bannerbanner
Око Озириса. Волшебная шкатулка (сборник)
Око Озириса. Волшебная шкатулка (сборник)

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 5

– Да, вы в очень щекотливом положении, – сказал я, – но мне кажется, что добиться в суде признания факта смерти и привести в исполнение завещание было бы не трудно.

Лицо мистера Беллингэма как-то перекосилось.

– Я полагаю, что вы правы, – сказал он. – Видите ли, мистер Джеллико, обождав некоторое время, не появится ли мой брат, предпринял весьма необычный, но мне кажется, при таких странных обстоятельствах вполне правильный шаг. Он пригласил меня и других заинтересованных лиц к себе в контору, чтобы познакомить нас с содержанием завещания. Завещание оказалось весьма необыкновенным. Я был как громом поражен, услыхав его. И удивительнее всего, что брат мой, очевидно, считал все свои распоряжения благоразумными и простыми.

– Так обычно бывает, – заметил я.

– Может быть, – сказал мистер Беллингэм, – но бедняга Джон создал такую адскую путаницу из своего завещания, что сам поставил препятствия к выполнению его воли. Видите ли, мы происходим из старинной лондонской семьи. Дом на Куин-сквер, где брат имел свою квартиру и где хранил свою коллекцию, принадлежал нашему роду в течение многих поколений. Почти все Беллингэмы похоронены поблизости, на кладбище Святого Георгия. Остальные же члены нашей семьи похоронены по соседству на других кладбищах. Брат мой – он, кстати сказать, был холостяком, – очень строго придерживался семейных традиций, и потому вполне естественно, что в завещании он оговорил, чтобы его похоронили на кладбище Святого Георгия, вместе с его предками, или – по крайней мере, – на одном из кладбищ его родного прихода. Но вместо того чтобы просто высказать это желание и поручить своим душеприказчикам исполнить его, он поставил его условием, от которого зависит все остальное.

– Что это значит? – спросил я.

– Это означает вот что, – сказал мистер Беллингэм. – Все свое состояние он завещал мне, а если я умру раньше, то моей дочери Руфи, но при одном условии, о котором я только что говорил, то есть чтобы его похоронили в одном из указанных мест. Если же это условие не будет выполнено, то все его состояние должно перейти к нашему двоюродному брату Хёрсту.

– Но в таком случае, – сказал я, – раз вы не в состоянии найти тела вашего брата, то ни один из вас не может получить наследства.

– В этом я не очень уверен, – возразил он. – Если брат мой умер, то очевидно, что он не похоронен ни на кладбище Святого Георгия, ни на других упомянутых им кладбищах. Это может быть легко доказано благодаря метрическим книгам. Таким образом, в случае признания факта его смерти почти все состояние перейдет к Хёрсту.

– А кто же душеприказчик? – спросил я.

– Вот в этом-то и вся история! – воскликнул мистер Беллингэм. – Душеприказчиков двое. Один из них Джеллико, а другой – главный наследник, то есть Хёрст или я, в зависимости от обстоятельств. Но, видите ли, до тех пор, пока суд не решит, кто из нас является наследником, ни один из нас не может быть душеприказчиком.

– Но кто же тогда обратится в суд? Я думаю, что это – обязанность душеприказчиков.

– Вот именно это и является главным затруднением для Хёрста. Как раз в тот день, когда вы впервые ко мне зашли, мы обсуждали этот вопрос и обсуждали очень горячо, – добавил он с мрачной улыбкой – Видите ли, Джеллико, конечно, отказывается действовать один. Он говорит, что не может обойтись без помощи другого душеприказчика. Но в данный момент ни Хёрст, ни я – мы не имеем этих полномочий. Однако обстоятельства могут сделать вторым душеприказчиком каждого из нас.

– Положение очень сложное, – сказал я.

– Да, и эти осложнения вызвали чрезвычайно любопытное предложение со стороны Хёрста. Так как условие, касающееся погребения, не выполнено, говорит он (и я боюсь, что он юридически прав), все состояние должно перейти к нему. Он предлагает мне следующую комбинацию: я должен поддержать его и Джеллико в их ходатайстве о разрешении признать факт смерти и привести в исполнение завещание; он же будет мне выплачивать до конца моей жизни по четыреста фунтов в год. Причем это соглашение должно иметь силу, какие бы случайности ни произошли.

– Что он хочет этим сказать?

