Перестройка

– Не спишь ведь, я же вижу, не притворяйся! – Владик почувствовал в ее голосе улыбку.

– Сплю, – буркнул он, не поворачиваясь.

– Вставай, сынок, на базар сходишь, – тронула его за плечо мама. – Я, пока есть горячая вода, стирку затеяла.

На базар… Хуже не придумаешь. Маяться в базарной толчее, протискиваться в шумные, крикливые ряды, выискивать, озираться, заикаться… Не велика, казалось бы, разница между магазином и базаром – те же ненавистные очереди и те же люди, – но Владик лучше десять раз в магазин сходил бы, чем один раз на базар. И сопротивляться бесполезно – у мамы в самом деле стирка, а папа… В общем, папа на базар не пойдет. Единственное, что Владик мог себе позволить, – потянуть немного время. Притерпеться, свыкнуться с мыслью, что все равно никуда от этого рынка не деться, но только не тут же, не вдруг. Повернулся, просительно посмотрел на маму:

– Ма, посиди со мной.

Раньше мама с ним часто «сидела». И вечером, перед сном, и утром, если удавалось. А уж по воскресеньям, когда никуда спешить не надо, обязательно. Присаживалась на край диванчика, сначала растрепывала, а потом приглаживала его волосы, всегда находилось о чем потолковать, посудачить, похихикать. Тихо, сокровенно, когда больше значат не слова, а взгляды, улыбки, прикосновения. Даже молчание. Потом – сразу и не скажешь почему – посиделки их стали редкими, от случая к случаю, а в последнее время вообще считанными. Он ли, Владик, тому виной, мама ли – но тем не менее.

– В другой раз, сынок, – вздохнула мама. – Сейчас некогда. Мне вас кормить нечем, в доме ни одной картошины. Ой, у меня ж там вода льется! Давай, давай, Владик! – И выбежала из комнаты.

Оставшись один, Владик с минуту полежал еще, уставившись в пустой белый потолок немигающими глазами, затем медленно спустил ноги на пол. Не впервые, но сегодня больше обычного подосадовал, что мама не побыла с ним, не приласкала, не понежила.

На память он не жаловался. Можно даже сказать, хорошая у него память. Стихотворение два-три раза прочтет – и запомнил, номера телефонов не забывались. Но для базаров-магазинов, наверное, какая-то особая память нужна: обязательно что-нибудь из намеченного мамой не купит. Так уже не один раз бывало. Поэтому мама писала ему на бумажке, что он должен принести. С одной стороны, удобно, но с другой – заметит кто-нибудь из класса, например, как он шпаргалку вычитывает, посмеется над ним. Семиклассник…

Список на этот раз был коротким. На базаре – только картошку, капусту и зелень. Но еще молоко и хлеб, а это в двух разных отделах. Придется в магазин с полной авоськой тащиться. А если сначала в магазин сходить – потом с бутылками на базар… Извечная, в общем, проблема.

Сначала ему везло. Быстро подошел троллейбус, картошки продавалось много, безо всякой очереди – выбирай любую. Тут же, неподалеку, на малолюдной рыночной окраине, приобрел остальное. Не очень-то хорошее, зато не нужно толкаться. А на обратном пути успел с раздувшейся уже сеткой вскочить в трогавшийся с места троллейбус. Не доехал одну остановку до дома, пошел в продуктовый. С хлебом проблем не было, но в молочный выстроилась, человек в пятнадцать, очередь. Благо еще, пустыми бутылками мама в этот раз не нагрузила. Владик вздохнул, переложил тяжеленную авоську из одной руки в другую, двинулся к молочной секции и… встретился взглядом с Ниной.

Не высокий и не плечистый, не с фасонистой спортивной сумкой через плечо, а с грязной картошкой в пузатой сетке, увенчанной растрепанным капустным кочаном, с хлебной буханкой под мышкой… Ну чего здесь, вроде бы, такого? Совершенно естественно, что он и на базар ходит, и по магазинам, как все другие ребята, как та же, например, Нина Валеева. Но смутился вдруг так – вспотел даже.

Нина выглядывала из середины очереди, незаметно махала ему рукой. И когда он, стараясь не крениться под тяжестью авоськи, приблизился, сказала стоящей за ней женщине:

– Этот мальчик занимал за мной.

Женщина с неудовольствием оглядела Владика, но промолчала.

Как, однако, непредсказуема и хитра судьба, как непостижимо и затейливо переплетаются ее тонкие нити, образуя коварные узелки в самых неожиданных местах. Не пошли его мама с утра пораньше за покупками – не оказался бы сейчас, именно сейчас, в этом магазине. Не успей он вскочить в последнюю секунду на подножку троллейбуса на базарной остановке, дождись другого, Нина могла уйти, не встретились бы. Да здравствует постылая очередь в молочный отдел. Ни в школе, ни на улице он ни за что не рискнул бы подойти к Нине, не заговорил. А уж о том, что она с а м а его позовет, только мечтать можно. Целых десять или даже больше минут он побудет рядом, совсем рядом с ней. В д в о е м побудет, очередь не в счет. Если бы еще не эта треклятая авоська, не узкая жесткая лямка, впившаяся в ладонь! Но сменишь руку – уткнешься картошкой в Нину. Потому и не встал он ни впереди, ни позади нее, переминался с ноги на ногу сбоку.

