Чужая игра

Владимир Гурвич, Людмила Котлярова

Чужая игра

Глава 1

1

Анна ничего не могла с собой поделать, но всякий раз, встречаясь с зелеными, совсем как у рыси, глазами режиссера, ее начинала бить мелкая дрожь. И с этой секунды она уже не могла играть нормально, реплики и жесты выходили топорными и неестественными. Это было сродни наваждению, но избавиться от него у нее не получалось. Вот и сейчас все происходило по знакомому сценарию.

– Ты играешь в профессиональном театре или в любительском кружке при ЖЭКе! – заорал из зала режиссер. – Что это за реплика? Кто так говорит. Тебе только служанок играть со словами: «Кушать подано». Давай еще раз. Не получится, передам роль. Так и знай, Анна. Желающих достаточно.

Анна с ненавистью посмотрела на Рагозина. В мире нет человека, которого она ненавидит больше, чем его. Все ее несчастья идут только от него. Будь в театре другой режиссер, она давно бы была на первых ролях.

– Что ты ждешь? У нас время идет! – снова закричал Рагозин.

Анна повторила сцену, чувствуя и душой и телом, что и на этот раз получилось ничуть не лучше. И она уже знала, что не получится до тех пор, пока не освободится от гипноза этого человека. А вот как это сделать, она не представляет. С каким бы удовольствием ушла бы из театра, уехала из города. Да никто ее никуда не зовет.

– Ну, вот что, эту роль я у тебя отбираю, – взревел разгневанный режиссер. – Иди в зал и смотри, как надо играть. – Рагозин по очереди стал буравить взглядом нескольких совсем молоденьких актрис, которые пришли в театр в этом году.

– Ольга Котова, а ну выходи на сцену. Текст знаешь?

Ольга Котова, сияя, как самовар, от счастья вскочила со своего места.

– Отлично знаю, Роман Анатольевич.

– Тогда к станку.

Начинающая актриса заняла место на сцене, а Анна спустилась вниз. Никогда она не ощущала себя такой старой и потерянной. Она тяжело опустилась на кресло рядом со своей подругой Еленой Смольской. Та осуждающе посмотрела на нее.

– Ты с ума сошла, зачем ты это устроила. Теперь ты окончательно тут ничего не получишь, – прошептала Смольская.

– Ненавижу этого бегемота, – также шепотом ответила Анна. – Когда он смотрит на меня, во мне все цепенеет. Я ничего не могу делать.

– Сама виновата в такой ситуации. Еще полгода назад он готов был для тебя сделать все, что ты пожелаешь.

– Да, ты права, но только при одном условии: если я стану удовлетворять его похоть.

– И кто же тебе помешал заняться таким благородным деянием?

– Его жирный живот. Ненавижу мужиков с отвисающими животами. Никогда с ними не кончу.

– А тебе и не надо было кончать, других что ли мало, с кем это можно благополучно делать. Тебе было надо, чтобы кончал он. И тогда на всех афишах в первой строке было напечатана: главную роль в спектакле играет артистка Анна Чеславина. А теперь ты и в общей список не попадешь. Если дело так пойдет, дождешься, когда он тебя выставит из театра.

– Что же делать? – растерянно пробормотала Анна. – Даже если бы я согласилась стать наложницей этого борова, он бы отказался. Вон видишь, как его бесстыжие глазенки трахают эту Котову.

– Вижу. И если она не дура, то этот день закончится для нее в его постели. А где закончится твой?

Анна посмотрела на Смольскую. Да, они подруги уже много лет, вместе учились в театральном училище, вместе начинали работать в этом гребаном театре. Но если она, Анна, окончательно загубила здесь свою репутацию, пользуется славой едва ли не первой скандалисткой, то Лена не спеша, но систематически укрепляет свои позиции. И если бы Рагозин предложил ей переспать с ним, она бы и мгновения не колебалась. А вот она, Анна, не такая.

Анне стало так горько, что захотелось плакать. Но если уж это делать, то там, где никто не видит.

– Пойду я, надоело мне тут.

– Ему это не понравится, – отозвалась Смольская.

– Плевать мне сто раз на это. Так ему и передай.

– Глупая ты, – вздохнула Смольская.

– Какая уж есть. И другой вряд ли буду.

Анна встала. Несколько секунд она колебалась. Из зала можно было уйти незаметно для глаз режиссера – через боковую дверь. Она направилась к главному проходу и прошествовала мимо Рагозина к главному выходу.

