На пути к плахе

Киллегрю должен был дать понять союзникам Елизаветы, что ради общей безопасности Мария Стюарт не может оставаться в живых, но что ее неудобно судить в Англии, а лучше отделаться от нее в Шотландии. С этой целью шотландцы должны были бы потребовать к себе пленную Марию, которая и будет выдана им Елизаветой.

Киллегрю встретил в Шотландии также крайнее волнение по поводу Варфоломеевской ночи. Престарелый Нокс, удалившийся в Сент-Эндрю, снова вернулся в Эдинбург. Хотя вследствие апоплексического удара у него отнялась половина тела, он все же приказал внести себя на кафедру и, будучи терзаем страданиями и разгорячен гневом, громил убийц его протестантских братьев во Франции. Нокс со своими учениками много способствовал тому, что давнишний союз Шотландии с Францией стал делаться все непопулярнее.

Киллегрю воспользовался этим для своих целей; ему удалось убедить графа Мортона в необходимости казни Марии Стюарт; но регент Mappa не так легко поддался убеждениям.

В это же время Киллегрю при поддержке Нокса все более и более вооружал народ против католиков и имел многократные совещания с Марром и Мортоном о «великом деле». Оба графа согласились наконец устранить предмет несогласий, т. е. Марию Стюарт, и даже не позже четырех часов после ее выдачи. Условием этого они поставили следующее: чтобы Елизавета объявила себя защитницей молодого короля Иакова VI, чтобы права последнего не были умалены смертью матери, чтобы между обоими королевствами был заключен оборонительный союз, чтобы три тысячи человек из английского войска присутствовали при казни (это была военная сила, которая, соединившись с молодым королем, должна была взять приступом крепость Эдинбурга) и наконец, чтобы эта крепость была уступлена регенту, Англия же заплатила бы шотландскому войску недополученное им жалованье.

Елизавета, по своей скупости, нашла такие условия неприемлемыми. Она очень желала погубить Марию Стюарт, но не имела никакой охоты платить убийцам и выставлять себя зачинщицей и соучастницей этого злодейства.

Внезапная смерть регента графа Mappa, умершего 28 октября 1573 года в Стирлинге (как полагают, вследствие отравы), задержала эти постыдные переговоры; однако, несмотря на все, переговоры продолжались до 1574 года.

Берлей дал понять королеве, что от Марии Стюарт нужно избавиться в Англии. Елизавета не решилась последовать его совету. Она не велела умертвить Марию Стюарт, но склонила на свою сторону и совершенно подавила ее партию в Шотландии. Мортон был назначен регентом после умершего графа Mappa; в тот самый день, когда он принял бразды правления, скончался Нокс. Этот непреклонный деятель реформации, так много способствовавший своими поучениями религиозному и политическому перевороту в Шотландии, умер, хотя и больной телом, но крепкий духом, в возрасте 67 лет.

Партия королевы Марии после пятилетней бесплодной борьбы значительно обессилела. В ее руках оставалась теперь лишь крепость Эдинбург. Киркэльди ла Гранж и Летингтон держались в эдинбургской цитадели, где ожидали помощи, обещанной французским двором. Тогда как прочие приверженцы Марии Стюарт, с Гамильтонами и Гордонами во главе, пошли на соглашение, предложенное им Мортоном: эти двое храбрых защитников Эдинбурга, имея в своем распоряжении всего двести солдат, решили сопротивляться до конца. Они не хотели слышать о сдаче, полагаясь на неприступность своей твердыни и ожидаемую помощь французов.

Однако союзники не пришли им на выручку. Против крепости повели правильную осаду. За недостатком средств обороны она не могла оказать продолжительное сопротивление, и вскоре ее мужественные защитники принуждены были сдаться. Летингтон умер в тюрьме, а Киркэльди ла Гранж был повешен мстительным регентом Мортоном на Крестовой площади Эдинбурга.

