Техас (сборник)

– О, без десяти уже! Пойдем, а то сейчас народ повалит!

Мы пошли к выходу. Он не заметил, но я видела колючий, ненавидящий Олин взгляд. В раздевалке сидел Толстый, он там работал по выходным, за это ему разрешали проходить бесплатно. Он всегда относился ко мне очень тепло, как к сестре, даже не знаю почему. Но, увидев, нас с Женей насторожился.

– О, Женёк, здорово!

Они пожали друг другу руки. Толстый принес нам одежду. Дошли мы очень быстро, но почти молча. Он словно бы о чем-то думал. Заговорили только в лифте:

– Забыл спросить, тебе какой этаж? – как-то растерялся он.

– Третий!

Мне показалось, он загрустил.

– Что случилось? – спросила я.

– Все нормально! – отмахнулся он.

Я вышла – он тоскливо улыбнулся в дверях.

– Пока.

– Шарф! – вспомнила я. – Ты шарф забыл!

Он дал мне его, когда мы одевались, еще в клубе.

Я принялась судорожно стаскивать с шеи спартаковскую розу. Это шарф болельщика, на котором изображена символика команды. У нас в то время все в основном болели за «Спартак», коней, то есть болельщиков «ЦСКА» или армейцев, почти не было, их всех перебили, кроме разве что Позднякова, его не тронули. Правда, потом его все равно посадили. На рынке была драка: скины, он был одним из них, отмечали очередной день рождения Гитлера, тогда погибло очень много кавказцев, а посадили только Позднякова, вроде у него на гриндерсах нашли кровь одного из убитых. Но разве можно точно определить, кто именно добил, били же все. Эту драку по телевизору показывали в новостях. Всякие программы были, в которых все выясняли, кто прав и кто виноват. А через неделю другую замолчали или забыли.

Шарф был длинный и очень теплый. Ребята обычно носили его под куртку «бомбер» (короткая черная мужская куртка с яркой оранжевой изнанкой) – так носил и он.

Женя вышел из лифта.

– Ну, вот теперь тебе пешком придется!

(У нас в доме лифт не вызывается с того этажа, на котором стоит).

– Ничего, не привыкать.

Он помог мне снять шарф. И был так близко, что у меня бешено колотилось сердце. От него пахло сигаретами и чем-то знакомым. Больше всего я боялась, что он меня поцелует и узнает, что я не умею целоваться. Я думала тогда все будет испорчено, и я стану ему неинтересна.

– Ну, мне пора.

– Угу.

Я кинулась к двери и нажала на звонок.

– Пока.

Лешка (мой брат) открыл мне, а Женя все стоял в задумчивости.

Кое-как раздевшись, я кинулась к телефону. Набрала номер Лизы (это моя лучшая подруга. Мы дружим с пятого класса. Только ей я могу рассказать все). После двух гудков в трубке раздался ее сонный голос:

– Да.

– Это я.

– Знаю. Что стряслось?

– Ты ни за что не догадаешься.

– Что Янка с Юриком разбежались опять?

– Нет.

– Ну, тогда, наверное, Тимофеева замутила с Веталем?

(Веталь предложил Тимофеевой встречаться, она сказала, что подумает и через две недели даст ответ. Завела блокнот, который носила с собой и записывала в него все плюсы и минусы. Если к концу двух недель плюсов будет больше, чем минусов, тогда она согласиться. Веталь уже чего только не делал, и цветы дарил, и провожал, и даже делал вид, что бросил курить. И мы все ждали, когда Тимофеева сдастся. Прибавляли Веталю плюсы и всячески ее уговаривали. Всех это веселило. Но она стойко держалась.)

– Да, нет же.

– Ты согласилась встречаться с Олегом?

– Ты мелко мыслишь. Я с Женькой танцевала, и он меня проводил! – торжествующе заявила я.

– Какой еще Женька?

– Какой – какой, как будто у нас их вагон и маленькая тележка! Ну, из моего дома! Из Илюхиной компании! Ты уже спишь, что ли?!

– Быть не может?! – оживилась Лиза.

– Очень даже может!

– Хм, а Ольга?!