Он проводил ее взглядом, что-то пробормотал про себя, затем повернулся к сцене.

– Ну-ка, Оленька, попробуем еще раз, у тебя хорошо получается.

2

Анна вышла из театра, размазывая злые слезы по щекам. Все, с нее хватит. Пусть попробуют репетировать эту сцену без нее. Вот тогда и посмотрим, так уж ли вы легко обойдетесь без Анны Чеславиной, господин режиссер.

Она вспомнила совет подруги и ощутила, как пальцы ее рук невольно сжались в кулаки. Ну, уж, нет. Дудки. Отдаваться этому ничтожеству… Анна судорожно глотнула воздух и, поперхнувшись, закашляла. Да ни за что. Пусть Смольская или Котова делают это, если им нравится таким путем строить свою карьеру. Им, с их способностями, можно так жить. А она, Анна, талантлива и знает это. Недаром на их курсе, она считалась одной из лучших студенток.

Анна вспомнила, как она играла свой спектакль на выпускном экзамене. Ей досталась сложная характерная роль леди Макбет. Она сделала из нее настоящий шедевр. Все так говорили. Да и сама Анна прекрасно помнит то странное состояние, когда она так вжилась в образ своей героини, что порой сама не различала, где кончается Анна и начинается леди Макбет и наоборот. Анна примерила на себя этот образ, как примеряют новое платье, и сама поразилась насколько удобно и комфортно ей в нем оказалось.

Давно забытые ощущения, подумала Анна и улыбнулась. Напряжение прошедших нескольких часов начало сползать с нее, как шкура царевны-лягушки из известной детской сказки и постепенно к ней стало возвращаться утраченное равновесие. Когда она добралась до дома, то и вовсе повеселела. Она знала, что Митя сейчас дома и наверняка скучает по ней. Анна прибавила шаг, предвкушая, как он обрадуется неожиданно раннему ее приходу.

Дмитрий Началов, близкий друг Анны, с которым они вместе делили скромную съемную квартирку на окраине города, был не в настроении. Сегодня позвонила хозяйка квартиры и вежливо напомнила, что они задержали срок проплаты жилья на целых три дня. Дима уже хорошо изучил эту стерву. Теперь она ежедневно примется звонить и напоминать им об их задолженности.

Было бы неплохо, если бы Анна сегодня принесла деньги, подумал он и тут же помрачнел, вспомнив, что до ее зарплаты оставалась еще целая неделя. Эх, деньги, деньги, сокрушался он мысленно, ну почему вы не отвечаете мне взаимностью. Ведь я так люблю вас. Больше, чем любую из женщин. Хотя…, пожалуй, я не прав. Дима вспомнил свою возлюбленную. Перед его глазами выплыл образ Анны. Стройная, как тростинка, брюнетка с зелеными глазами русалки, которые до сих пор затягивали его в свой омут, несмотря на довольно длительный срок их общения.

Неожиданно его размышления прервал звук открывающейся двери. Дима бросил взгляд на часы. Для Анны еще было слишком рано. Но через секунду в проеме двери он увидел улыбающуюся подругу.

– Привет, – Анна подставила Диме щеку для поцелуя, – Как ты тут, Митенька, соскучился без меня?

– Сколько раз я тебя просил, не называй меня этим пошлым именем, – недовольно бросил Дима.

– Прости, я забыла, что ты так неадекватно реагируешь на ласку, – равнодушно сказала Анна.

Дима знал, что она вовсе не забыла о его просьбе, а даже не хотела о ней помнить.

Эгоистка, не способная запоминать элементарные вещи. Ведь знает же, что ему это неприятно, вихрем пронеслось у него в голове. В Диме потихоньку стало закипать раздражение. Он вспомнил, что долг платежом красен и решил поквитаться с Анной, сказав ей какую-нибудь гадость.

– Сегодня звонила хозяйка квартиры. Напомнила, что мы задерживаем оплату квартиры, – делая ударение на слове оплата, медленно проговорил Дима.

– Да ну ее, подождет. Нет у меня сейчас денег. И вообще, похоже, что не скоро появятся, – Анна отвернулась к окну.

– Что значит, не скоро появятся, – Дима почувствовал недоброе.

– Меня из театра грозились выкинуть.

– Как это? На каком основании, – встрепенулся Дима.

– За профнепригодность, – с горечью выдохнула Анна.

