорог.

Церковь Мадлен в конце улицы Тронше, находилась не так далеко от моего дома. Мы жили на бульваре Осман. Надо было пройти несколько домов и повернуть чуть налево.

Я шла, оглядываясь, но, не боясь, а просто из осторожности. Ночь была тихая и совсем не холодная. Полная луна, сиявшая на усыпанном звездами небе, напоминала огромный бильярдный шар, она устилала мирно дремлющий Париж тонким покрывалом бледного света. Создавалось впечатление, что идешь по заколдованному городу, наполненному мертвой тишиной, от которой даже звенело в ушах. Не знаю, услышал бы Альфред мой крик, если бы на меня напали, в то время я даже не думала о том, что он поступает не лучшим образом, зовя девушку куда-то среди ночи и даже не встречая для защиты. Возможно, он нагло проверял мою смелость?

Но я пришла. Альфред уже ждал меня, прислонившись к портику церкви перед воротами, на широкой паперти, возвышающейся над площадью. Он похлопывал рукой по железным перекладинам, курил и выпускал дым колечками.

– А, значит, врач сознательно губит свое здоровье? – мне нравилось говорить как можно более дерзким тоном.

– Не люблю отказывать себе в удовольствиях! – небрежно ответил Альфред. – Даже в таких маленьких!

– Ну, ты обещал, что мне будет жарко? Где же обещанная жара?

– Сию минуту! И жара и ветерок! – он отошел немного в сторону и крикнул громко, прорезая всю ночную тишину: – Эй, дружок! Готов ты?!

За углом соседнего дома послышалось ржание. Затем еще один громкий голос ответил:

– Я всегда к услугам месье!

– И мадемуазель! – воскликнул Альфред. – Ну, Розали, вперед! Скоро ты получишь обещанное!

Он кричал так громко, что наверняка разбудил не одного человека, спящего мирным сном. А Альфреду было на это наплевать. Мне тоже. Нам обоим хотелось похулиганить. Нас ждал извозчичий фиакр. Мы ринулись к нему. Едва сели, как Альфред скомандовал:

– Гони!

Фиакр молнией снялся с места и с шумом, поднимая пыль, понеся вперед.

– Вот тебе и ветерок! Вот и жара! По всему Парижу галопом! Нравится?!

– Да еще среди ночи! – мне нравилось. Очень. Безумно. Я еще никогда не чувствовала себя такой свободной. Я была счастлива. Мне казалось, что у меня выросли крылья.

Мы неслись вперед, по всей улице Ройаль, ведущей к площади Согласия, пролетели возле обелиска и двух фонтанов, направляясь дальше прямо на громаду Национального собрания. Ясное до сих пор небо слегка заволокло облаками, и в таком романтичном затемнении город словно поощрял наше неблаговидное поведение, улицы и огромные здания окутались дрожащей дымкой от газовых рожков и подстрекали двух отчаянных молодых людей на еще большие глупости. Наверное, ни один город в мире не был так прекрасен в этот ночной час, когда, преображенный атмосферой интима, он обещал одарить самым немыслимым. Но это было еще не все. Мы летели, как угорелые и вдруг, перед моим носом появляется бутылка лучшего шампанского.

Я разгорячилась еще больше. Мне позволяли его пить, но только по самым большим праздникам и всего чуть-чуть.

– Держи бокалы! – воскликнул Альфред.

Он громко стрельнул. Пробка вылетела, и пена полилась на мое платье и его костюм. Затем мы залпом осушили свои бокалы.

– Жарко?!

– Почти!

– Тогда, еще! Пока не запаришься!

Мы описывали круги по всему центру Парижа. Я впоследствии никогда не забывала ощущений, которые испытала той ночью.

Все происходило так красиво, как в сказке, можно было надеяться, что и вся жизнь пройдет так же весело и замечательно!

Наконец, конь выдохся, устал извозчик, и мы с Альфредом тоже утомились.

Остановились. Конь бешено дышал. Оказалось, мы вернулись на прежнее место, к воротам церкви.

Там Альфред отпустил возницу, сунув ему горсть монет. Потом взял меня под руку, совершенно бесцеремонно, но заодно приятно.

– Ну что, Альфред – заводной парень? – сверкнули его глаза.

– Вроде бы!

– И Розали согласна, чтобы ее за него сосватали?

Я рассмеялась на всю улицу. Он резко остановился и сжал мой локоть.

– Пойдешь за меня?! – он сопел мне прямо в лицо, его дыхание сохраняло еще аромат шампанского.

– Я разве не говорила, что горе тому, кто на мне женится?!

– Не беспокойся, я тоже не подарок! Ну что, пойдешь?!

– Почему бы и нет?

– Значит, «да»?

– Значит «да»!