– А что Ольга?! Он с ней больше не встречается. Она нас видела.

– Может, это прикол какой-то? Что-то я не догоняю! С чего вдруг?!

Мы еще долго разговаривали. Лиза советовала быть осторожней и не верить во все это. Вследствие чего, в школу я пришла совершенно не выспавшейся. Благо мы сидели на последней парте, и я уже почти спала, когда мне в ладошку положили свернутый кусочек бумаги. Это Тимофеева передала мне записку через Загорского, она сидела на соседнем ряду, но не с моей стороны.

«Что у тебя с Женькой? Он же с Ольгой встречается! Что вчера было?».

Пытаясь разлепить глаза, калякаю:

«Да, ничего. Просто потанцевали – проводил! А что? При чем тут Ольга? Они же разошлись!».

Тимофеева задумчиво что-то пишет в ответ и отдает записку. Загорский, видимо, почуяв, что там что-то интересное, берет себе и начинает разворачивать. Я хватаю его за руку:

– Отдай!

– Не отдам! – сладостно улыбается он.

Я изо всех сил стараюсь разжать его кулак и вытащить записку. Не получается.

– Дурак! Отдай сейчас же!

Мы боремся под партой. На нашу возню поворачивается впередисидящая Юрцева:

– Чего это вы там делаете?

Мы хихикаем. Она злится. Ей давно нравится Загорский. Безответно.

Тут все это замечает и Елена Сергеевна (наша классная, учительница английского языка):

– Таня, выйди! Немедленно!

Вот, всегда так. Вопиющая несправедливость. Виноват Загорский, а выгоняют меня. Я выдергиваю у него остатки изорванной бумаги и выхожу. Выкидываю их, прочитать уже все равно ничего не возможно.

Иду в женский туалет, он совсем рядом с классом английского на третьем этаже, именно здесь с утра мы переписываем домашку, здесь же обсуждаем жизненно-важные вопросы, скрываемся от учителей и прочее.

На подоконнике сидела Ольга, рядом стояли две ее подруги, Надя и Ира.

– Смотрите, кто пришел! А мы как раз тебя вспоминали! – громко сказала Ольга.

– Вспомнишь, вот и оно! – подхватила Надька.

Они засмеялись.

– Да, пошли вы! – со злостью ответила я.

– Ты кого это тут посылаешь, шалава!? – Надя прижала меня к стене, выложенной холодной плиткой.

Прозвенел звонок.

– Не здесь! – Ольга отодвинула Надю. – В субботу на диске разберемся. Будешь знать, как с чужими пацанами танцевать! Я тебе устрою! Весь Техас соберу!

Они пошли к выходу.

– Только попробуй не прийти! Хуже будет! Я тебя все равно достану! – сказала Надя уже в дверях.

Лиза как раз столкнулась с ними, она взяла мои вещи из класса:

– Ну, что, доигралась! Говорила же я тебе! Стрелу забили? – она взволновано смотрела на меня.

– Да. Послезавтра в Индиане.

– И че делать будем?

– Ничего, пойдем, что же еще!

– С ума сошла, она старше и сильнее раз в сто! К тому же она с собой приведет всех своих! А ты? Все же будут за нее стопудняк! – она почти кричала.

– Весь одиннадцатый, из десятого где-то пятеро, с новых Мытищ девки, плюс все старшие! – Лиза принялась считать, сколько народу приведет Ольга. – Даже наши будут за нее, потому что она по – любому права. Ты танцевала с ее парнем. Поражаюсь просто, че ты молчишь?

– Он не ее парень!

– Это он тебе сказал?

– Нет!

– Тогда с чего ты взяла?

– Знаю! – На самом деле не знаю, зачем я это брякнула.

– Может, они поссорились, и он решил ей отомстить, или еще что-нибудь…

– Нет! – Я продолжила отковыривать белую плитку с надписью: «Я люблю тебя Стас!».

– Откуда такая уверенность! Кошмар какой-то!

В этот момент пришла Тимофеева.

– Что? – глядя на наши кислые лица, спросила она.

– Ольга забила ей стрелу!