– Шутишь. Ты сама говорила, что была лучшей на курсе. И в театре ты на хорошем счету.

– Сегодня выяснилось, что на хорошем счету у нас тот, кто подкладывается под режиссера. Ты же не хочешь, чтобы я это сделала? – Анна, не мигая, уставилась на Диму.

– А почему бы и нет, – усмехнулся он.

– Что-о-о?

– Да, ладно из себя святую строить. Можно подумать ты никогда этого не делала? – как о чем-то само собой разумеющемся проговорил Дима.

Анна сделалась пунцовой. В груди у нее учащенно заколотилось сердце и от возмущения перехватило дыхание. Дима понял, что сморозил глупость и попытался исправить положение.

– Ну, извини. Я не то хотел сказать. Но, если это нужно для дела, то почему бы и нет?

– Для дела говоришь? – Анна обрела способность говорить и медленно стала приближаться к Диме. Выражение ее лица стало каким-то зловещим. Дима попятился к стенке. Но было слишком поздно. Уже в следующую секунду он ощутил на своей щеке короткую, но сильную, как удар хлыста, затрещину. Он инстинктивно прикрылся рукой, ожидая следующего удара. Но его не последовало. Вместо этого он услышал стук входной двери. Дима осмотрелся. Анны в квартире не было.

3

Алина Слободина сидела перед зеркалом и возвращала с помощью теней, губной помады и туши привычное выражение лица, утраченное во время бурного занятия любовью. По телу катился приятный теплый поток, и она испытывала удовлетворение. Она любила эти минуты после секса почти также как и минуты самого секса, когда напряжение спадало и становилось удивительно легко и покойно.

Она нанесла на лицо последний штрих кисточкой и посмотрела через зеркало на любовника. Тот продолжал лежать на кровати, даже не позаботившись прикрыться одеялом, и с любопытством наблюдал за ее действом. Ее привлекало его бесстыдство, его удивительная способность доводить все до крайних пределов. Это ужасно возбуждало ее, заставляло закипать кровь даже при одних воспоминаниях об их ласках, причем, иногда в самый неподходящий момент. Но это ей скорее нравилось, чем причиняло неудобство. Может быть, еще несколько лет назад ей было бы трудно справляться с наплывом горячих, как пар, эмоций. Но за последнее время она заматерела, гораздо лучше научилась управлять своими чувствами и желаниями. А потому не слишком боялась, что окажется застигнутой врасплох.

– Как я тебе? – спросила она, не поворачиваясь к нему, а продолжая наблюдать за ним через зеркало.

– Даже не думал, что косметика так сильно способна менять женщин. Ты стала совсем другой.

– Лучше или хуже? – засмеялась Слободина.

– Ни лучше и ни хуже. А другой. Почему обязательно должно быть то или другое.

– Ты, как всегда прав. И вообще, ты самый мудрый мужчина, которого я когда-либо встречала в жизни. – Слободина вдруг резко повернулась на табурете и посмотрела на любовника. – Знаешь, мне всю жизнь жутко не достает по-настоящему мудрых мужчин.

– А твой первый муж, я знал его, правда, не так близко. Дураком мне он не казался, – проговорил Викдорович.

Слободина горько рассмеялась.

– Вот именно, ты знал его не так близко. А мне, к несчастью, пришлось узнать его ближе некуда. Ты прав в том, что он был хорошим бизнесменом, но как человек… Это было настоящее мучение, у него был ужасно вздорный характер. Он устраивал ссору по любому поводу. А уж ревностью он меня просто изводил. Ты и не представляешь, каких усилий мне стоило себя сдерживать. Ну, а про Эдуарда тебе все известно не хуже, чем мне. Ничтожество и есть ничтожество, что об этом говорить.

– Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Слободина удивленно взглянула на любовника.

– Ты хотел поговорить об Эдуарде?

– Не совсем. Я хочу поговорить о тебе, обо мне и о нас с тобой.

– Это интересно. – Слободина встала и пересела на кровать рядом с любовником. – Только не целуй меня, – предупредила она, я уже накрасилась. И прикройся, это меня отвлекает.

Викдорович усмехнулся и набросил на себя одеяло.

– Так лучше? – усмехнулся он.

– Намного лучше, – тоже усмехнулась она. – Я тебя слушаю.

– Бросай-ка ты своего олуха.

– Бросить не проблема. А что взамен?

– А взамен? – Викдорович посмотрел на женщину. – Твоим мужем стану я.

