Полная версия
Таежный гамбит
Кандауров перевел. Старик вежливо поклонился до земляного пола, но Файхо все смотрел на Мизинова полными ненависти глазами…
И вот приступили к похоронам. Тело Ойхэ уже лежало в гробу посредине фанзы. Перед гробом выстроились родные и стали громко причитать и рыдать. Мизинов с Кандауровым встали поодаль. Потом родственники по очереди поклонились умершему, то же сделали и гости. Файхо опустился на колени, возжег благовония, возлил жертвенное вино и обратился к покойному с подробным отчетом обо всем, что происходило после его смерти, перечислил все свои дела, таежные трофеи, упомянул о подготовке к погребению.
Затем гроб установили на специальные носилки и отправились к месту погребения. За гробом шли Файхо, отец, мать, сестра, чуть сзади – Мизинов с Кандауровым. Шли недолго, метров триста, к небольшому лесу на краю села. Там носилки поставили на землю, помолились и под нескончаемые скорбные рыдания и причитания опустили тело в могилу.
На этом, как пояснил Кандауров, завершался последний путь усопшего, но не исчерпывались священные обязанности семьи перед покойным. Еще три года в семье будут нести траур…
После похорон казаки, пообедав для приличия, выехали в обратный путь. Мизинову запомнился последний взгляд Файхо, брошенный ему вслед. Взгляд этот не сулил ему ничего хорошего…
10
Выгорело не подчистую: расторопные казаки сумели погасить огонь в самом разгаре, когда он еще не перекинулся с ворот на дворовые постройки и лавку. Хранилище оказалось и вовсе нетронутым.
Мизинов первым делом зашел к Маджуге, который лежал на покрытом медвежьей полстью топчане и тихонько постанывал. Пару часов назад он пришел в сознание – после того как найденный казаками доктор Иваницкий, из эмигрантов, извлек из его груди пулю. Она застряла в верхней части левого легкого, но рана сама по себе была неопасной, и опытный врач, руку набивший в военных лазаретах германской войны, быстро справился со своим делом. Теперь хорунжему требовался покой, и только покой.
Мизинов склонился над Маджугой. Тот, почувствовав чье-то присутствие, вымученно открыл глаза.
– А-а-а… Лександра Петров-о-о-вич… – простонал он. – Все целехонько… Я его, гада, на месте…
– Отдыхай, Арсений, спасибо тебе, – Мизинов слегка потрепал хорунжего по слежавшимся вихрам и обратился к доктору:
– Сколько ему поправляться?
– Месяц нужен определенно, ваше степенство. Он мужик крепкий, выдюжит. Слава богу, рана не гнойная, легкая в общем-то… Но посмотреть за ним следует непременно. Если что…
– Конечно, доктор, – Мизинов протянул Иваницкому несколько купюр, но тот отказался:
– Мы с вами в одном положении – без родины. Будемте же благородны до конца, ради ее памяти.
– Вы полагаете, что родина для нас потеряна?
– Станемте откровенны друг перед другом, как военные люди…
– Вы знаете, кто я? – настороженно перебил его Мизинов.
– Трудно не догадаться… От вашего степенства, простите, так и веет благородством, – он сделал ударение на этих двух словах, но Мизинов почему-то не испугался: было что-то в докторе такое, что внушало абсолютное доверие.
– Так вы считаете, что родина потеряна? – повторил вопрос Мизинов.
– Люди способные, может, и найдутся, для ее спасения, но вот идея… Идея, простите, себя изжила, – грустно констатировал Иваницкий.
Мизинов помолчал немного, глядя на доктора в упор. Тот выдержал взгляд тоже молча.
– Скажите, доктор, а если… Если бы представилась возможность пострадать за Россию, может быть, даже голову за нее отдать – вы бы согласились?
– Безусловно, – моментально отозвался доктор, чего Мизинов, признаться, не ожидал.
– Но почему, если идея мертва? – настаивал он.
– Видите ли, ваше… превосходительство, надо полагать?