– П….ц! – только и сказала Тимофеева.

* * *

Мы пришли к самому началу. Почти никого не было. Лиза шутила на тему завещания, Юлька и Анька переглядывались. Неожиданный состав. Янка, которая считалась моей подругой, сказала, что я сама виновата и не фига с чужими пацанами танцевать. Еще была надежда на старших девчонок, из моего дома, мы ждали их за столиками около бара.

Когда они наконец появились, то тут же стали учить меня драться:

– Хватай ее за волосы и бей об стенку! Тут самое главное – быстро! Она наверняка будет ногами – так что старайся увернуться, а иначе кабздец!

– Это бред из-за парня драться! – скорчилась Катька.

– Да не из-за парня! Они на нее первые наехали. А Танюха тут ваще ни при чем! Это же он ее пригласил. Вот Ольга и бесится.

– А они разве не разбежались? Надька мне говорила – с концами. Типа, он ее бросил. Она вены себе пыталась порезать.

– Эта Ольга такая дура. А строит из себя «не плюньте рядом». Давно пора ей морду набить.

Подошла Надька и сказала, что через пять минут они нас ждут в женском туалете.

– Скоко их? – спросила Олеся.

– Хрен знает, ща пойдем посмотрим! – демонстративно разжевывая жвачку, ответила Юлька.

– Не ссы, прорвемся!

Когда мы зашли, там уже было много девчонок, и мы с трудом протиснулись между ними в маленькое пространство. Все притихли. Ольга стояла в центре, презрительно глядя на меня:

– Ну, че испугалась?

Если честно, то да. И больше всего я боялась, что она меня изуродует, все остальное, пожалуй, было не так уж и страшно. До этого я никогда не дралась с девчонками, только с братом, да и то скорее в шутку.

– Кого? Тебя что ли? Не смеши меня! – изо всех сил, стараясь изобразить бесстрашие, сказала я.

– Значит, не боишься! – усмехнулась она. – Тогда давай один на один, на фига девок притащила!?

– Давай! – не подумав, ответила я.

Девчонки с ужасом и недоумением посмотрели на меня и вышли. Мы остались с ней вдвоем, с другой стороны стояла Надя и держала дверь.

– Какого х…, ты с моим парнем танцевала?! – закричала она и подошла ко мне вплотную.

Ее глаза, горели какой-то несказанной ненавистью. Она схватила меня за руки, вонзив длинные ногти в кожу.

– Ни хрена он не твой парень, так что не твое дело! – огрызнулась я.

Она резко оттолкнула меня к стенке. Я ударилась головой об полуразбитое зеркало, висевшее над раковиной. Ольга снова подошла ко мне, попыталась ухватить за волосы, я успела удержать ее руки. Она была явно сильнее.

Я терпеть не могу, когда бьют по ногам, но если бы я не ударила, она окунула бы меня головой в раковину, многих девчонок уже били здесь об нее, от этого она треснула. Говорили даже, что одну девушку ударили головой о край, и она умерла. Ольга отпрянула, а затем тоже начала бить ногами, я пыталась увернуться. Ей удалось схватить меня за волосы. Я ударила ей в грудь, она достала нож и прислонила к моему лицу:

– Я тебе всю рожу расцарапаю!

И мне стало страшно по-настоящему, внутри все похолодело.

В этот момент вошла Наташка Кострова.

– Какого хрена ты здесь делаешь! – Оля повернулась к ней.

– Не трогай ее! – Наташка, стояла и невозмутимо, скорее даже равнодушно смотрела. У нее были длинные светлые волосы до пояса, которые она носила распущенными, так что они окутывали ее и скрывали худощавую фигуру; азиатский разрез глаз сочетался с мелкими едва заметными веснушками.

– Без тебя как-нибудь разберемся! Нам защитников здесь не надо! У нас все чин чинарем, по-честному! Один на один.

– Ты че, оглохла, что ли! Руки убери, не трогай ее! Тронешь ее – будешь иметь дело со мной! У тя совсем крыша поехала?! Хочешь проблемы, я тебе их организую! – Наташка отодвинула Ольгу, взяла меня за руку и провела к двери вперед себя.