Беллингэм нахмурился и сказал с недоброй усмешкой:

– Он имеет в виду следующее: если когда-нибудь в будущем тело вдруг найдется и, таким образом, можно будет исполнить волю брата относительно погребения, он тем не менее удержит все состояние, а мне будет продолжать выплачивать четыреста фунтов в год.

– Черт возьми! – воскликнул я. – У него губа не дура!

– Но в том случае, если тело не будет найдено, он теряет по четыреста фунтов в год в течение всей моей жизни.

– И вы, кажется, отклонили его предложение?

– Да, категорически. И дочь моя со мною согласна. Но я не уверен, вполне ли правильно я поступил. Я думаю, что надо дважды подумать, прежде чем сжечь свои корабли.

– Говорили ли вы с мистером Джеллико об этом деле?

– Да, я видел его сегодня. Он очень осторожный человек и поэтому не советует мне ни того, ни другого. Но мне кажется, что он не одобряет моего отказа. Он даже сказал, что синица в руках лучше журавля в небе, особенно когда этого журавля и не видать.

– А как вы думаете, может он обратиться в суд без вашей санкции?

– Этого он не хочет. Но мне кажется, что в том случае, если Хёрст будет настаивать, то принудит его. Кроме того, Хёрст, в качестве заинтересованной стороны, может непосредственно обратиться в суд; и возможно, что после моего отказа он так и поступит. По крайней мере таково мнение Джеллико.

– Все это ужасно запутано, – согласился я, – и неужели поверенный вашего брата, мистер Джеллико, не говорил ему, что он нелепо составил свое завещание?

– Говорил. По его словам, он даже умолял брата позволить ему написать завещание в другой форме. Но Джон и слушать не хотел. Бедняга! Иногда он бывал очень упрям.

– Можете ли вы принять теперь предложение Хёрста?

– Нет. Благодаря моему раздражительному характеру я тогда категорически отказался. Я был чрезвычайно изумлен его предложением и даже рассердился. Вы ведь помните, что в последний раз брата моего видели живым в доме Хёрста… Впрочем, я не должен занимать вас своими проклятыми делами, раз вы пришли только затем, чтобы дружески поболтать со мной. Но вы помните, я ведь честно вас предупреждал об этом.

– Вы себе представить не можете, как меня заинтересовало ваше дело! – возразил я.

Мистер Беллингэм мрачно усмехнулся.

– Мое дело? – повторил он. – Вы говорите так, словно я представляю любопытный экземпляр преступника-сумасшедшего.

– Я смотрю на вас с глубоким уважением, как на центральное лицо этой странной драмы. Да и не я один смотрю так на вас! Может быть, вы помните, я говорил вам о докторе Торндайке?

– Конечно, помню.

– Как раз сегодня я его встретил, и мы долго с ним беседовали. Я взял на себя смелость упомянуть о нашем знакомстве. Может быть, я поступил неправильно?

– О нет! Почему бы вам и не рассказать ему? Помнит ли он всю эту адскую историю?

– Прекрасно помнит и во всех подробностях. Он ведь энтузиаст и чрезвычайно интересуется тем, как подвигается это дело.

– Я тоже этим интересуюсь, – сказал мистер Беллингэм.

– Мне хотелось бы знать, – спросил я, – согласны ли вы, чтобы я передал ему то, что вы мне сегодня сообщили? Ему это будет крайне интересно.

Мистер Беллингэм призадумался, устремив взор в пустой камин. Потом он взглянул на меня и медленно произнес:

– Какие тут могут быть возражения? Это – не тайна. Да если бы даже и была здесь тайна, я ведь не единственный ее обладатель. Нет, расскажите ему, если вы думаете, что это может интересовать его.

– Вам нечего бояться; он никому ничего не расскажет, – сказал я – Он безмолвен, как устрица. Ему же эти факты дадут гораздо больше, чем нам. И, наконец, он сможет дать вам полезные указания.

– Я совсем не собираюсь пользоваться его искусством, – быстро проговорил мистер Беллингэм с некоторым раздражением – Я не из тех, которые попрошайничают, чтобы получить даровой совет. Примите это хорошенько к сведению, доктор.

– Я знаю, – поспешил я ответить. – Я совсем не это хотел сказать… Не вернулась ли мисс Беллингэм? Я слышал, как хлопнула парадная дверь?