Мизинов слегка поклонился.
– Видите ли, ваше превосходительство, идея – это идея. Она не может быть мертва. Мертвы обычно ее воплощения. Но кто мешает попытаться воплотить ее еще и еще раз? По крайней мере, это более достойно честного гражданина, чем торчать пусть и в русском городе, но на чужбине, и лечить ставших инвалидами воплотителей этой идеи.
Мизинов воспринял этот укор немного и в свой адрес, но не вспылил, не стал спорить. В глубине души он понимал, что доктор прав. А потому спросил только:
– Доктор, скажите, если мне однажды понадобится ваша помощь… как специалиста, положим, вы откликнетесь?
– Несомненно, ваше превосходительство. Можете на меня рассчитывать, – поклонился Иваницкий. – Честь имею.
– Благодарю вас, доктор, честь имею, – кивнул в ответ генерал.
Он прошел в хранилище, выслушал рассказы казаков о пожаре и попытке вывезти золото. Уже стало ясно, что грабителей навел Зарядько: после пожара его и след простыл. Мизинову не терпелось посмотреть на убитого: мозг его сверлил один неотвязный вопрос, решить который можно было одним способом – увидеть мертвого. Непременно увидеть.
Он подошел к лежавшему на полу телу, накрытому рогожей.
– Открывай! – приказал он казаку. Тот сдернул с тела полсть, и у Мизинова вырвалось:
– Не он!
Вспоминая потом этот момент, он так и не мог ответить себе на вопрос: был ли это вздох облегчения или, наоборот, удрученности.
В карманах убитого ничего не нашли. «Понятно, на дело ведь документов не берут», – переговаривались казаки. Зато на рукоятке нагана, которым был вооружен грабитель, блестела латунная пластинка с надписью: «Комиссару И.С. Райхлину от Реввоенсовета Республики. Март 1920».
– Теперь, по крайней мере, понятно, кто нас навестил, – сказал Мизинов. – Господа большевики нас в покое не оставят, братцы, могу вам это твердо обещать. Надеюсь, что и впредь вы будете так же бдительны и преданны России, как теперь. Благодарю за службу!
– Рады стараться… – начали было в голос станичники, но Мизинов оборвал:
– Хватит, хлопцы, не время и не место! Побережем наш пыл до лучших времен, – и направился наконец к Кандаурову, который вот уже некоторое время делал ему какие-то знаки у двери.
– Что такое, Спиридон Лукич?
– Вас там господин какой-то дожидаются, – ответил казак. – Спрашивают его степенство господина Усцелемова.
Мизинов одернул сюртук и вышел в лавку. Гость тут же встал и шагнул к нему навстречу:
– Здравия желаю, ваше степенство! – и протянул руку.
– Чем обязан? – пожал руку Мизинов.
– Хорошо устроились, ваше превосходительство, – начал было гость, но Мизинов его прервал:
– Кто вы таков, сударь? Что вам угодно?
– Не волнуйтесь, Александр Петрович, всего лишь один вопрос. Как там айшетское золото? Не потускнело ли за долгое время?
Под Мизиновым, казалось, разверзлась земля. Выдержки, однако, ему было не занимать, вот только голос слегка дрожал, пока он отвечал:
– Вы же знаете, настоящее золото не тускнеет, а залежалость лишь прибавляет ему цены.
Это был пароль и ответ на него. Тот пароль, услышать который Мизинов невыносимо жаждал вот уже больше года. И вот теперь… Неужели?
Он крепко пожал гостю руку.
– Генерального штаба полковник Агримович, – щелкнул каблуками гость.
– Здравствуйте, полковник!
– Давайте присядем, Александр Петрович, – предложил гость.
Они присели на диван для посетителей.
– Я из Владивостока, ваше превосходительство, – начал Агримович. – Ждут вас очень во Владивостоке… – Он помолчал, наблюдая реакцию Мизинова. Тот внимательно слушал.