С их смертью партия Марии Стюарт в Шотландии окончательно погибла. Королева страшно горевала, часто впадая в уныние. Однако суровость ее заточения несколько смягчили; да и сама она изменила теперь свое поведение и речи. Она старалась кроткими мерами добиваться свободы, которой ей не удалось достичь силой. Вооружась терпением, Мария, прежде высокомерная, красноречивая, беспокойная и смелая, превратилась в кроткую, почти смиренную женщину. Она избегала всего, что могло возбудить подозрительность Елизаветы, и ограничивалась в своих письмах к ней только тем, что относилось к управлению ее вдовьей частью во Франции. Вследствие сырости тюремных стен Марию постиг ревматизм, который мучил ее вместе с хронической болезнью печени. По ее просьбе, ей было разрешено пользоваться минеральными ваннами в Шеффилде.

Вместо того чтобы затевать заговоры в Англии, в Шотландии и на континенте, Мария Стюарт рассеивала скуку неволи, забавляясь птицами и собаками, или же занималась шитьем. Она поручала покупать для нее шелк, атлас, ленты для изящных дамских рукоделий, которые подносила потом, чрез посредство Ла-Мотта Фенелона, королеве Елизавете. При первом известии о том, что последняя благосклонно приняла ее подношения, Мария написала ей о том, как была обрадована такой милостью и как она готова во всем угождать и повиноваться Елизавете. Движимая этим желанием, она часто просила епископа глэзгоуского выписывать ей из Франции то одно, то другое, что можно было поднести в дар Елизавете, как-то: браслеты, зеркало или иные модные новинки. Она радовалась, что эти подарки всегда принимались благосклонно, и тотчас предлагала опять что-нибудь новое. Вот до чего дошла несчастная Мария Стюарт! Эта гордая и беспокойная королева мастерила в тюрьме украшения для той женщины, которая, вопреки международному праву и достоинству короны, лишила ее свободы.

Вместе с тем Мария старалась задобрить также и наиболее важных советников Елизаветы; она просила принца, своего родственника, передавать от нее подарки и изъявления благодарности графу Лестеру, который обещал действовать в ее пользу; Берлею она писала самые дружеские письма и льстила даже беспокойному Валингэму, сделавшемуся статс-секретарем после назначения Берлея государственным казначеем. Она опасалась беспокойной фантазии этого министра, который, заведуя полицией, заботился теперь о безопасности Елизаветы.

После смерти Карла IX на французский престол вступил Генрих III. Сначала он славился мудростью и твердостью, но, сделавшись королем, недолго обнаруживал эти достоинства. Мария Стюарт полагалась на него более всех прочих деверей, которых у нее было трое. Одну минуту она думала, что он вступится за нее энергичнее Карла IX, и просила Генриха не признавать ее сына королем Шотландии. Она желала далее, чтобы он заключил с ней тайный союз и помог ей восстановить свои права, а прежде всего, чтобы он не возобновлял договора, заключенного в апреле 1572 года между Карлом IX и Елизаветой.

Однако около этого же времени Мария лишилась своей главной опоры при французском дворе в лице кардинала Лотарингского, которому была искренне предана из числа своих родственников и к которому питала наибольшее доверие. С его смертью у нее рушилась последняя надежда на поддержку со стороны Генриха III. Этот государь, под руководством своей матери, следовал политике, сделавшей все правление Карла IX тревожным и кровавым. Эта политика лукавства соответствовала наклонностям Екатерины Медичи.

Генрих III возобновил заключенный в 1572 году союз с Англией; тогда Мария Стюарт снова обратилась к Филиппу II и папе чрез посредство епископа росского, которого она снова аккредитовала при римском дворе после его освобождения. Папа Григорий XIII, следовавший планам своего предшественника Пия V и поддерживавший восстание в Ирландии, уговаривал Филиппа II снарядить экспедицию против Англии под начальством дона Хуана Австрийского и предлагал, кроме того, устроить брачный союз между Марией Стюарт и этим молодым принцем. Однако это не увенчалось успехом. Филипп II остался равнодушен к этим планам, несмотря на часто возобновляемое предложение Марии Стюарт выдать ему своего сына. Королева замышляла не только передать своего сына, как залог католичества, королю Филиппу, но хотела даже лишить наследства своего ребенка и перенести его права на могущественного защитника католической веры в Европе.