– С ума сойти, ты за эту тварь заступаешься? – усмехнулась Ольга.

Мы вышли, около входа толпились девчонки, они смотрели на нас и перешептывались, почти никто не танцевал. Я отряхнула джинсы – на ногах уже чувствовались синяки.

– Спасибо! Никогда бы не подумала, что ты будешь за меня!

Хотя мы и жили в одном доме, но как-то не особенно дружили. Она меня недолюбливала из-за того, что отец привозил мне много красивых дорогих игрушек. Когда мне было года четыре, папа привез мне из Швеции серого ослика с розовыми ушами. Он мне очень нравился, я даже не засыпала без него. И вот однажды она зашла за мной и позвала гулять. Ослика я взяла с собой. Она посадила его на качели и стала качать. На улице было ужасно грязно и слякотно. Я боялась, что он упадет, и просила ее не качать. Она сказала, подумаешь, ну и что. И он упал в самую грязь, и сколько бы мы с мамой не пытались его отстирать – бесполезно. Я тогда безумно расстроилась, плакала целый день.

У Наташки никогда не было отца и игрушек тоже. Они жили очень бедно, донашивали одежду друг за другом, их было трое в семье – все девчонки. Мать как могла, поднимала их – работала целыми днями. Но все новое доставалось старшей – Марине, да еще и Ильинский, который очень нравился Наташке стал встречаться с Маринкой. За это она ненавидела ее лютой ненавистью.

– А я и не за тебя! Я это сделала только ради Коли, так что ему говори спасибо! – Она довела меня до столика, где сидел Коля.

Он повернулся к нам:

– Спасибо.

– Вот еще! – фыркнула Наташка и ушла. Она сказала моим девчонкам, чтобы они ко мне пока не подходили, и они ее послушались.

Коля взял меня за плечи и усадил рядом. Мне совсем не хотелось разговаривать, тем более с ним. Было как-то стыдно и неприятно. Всё казалось нелепым. Коля достал из кармана платок, смочил его в рюмке с водкой и стал аккуратно смазывать ссадины, которые остались на моих руках от Ольгиных ногтей.

– Щиплет! – нахмурилась я.

Он подул на царапину.

– Не надо! – я попыталась выдернуть руку.

– Потерпи – до свадьбы заживет! Зачем ты стала с ними драться, не соображаешь совсем!

– Затем! – разозлилась я, вскочила и побежала к выходу. Еще нравоучений мне только не хватало! Почему-то он меня раздражал своей заботой, к тому же настроения совсем не было.

Он догнал меня на выходе:

– Ну, прости, не обижайся! Я просто думаю, глупо это все, когда девчонки дерутся. Зачем? Ерунда какая-то.

Я рассержено посмотрела на него.

– Подожди – вещи возьму! – Он вытащил, зажатый в ладошке номерок, и пошел к раздевалке.

Коля проводил меня до самой квартиры.

– Пока! – сказала я.

А он стоял и как-то виновато смотрел на меня. Я молча ушла.

На следующий день около двенадцати, кто-то робко нажал на звонок. Я подумала, что это мама вернулась из магазина и открыла в чем была, то есть в старых рваных джинсах и рубашке брата. На пороге стоял Женя и улыбался:

– Привет!

– Ага! – только и ответила обалдевшая я.

– Выйди – поговорим!

Я покорно вышла, стыдливо прикрывая рваные джинсы.

– Я тут это. Хотел тебе сказать, извини вобщем! Мне Колян про вчерашнее рассказал… – он замялся.

– А! – в полушоке, говорю я. – Да, ничего! Нормально все!

– По-дурацки вышло… Понимаешь, просто Ольга, она …

– Нет, не надо! Не говори ничего! Забыли! – перебила его я. Мне ужасно не хотелось говорить с ним об этом.

– Да, хорошо! Я понимаю все! Просто, мы с ней расстались, и она хочет все вернуть назад! Психует из-за этого! Это пройдет!

– Ты только поэтому пришел?

– Нет! Я спросить хотел, ты пойдешь на дискотеку?

