Меч и Крест

Вообщем, когда летом 1046 года, ко двору Дрого прибыл его брат Роберт, прося владений и титул, он застал своего брата в довольно таки мрачном расположение духа. И Дрого встретил его довольно холодно.

Глава девятая

Неожиданно, внимание всех стоявших на холме, привлекли новые крики из селения внизу. И все посмотрели туда – налетевший большой отряд всадников, быстро расправился с четырьмя воинами, охранявшими крестьян, и сейчас группировался у подножия холма.

– Проклятье! Чёрт! Чёрт! Чёрт! Это барон Гуго Тубо, владетель этих земель, и его люди. Вон он, коротконогий, круглый как бочка. Чёртов старый мерин!

Роберт, не нападая, чуть отступив, наблюдал за Ричардом Дренго и за происходящем внизу. Люди Ричарда Дренго, уже не обращая внимания на Можера, барона Бриана и его людей, полезли вверх, стараясь как можно быстрее укрыться в густых зарослях, от более грозного и мощного противника. Один из них, подойдя и поклонившись, сказал:

– Господин, надо уходить.

– Сам знаю! Но, Серулло ранен, наши лошади внизу стали добычей этой скотины Тубо! Как мы уйдём? Понесём его? Пешком, с раненым, нам не уйти от всадников. Чёрт!

Неожиданно Роберт, вновь действуя, словно по наитию, сказал:

– У нас есть внизу лошади. Мы можем одолжить одну из них вам.

– Лошади? – в голове Ричарда Дренго замелькало множество мыслей. «Завладеть их лошадьми. Самих убить. Их имущество… Тогда… Можно уйти от Тубо…». Но что-то, может быть решительный настрой старого и грозного воина, может быть дерзкая ухмылка молодого, с лугом в руках, а может быть вид самого Роберта Гишара, смотревшего на него странно полыхающими огнём глазами, пресекли эти мысли Ричарда. Казалось взгляд Роберта, пронизывает тебя насквозь, пробираясь в душу, шевеля нутро.

Ричард Дренго стряхнул наваждение.

– Да. Уходим. Старый Тубо не будет разбираться кто есть кто, а повесит всех. Уходим.

Только благодаря сноровке, хитрости и уму Роберта, опытности барона Бриана, им удалось оторваться от погони, пропетляв по горам и лесам весь остаток дня и всю ночь. На рассвете, остановившись на берегу какой-то реки, напоив измученных коней, стреножив их и оставив пастись на щедро покрытой травой лужайке, они без сил повались на землю.

– А ты, хитрец, Роберт. Без тебя мы бы не выбрались. Да и рука у тебя крепкая. Вон, бедняга Серулло, до сих пор не может собрать глаза в кучу.

– Ничего, оклемается. Череп у него крепкий.

Барон Бриан настороженно поднял вверх руку.

– Слышите?

Все замерев, прислушались, и до их слуха долетел мерный звук колокола.

– Церковь или монастырь, здесь, неподалёку.

Ричард Дренго тотчас послал двоих своих людей на разведку.

Когда солнце уже высоко поднялось, эти двое вернулись.

– Монастырь. Небольшой. А рядом, при дороге, корчма. Есть кузница и конюшня.

Люди Ричарда Дренго, заинтересованно всё выслушав, с жаром обратились к своему предводителю:

– Нападём?

Ричард немного подумал, провёл ладонью по лицу, и сказал:

– Нет. Не сегодня. Устал я что-то… Надоело скакать как заяц, спасаясь от погони. Просто пойдём туда, поедим, выпьем, отдохнём. Друг Роберт, в благодарность тебе за наше спасение, предлагаю разделить со мною и моими люди трапезу.

Роберт, который со вчерашнего утра ничего не ел, кивнул головой, соглашаясь.