– Во Владивостоке с июня месяца новая власть, – продолжал Агримович. – Большевиков по шее. Во главе братья Меркуловы. За их спиной, открою правду, японские войска, – он поиграл пальцами, словно хотел сказать: «Что же теперь поделаешь? Все средства хороши!».
– Но ведь большевики уже на Амуре, – возразил Мизинов.
– Так что же? До океана еще много земли, – невозмутимо парировал Агримович. – При толковом руководстве, умелой оператике и прекрасной тактической выучке наших бойцов (она еще сохранилась, смею вас уверить) для господ большевиков возможны большие неожиданности! Нужен толковый военачальник, ибо, слава богу (полковник перекрестился), грядет крупное наступление. Предлагали Дитерихсу, он отказался.
Мизинов промолчал, хотя прекрасно знал Михаила Константиновича Дитерихса. Тот, как и он, безвыездно жил в Харбине, на Фуражной улице, и Мизинов имел честь неоднократно беседовать с ним. Мизинову импонировали монархистские убеждения Дитерихса, однако дальше воспоминаний и бесед «за жизнь и судьбу» дело не пошло, да и не было у Мизинова полномочий самостоятельных действий. Он ждал человека с паролем. И вот дождался наконец.
– Что же, я готов! Я ждал вас больше года! – облегченно выдохнул Мизинов. – Думал, забыли…
– Невозможно забыть про золотой запас России, ваше превосходительство. И про талантливого военачальника никто не забывал, поверьте. Они сейчас такая редкость!
– Но чем же был вызван такой длительный срок?
– Обстоятельства, Александр Петрович, обстоятельства… Сперва заморочки с Семеновым. Потом республика эта Дальневосточная, чтоб ей неладно! Пора с ней кончать! Теперь, кажется, вы найдете применение своим способностям. И своему запасу, откровенно скажу. Все брать с собой пока нет смысла. Вы поедете один, с несколькими казаками в качестве охраны. Запас оставьте здесь, с собой возьмите немного. Есть кому поручить охрану?
– Есть-то есть. Да вот только…
– Что такое?
– Позавчера была попытка выкрасть запас. Мои казаки отбили. Опасаюсь, как бы не повторилось…
– Но ведь отбили? Молодцы. Значит, надежные люди. Есть человек, которому вы доверяете безраздельно?
– Есть, господин полковник. За меня останется хорунжий Маджуга. Он ранен, но, надеюсь, скоро поправится.
– Вот и прекрасно. У вас еще есть немного времени. Поедем мы через неделю в лучшем случае. Кстати, настоятельно рекомендую усилить караулы. Выставить уличную охрану. Людей достанет? Если что, я могу поговорить с Дитерихсом, он вполне может присмотреть за хранилищем. Ему можно доверять вполне…
– Я прекрасно знаю Михаила Константиновича, – кивнул Мизинов. – Если он не будет против… В качестве дополнительного контроля…
– И контроля, и дополнительной охраны в случае надобности. Я с ним переговорю.
– Благодарю вас, полковник. Я готов.
– Ну и прекрасно, Александр Петрович. Собирайтесь. Найдете меня в гостинице «Кунлунь». Это в центре, в районе Нангань, недалеко от железнодорожного вокзала, если знаете.
– Знаю, полковник. До встречи.
Глава четвертая. 1921. Октябрь
1
В апреле 1920 года на территории Забайкалья и российских дальневосточных колоний была провозглашена так называемая Дальневосточная республика. Официально она была сформирована как демократическое государство с капиталистическим укладом в экономике и была независимой. А фактически являлась буферным государством между Советской Россией и Японией. Идею создания ДВР выдвинул эсеровский политцентр. И удивительно – Советская Россия эту идею поддержала. Прежде всего потому, что весной двадцатого находилась в весьма сложной военно-политической обстановке. В Москве верно поняли, что провозглашение ДВР поспособствует предотвращению прямого военного конфликта с Японией и поможет вывести иностранные войска с Дальнего Востока. Для этого можно было и потерпеть полусоветскую республику. Зато уж потом, потирали руки в Кремле, потом можно будет всеми силами обрушиться на откровенно несоветские Забайкальское и Приамурское правительства.