– Да, я думаю, что это она, но куда же вы бежите? Неужели вы ее боитесь? – прибавил он, увидав, как я поспешно схватился за шляпу.

– Не знаю, может быть, – ответил я.

Мистер Беллингэм усмехнулся, подавляя зевоту, а в эту минуту дочь его вошла в комнату. Несмотря на свое потертое черное платье и еще более потертый ридикюль, который она держала в руках, она производила внушительное впечатление.

– Вы пришли, мисс Беллингэм, как раз в тот момент, когда ваш батюшка начал уже зевать, а я собрался уходить, – сказал я ей. – Видите, я могу приносить некоторую пользу: моя беседа – прекрасное средство от бессонницы.

Мисс Беллингэм улыбнулась.

– Мне кажется, что я вас прогоняю, – заметила она.

– Вовсе нет, – поспешно ответил я. – Моя миссия закончена, вот и все.

– Присядьте на минутку, доктор, – попросил мистер Беллингэм, – и пусть Руфь приготовит лекарство. Она обидится, если вы убежите сразу, как только она пришла.

– Но из-за меня вы поздно ляжете, – сказал я.

– Я вам скажу, когда мне захочется спать, – ответил он с усмешкой.

На этом условии я остался и остался не без удовольствия. В этот момент вошла мисс Оман с подносом и с такой улыбкой, какую я никак не ожидал увидеть на ее лице.

– Выпейте какао с гренками, дорогая, пока оно горячее, – ласково сказала она.

– Хорошо, Филлис, благодарю вас, – ответила мисс Беллингэм. – Я только сейчас сниму шляпу.

Когда она села за свой скромный ужин, отец ее обратился к ней с вопросом, который меня очень заинтересовал:

– Ты сегодня очень запоздала, детка. Разве цари-пастухи доставили тебе много хлопот?

– Нет, – ответила она, – но я решила сегодня же покончить с ними. Поэтому, возвращаясь домой, я зашла в библиотеку на Ормонд-стрит и занялась этим.

Она заметила мой изумленный взгляд и тихо рассмеялась.

– Мы не должны говорить загадками в присутствии доктора Барклея. Отец мой говорит о моей работе, – пояснила она мне.

– Видите ли, доктор, – объявил мистер Беллингэм, – Руфь – литературный сыщик.

– Не называйте меня «сыщиком», – запротестовала Руфь, – это напоминает мне женщин-сыщиков и участок. Лучше скажите «исследователь».

– Хорошо. «Исследователь», или «исследовательница», это как вам угодно. Она наводит справки и разыскивает библиографию для лиц, пишущих книги. Она просматривает все, что было написано по какому-нибудь вопросу, и затем, собрав все сведения, отправляется к своему клиенту, нагружает его или ее этими знаниями, а он или она, в свою очередь, излагают или извергают это на печатных столбцах.

– Фу, какое отвратительное описание моей профессии! – сказала Руфь. – Но по существу это верно. Я – литературный шакал. Я собираю пищу для литературных львов. Вполне ли это вам ясно?

– Вполне. Но и теперь мне не совсем понятно, что это за цари-пастухи?

– Мой отец выразился не вполне ясно. Дело в следующем: один почтенный архидиакон написал статью о патриархе Иосифе.

– Написал, решительно ничего не зная о нем! – прервал ее мистер Беллингэм. – Какой-то более осведомленный специалист подставил ему ножку и…

– Совсем не так! – воскликнула мисс Беллингэм. – Он знал столько, сколько полагается знать почтенному архидиакону. Но этот специалист знал больше. Поэтому архидиакон поручил мне собрать всю литературу о состоянии Египта к концу семнадцатой династии, что я и сделала. Завтра я пойду к нему и начиню его добытыми сведениями, а затем…

– А затем, – прервал ее мистер Беллингэм, – архидиакон набросится на специалиста и закидает его «царями-пастухами», и Секенен-Ра, и всяким сбродом из времен семнадцатой династии! Могу вам заранее предсказать, что тут произойдет порядочная потасовка.

– Да, я думаю, что стычка действительно будет, – согласилась мисс Беллингэм и, покончив с этим вопросом, энергично принялась за поджаренный хлеб, в то время как отец ее начал зевать.

Я украдкой наблюдал за ней с восхищением и с глубоким, возрастающим интересом. Несмотря на свою бледность, утомленный вид и худое, почти изможденное лицо, она была чрезвычайно красива. Наружность ее носила отпечаток силы воли и характера, что отличало ее от заурядных женщин.