Люди на этих землях, уже давно знали, что такое нормандцы, и появление их отряда, вызвало суету и переполох в корчме. Какой-то мальчишка, сверкая голыми пятками, уже бежал к монастырю. Но там, тоже заметив приближение норманнов, спешно запирали ворота, и колокол начал бить набат. Выскочивший из корчмы молодой парень, быстро выведя из конюшни полудохлую клячу, и взгромоздившись на неё без седла, понукая и дёргая повод, поскакал к ближайшему городу. Только один кузнец, выйдя из кузницы, держа в руке огромный молот, смотрел на приближающихся воинов. За его спиной, показалось светлая девичья мордашка.

– Смотри какая! А, Ги, нравится?

– Эй, красавица, идём с нами!

– Спокойно волки, спокойно, – удерживал порыв своих людей Ричард Дренго. – Мы просто поедим, выпьем, отдохнём.

Ударом ноги он распахнул хлипкие двери корчмы и заглянул в полутёмное помещение.

– Эй, хозяин, чтоб тебя черти съели! Вылазь, упырь, на свет Божий! Найдётся у тебе что выпить и поесть голодным и уставшим рыцарям! Где ты, дьявол тебя побери? Плачу золотом!

Роберт представил своих спутников, и они уже собирались сесть за стол, как неожиданно, один молодой нормандец, выхватив меч, и с криком:

– Наконец-то я нашёл тебя! – бросился на барона Бриана.

Барон был старым и опытным воином, и с завидной сноровкой, ушёл от удара. Меч рассёк пустоту, а Роберт, схватив противника своей железной хваткой, за руку и плечо, толчком повалил на землю.

Можер отскочил, обнажив меч. Ничего не понимая, но готовясь к бою, встали друг против друга воины Дренго и воины Бриана. Вот-вот могла начаться смертельная битва.

– Что за чёрт! – вскричал Ричард Дренго.

Нормандец, брошенный Робертом на землю, вскочил, и не найдя выроненный меч, выхватив из-за пояса нож, вновь бросился на Бриана.

– Убью, собака!

Но был остановлен Ричардом, бесстрашно вставшим у него на пути.

– Какого дьявола! Стой, Ги, стой! Убери нож! Или ты хочешь поднять руку на своего сюзерена?!

Ги, весь в бешенном поту, сверкая глазами и скаля зубы, несколько мгновений яростным, невидящим взором смотрел на Ричарда, а затем, потряс головой и опустил руку с ножом.

– Нет… Дай мне только убить вон того пса…

– Почему?

– Мне тоже это интересно, почему? – прикрываясь щитом, держа в руке копье, спросил Бриан, глядя на безумца, бросавшегося на него с одним ножом. – Я никогда тебя раньше не встречал. Кто ты?

– Я?! Я Вильгельм де Монтрей, сын Гильома де Жируа, которого ты, и твой дружок Танкред Отвиль, схватили, затем выкололи ему глаза, отрезали уши и кастрировали! Помнишь?! Он приехал, как друг, с небольшим отрядом воинов, на свадьбу Гильома Беллема, а вы… Вы… Псы… Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Упоминание имени отца, заставило Роберта подивиться тому провидению, которое подсказало ему не назваться Отвилем.

Барон Олаф Бриан опустил голову и тяжело задышал.

– Мы выполняли приказ нашего сюзерена Гильома Беллема, по прозвищу Талвас (Щит). Это он приказал схватить Гильома Жируа, позарившись на его земли. И мы, выполнили приказ. Клянусь Девой Марией, Святой заступницей и покровительницей, что мы только схватили и разоружили твоего отца, и бросили в темницу. Калечили его другие.

– Врёшь, старый пёс, врешь! Ненавижу! Убью! – и попытавшись обойти Ричарда Дренго, Вильгельм де Монтрей снова собрался наброситься на барона Бриана.

Дренго схватил его за плечи и с силой тряхнул.

– Нет, Гильом! Ты имеешь право мстить за своего отца, но не сегодня! Сегодня, никакой крови! Эти люди, наши гости, и им мы обязаны своим спасением. Ты, слышишь меня? Не сегодня!