И ДВР была провозглашена учредительным съездом трудящихся Прибайкалья. Столицей определили Верхнеудинск. В состав ДВР входили: Забайкальская, Амурская, Приморская, Камчатская области и Северный Сахалин, хотя фактически на тот период республика контролировала лишь Амурскую область, Хабаровский округ и Забайкалье, которое чуть позже было отторгнуто у ДВР Советской Россией.
Причиной того, что большевики «съели» Забайкалье, был тот факт, что там, в отличие от других регионов ДВР, не было просоветских автономий, вся власть принадлежала Народному собранию и правительству Забайкальской республики, а к их созданию еще в восемнадцатом приложил свою крепкую руку Григорий Михайлович Семенов. С кем с кем, а вот с атаманом Семеновым красные мириться вовсе не хотели.
Признав ДВР уже в мае двадцатого, Москва предоставила ей финансовую, дипломатическую, кадровую, хозяйственную и военную помощь, что позволило Кремлю контролировать внутреннюю и внешнюю политику ДВР и создать Народно-революционную армию республики на базе красных дивизий. В октябре-ноябре двадцатого НРА разгромила вооруженные силы Восточной окраины атамана Семенова. После длительных боев части НРА и партизаны заняли Читу, которая стала новой столицей ДВР. В это же время японские войска эвакуировались из Хабаровска, что привело к действительному объединению дальневосточных областей в рамках Дальневосточной республики.
В январе двадцать первого прошли выборы в Учредительное собрание ДВР, задачей которого стала выработка конституции республики и создание ее верховных органов. Большинство в Учредительном собрании получили большевики в союзе с представителями крестьянских партизанских отрядов. За время своей деятельности с февраля по апрель двадцать первого Учредительное собрание приняло конституцию ДВР, согласно которой республика объявлялась независимым демократическим государством, верховная государственная власть в котором принадлежит исключительно народу Дальнего Востока. В качестве органов верховной власти были избраны Правительство во главе с большевиком Краснощековым и Совет Министров. ЦК РКП(б) и Совет народных комиссаров Советской России держали под неослабным контролем решение всех важнейших вопросов внутренней и внешней политики ДВР, ее военное строительство. Народно-революционная армия буферной республики изначально рассматривалась как одна из армий Советской России.
Все бы хорошо, но тут в конце мая двадцать первого во Владивостоке вспыхнул мятеж…
2
Осенью двадцатого семеновские и каппелевские части были выбиты Народно-революционной армией Дальневосточной республики из Забайкалья и эвакуировались в Приморье. Лидером белых там считался атаман Семенов, опиравшийся на акт Колчака от 4 января 1920 года о передаче ему всей полноты власти на российской восточной окраине. Кроме того, атаман распоряжался солидными средствами русского золотого запаса. В первой половине 1921-го в Порт-Артуре у Семенова побывали многочисленные делегации от антикоммунистических политических и военных группировок Дальнего Востока, в том числе и высшего командного состава каппелевцев. На встречах решались вопросы антибольшевистского военного переворота в Приморье и создания новой власти. К апрелю такой план, устраивающий, казалось, всех, был выработан. 14 апреля в Пекине состоялось совещание представителей военных отрядов генералов барона Унгерна, Кайгородова, Бакича, Савельева, атаманов Дутова и Анненкова. Говорили об объединении отрядов под общим командованием атамана Семенова и разработки плана весеннего наступления на советскую Сибирь и ДВР.
26 апреля в Гродеково открылся съезд представителей Оренбургского, Уральского, Сибирского, Енисейского, Семиреченского, Иркутского, Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачьих войск. Среди главных вопросов – избрание походного атамана всех казачьих войск российской восточной окраины (бывший таковым Андрей Дутов погиб в Китае) и меры по объединению всех антибольшевистских сил. В результате походным атаманом был избран генерал-лейтенант Семенов.