Окончив ужин, она отставила поднос и, открыв свою потертую сумку, спросила меня:

– Интересуетесь ли вы историей Египта? Мы тут сходим по ней с ума. У нас это какой-то фамильный недуг.

– Я мало что смыслю в ней, – ответил я. – Занятия медициной слишком поглощают мое время.

– Конечно, – сказала она. – Нельзя быть специалистом во всех областях. Но если вас интересует профессия литературного шакала, я покажу вам свои заметки.

Я с радостью согласился. Она вынула из сумки четыре синие записные книжки, из которых каждая была посвящена одной из династий, от четырнадцатой до семнадцатой включительно.

Просматривая аккуратно и тщательно сделанные выписки, мы вместе начали обсуждать в высшей степени запутанную историю этого периода, постепенно понижая наши голоса, так как мистер Беллингэм закрыл глаза. Немного спустя голова его откинулась на спинку кресла. Мы только что дошли до критического царствования Апепы II, когда громкий храп прервал тишину в комнате и заставил нас обоих тихо рассмеяться.

– Беседа ваша сделала свое дело, – прошептала она, в то время, как я брал свою шляпу, и мы вместе на цыпочках прокрались к двери, которую она бесшумно отворила. – Вы очень добры, что зашли повидать его сегодня. Для него это было очень хорошо. Я вам искренно благодарна. Спокойной ночи! – прибавила она, дружески пожимая мне руку.

Находка в грядах

Практика Бернарда, как и практика большинства врачей, была подвержена периодическим приливам и отливам. Лихорадочная работа чередовалась с промежутками почти полного бездействия. Один из таких перерывов наступил на следующий день после моего посещения Невиль-корта, в результате чего уже в половине двенадцатого утра я начал раздумывать о том, как провести остаток дня. Я спустился вниз к набережной и, опершись на перила, стал любоваться видом по другую сторону реки, серым каменным мостом с целым рядом пролетов, живописной массой устремленных ввысь башен и притаившейся за ними серой громадой аббатства и церковью Святого Стефана.

Это была чудесная картина, тихая и успокаивающая, говорившая и о жизни и в то же время настраивающая на романтический лад.

Мысли мои были заняты Руфью Беллингэм и той любопытной историей, которую рассказал мне ее отец. Тут все было странно: как нелепо составленное завещание, так и поставленный в тупик поверенный. Я был почти уверен, что за всем этим что-то кроется, особенно если вспомнить весьма странное предложение мистера Хёрста. Но разобраться в этой истории мне было не под силу. Ее мог разобрать только юрист; к юристу и надо было бы обратиться. Я решил, что сегодня же схожу к Торндайку и расскажу все, что я узнал.

Тут произошло одно из тех совпадений, которым мы так удивляемся, когда они случаются, но которые в общем так часты, что даже вошли в поговорку. Как раз в этот момент я увидел двух приближавшихся ко мне людей и узнал в них моего бывшего профессора и его младшего коллегу.

– Я как раз думал о вас, – сказал я, когда они подошли ко мне.

– Очень лестно, – ответил Джервис, – а я думал, что вы беседовали с самим чертом.

– Может быть, – заметил Торндайк, – он разговаривал сам с собой. Но почему вы думали именно о нас и чем были заняты ваши мысли?

– Я думал о деле Беллингэмов. Весь вчерашний вечер я провел у них.

– А! И у вас есть какие-нибудь свежие новости?

– Да, есть, клянусь Юпитером! Беллингэм со всеми подробностями рассказал мне про завещание. По-моему, это презанятный документ.

– Разрешил ли он вам передать мне все эти подробности?

– Да, я нарочно попросил у него разрешения, и он ничего не имел против.

– Прекрасно, сегодня мы завтракаем в Сохо, так как Поультон занят по горло. Идемте с нами, разделите нашу трапезу, а по дороге расскажете нам вашу историю. Вас это устраивает?

При настоящем состоянии моей практики меня это вполне устраивало, и я с непритворной радостью принял приглашение Торндайка.

Мы медленным шагом направились по широкому тротуару, и я стал рассказывать.

Торндайк время от времени останавливал меня, чтобы сделать какую-нибудь заметку в своей записной книжке.

– Этот субъект был, наверное, совершенно сумасшедший! – воскликнул Джервис, когда я закончил. – Он, кажется, с какой-то дьявольской изощренностью уничтожил свои же собственные распоряжения.