В объятьях Дренго, запал Монтрея как-то иссяк, и он, обмякнув в его руках, только порывисто, с присвистом дышал.

– Давай, давай, успокойся. Эй, Лангайл, Рольф, отведите его на конюшню, дайте поесть и присмотрите за ним.

Глава десятая

Уже через час, когда солнце стояло в зените, захмелевший от вина и сытый от еды Ричард, рассказывал Роберту свою историю, настороженно глядя на него:

– Я сын Асклетина, графа Ачеренцы, племянник Райнульфа Дренго, графа Аверсы. И по праву, должен владеть Аверсой! Но, твою мать, и все святые угодники тому свидетели, после смерти дядюшки Райнульфа, норманны Аверсы, избрали графом моего брата Асклетина. Мой брат прожил недолго, и через пару месяцев тоже умер. Тогда эти мерзавцы, избрали графом не меня, а моего двоюродного брата Райнульфа. Чтоб его черти утащили в адское пекло! И эта падла, посчитав, что я сильно опасный, что я что-то замышляю, правильно, ведь вошь ничтожная, посчитав, прогнал меня из Аверсы. Но он считал, считал и просчитался! У меня сорок рыцарей! Сорок! Которые всюду пойдут за мной!

Роберт, подлив Ричарду вина, и подождав пока тот выпьет, участливо спросил:

– И что ты намерен делать?

– Как что? Тьфу! Вернуть то, что мне принадлежит по праву! Графство Аверсу! К тому же сейчас, у моего братца Райнульфа, какая-то возня с Гвемаром Салернским. Тот, говорят, не хочет признавать Райнульфа графом Аверсы, и у них там что-то вроде войны. И мой братец перешёл на сторону Пандульфа из Капуи, врага Гвемара. Слыхал о таком? Его ещё зовут Волк из Абруццо. Сейчас меня взял на службу Хэмфри Отвиль. А об этом, слышал? Хотя его брат Дренго, граф Апулии, куда там, тьфу ты ну ты граф, был против этого. Но Хэмфри защитил меня, и дал мне во владение землю. Мой друг Монтрей, конечно-же против этого. Он смертельной злобой ненавидит всех Беллемов, Отвилей и Брианов.

Роберт снова подивился тому наитию, которое подсказало ему не называться Отвилем. Нет, он ничуть не боялся этого бешенного дурака Монтрея, бросавшегося с одним ножом, против воина в кольчуге, со щитом и копьём в руках. Если бы они сошлись в бою на равных, он и этот Монтрей, Роберт был уверен, что он бы наверняка победил, и убил бы этого дурака. Но у Монтрея, здесь могли оказаться родственники и друзья, которые поклялись бы отомстить ему. А сейчас, ему было не до того, чтобы встревать в застарелую, кровную вражду, семейных кланов Белемов и Жируа. Сейчас ему надо было решить, куда идти дальше.

«Вернуться к Дрого, и стать простым рыцарем, служа за жалованье? И получать от Дрого мизерные подачки? А Хэмфри, сукин сын, хорош! На словах прям весь такой ласковый и милостивый, а берёт на службу и наделяет землёй чужих. А брат значит по боку, да? А может примкнуть к этому Дренго в его борьбе за Аверсу? А в дальнейшем надеяться на его благосклонность? Или избрать свой собственный, особый путь?».

Роберт встал из-за стола якобы по нужде, и отойдя поодаль от корчмы, крепко задумался. Пора было принимать решение, что делать дальше? Вернуться вместе с Ричардом Дренго к Дрого и Хэмфри, или же избрать свой, особый путь?

Внимание его привлекла постройка, развалины которой были густо укрыты деревьями, кустарником и плющом. Подойдя поближе, он увидел разрушенные мраморные колоны, огромный базальтовые плиты и чёрный и мрачный вход в здание. А над входом, виднелись какие-то символы, которые словно светились и манили его к себе. Он не знал и не помнил, сколько он так неподвижно простоял, всматриваясь в эти символы.