Теперь уже Слободина одарила его долгим взглядом.

– Ты с ума сошел, зачем тебе это. Тебе разве в твоем положении плохо?

– Послушай, что я скажу. Я много размышлял над этим. И пришел к выводу, что мы могли бы объединить наши бизнесы. И создать крупный холдинг. Понимаешь, это совсем другие объемы. Мы могли бы выйти даже на зарубежные рынки.

Какое-то время Слободина молчала.

– Честно говоря, никогда не думала об этом. Мне нравится чувствовать себя полноценной хозяйкой своего бизнеса.

– Я знаю. И это замечательно. Но надо смотреть вперед. Какие у тебя перспективы, если ты останешься сама по себе?

– Ты прав. Я давно ощущаю, что развивать мне свой бизнес некуда.

– То-то и оно. А вместе мы сила. – Викдорович сжал перед ее носом кулак. – И на каких началах возможно наше объединение?

– На паритетных. У каждого ровно по половинке.

Слободина в очередной раз задумалась.

– Не могу сказать, что ты меня убедил, но обещаю, тщательно все взвесить. По крайней мере, это самое интересное предложение, которое я получала за последнее время.

– А я других не предлагаю. Скажи, только честно, когда ты предложил мне стать твоей любовницей, ты держал в голове этот вариант?

– Я обдумывал его. Чтобы в наше время выжить, надо объединяться. И очень важно, не прогадать, с кем именно. А мы все же узнали друг друга.

– Я бы не преувеличивала этот фактор. – Я знаю, что ты циник. И это нравится мне в тебе. Я сама циник. Не была бы циником, давно бы все профукала.

Слободина встала и направилась к выходу, по ходу взяв со стола свою сумочку. Викдорович внимательно наблюдал за ней. Около двери Слободина остановилась.

– Я не обещаю, что приму твое предложение, но обещаю, что буду думать о нем. А там как знать. До встречи.

Слободина помахала рукой и вышла из комнаты.

4

Эдуард Страстин собирался этот вечер провести, как обычно – в одном из клубов, куда он в последнее время наведывался почти каждый день. Нельзя сказать, что ему там очень нравилось, но надо же было куда-то деваться, чтобы убить время, которое имело противное свойство тянуться бесконечно медленно. Эдуард догадывался, что где-то существуют такие счастливчики, которые часов не наблюдают, но он не имел к этой публике никакого отношения. Как же иногда Эдуард им завидовал. Особенно сейчас, когда жизнь его переменилась таким образом, что он мог себе позволить целыми днями не то, что не выходить из дома, но даже не вставать с кровати. И это все благодаря его браку с известной светской львицей, владелицей сети брендовых магазинов нижнего дамского белья и просто красивой женщиной Алиной Слободиной. Этот брак Эдуард считал самой большой удачей своей жизни. Еще бы! Не каждый в одно мгновение сумеет превратиться из обычного менеджера ресторана в супруга одной из самых известных женщин города. И пусть его недоброжелатели шипят в спину, что это мезальянс, ему от их ядовитых реплик ни холодно ни жарко. Пусть хоть захлебнутся своим ядом. Он, Эдуард теперь неуязвим для них.

Так уж и неуязвим? ухнуло у него где-то глубоко внутри. Это гадкий червячок сомнения проснулся после долгой спячки и принялся за свою мерзкую работенку. Эдуарду сразу стало не по себе. Захотелось тут же удавить это противное членистоногое за то, что оно осмелилось грубо нарушить его безмятежное существование. Ведь жить с дискомфортом внутри себя Эдуард не любил. Надо было срочно что-то предпринять. Сработал привычный рефлекс – рука потянулась к бару. Там у него имелось верное средство от любой напасти.

Через пол часа ему уже было хорошо. Настолько хорошо, что уже не хотелось никакого клуба и никаких развлечений. Зачем? Когда так уютно в мягком кресле и в пределах протянутой руки его любимый коньяк. Эдуард плеснул очередную порцию коричневато-золотистой жидкости в свой бокал и тут же залпом опрокинул его.

– Эдуард Борисович, машина уже готова. Можно ехать в любой момент, – услышал он за своей спиной голос шофера.