– Это сплошь и рядом бывает с лицами, делающими завещания, – заметил Торндайк. – Вполне ясное и толковое завещание является скорее исключением. Но мы едва ли можем судить об этом, не видав самого документа. Я полагаю, что у Беллингэма нет копии?

– Не знаю, – сказал я, – но я спрошу у него.

– Если у него есть, то я хотел бы прочесть ее, – сказал Торндайк. – Все пункты крайне странны и, как сказал Джервис, завещатель точно хотел уничтожить ими собственные свои распоряжения, если только они были правильно записаны. Кроме того, эти пункты поразительно соответствуют всем обстоятельствам исчезновения. Ведь вы, наверное, тоже обратили на это внимание?

– Скажу только, что Хёрсту будет очень на руку, если тело не найдется.

– Да, конечно, но есть еще и другие пункты, которые очень знаменательны. Однако слишком преждевременно обсуждать все это завещание, раз мы не видели ни самого документа, ни заверенной копии.

– Если существует копия, – сказал я, – то я постараюсь раздобыть ее. Но Беллингэм ужасно боится, как бы его не заподозрили в желании воспользоваться даровым советом.

– Это вполне естественно, – сказал Торндайк, – и делает ему честь, но вы должны как-нибудь постараться победить его щепетильность. Я надеюсь, что вам это удастся. По-видимому, вы как будто стали у них совсем своим человеком.

– Они очень интересные люди, – сказал я, – очень культурные и питают большую склонность к археологии. Это, кажется, у них в крови.

– Да, – сказал Торндайк – Но этой фамильной тенденцией они скорее обязаны окружающей их обстановке, чем наследственности. Значит, Годфри Беллингэм вам нравится?

– Да, он немного раздражителен и легко поддается внезапным импульсам, но в общем очень приятный человек.

– А дочь? – спросил Джервис. – Что она из себя представляет?

– О, она очень ученая девушка. Она работает в музеях и составляет библиографию.

– А! – воскликнул Джервис неодобрительным тоном. – Знаю я эту породу. Пальцы в чернильных пятнах. Ни намека на бюст! Кожа да кости! И в очках!

Я простодушно попался на эту удочку.

– Вы сильно ошибаетесь! – с негодованием воскликнул я, сравнив мысленно отвратительный рисунок Джервиса с прелестным оригиналом. – Она необыкновенно красивая девушка, с манерами настоящей леди. Возможно, что она была чересчур холодна и сдержанна со мной, но ведь я только знакомый, даже, в сущности, совсем посторонний для них человек.

– Но я вас спрашиваю о ее внешности, – настаивал Джервис. – Какая она? Маленькая? Толстая? Рыжая? Опишите ее хорошенько.

– Ростом она приблизительно пять футов семь дюймов, она стройная, хотя довольно полная, держится очень прямо. Движения у нее грациозны; волосы черные, носит она их на прямой пробор, немного откидывая назад, цвет лица бледный, глаза темно-серые, брови прямые, точеный прямой нос, небольшой полный ротик, закругленный подбородок.

– Черт возьми, чему вы так радуетесь, Джервис?

Друг мой внезапно раскрыл свои карты и чуть не расплылся от удовольствия.

– Если существует копия этого завещания, Торндайк, – сказал Джервис, – мы ее раздобудем. Я полагаю, что вы со мной согласны, уважаемый патрон?

– Я уже сказал, – был ответ, – что всецело полагаюсь на Барклея. А теперь покончим с делами. Вот наш ресторанчик.

Он толкнул незатейливую стеклянную дверь, и мы вошли вслед за ним в ресторан. Воздух был пропитан аппетитным запахом мяса, смешанным с менее аппетитным запахом горелого масла.

Часа через два я распрощался со своими друзьями около здания суда.

– Я не приглашаю вас к себе, – сказал Торндайк, – так как у нас сегодня консультация. Но вы заходите к нам поскорее. Не дожидайтесь копии завещания.

– Да, – сказал Джервис, – заходите вечерком, когда закончите свою работу, конечно, если у вас не будет более интересных перспектив где-нибудь в другом месте.

Расставшись с ними, я пошел дальше и через некоторое время незаметно для себя очутился на углу улицы Феттер-лейн. Но тут меня внезапно заставил очнуться грубый резкий голос, гаркнувший над самым моим ухом:

– Ужасная находка в Сидкепе!