Не давала покоя еще одна мысль. Он, Владик, и так сантиметров на пять меньше Нины, а вдавленный в землю злополучной сеткой еще ниже делается, как ни тянись, как ни задирай подбородок.

– Да поставь ты ее, чего корячишься? – кивнула на сетку Нина.

Он и сам об этом подумывал, но знал, что только хуже будет. Картофелины во главе с кочаном обязательно разлетятся по полу, станет потом на глазах у всех ползать, собирать их. К тому же, очередь не на одном месте стоит, движется.

– Она-а-а, – с гласной, с разбега, чтобы не заикнуться, начал Владик и быстро, удачно приставил: – Рассыплется!

– Не под ногами, вон туда отнеси, к стеночке пристрой, – показала Нина на свободный угол возле окна.

Вот уж действительно – такая элементарная мысль самому ему в голову не пришла!

Наконец-то вся картошечная нервотрепка закончилась, хлебную буханку он погрузил в другую выделенную мамой авоську, почувствовал себя более или менее сносно. С тележкой, высоко заставленной пустыми бутылками, появился магазинный подсобник, заросший неряшливой щетиной. Бесцеремонно покатил прямо на людей, хмуро прохрипел очереди как одному человеку:

– А ну сдай!

Люди безропотно задвигались, вытягиваясь в струнку, прилипая к прилавку, чтобы освободить проход. Владик – вовремя избавился от сетки! – втиснулся позади Нины, и когда она, заговорив, повернулась к нему, даже сердце заколотилось, как упругий хвост выброшенной на берег рыбы.

Но как ни был он взволнован, все равно заметил, что Нина выглядит как-то необычно. Улавливалось в лице ее, в разговоре, в повороте головы что-то новое, неспокойное. Всегда уверенная, величаво-снисходительная, сегодня она как-то поблекла, затуманилась. И вот такой, «приземленной», нравилась ему еще сильней, и меньше робел он, не чувствовал всей безмерной глубины разделявшей их пропасти.

– Не знаешь, – спросила Нина, – в больницу со своим халатом приходить надо, или там дают?

– З-зачем в больницу? – не смог сразу включиться Владик.

– Мама у меня там, – пожаловалась Нина. – Ночью «скорая» увезла. – Посмотрела в расширившиеся Владиковы глаза и добавила: – Желчный пузырь, сказали. Представляешь? Ты случайно не в курсе: это очень опасно? Оперировать будут?

Его познания в лечении желчного пузыря были нулевыми. Даже не представлял толком, где он там внутри находится. Виновато пожал плечами и сморщился, сетуя на себя, что не может оказаться ей полезным.

– А что приносить туда нужно при желчном пузыре, тоже не знаешь? – безо всякой уже надежды спросила Нина. – Ну, молоко ей куплю, творог… Сгодилось бы, наверное, еще фрукты какие-нибудь, хорошие, с базара…

– Э-э… фрукты при всех болезнях хорошо, – сумел хоть что-то путное изречь Владик. – А разве твой п… – И с ужасом понял, что «папа» ему не сказать, как бы ни старался, как ни тужился.

Но Нина сама догадалась:

– Звонила я отцу утром, никто трубку не берет. Уехали, видать, куда-то.

Фраза эта была настолько сложной для понимания, что в другое время он вряд ли сходу в ней разобрался бы, но сейчас, весь наэлектризованный, мгновенно уяснил что к чему. Решающую роль сыграло явно не относившееся к ее отцу «уехали», сказанное во множественном числе. И что она ему з в о н и л а в воскресенье утром… Нинину маму Владик знал – маленькую, тоненькую, похожую на подростка женщину. Отца же, за все школьные годы, видел раз или два: рослого, скуластого, с темными насмешливыми глазами. Но о другой его семье – теперь в этом можно было не сомневаться – понятия не имел. Да и откуда ему, Владику? Не в тех, увы, он с Ниной отношениях, чтобы стать посвященным. Почувствовал неожиданно острую, щемящую жалость, захотелось для нее сделать что-нибудь хорошее, нужное, теплое. Но что он мог? Выпалил единственное пришедшее в голову, ожесточенно стукнув ногой по полу, чтобы не застревали слова:

– Хочешь, я на базар с тобой? – Слово «поеду» на всякий случай опустил.

– Давай, – согласилась Нина.

Понимал Владик, прекрасно понимал, что не он ей сейчас нужен, а просто не хочет Нина остаться в одиночестве, даже ему рада, но сердце до краев наполнилось светлой, незамутненной радостью. И благодарностью к ней, Валеевой Нине, «приблизившей» его к себе.

– Т-так ты совсем дома одна осталась? – спросил Владик, когда вышли они из магазина.

– Нет, я с дедушкой, только у него ноги больные, он из квартиры не выходит.

Владик поудобней перехватил лямки авосек и деланно бодрым голосом произнес:

– Н-ну, на базар?

– Да куда ж тебе такому навьюченному? – засомневалась Нина. – Иди домой, разгрузись.

Идея была неплохая, но Владик с места не тронулся, тревожно уставился на сиятельную одноклассницу. И снова она выказала свою проницательность, впервые улыбнулась:

– Не бойся, подожду.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.