Эдуард недовольно поморщился, но ничего не сказал ему. Вместо ответа еще удобней устроился в кресле, снова наполнил бокал и вновь опрокинул его содержимое внутрь себя. В голове зашумело. Эдуард прикрыл глаза и прислушался, пытаясь понять, насколько близок он к поставленной цели. Через секунду с удовлетворением констатировал тот факт, что она достигнута. Мерзкая тварь исчезла из его поля зрения и больше не напоминала о себе. Жизнь снова показалась ему удивительно приятной. Эдуард открыл глаза. Шофер продолжал стоять на том же самом месте.

– Чего тебе, Серега?

– Так я говорил уже, машина готова, – проговорил Сергей.

– Я понял, иди, – вяло махнул рукой Эдуард, желая поскорее отделаться от назойливого шофера.

– А вы, когда выйдете? – продолжал допытываться Сергей.

– А зачем мне куда-то идти. Мне и тут не плохо.

– Так вы сами говорили, к шести часам подавать машину, – Сергей вопросительно уставился на хозяина.

– Выезд отменяется, все. Финита ля комедиа, – Эдуард для пущей убедительности сделал отрицательный знак рукой.

– Зря вы так, – покачал головой Сергей.

– А это уже не твое, браток, дело. Подать машину, убрать машину, делай, что тебе говорят, и не рассуждай много.

– Да, я не об этом.

– Да? А о чем же тогда, – удивился Эдуард.

– Алина Олеговна расстроится, – пояснил шофер.

– Расстроится? А с чего бы это. Муж дома, не гуляет со всякими… в отличие от нее, – Эдуард снова плеснул себе в бокал и залпом выпил.

– Она расстроится, что вы снова пьете, – укоризненно произнес шофер.

– Да ни фига, она не расстроится. Она не заметит даже. Плевать она хотела на то, что я пью. С некоторых пор ей на все на…чхать, – Эдуард громко икнул.

– И вот этого она не любит, – продолжал гнуть свое Сергей.

– Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет…Серега, а как ты думаешь, она меня пошлет к черту или нет? А? – Эдуард снова икнул.

– Если вы будете часто в таком состоянии, то можно все ожидать.

– Во, ты зришь в корень. Я тоже так думаю. Только не от того, что я нализался, как свинья, а от того, что она бесстыжая тварь…т-с-с-с, – Эдуард встал с кресла и пошатнулся.

– Ты ничего не слышал, браток. Ничего. Договорились? – заплетающимся языком проговорил Эдуард.

– Конечно, ничего, Эдуард Борисович. Мы с вами говорили о жизни. А про Алину Олеговну – ни слова.

– Молодец, ты мне нравишься. Иди, выпей со мной, – Эдуард потянулся к бутылке.

– Нет, что вы, я на работе. Мне нельзя.

– Да какая к черту работа, – настаивал Эдуард. – Я никуда сегодня не еду. Пей, от такого коньяка не отказываются.

– Нет. Не положено. Я лучше пойду. А вы бы спать ложились. Алина Олеговна придет и ничего не заметит тогда.

– Да? Ты думаешь, мне это поможет? – усмехнулся Эдуард.

– Конечно, утром будете, как огурчик.

– Вот, дурак. Я разве об этом. Ну, ладно, что с тобой говорить. Иди уже, – Эдуард неопределенно махнул рукой. Шофер поспешил удалиться.

Какое-то время Эдуард тупо сидел в кресле. Затем его взгляд упал на бутылку, она была пуста. Эдуард встал и шатаясь направился к бару. Оттуда он извлек другую бутылку, еще не начатую. Минуту он, раздумывая, глядел на нее, затем принялся открывать.

5

Анна мерила шагами аллеи старого парка, расположенного недалеко от ее дома. Только сейчас она оценила преимущества расположения своего жилища именно в таком месте. Куда бы она сейчас пошла в противном случае? Где бы смогла успокоить свое взбудораженное сознание? К Смольской? Ну, уж, нет.

Анна наперед знала, что скажет ей подруга. Нет, сейчас она не хотела этого бесконечного перетирания давно заезженной темы. Сначала Смольская очередной раз бы напомнила Анне, какие все мужики сволочи, а потом предложила бы вариант использования этой сволочной братии для достижения своей личной выгоды. Что касается Рагозина, тут все и так ясно. Лена высказалась сегодня в театре вполне определенно. Анна слышала от нее это уже не в первый раз. А вот относительно Мити Анна никогда не разрешала Смольской циничных высказываний, настаивая на том, что у них с Митей огромное и светлое чувство. Анна не рисковала перед Смольской называть это любовью, но в глубине души была уверена в том, что они с Митей любят друг друга. Но сегодня первый раз усомнилась в этом. Цепкие щупальца сомнений крепко впились в нее и не хотели отпускать с того самого момента, как Анна услышала от Мити его ошеломляющее заявление. Он предложил ей отдаться режиссеру так буднично и просто, как будто всего-навсего советовал ей сходить купить батон хлеба. Как только Анна об этом вспомнила, горячая волна ненависти к своему обидчику, смешанная с острой жалостью к самой себе, к своему оскорбленному самолюбию, бросилась ей в голову.