И тут он закрепил это слово, впившись в мои губы своими. Я чуть не задохнулась, но мне понравилось. Вполне естественно захотелось, чтобы так было всегда.

– Ну, а теперь коронный номер этой ночи! – воскликнул Альфред, беря меня за руку и ведя к самим воротам церкви.

– Еще сюрприз? – произнесла я немного устало, но вновь загораясь любопытством.

– Я ведь обещал тебе жару. Забыла? Настоящую. Все это была лишь прелюдия, чтобы создать нужное настроение.

– И что же ты приготовил на десерт?

Альфред промолчал, но его глаза яснее всяких слов выдавали решимость забавы ради совершить какое-то безумство. Я поняла, что не стоит расспрашивать его раньше времени, и просто последовала за ним.

Вдруг он достал из кармана странную штучку, напоминавшую не то крючок на длинной палочке, не то медицинский инструмент, но скорее, стоматологический, этакую загогулину, которую врач сует в дупло поврежденного зуба. Мне стало еще любопытнее.

По-прежнему не говоря ни слова, Альфред начал ковыряться этой штучкой в замке входных ворот церкви.

– Что ты задумал?! – воскликнула я с опасением, но в то же время жаждя чего-то необычайного, никогда ранее мною не испытываемого и в глубине души, уж не знаю почему, полностью доверилась своему спутнику, пожелавшему стать моим навсегда.

– Хочу знать, насколько смела моя будущая жена! – бросил он полушепотом.

Так это вызов! То самое испытание, о котором Альфред говорил сегодня в Булонском лесу! Как человек, не терпящий страха и обожающий приключения, я приготовилась принять участие в этой авантюре, будь она даже самой идиотской.

У него получилось, после десяти минут ковыряния в замке, открыть его и ворота, наконец, пропустили наши фигуры, приоткрывшись ровно настолько, чтобы мы смогли бесшумно протиснуться.

Мы оказались на мраморных плитах у входа в саму церковь. Рядом на перистиле красовались декоративные зеленые кустики, такие миниатюрные и хорошенькие, с бархатистыми веточками, что мне сильно захотелось их погладить. Но, следуя за Альфредом, я продолжила медленно ступать по ступенькам лестницы, поднявшись на мысочки. Я не спрашивала Альфреда, что именно он задумал, доверяя ему, уже хотя бы как уравновешенному человеку, вроде бы, не склонному к глупости.

Альфред тянул меня за собой, крепко держа за руку. Мне было приятно следовать за этим красивым и искрометным молодцом, я решила во всем вести себя под стать ему, а по-возможности даже выказать и побольше куража, чем у него.

Мой интерес к этому приключению становился все сильнее. Чего же хочет мой жених? Едва ли он задался целью ограбить церковь.

Мы приблизились к одной из дверей, с боковой стороны здания. Альфред отпустил мою руку и принялся проделывать с замком то же, что и с воротами. Открыл. Чуть поодаль, перед нами появилась вторая дверь. За множеством мелких стеклянных оконцев смутно виднелся длинный, узкий коридор. Альфред начал ощупывать стекло, тихонько постукивая по нему пальцами. Эта дверь состояла из решетчатой деревянной рамы, в каждом квадратике которой было закреплено небольшое, сантиметров по двадцать с каждой стороны, тонкое стекло. Альфред, нащупав, что ему было нужно, достал платок и, прежде чем я успела на него шикнуть, разбил одно из стекол, почти не произведя шума.

Я глубоко вздохнула, но решила пока ничего не говорить. Мне стало понятно, что мы рискуем не на шутку, но ради чего?

Альфред просунул руку внутрь и, нащупав засов, отодвинул его. Дверь приоткрылась.

– Вперед! – шепотом скомандовал он, ловко протискиваясь, оглядываясь и протягивая руки ко мне.

Когда мы оказались внутри, Альфред прикрыл дверь, и мы быстро продвинулись по узкому коридору, вышли на маленькую круговую лестницу, нашли вход в церковный зал через одну из его боковых дверей. Потом с минуту мы стояли неподвижно, давая время глазам привыкнуть к темноте.

Впрочем, в церкви не было слишком темно. На маленьком алтаре горела свеча и отбрасывала тусклые лучи на золоченые рамы икон и канделябры вокруг, на большие позолоченные кресла, обитые красным бархатом.

Когда наши глаза уже стали ориентироваться в пространстве, Альфред снова взял меня за руку и повел по длинному проходу, направляясь к главному алтарю, уставленному множеством потухших свечей, которые зажигают во время службы.

Мы подошли. Альфред только тогда сообщил мне, наконец, о своем плане:

– Мы обвенчаемся прямо сейчас и здесь.

– Оригинально. Без свидетелей, а главное, без самого священника! – засмеялась я.