Под чьей-то ногой, сухо треснула ветка. Роберт, резко обернувшись, увидел молодого и чернявого монаха из местных, который обдирая до крови руки о колючки, собирал в зарослях дико растущие маслины. Увидев воина, монах попытался скрыться, но Роберт схватил его за шиворот и притянул к себе.

– Ты знаешь, что здесь написано?

Монашек, не знал северного языка норманнов, и отрицательно, мол не понимаю, покачал головой.

Роберт сильно его встряхнул, и приподняв, держа так за шею, на вытянутой руке, прокричал:

– Эти символы, что они означают?

Молодой монах вновь покачал головой.

Роберт, взревев, отшвырнул бесполезного монаха, и уже хотел пнуть его сапогом, как тут, из развалин здания, вышел старый, абсолютно лысый, с торчащей клочьями седой бородой, согнутый годами старик. Его покрытые старческими морщинами руки, с выступающими жилами и венами, держали перед собой крючковатую палку из виноградной лозы.

– Остановись, норманн! – тихо, едва слышно, старческим, надтреснутым шёпотом проговорил старик, но его слова болью отозвались в ушах Роберта.

– Эти символы, что они означают? – едва шевеля губами, произнёс Роберт.

– Ты пришёл правильно, норманн. Сами Боги привели тебя сюда.

– Эти символы… Они светятся… Они хотят что-то сказать мне…

– Всё верно. Это древние святилище бога войны Марса. И только воину, которому открыта большая дорога на стезе бранной славы, открывается дорога сюда.

– Эти символы… Что они означают?

– Внемли норманн и запомни! Здесь начертано – Бог войны не любит нерешительных!

Роберт вздрогнул, словно от удара, а затем, ни мгновения больше не думая, развернулся и пошагал прочь.

В корчме, все воины, напившись и насытившись, крепко спали. Роберт, растолкал Можера и барона Бриана.

– Ещё раз спрошу, Олаф, ты со мной?

– Нет, Роберт, я должен разыскать своего сына.

– А ты, Можер?

– Я же тебе уже говорил – я с тобой, до самой смерти.

– Тогда собирайся, мы уезжаем. И, Бриан, удачи тебе в поисках сына. Найдёшь ты его или нет, сие мне не ведомо, но я знаю, что с тобой, мы ещё встретимся. Удачи и прощай.

Долго удивлённый барон Бриан, смотрел вслед удаляющимся братьям Отвилям, покачивая своей седой головой, а затем и сам пошёл седлать своего коня, готовясь к дальней дороге.

Глава одиннадцатая

Бьёрн Бриан, вытер свою густую, русую бороду, лоснившуюся от жира, и с любопытством, прищурив глаза, посмотрел на возлежавшего на подушках, напротив него, мавра.

– Отведай ещё вот эту рыбу. Мой повар умеет просто восхитительно её готовить. А соус к ней, это просто божественный нектар! И к ней прекрасно подойдёт вот это старое хиосское вино.

Бьёрн, по примеру мавра, откинулся на подушки, и окинул взглядом большой мраморный стол, с затейливыми резными ножками, уставленный всяческими явствами и кувшинами с вином.

– Не-а. Не лезет больше. Вот если бы ты распорядился, чтобы принесли пиво, я бы осушил пару кружек и съел бы чего-нибудь ещё.

– Пиво?

– Да, пиво. Что, никогда не слыхал о таком? Пенное и хмельное пиво, которое варят у нас дома.

– Слышал, – ответил мавр, и подивился невежеству этого варвара: «Как можно пить это ужасное и кислое пойло, когда здесь, перед ним, стоят редкие и дорогие вина?». Сглотнув слюну от искушения, он, перебирая чётки, прошептал суру из Корана.

– Нет ничего лучше хорошо прожаренного свиного бока и бочонка пива!

– Аллах, да светится имя его, запрещает нам употреблять в пищу мясо этого нечистого животного.