– Если бы он меня любил, он никогда бы не произнес таких слов в мой адрес, – прошептала Анна и заплакала. Она рыдала, громко всхлипывая и размазывая слезы по щекам. В парке было пустынно, и Анна смогла наплакаться вволю, не привлекая ничьего любопытного внимания. Когда она успокоилась, то почувствовала себя немного лучше. Как будто вместе со слезами ушла и часть нанесенной ей обиды. Но Анна знала, что слезами горю не поможешь. Слезы, это легкая терапия, скорая помощь самой себе. А вот, чтобы избавиться от последствий услышанного, необходимо поговорить с Митей. И как можно скорее, не откладывая в долгий ящик, пока эта обида не укоренилась в ней всеми своими корнями. Анна была полна решимости не дать этим ядовитым отросткам возможности прорасти в своем сердце. Она спешно повернула к дому.

Дмитрий не то, чтобы очень переживал по поводу возникшего недоразумения у них с Анной, но ему было слегка не по себе. Он знал взбалмошный характер своей подруги и теперь немного опасался того, что под горячую руку, она выгонит его. И куда он тогда пойдет? Он приезжий, в этом городе никого не знает. Да и заработка у него сейчас нет. Музыканту так трудно найти работу по душе и соответствующую его таланту. Ведь он настоящий художник, творец, а не ремесленник, примерно так рассуждал Дмитрий, прислушиваясь к тишине квартиры. Ему хотелось, чтобы Анна скорее вернулась. Он надеялся, что она уже успокоилась. Анна была вспыльчивой, но и быстро отходчивой, при этом никогда не напоминала ему о его промахах. Время шло, но Анна все не появлялась, и Дима незаметно для себя задремал. Он не слышал, как пришла Анна.

Анна осторожно присела на краешек дивана, чтобы не разбудить спящего друга. Во сне его лицо казалось ей таким беззащитным и родным, что Анна даже усомнилась в том, что конфликт, возникший между ними, произошел на самом деле. Ее захлестнула волна острой нежности. И в тот же самый момент сердце Анны сжалось от тяжелого предчувствия, что эта нежность, не что иное, как прощальный привет ее любви к этому человеку. Ей снова захотелось плакать, но в этот момент Дима открыл глаза, сонно потянулся и как ни в чем не бывало поцеловал ее в губы. Анна не сопротивлялась, но и не ответила на его поцелуй.

– Где ты так долго ходила? Иди ко мне, – Дима притянул ее к себе.

Анна высвободилась из его объятий и холодно произнесла:

– Вставай, нам надо поговорить.

– Ну, вот. Сейчас начнется, – с видом обреченного Дима поднялся.

Анна смотрела на Диму и никак не решалась спросить его о самом главном. Дима тоже молчал. Он не хотел торопить то неизбежное и неприятное, которое вот-вот должно было произойти между ними.

– Ты любишь меня? – наконец выстрелила Анна вопросом, который мучил ее.

– Ну, что ты, как школьница. Мы же взрослые люди и время первой любви у нас давно уже прошло.

– У людей бывает не только первая любовь, но и вторая и даже третья. – Анна выжидающе уставилась на Диму.

– Везет же людям, – усмехнулся он, – А вот у меня не было даже первой. Дима решил, что ни за что не позволит себя сейчас принудить к этим сопливо-слюнявым признаниям, к которым он всегда испытывал отвращение. Еще ни одной девушке на свете он не признавался в любви и не хотел этого делать. Это было для него делом принципа.

По жизни Дима был большим пофигистом. Ему многое было до фонаря. Но вот одного слова он боялся больше, чем бабочка огня. Это было слово любовь. Ему казалось, что оно очень веское и емкое, произнеся которое, он накладывает на себя огромные обязательства. А быть обязанным кому-то Дима, ох, как не любил. Ему нравилось порхать по жизни легко, свободно и без особых привязанностей.