Спустя месяц на совещании в Порт-Артуре решили, что верховная власть после переворота должна принадлежать атаману Семенову, а законодательная – Народному собранию.
Прозорливые люди, впрочем, видели, что «игра в офицерики» – всего лишь ширма для закулисных игр японцев, желающих прибрать Приморье русскими руками. И для этого японцы начали хитроумную дипломатическую игру, мастерами которой являлись всегда. Прежде всего, понимали они, необходимо поставить у руля ДВР русских антибольшевиков, которые неизбежно (этого не видел только слепой) обратятся за помощью к Японии.
Во Владивостоке создали подпольный комитет во главе с братьями Меркуловыми. Старший брат – купец и домовладелец Спиридон Дионисьевич – был влиятельной фигурой на Дальнем Востоке. Младший, Николай, не первый десяток лет владел на Амуре крупной пароходной компанией. Меркуловы были умны, ничего не скажешь. И сказочно богаты. В Токио понимали: случись что – братья побегут только к ним.
Второй картой казался атаман Семенов, обосновавшийся в японском Генеральном штабе. Но он действительно – по сути был лишь запасным игроком.
И работа закипела. Во Владивостоке готовили склады с оружием. Братья Меркуловы зачастили в Харбин, наладили связи с влиятельными эмигрантскими кругами. Конечно, о поддержке их японцами братья не упоминали. Говорили только о создании в Приморье белого правительства. Европа поддержала затею. А тут еще в Советскую Россию вторглись отряды Петлюры, Булаховича, Савинкова. И «властелин пустыни» проснулся – барон Роман Федорович Унгерн фон Штернберг. Рванул из Монголии в Россию. Пятая армия Иеронима Уборевича повернулась в другую от Дальнего Востока сторону – к Иркутску. Момент был самым подходящим.
И вот в результате переворотов 24 мая в Никольске-Уссурийском и 26 мая во Владивостоке власть ДВР в Южном Приморье оказалась свергнутой. Было создано Временное Приамурское правительство, которое возглавил Спиридон Меркулов. Переворот совершили воинские формирования семеновцев и каппелевцев, располагавшиеся в районе Гродеково – Спасск – Никольск-Уссурийский – Владивосток. Командующий каппелевцев генерал Вержбицкий поддержал сформировавшееся правительство. Он-то и посоветовал руководителям правительства пригласить к сотрудничеству генералов Дитерихса и Мизинова, живущих в Харбине. Дитерихс отказался, а вот Мизинов, как мы видели, согласился.
Атаман Семенов был уверен, что события развертываются по его плану, и засобирался в приморье. Вопреки советам японского командования и Временного Приамурского правительства, генерал поехал во Владивосток. Это было началом его многомесячной борьбы с Приамурским правительством. Но сила силу гнет – и в конце концов Григорий Михайлович покинул Приморье. За это правительство выделило ему сумму, обеспечивающую его проживание в течение пяти лет. Семенов, в свою очередь, дал обещание не проживать в Японии или в местах, находящихся в сфере ее влияния.
Атаман сложил с себя звание главнокомандующего войсками восточной окраины. Все подчиненные ему воинские части переходили в распоряжение генерала Вержбицкого. В память о доблестном Ледовом походе Каппеля в июне двадцать первого командующий войсками Временного Приамурского правительства генерал-лейтенант Вержбицкий издал приказ, которым устанавливался отличительный нарукавный знак каппелевцев. Знак представлял собой Георгиевскую ленту, сложенную под сорокапятиградусным углом. Подобно бело-сине-красному шеврону Деникинской Добровольческой армии, знак каппелевцев носился на левом рукаве, но только углом вверх.
«Что ж, каждая новая метла…» – подумал тогда Мизинов.
3
Мизинов впервые присутствовал на заседании меркуловского правительства. Оно проходило во Владивостоке, в центральной конторе акционерного общества «Торговый дом братьев Меркуловых, сыновей, зятя».