Бьёрн вспомнил, как на византийском дромоне и в рабских бараках, некоторые мусульмане беспощадно дрались за свиные кости, уши, хвосты, которыми их кормили. Те же, кто отказывались есть свинину, очень быстро подыхали от истощения.

Тогда, пять лет назад, летом 1041 года, в битве при Монтемаджоре, он заприметил византийца, в украшенных затейливой вязью, богатых панцирных доспехах. Особое ликование Бьёрна вызвал эфес его меча, покрытый драгоценными каменьями и широкий, прошитый серебряной нитью пояс. Заорав от восхищения, он направил своего коня на этого византийца. «Мальчишка» – усмехнулся Бьёрн, увидя, под низко опущенным шлемом юное лицо и большие чёрные глаза. Византиец попробовал прикрыться щитом, но меч в твёрдой руке Бьёрна, расколол щит и ударил противника по голове. Обливаясь кровью, тот упал на шею коню, но успел повернуть его, и дав шпоры, погнал во весь опор, подальше от страшного нормандца. Взревев от досады, от того, что его второй удар, который должен был добить врага, пришёлся в пустоту, и что добыча уходить, Бьёрн погнался за ним.

Они летели, всё дальше и дальше удаляясь от шумного места кровавой битвы. И, в азарте погони, Бьёрн не заметил, что следом за ними, несутся четверо телохранителей этого богатого и знатного мальчишки.

Только после первой стрелы, просвистевшей у него над головой, Бьёрн оглянулся и заметил погоню. Он заскрежетал зубами. «Дайте мне только добраться до этого сосунка и свалить его, и тогда я покажу вам, сучьи дети, как надо сражаться!». Он наддал шпоры своему коню и перекинул щит за спину, чтобы уберечься от летящих сзади стрел. Голова его лошади уже поравнялась с крупом коня мальчишки, который продолжал безжизненно висеть на шее коня, и Бьёрн, привстав на стременах, уже занёс руку для удара.

Одна из стрел попала в его коня, и тот всхрапнув от боли, ускорил бег. «Ещё! Ещё чуть-чуть!». Но тут, разом две стрелы ткнулись ему в щит, ещё одна попала в коня, и тот, споткнувшись и жалобно заржав, стал валиться на землю. Очертя голову Бьёрн перелетел через шею коня и умудрился вскочить на ноги. Добыча уходила всё дальше, и Бьёрн был ужасно зол на себя и на всех окружающих.

Первого из подлетевших к нему всадников, он свалил, рубанув ноги коня. Потянув из-за спины щит, он встретил им удар копья другого, и с силой воткнул меч в живот врага.

Двое других противников, сдержав бег своих коней, не стали к нему приближаться, а крутясь поодаль, начали осыпать его стрелами. Бьёрн вертелся как уж, уворачиваясь от стрел и принимая их на щит. Наконечники бронебойных стрел, пробивали дерево щита, и одна из них впилась Бьёрну в руку. Сам щит отяжелел от попавших в него стрел и Бьёрну, всё труднее и труднее становилось держать его в раненой руке. Вот, одна из стрел, чиркнула его по шлему. Тот же, вторая, попала ему в ногу ниже колена. Бьёрн, не спуская глаз с противников, отложил меч, и обломав древко, вытащил стрелу, которая припечатала его руку к щиту. Отбросив бесполезный теперь щит, он взял в руку меч.

– Ну же, вонючие сучьи потрохи, вот он я! Подходите! Смелее!

Но противники продолжали осыпать его стрелами. Одна пробила ему плечо, ещё одна влетела в бок. Бьёрн зашатался и упал на одно колено.

– Давайте, паскудники, подходите ближе! Я покажу вам, как умеют сражаться нормандцы! – хрипел он.

Ещё две стрелы, воткнулись в землю, прямо возле его колена, заставив Бьёрна отшатнуться. Византийцы явно забавлялись с ним, переговариваясь между собой и посмеиваясь. А Бьёрн скрипел зубами от бессилия и злобы, и от предчувствия скорой смерти.