– Да, нет, наверное, мне вчерашнего хватило! – улыбаюсь я. – А что?

– Не, ничего! Я так просто спросил, думал, может, с нами пойдешь?!

Удивленно смотрю на него, этого я не ожидала. Даже досадно стало, что отказалась.

– Ладно, пока тогда. Увидимся, – он вызвал лифт и уехал.

Я не видела его целую неделю. Стояли сильные морозы. В воскресенье я возвращалась от бабушки. Она живет в Королёве, это совсем недалеко от Мытищ, следующая станция по железке или двадцать минут на автобусе, или тридцать пешком. Я забрала у нее чистое белье. У нас тогда не было стиральной машины, а у бабушки была, и мы иногда возили к ней постельное белье. Я прождала электричку минут сорок, попала в перерыв. Промерзла до костей, ноги не слушались, руки не шевелились, да еще ручка от пакета с бельем предательски врезалась через тонкие перчатки прямо в ладонь, из глаз текли слезы, а волосы от дыхания стали белыми. В электричке согреться я не успела, она шла минут пять, даже не семь. Поэтому, когда я вышла на третьей платформе в Мытищах и перешла через мост – окоченела еще сильней. Женя шел мне навстречу со стороны Химволокна в расстегнутой куртке со свисавшим шарфом, за ним шли ребята с магнитофоном, из которого орала Metallica. Они обогнули памятник Ленину, который почему-то стоит лицом к заводу и спиной к вокзалу, вокруг него растут высокие ели, а по периметру – низкая ограда.

– О, привет! Ты откуда тута? – Он увидел меня и остановился, остальные начали подниматься на мост.

– Из электрички! – еле-еле разжав смерзшиеся губы, ответила я.

– Хорошо, что я тя встретил! Поговорить с тобой хотел! – выдыхая пар изо рта, сказал он.

– Женька, блин! Че ты там застрял?! Электричка идет! – заорал Сашка с моста.

– Ща, иду! – отмахнулся он. – Ты будешь со мной встречаться?

От смущения у меня еще сильнее запылали щеки и потекли слезы, говорить я не могла совершенно, только смотрела на него, вытаращив глаза.

– Тебе холодно? – Он стал снимать с себя куртку.

– Нет! – я замотала головой, останавливая его.

– Я тут уезжаю где-то на месяц, сессию надо сдать. Так что ты подумай, хорошо!?

– Угу! – растерянно киваю.

– Женька!!! – еще громче заорали ребята с платформы.

– Всё, извини, пора бежать! Но ты подумай! Слышишь, подумай! – последнюю фразу он крикнул уже с моста.

На деревянных ногах я влезла в автобус, наскребла по карманам мелочь. Раньше у нас в городе были бесплатные автобусы, правда, и народу было больше, так что вылезти на своей остановке почти нереально, вот так мы и катались от станции до Леонидовки. Это район, следующий за Техасом, границей между ними является «китайская стена» (это самый длинный дом в Техасе, поэтому его так и прозвали).

Вечером Лиза убеждала меня, что это очередная подстава, что так не бывает. И я почти с ней согласилась. А на следующий день, когда я пришла домой, столкнулась с матерью и отчимом, они были пьяные. Мы поругались, он ударил меня, наверное, это громко сказано, шлепнул, но для меня это был кошмар, меня ведь раньше в семье никто и никогда не бил. Я пошла к Лешке в комнату, вцепилась в него и громко зарыдала. Потом был большой скандал, и даже драка. К вечеру поутихло. Мы сидели вдвоем с братом в его комнате, обнявшись. По первому каналу тогда шел «Терминатор», Леша его записывал. Мы решили, что уйдем жить к бабушке. И может быть, все и успокоилось бы, но снова пришел он и, не слова не говоря, забрал у нас телевизор. Скандал разгорелся с новой силой, они опять подрались, кто-то вызвал милицию. Парень в форме о чем-то меня расспрашивал, я не понимала его, и говорить отчего-то могла с трудом, только кивала или мотала головой.