– Нам никто не нужен, – невозмутимо отвечал Альфред. – Я сам проведу весь обряд.

На мгновение мне подумалось, что Альфред, возможно, просто подшучивает надо мной, вовсе не имея намерения действительно жениться на мне. От этой мысли мне даже стало горько во рту. От досады я дерзко спросила:

– О! Есть опыт? Уже готовился к женитьбе?

– Не довелось. Зато часто присутствовал на чужих свадьбах. А поскольку у меня отличная память, надеюсь не упустить ни единой детали.

Я немного успокоилась, посчитав, что едва ли заслуживаю, чтобы надо мной так поглумиться и потому приготовилась подыграть Альфреду, хотя в моей душе два чувства вступили в противоборство. Авантюрная таинственность всего происходившего одурманивала сознание, но и зажигала в сердце огонь. Неплохое начало совместной жизни. Пожалуй, с таким мужем не соскучишься. И в то же время, на что он меня толкнул? На совершенно реальную возможность оказаться в полиции, а потом, даже если нас и не посадят в тюрьму за проникновение на казенную территорию с повреждением имущества, то все равно, наши репутации окажутся серьезно подмочены. И не только перед моей семьей и доктором Вернье.

В общем, мне то хотелось одернуть Альфреда и увести его обратно на улицу, то наоборот, моя душа переполнялась романтичной гордостью за такого незаурядного кавалера.

Тем временем Альфред с головой вошел в свою роль. Мне тем более стало жаль прерывать это шоу, оно нравилось мне все больше по мере того, как становилось забавнее.

Альфред поставил меня на колени перед алтарем, сам занял место священника и, обращаясь поочередно то ко мне – невесте, то к пустому месту справа от меня, где должен стоять жених, задавал нам вопросы, отвечая сам же за жениха, с легкостью меняя голос и подражая типичному тембру святых отцов, когда те проводят обряды.

– Согласна ли ты, раба божья, Розали Вассор, взять в законные мужья раба божьего Альфреда Мош-Маресажь и быть с ним в болезни и здравии, бедности и богатстве?

– Да, – произнесла я, одновременно и всерьез и подавляя смешок.

– Согласен ли ты, раб божий, Альфред Мош-Маресажь, взять в законные жены рабу божью Розали Вассор и быть с ней в болезни и здравии, в бедности и богатстве?

– Да, – отвечал он своим настоящим голосом, тут же меняя его на другой:

– Объявляю вас мужем и женой, – и протянул мне крест для поцелуя, после чего и сам сделал также.

Теперь, увидев, как он поцеловал этот крест, так по-настоящему и почти благоговейно, я уже не сомневалась в его серьезных намерениях. Мне стало совсем легко на душе.

Наконец, сойдя с места священника и встав рядом со мной, мой «муж» церемонно поцеловал меня.

– А теперь по домам! – скомандовал он, снова беря меня за руку и потянув к той же боковой двери.

– Стой! – шепнула я, уже некоторое время обращая внимание на ту вещь, которой Альфред так искусно забавлялся в течение четверти часа. – Заберем этот крест! На память! – добавила я и потянулась к нему.

Эта вещица, уж не знаю, из чистого ли золота или всего лишь позолоченная, вдруг как-то странно поманила меня к себе и мои руки, на удивление мне, сами к ней прикоснулись. Крест был еще теплым от рук Альфреда, он весил, наверное, килограмма два и сверкал яркими огоньками, подпадая под лунный свет. Я сама не понимала, что делаю. Крест удобно лежал на моих ладонях, а Альфред, стоя рядом, посмеивался, обнажая верхний ряд белых зубов. Я посмотрела в его глаза. Они играли бесенятами. Я тоже улыбалась, радуясь тому, что у меня есть такой красивый мужчина, смелый и веселый. Но я не могла сдвинуться с места, словно пригвожденная. Тяжелый крест на моих ладонях манил забрать его с собой, но я не решалась и с некоторой тревогой снова взглянула на Альфреда, пытаясь понять, что он подумает обо мне, сделай я это.

Вдруг неподалеку послышался скрип и подшаркивающие шаги. Я моментально забыла о кресте, положив его обратно, и мы с Альфредом, присев на корточки, спрятались за одним из рядов кресел.

Это послушник делал ночной обход, а может, забыл что-то. Он обошел алтарь, немного покрутился, оглядываясь, и быстро ушел.

Мы, конечно, испугались, но никто из нас двоих не захотел обнаруживать этого друг перед другом. Мы поднялись, посмотрели: я на Альфреда, а он на меня, улыбнулись, взялись за руки, и пошли к нашей лазейке.

Пролезая по тому же маршруту, Альфред, порывшись во внутреннем кармане сюртука, вдруг вытащил оттуда крупную банкноту и, к моему изумлению, послюнявив, приклеил ее к соседнему стеклышку двери с внутренней стороны.