– Давайте, собачье отродье, подходите… Добейте меня…

Стрела, пропорола ему щёку и оторвала мочку уха.

Весь залитый кровью, Бьёрн пробовал встать на ноги, но влетевшая ему в спину стрела, повалила его ничком, на залитую кровью траву.

Сквозь пелену и туман в глазах, Бьёрн увидел, как встал и пошатываясь, подошёл к нему тот византиец, которого он свалил подрубив ноги коня.

Византиец что-то проговорил на своём языке, и двое конных лучников подъехали поближе. Один остался держать поводья лошадей, а второй, посмеиваясь, донельзя довольный собой, подошёл к Бьёрну.

Смотря на этих двоих, Бьёрн осознавал, что смотрит в глаза смерти, и улыбался. Улыбался, всем своим залитым кровью лицом. Он даже вновь умудрился встать на одно колено, и силился встать на ноги, продолжая улыбаться в лица врагов.

Византиец снова что-то прокричал и достал короткий нож, собираясь перерезать Бьёрну горло. А Бьёрн, улыбаясь, коротким замахом, всадил ему меч в пах. Прямо под кольчугу. Тот заревел бешено-диким голосом, стараясь соскочить с клинка.

Второй противник, не ожидавший такого от полумертвого врага, ударил Бьёрна мечом по голове. Крепкий и добротный шлем, не выдержал этого удара и раскололся, но защитил голову Бьёрна. Только новая, тоненькая струйка крови, побежала по его лицу. Бьёрн, улыбаясь, не видя врага, а уже наблюдая кружащих в небе ангелов небесных, а может быть валькирий, из старинных преданий, рубанул врага по ногам, и когда тот, закричав, упал, навалился на его тело, и всадил меч ему в грудь.

Оставшийся в живых византиец, крича что-то про того, которого нельзя убить, в панике вскочил в седло коня, и в ужасе оглядываясь, поскакал прочь.

Бьёрн без сил повалился на землю, крепко сжимая рукоять меча.

– Смилуйся надо мной, Господи! – прошептал он.

Его подобрали апулийские рыбаки, которые поздней ночью, пришли на поле битвы, чтобы обобрать мертвецов. Его раздели донага, а когда поняли, что он жив, в ужасе обступили тело, шепчась между собой. Находившийся тут же священник, исполнявший обязанности старосты деревни, проговорив над телом Бьёрна положенные молитвы, сказал своим прихожанам:

– Если он до сих пор не умер, то в этом теле, истыканном стрелами и порубанном мечами, сидит большой жизненный дух. А если так, то он выживет, и мы сможем с выгодой продать его.

Рыбаки поворчали, но затем, смастерив что-то вроде носилок, нагруженные добычей, потащились в свою деревню.

Местная знахарка, поцокав языком и поохав, обработала раны Бьёрна травяными отварами, и он, выдержав беспощадную лихорадку, терзавшую его тело более десяти дней, выжил, и постепенно начал поправляться.

Держа Бьёрна всё время в деревянной клетке, рыбаки немного подкормили его, и попытались продать венецианскому купцу Сандрео, который поставлял в в бедные рыбачьи апулийские деревушки свой незамысловатый товар, меняя всё это, а также сети и другие рыбацкие принадлежности, на их излишки улова и добычу, выброшенную на берег морем или добытую рыбаками на полях битв.

Поначалу Сандрео наотрез отказался менять три куска хорошей и добротной материи, а также два бочонка вина, на этот кусок полуживого мяса. Но рыбаки и священник деревушки, так жалобно и настойчиво упрашивали купца, что тот согласился забрать их пленника, в обмен на кусок материи по хуже, и дав рыбакам в нагрузку маленький мешочек драгоценной соли.

Когда Бьёрн достаточно окреп и поправился, Сандрео посадил его на вёсла своей галеры, но этот норманн, был слишком строптив и свиреп, и купец поспешил продать его.