Частые приступы ее болезней, окружавшие ее в неволе, опасности и возможные последствия затеваемых ею заговоров принудили Марию Стюарт составить завещание. Оно было весьма обширно, и в нем она прежде всего заявляла, что оставит свой престол сыну лишь при том условии, если он отречется от учения Кальвина, принятого им по внушению приближенных, и пожелает вернуться в лоно католической церкви.

Тем временем всякий проблеск надежды на лучшее будущее погас для Марии Стюарт, и она не рассчитывала больше ни на чью поддержку и участие, за исключением не особенно могущественных Гизов, которые много обещали, но были бессильны сдержать свои обещания.

Только в 1581 году, после свержения Мортона, Мария снова приступила к борьбе. В продолжение пяти лет своего регентства Мортон поддерживал мир в Шотландии; в течение этого времени в ней не возникали новые политические партии и не возобновлялись старые раздоры. При таких благоприятных условиях росло благосостояние страны. Городская промышленность развивалась, флот прибавлялся, народное благополучие увеличивалось, и столь счастливая перемена в Шотландии возбуждала удивление и почти зависть посланников Елизаветы. Однако оставаться долгое время в спокойствии и подчинении было не в духе и не в нравах шотландского дворянства; ему надоело повиноваться Мортону, ненасытная скупость и крайнее высокомерие которого способствовали успеху новых заговоров.

Александр Эрскин, гувернер короля, и Бэченан, один из королевских опекунов, заключили между собою союз с целью ниспровергнуть Мортона. К этому союзу примкнули многие из значительнейших представителей старой партии; с общего согласия они отрешили Мортона от регентства в 1578 году и утвердили Иакова VI, не достигшего еще одиннадцатилетнего возраста, в королевских правах, пользование которыми союзники разделили между собою. Мортон по наружности спокойно подчинился своему отрешению и после того, как им самим было провозглашено в Эдинбурге непосредственное управление короля, он добровольно удалился в замок Далькейт, отрекся, по-видимому, от всяких честолюбивых помыслов и предался мирным занятиям. Но втайне он подготовлял ниспровержение тех, которые низложили его.

Не прошло и двух месяцев, как этот хитрый и предприимчивый вельможа снова поднялся с редкой смелостью и полнейшим успехом. При поддержке своих союзников он овладел замком Стирлинг и спорной особою юного короля. От восстановления регентства Мортон отказался, но от имени парламента, который под его руководством и влиянием собрался в замке Стирлинге, он составил государственный совет для ведения общественных дел; высшее руководство советом было передано ему, тогда как на словах авторитет Иакова VI оставался в прежней силе. Снова облеченный королевской властью, хотя и в иной форме, Мортон отчасти поладил со своими врагами.

Тем не менее против него подготовлялась более решительная революция. Она была делом двоих молодых шотландцев, которые, незадолго пред тем прибыв с континента, сумели приобрести доверие Иакова VI и сделались его любимцами. Мэтью Стюарт, известный под именем д’Обиньи, кавалер привлекательной наружности и пленительного ума, утонченных и мягких привычек, покинул французский двор, где он был воспитан, и появился в 1579 году при шотландском дворе с тайным поручением от герцога Гиза. Он был католик, и ему предстояло заменить герцога Этоля в качестве главы политической партии, которая осталась верна старинной религии страны и ее королевскому роду. Иаков VI, приходившийся двоюродным братом Мэтью Стюарту, принял его чрезвычайно приветливо, привязался к нему, назначил его своим камергером и дал ему титул графа Леннокса. Такое внезапное повышение встревожило Мортона и Елизавету. Они подозревали намерения нового любимца; он подвергался нападкам партии ревностных пресвитериан в качестве католика, а в то же время английская партия обвиняла его в том, что он замышляет овладеть королем, чтобы увезти его в Дамбартон, а оттуда за границу. Это подозрение было не безосновательно, так как в 1579 и 1580 годах Мария Стюарт только и думала о том, чтобы удалить своего сына из Шотландии. Однако Елизавета, уведомленная Мортоном, приняла свои меры.