– Ты ведь сам провел весь обряд, – засмеялась я, – нет надобности платить священнику.

– А испорченное стекло?

«Да, – подумалось мне, – при таком раскладе, едва бы он позволил мне присвоить тот крест».

А может, и мне стоило бы устроить Альфреду испытание? Но, было уже поздно. Мы покинули церковь и пешком, все так же держась за руки, побрели по-направлению к бульвару Осман.

По дороге мои мысли почему-то вернулись к заинтересовавшему меня предмету.

– Как ты думаешь, крест был золотым?

– А кто его знает? – ответил Альфред, расстегивая полы сюртука и накрывая мои плечи его половиной.

На следующий же день Альфред пришел к матери просить моей руки, чем неслыханно ошеломил и ее и доктора Вернье.

Мама не спешила отвечать ему согласием; она еще плохо знала его и мало ему доверяла. Но тут уж я сама принялась настаивать на немедленном венчании.

Естественно, решающее слово оставалось за мной. Семья могла лишь разводить руками по этому поводу.

И, хоть я всем сердцем любила свой родной город, но мне надоело в Париже все: и наш дом со множеством соседей, наш магазинчик, покупатели, заказчики, знакомые и даже служанка, несмотря на ее доброту. И тем более мои мать и сестра. Мне необходимо было переменить обстановку, пусть даже временно.

Я так же неистово рвалась к новой жизни, как птица в клетке страстно желает вырваться на волю.

Мы с Альфредом заставили всех поторопиться со свадьбой. Мне купили красивую ткань и Анриетта, осыпаемая моими колкостями и капризами, шила модное платье. Мы пожелали обвенчаться пышно, созвали всех, кого только знали.

Это дорого стоило. Но мать имела некоторую сумму мне в приданое, так что ее пришлось почти всю употребить на свадьбу.

Мы венчались, конечно, все в той же церкви Мадлен. Меня переполняло поистине волшебное чувство, когда нас с Альфредом объявили мужем и женой уже по-настоящему. Я была опьянена, моя жизнь теперь становилась совсем другой.

Потом в ресторане устроили пышное застолье с плясками. Всем было весело. Кроме трех лиц, остальные не вызывали сомнений в том, что они вполне довольны происходящим.

Доктор Вернье, моя мать и Симона сидели рядом и озабоченно глядели на нас с Альфредом весь вечер, пока мы ели, пили или танцевали.

Мне было понятно все это, но тем не менее, они сильно меня раздражали. Да, они почти не знают Альфреда, я тоже, но мы уже поженились и это навсегда. То есть, доктор Вернье знал его отлично, но казалось, он был вовсе не доволен скороспелостью наших действий. Мы с Альфредом на момент венчания были знакомы лишь двенадцать дней.

Веселье продолжалось до самого рассвета. А утром я скинула подвенечное платье и облачилась в дорожный костюм. Свои вещи я собрала заранее, и теперь мы отправились на вокзал, откуда поезд потом повез нас в Шербур.

У меня не было желания устраивать прощальных сцен, ведь я мечтала освободиться от всех и от всего, что относилось к моей прежней жизни.

Мать обняла меня и, поцеловав, пожелала счастья. Доктор Вернье пожал мне руку, а Симона сдержанно произнесла:

– До свидания.

В поезде я проспала почти всю дорогу от Парижа до Шербура на плече у Альфреда. Он играл в карты с попутчиками и на меня совсем не обращал внимания. Похоже, его вполне устраивало мое «отсутствие». Наконец, он растряс меня и сказал:

– Шербур, дорогуша.

Мы наняли носильщика и фиакр. По дороге Альфред похвастался, что выиграл почти сотню франков.

– Что тебе на них купить?

– Пирожных.

– Растолстеешь.

– Ну и что?

– Некрасивой станешь. Тогда я с тобой разведусь.

Я дала ему щелчок по носу. Мы поехали дальше.

Его дом находился на самой окраине Шербура, рядом с маленькими частными хозяйствами. Оттуда днем и ночью доносились голоса всяких животных.

Дом Альфреда почти не отличался от многих соседских. Типичные постройки прошлого века с красной черепичной крышей. Два этажа, небольшой участок земли под летнюю террасу перед крыльцом, сад позади дома. Внутри несколько комнат, кухня, большой зал, прачечная и ванная. Отдельно сбоку имелась пристройка, где Альфред устроил свой рабочий кабинет. В общем-то, все было довольно мило и даже забавно. Получалась этакая смесь городской жизни с деревенской: все магазины, суета, театры и тут же, с другого бока, поля, леса и близкое дыхание моря. Я себе именно так и представляла свое новое жилье, слушая рассказы Альфреда.