Вел собрание сам Спиридон Меркулов – высокий, породистый мужчина в белом чесучовом костюме. Говорил складно, грамотно и доказательно. Хотя что у него было на душе – не понимал, наверное, никто, меньше всего – Мизинов, человек здесь совершенно новый.
Меркулов говорил о проблемах. Основная – уход японских войск. Они убедились в полном провале интервенции и открыто заявили об эвакуации в октябре. Следовательно, все иллюзии на японизацию Дальнего Востока развеялись.
– Временное приамурское правительство находит, что японские войска в Приморье принесли краю только пользу, сохранив его от окончательного разорения, – вещал с трибуны Меркулов. – Дальнейшее пребывание японских войск во Владивостоке и Приамурье не может встретить ни малейших возражений со стороны нашего правительства.
Члены правительства с ним согласились: другого выхода не было, надеяться на собственные силы не приходилось. Все молили в душе, чтобы японцы остались. Только в этом «приамурское правительство» видело свое спасение.
Затронули и финансовые вопросы. Денег в казне – кот наплакал. Продать больше нечего.
– Прежде мы жили тем, что сбывали грузы, получали иностранные кредиты. Это позорище! Кто, уважающий себя, так живет? – раздавались голоса.
Еще вчера склады города ломились от грузов, продуктов, вооружения. Тысячи тонн. Сегодня было продано все.
– Надо эксплуатировать природные ресурсы! – кричали из зала. – Отдать коммерсантам промыслы, прииски!
Спиридон Денисович Меркулов, глава правительства, сидел в президиуме и, подперев голову массивным кулаком, бессмысленно глядел в зал.
Он увидел генерала Вержбицкого и вздрогнул. Он не любил генерала. Впрочем, «не любил» – мягко сказано. Он его ненавидел. Вечно Вержбицкий вставал у него на пути. Вот и сейчас всю военную власть загреб под себя. Того и гляди опять переворот учинит. Ему не впервой…
Да что там генерал – все его подвели, даже вчерашние друзья. Японцам главное – свой карман набить. Промышленники тоже поворовывают, это уж как водится. А тут еще эта Дальневосточная республика, будь она неладна! Большевики в затылок дышат, вот-вот насядут, и поминай как звали…
«И все-таки японцы – самые надежные друзья, как бы там ни было, – в который раз твердо для себя постановил Спиридон Меркулов. – Но как быть? Токийский кабинет адмирала Като заявил о новой дальневосточной политике. Японцы пошли на переговоры с ДВР! Куда уж дальше-то?.. А тут и армия полуголодная – почти тридцать тысяч человек. Да и себя бы не забыть»…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Уильям Годвин (1756–1836), один из основоположников анархизма.
2
Даурия – самоназвание Забайкалья.
3
Таксидермист – профессиональный изготовитель чучел животных.
4
Великий князь Сергей Александрович (1857–1905) – пятый сын Александра II, московский градоначальник, генерал-губернатор. Погиб от бомбы террориста Каляева.
5
Барчатка – короткий казачий полушубок, отороченный мехом, еще называемый романовским полушубком.
6
Голбец – погреб, подвал, подпол.
7
Сибирка – длиннополый, утепленный, из толстого сукна сюртук.
8
Лонись – в прошлом году.
9
Бабай – здесь: нелюдимый, угрюмый человек.
10
Подхорунжий – первый офицерский чин в казачьих войсках, равный армейскому прапорщику.
11
В описываемое время Маджуга хорунжий, то есть подпоручик.
12
Сеттльмент – поселение, особый район города, создававшийся в зависимых странах империалистическими государствами для проживания их подданных. Не подлежал юрисдикции местных властей.
13
Впритим – в упор, не моргая.
14
Находить – быть похожим, походить.
15
Отемнеть – ослепнуть.
16
Надысь – на днях.
17
Дресва – мелкий щебень, используемый в строительстве и покрытии дорог.
18
Литовка – коса (инструмент).
19
Варнак – разбойник.
20
Гоби – маньчжурские юани.