Стюарта поддерживал другой шотландец, превосходивший его смелостью и ловкостью. Это был лэрд Джеймс Очильтрен. Он в качестве искателя приключений участвовал в войнах на континенте, а после своего возвращения в Шотландию был сделан капитаном королевской гвардии. Любимый своим повелителем и действовавший заодно с дворянской партией, враждебной Мортону, капитан Очильтрен обвинил бывшего регента в соучастии в убийстве Дарнлея и приказал арестовать его прямо в собрании государственного совета и в присутствии самого короля. Этот крайне смелый шаг увенчался полным успехом и возвестил предстоящее падение английской партии в Шотландии.

Елизавета была в сильнейшей степени поражена случившимся; она не упустила ничего, чтобы спасти Мортона, но все было напрасно. Арестованный в декабре 1580 года Мортон был приговорен к обезглавлению 2 июня 1581 года за участие в заговоре против отца короля. Он сознался, что знал о готовившемся покушении на Дарнлея, однако не принимал в нем участия; выдать заговорщиков он не посмел и не мог, потому что все, по его словам, происходило с согласия и под руководством королевы Марии. Мортон умер с мрачной энергией пресвитерианца.

Партия Мортона была ниспровергнута, а большую часть его родственников и друзей постигли смертные приговоры и другие тяжкие наказания; более счастливые из них успели бежать; главному противнику Мортона, д’Обиньи, Иаков VI даровал титул герцога Леннокса, а его обвинителя Очильтрена сделал графом Арранским, отдал графство Мортон католику Максвеллу, графство Оркней – графу Марчу, а лорда Рутвена сделал графом Говрином.

При известии о смерти Мортона Мария Стюарт почувствовала, что ее жажда мщения удовлетворена, и у нее мелькнула надежда на благоприятный переворот в ее собственной судьбе. С Ленноксом, которому королева прежде не доверяла, она вошла теперь в сношения. Мария долгое время не соглашалась признать королевский титул за своим сыном и предложить католическим державам сделать то же самое. Но тут она приняла наконец проект совместного управления страной, по которому ее сын, в силу ее нового – на этот раз добровольного – решения, должен был принять королевский сан и править вместе с нею. Мария Стюарт уполномочила герцога Гиза устроить и завершить это соглашение.

Но, кроме названного плана, который не было уже надобности скрывать, назревал другой, безусловно, тайный. Этот план, набросанный иезуитами, одобренный папой, принятый Ленноксом и получивший согласие шотландского короля, а также обеспеченный содействием лотарингского дома и военной помощью короля Испании, заключался в том, чтобы сделать Шотландию снова католической страной, а Марию Стюарт освободить и возвести вновь на трон.

Возникновение этого плана положило предел временному затишью в деятельных стремлениях Марии Стюарт вернуть себе свободу. То был для нее период бессилия, безнадежности и нравственного угнетения, который как будто сделал королеву совершенно безвредной. На самом же деле было не то. При первом проблеске новой надежды Мария воспрянула духом и в короткое время развила деятельность, которую можно назвать грандиозной и которая грозила вновь прежними опасностями ее противнице.

Глава восьмая

Тайная полиция Валингэма

По некоторым причинам Берлей, назначенный государственным казначеем, не находил возможным доверять парламенту. Вероятно, последний не вполне согласовался с его волей в процессе против сообщников Норфолка, а это было неудобно для первого сановника в королевстве, хотя обыкновенно суд проявлял большую жестокость в своих приговорах.

Вдобавок Берлею было действительно слишком трудно, сверх собственных занятий, заведовать еще и полицией. Поэтому он почувствовал необходимость передать должность главного начальника полиции надежному человеку; и счастье благоприятствовало ему в данном случае, он нашел для себя вполне подходящего заместителя в лице своего зятя Валингэма, который успел возвыситься тем временем до звания статс-секретаря. Берлей дал ему приказ завести собственную полицию, причем рекомендовал для услуг вне пределов Англии известного нам Кингстона.

Валингэм принялся исполнять полученное им поручение с большим рвением и удовольствием, а Кингстон отправился во Францию, откуда он долго переписывался со своим патроном, пока нашел своевременным доложить ему, что им необходимо потолковать между собой лично. Валингэм назначил своему агенту свидание и ожидал его в условленном месте однажды вечером, осенью 1582 года. Кингстон явился скоро и был приведен к статс-секретарю.