Я с досадой обернулся, так как резкие выкрики уличных лондонских мальчишек всегда действуют на меня, как удар по лицу, но раздражение мое сразу сменилось любопытством, когда я увидел надпись на ярком желтом плакате, который он мне протягивал.

«Ужасная находка в грядах кресс-салата».

Я купил у него газету и, сунув ее под мышку, быстро направился к своей амбулатории, думая там насладиться чтением.

Но весь вечер непрерывно приходили пациенты, и я совершенно позабыл о газете. Я вспомнил о ней лишь тогда, когда, закончив вечерний прием и вымывшись горячей водой, сел за свой скромный ужин. Я сходил за газетой в приемную и вынул ее из ящика стола, куда бросил впопыхах. Я удобно перегнул ее, прислонил к графину с водой и погрузился в чтение, продолжая в то же время ужинать.

Сообщение было очень подробное. Очевидно, репортер считал его сенсационным, а издатель пошел ему навстречу, отведя ему несколько столбцов и напечатав заголовок, от которого подымались волосы на голове.

УЖАСНОЕ ОТКРЫТИЕ В ГРЯДАХ КРЕСС-САЛАТА В СИДКЕПЕ

«Вчера после полудня была сделана поразительная находка при очистке кресс-салатных гряд недалеко от маленькой деревушки Сидкеп, в Кенте. Эта находка причинит много неприятностей тем, кто любил лакомиться этой освежающей зеленью. Но прежде чем приступить к описанию обстоятельств, при которых была сделана эта находка, или к самой находке – она, кстати сказать, является не чем иным, как останками разрезанного на куски человеческого тела! – интересно будет рассказать о той замечательной цепи совпадений, благодаря которым она была сделана.

Эти гряды были устроены у небольшого искусственного озерка, куда впадает маленькая речка – один из многочисленных притоков реки Крей… Этот приток орошает целый ряд пастбищ, на одном из них и были расположены эти гряды. На пастбищах почти круглый год пасутся курчавые жертвы человеческой плотоядности. Несколько лет назад овцы, пасшиеся здесь, поражены были болезнью, известной под названием «печеночная двуустка». Причиной ее являются маленькие плоские червячки, которые проникают из кишечника в желчные протоки и печень животного и разрушают ее. В кишечник же они попадают после ряда превращений, вместе с травой, которой питаются овцы. Лечение этой болезни, которая может погубить целые стада овец, сводится только к предупредительным мерам, поэтому, как только овцы стали заболевать двуусткой, то владелец поместья, некий мистер Джон Беллингэм, поручил своему поверенному внести в контракт по сдаче в аренду гряд условие, требовавшее, чтобы гряды периодически обследовались экспертом для удаления зловредных паразитов. Последний срок аренды окончился около двух лет тому назад, и с тех пор гряды эти больше не культивировались. Но для того чтобы обезопасить соседние пастбища, все же сочли необходимым теперь произвести обычный периодический осмотр, и во время работ по очистке гряд была сделана ужасная находка, о которой идет речь.

Работы начались два дня тому назад. Артель из трех человек тщательно перекапывала землю, и рабочие осмотрели уже около половины гряд, как вдруг вчера, после полудня, один из них, работавший в самом глубоком месте, наткнулся на какие-то кости, которые возбудили в нем подозрение. Он позвал своих товарищей; все они стали тщательно удалять водоросли и в конце концов обнажили человеческую руку, лежавшую в грязи среди корней. К счастью у них хватило благоразумия не трогать этих человеческих останков и немедленно послать за полицией. Вскоре прибыли полицейский инспектор и сержант в сопровождении районного врача. Тут они обнаружили еще одну странность: на руке – это была левая – не хватало безымянного пальца. Полиция считает это обстоятельство чрезвычайно важным: легче будет установить личность, так как число людей, у которых недостает безымянного пальца на левой руке, весьма ограничено. После тщательного осмотра на месте кости были осторожно собраны и препровождены в морг, где они и обретаются в ожидании дальнейшего расследования.

Районный врач, доктор Брандон, в беседе с нашим корреспондентом сообщил следующее: “Найденные кости левой руки, несомненно, принадлежат человеку средних лет или даже пожилому ростом приблизительно в 5 футов 8 дюймов. Все кости руки налицо. Не хватает только трех суставов безымянного пальца”.

На страницу:
3 из 5