За пять лет, которые Бьёрн провёл гребцом на галерах, он много чего перевидал. Был и в величественном и огромном Константинополе, был в Александрии, в Афинах, на Кипре и на Крите. И за годы рабства, он многое усвоил. Он научился прятать свою строптивость, не показывать свой гнев, научился выживать, борясь, часто до смерти, за лучшее место или лучший кусок, за дешёвых шлюх, которых им иногда поставлял щедрый хозяин, с такими же рабами как и он сам.

Последние два года рабства, на византийском военном корабле, дромоне, были наиболее тяжелы. Здесь не давали никакого спуску или послабления гребцам, часто засекая их плетьми до смерти. Многие, надрываясь, умирали от непосильной работы. Но Бьёрн выжил, став ещё более злым и беспощадным.

– У меня нет пива, но я могу предложить тебе превосходный мёд, который наши купцы привозят из далёкой страны на севере, называемой Русью.

Бьёрн, лёжа на подушках, прищурив глаза, с любопытством смотрел на мавра.

– К чему всё это?

– Хороший вопрос. Я видел, как ты сражаешься и убиваешь. Мне нужны такие люди.

Дней десять назад, на их дромон, навались два корабля мавров. Их корабль, получил пробоину, и тонул, но жаркая схватка на его палубе продолжалась. Рабов никто не собирался расковывать и они должны были пойти на дно вместе с кораблём. Бьёрн не собирался мериться с такой участью. Напрягая все свои силы, так что буграми вздулись мышцы на спине и на руках, а на лбу выступили вены, он стал вытаскивать железное кольцо, которым крепилась цепь. Оно не поддавалось, но Бьёрн не сдавался, продолжая его тянуть и раскачивать.

Наконец дерево не выдержало и треснуло. Бьёрн, заревев от восторга, подхватив обрывок цепи, тут же разможил ею голову комиту, надсмотрщику за рабами, который был занят созерцанием сражения на палубе. Почуяв запах крови врага, увидев его смерть, Бьёрн, заревев ещё громче, выскочил на палубу, и стал, сильно размахивая цепью, крушить всех подряд. И византийцев и мавров. Пока удар по голове не бросил и его на палубу.

– Зачем?

– Понимаешь ли, быть свергнутым собственной стражей, это страх многих правителей. Это происходит сплошь и рядом. Во всех землях, у всех народов. И единственное верное средство против этого, на мой взгляд – нанять охрану со стороны. Такую, которая не сможет надеяться получить власть сама. Таким образом, телохранители-христиане, не связанные здесь, в мусульманском мире, никакими связями, ни родственными, ни религиозными, ни политическими, являются лучшими.

Бьёрн мало что понял из этой замысловатой речи, этого напыщенного и пахнущего благовониями мавра, которую тот произнёс на превосходном греческом языке, улавливая лишь половину сути. Но он понял главное – его хотят нанять, ему предлагают службу.

– Сколько будешь платить?

– Достаточно. В обиде не будешь.

Мавр дважды хлопнул в ладоши, и из-за кустов вышел, облачённый в отлично вычищенную, сверкающую на солнце кольчугу и такой же сияющий шлем, высокий, смуглый воин.

– Это Михаил, начальник моей стражи.

– Эй, эй, постой! Мы ещё не договорили! Я ещё не дал согласия служить тебе! Сколько будешь платить? А если я откажусь?

– Тогда Михаил отрубить тебе голову.

Бьёрн, было вскочивший на ноги, сел обратно, свирепо оглядывая ещё четверых воинов за спиной Михаила.

– А плата будет достойная. Можешь не сомневаться.

Бьёрн почесал затылок.

– Хорошо. Согласен.

– А я и не сомневался.

Михаил жестом руки приказал Бьёрну следовать за ним.

– И когда надо будет приступать к охране этого чумазого мавра?

– Сначала тебе надо отдохнуть и немного отъестся. Тебя отведут в помещение, где слуги тебя помоют, умастят твоё тело маслом, расчешут волосы и бороду и позаботятся о твоей ране.