По наружности Кингстон смахивал теперь на честного, зажиточного горожанина, и Валингэм невольно расхохотался над простодушным видом своего подчиненного, которому он, впрочем, не особенно доверял. После обычного приветствия он предложил Кингстону представить ему отчет о своей деятельности.

– Я должен начать издалека, милорд, – сказал Кингстон. – Мои прежние сообщения нужно дополнить, чтобы сделать понятным дальнейшее.

– К делу! – ответил Валингэм. – У меня как раз столько времени для нашего разговора, сколько нужно.

Кингстон тотчас же стал сообщать, в каком положении находится дело заговора о новом вступлении Марии Стюарт на трон. Во главе этого заговора встали иезуиты, причем ими посланы в Англию и Шотландию специальные эмиссары, во главе которых стоял и Роберт Пэрсонс и Эдмунд Кэмпиан. Они, работая в пользу расширения папской власти, состоят в связи с Гизами и имеют обещание Филиппа II Испанского на выдачу денег, необходимых для освобождения Марии. С другой стороны к герцогу Ленноксу посланы иезуиты Крейтон и Голт для того, чтобы условиться, как привести в исполнение задуманное дело.

Валингэм, услышав это, поблагодарил Кингстона за сообщение и спросил, как же можно было бы поработать против этого заговора.

– Для этого прежде всего необходимо изловить иезуитов и под пыткой добиться у них признания, – ответил Кингстон.

– Но где же их найти?

– Кэмпиан находится в Шеффилде, вблизи Марии Стюарт, и потому нужно особенно внимательно наблюдать за нею. Далее следует занять войсками шотландскую границу и предложить лорду Берлею участие в этой работе против заговора.

– Это ловко придумано, и, по-моему, вы правы! – сказал Валингэм.

Кингстон улыбнувшись произнес:

– Милорд, могу ли я позволить себе один вопрос?

– Разумеется.

– Милорд Берлей и Лестер в данную минуту как будто не особенно ладят между собою?

– Ах… это обстоятельство…

– В высшей степени интересует меня, милорд, – подхватил Кингстон. – Между Лестером и мною также не все еще выяснено; я не могу забыть, что во время процесса Норфолка он не помог мне выкарабкаться из беды, и если я разузнаю все, а самое главное, если получу позволение лорда Берлея, то могу сыграть с ним такую штуку, что все мы останемся вполне довольны.

– Не стану отрицать, сэр, между этими двумя сановниками действительно замечается некоторая холодность.

– Проистекающая из того, что наша повелительница до такой степени благоволит к лорду Лестеру, что он позволяет себе возноситься… Не правда ли?

– Вы, должно быть, состоите в союзе с сатаной?

– Я – тайный агент вашей светлости.

– Хорошо, хорошо, и, как я вижу, вы – хороший образец этой породы!

– Итак, я хотел бы попросить, чтобы меня тайно, – потому что у меня все должно быть тайной, – допустили к королеве.

– Но… ведь вы изгнаны из страны… Приказ о вашем изгнании не отменен.

– Это – ваша вина, милорд, и притом большая. Но дайте мне только письменное удостоверение, что я состою на вашей службе и принес на своем посту значительную пользу. С этим удостоверением в руках я предстану пред королевой и, пять минут спустя, буду настолько же вправе находиться в пределах Англии, насколько и сама королева.

– Это кажется мне рискованным… Подобный шаг опасен как для вас, так и для меня.

Кингстон улыбнулся.

– Тем не менее вы велели мне явиться и приняли меня. Конечно, вы полагали, что можете пожертвовать мною, если нельзя иначе. Но это послужило бы лишь ко вреду и вам, чтобы не сказать более. Между тем мы можем вдобавок пойти на сделку. Выдайте мне удостоверение, а я дам вам письменный документ, не лишенный ценности.

– Вы хотите торговаться? Но ведь вам платят за ваши услуги.

– Все это прекрасно, однако определять их границу предоставлено мне самому. Я достаточно сделал за полученные мною деньги, а за этот письменный документ желаю получить от вас свидетельство.

Кингстон показал министру письмо.

– Оно важно? – спросил тот.

– Важнее свидетельства. В нем сказано следующее: «Ваш король и папа, судя по тому, что говорил иезуит, кажется, желают воспользоваться моими услугами, чтобы осуществить задуманный ими план относительно восстановления католичества в Шотландии и освобождения шотландской королевы».

– Кто это пишет? – резко спросил Валингэм.

– Герцог Леннокс!

Кингстон отдал листок статс-секретарю, и тот прочитал его до конца. Агент посматривал на него с насмешливой улыбкой во время чтения.

– Это весьма ценно! – сказал Валингэм.

– Да, милорд. Пожалуйте же мне свидетельство!

Министр подсел к столу и написал требуемый документ; за неимением казенной печати он воспользовался своим перстнем с гербом и передал листок Кингстону.

Последний принял его с поклоном и произнес:

– У меня еще есть к вам просьба! Не может ли лорд Берлей провести меня к королеве без предварительного доклада о том, кто я таков!

– Хорошо… Но я не могу тут ничего решить.

– Вот это второе письмо послужит мне залогом успеха! – продолжал Кингстон, передавая министру новый документ.

– Ага, – воскликнул тот, – от Леннокса к королеве Марии… весь план заговорщиков. Вы – очень полезный человек!

– Таким я был всегда, – сказал Кингстон, – меня только не умели ценить!

– Этот упрек не должен относиться ко мне, сэр, – воскликнул министр. – Ваша просьба уважена; приходите ко мне завтра вечером, мы потолкуем с вами еще.

Кингстон поклонился и покинул комнату и дом.

Вскоре после него вышел оттуда и Валингэм, в сопровождении слуги. За ними обоими последовал украдкой человек до самого дома Валингэма; он, несомненно, наблюдал за домом, где происходило тайное свидание.

– Пусть меня повесят, – пробормотал этот шпион, – если статс-секретарь не совещался здесь с отчаянным малым Кингстоном. Но мы скорехонько разнюхаем дело до тонкости.

Этим шпионом был Пельдрам. Полиция парламента подсматривала за полицией государственного казначея, и наоборот.

На следующий вечер Кингстон, как ему было приказано, явился к своему начальнику, и тот, уже одетый для отправления ко двору, велел ему следовать за собой.

Во дворце Кингстона привели в комнаты королевы, и он предстал пред нею в том самом кабинете, где Елизавета так часто принимала его бывшего господина, графа Лестера. Кингстон немедленно бросился на колени.

По весьма понятным причинам, королева держалась от него в отдалении, но комната была так ярко освещена множеством свечей, что она легко могла узнать посетителя.

– Ваши черты как будто знакомы мне, – сказала она, внимательно всмотревшись в Кингстона. – Должно быть, я видела вас раньше.

– Человек подвержен перемене времени, и я не избег этого закона, – ответил Кингстон, – но последние двенадцать лет не коснулись моей высокой повелительницы. Вы, ваше величество, именно столько времени тому назад подарили меня милостивым взором.

Кингстон умел вести свою линию. Он ловко затронул тщеславие женщины такою с виду грубой, но на самом деле тонко обдуманной лестью. Однако Елизавета как будто пропустила ее мимо ушей.

– Кто же вы такой? – задала она вопрос.

– Верный слуга вашего величества! Позвольте пока остаться при этом определении.

– Ах, кажется, вы хотите здесь повелевать?!

– И не думаю… но мне, я полагаю, позволительно надеяться, что ваши министры уже успели сообщить вам, ваше величество, о замыслах ваших врагов, открытых благодаря мне.

– Эти сообщения вообще рекомендуют вас, – поспешно сказала королева. – Вы желаете дополнить их?

– Не соблаговолите ли вы, ваше величество, принять и просмотреть вот эти два документа?

Елизавета колебалась некоторое время, но вид и обращение незнакомца не внушали никаких опасений. Она подошла к нему ближе и взяла оба письма, после чего снова удалилась, чтобы приняться за чтение.

Вдруг с нею произошла резкая перемена, едва только она бросила взор на одну из бумаг. Это было совершенно понятно. Одна из них представляла собою письмо Марии Стюарт к Мендозе. Другая была ответом ей этого посланника Филиппа II при английском дворе. Оба письма касались затеянного заговора.