Их забрали в участок, я осталась плакать у себя в комнате. Закрыла глаза и, даже не знаю как, заснула. Обычно я плохо засыпаю, тем более одна в квартире я боюсь. Но это было не так, как всегда, будто меня кто-то убаюкивал. Сон это был или явь – даже сейчас не могу сказать точно. Я лежала в большой колыбели, ее кто-то слегка раскачивал. Вокруг все было покрыто дивным светом и музыка необыкновенная, тихая, но очень мелодичная. Рядом стояли, как их правильно назвать, думаю это были ангелы, и золотое свечение исходило от них. А еще необъяснимое, непередаваемое, несказанное чувство счастья, покоя, умиротворенности и доброты. Они словно утопали в этом волшебном свете, и только очертания их лиц были четко видны. Среди них был Он, я узнала его, я видела его в церкви на Кресте и на прабабкиных иконах. Он улыбнулся мне, теплой и ласковой улыбкой.

Дверь открыли ключом, я проснулась и больше в ту ночь уже не спала. Брат переехал к бабушке, а я осталась. Мне кажется, я его тогда потеряла. Мы редко видимся, еще реже разговариваем. Мы встали по разные стороны баррикад и стали пушечным мясом в войне наших родителей.

* * *

Домой идти теперь совсем не хотелось, поэтому я шаталась по подругам и разным компаниям. Однажды мы зашли в квартиру к Мишке. Такого я не видела никогда, как будто после урагана, вещи в хаотичном порядке разбросаны по квартире, мебели почти нет, на полу матрас и старенький телевизор, на кухне электрическая плитка и грязный, уставленный пустыми банками стол. Я конечно, знала, что его мама пьет, но такого точно не представляла. Он жил с матерью и сестрой, Юлькой. Мы с ней как-то незаметно подружились. Стали гулять вместе, она перезнакомила меня почти со всем Техасом. К тому же на улице стало теплеть, приближалась весна и каникулы. Я зашла к ней как-то днем после школы, и она торжественно сообщила мне, что влюбилась.

– В кого?

Она загадочно улыбнулась:

– В Козаковых!

– Что, сразу в двоих?

– Да нет в одного, но второй тоже ничего!

– У одного из них есть девушка, только не знаю у какого! – некстати вспомнила я.

– Сейчас узнаем! – обрадовалась Юля.

Она взяла телефон и набрала на нем какой-то номер.

Я горько вздохнула, недавняя ее любовь к Киму еще не зажила. После того, как он не ответил ей взаимностью, а вернее, послал, она вырезала его имя лезвием у себя на руке.

Сашка Казаков видимо оказался вежливее Кима и после взаимного хихиканья и болтовни по телефону, даже пригласил ее, то есть нас, к Филе.

– Мы сейчас прям пойдем? – спросила я.

– Ага! Только мне надо отдать кое-что! – она достала из-под ванной небольшой белый сверток. В нем был «план».

– Ты спятила?! – я встревожено посмотрела на нее.

– Понимаешь, я бы не стала, просто деньги нужны! Не боись, я мигом! В подъезде меня подождешь!

Я прождала ее около двух часов, и пошла к Филе, он жил в этом же доме только в другом подъезде. Подумала – вдруг она там. Но ее там не оказалось. Дверь мне открыл Ким.

– О, хорошо, что пришла, а то у нас тут скучно! – он силой втащил меня вовнутрь и захлопнул дверь.

Я испуганно отшатнулась к стенке.

– Кто там? – из-за двери выглянул Коля.

Увидел меня и обрадовался, сказал, что искал меня по все знакомым, спрашивал, куда я пропала, домой ко мне сто раз заходил. Я не знала, что ему на все это ответить. Рассказать про то, что произошло дома? С чего вдруг? Да и какое ему до меня дело? Он все равно бы не понял, а я не смогла бы сказать, наверное, никому, даже Лизе. Поэтому я решила просто уйти. Но Коля меня остановил:

– Останься! Посиди вместе с нами, клёвыми пацанами! Я тебя провожу потом, а то, как ты щас одна пойдешь, темно уже! – рассудил Коля, видимо слегка «поддатый».

И я согласилась. В квартире было две комнаты. В одной горел торшер, играла музыка, из прикрытой двери доносился визг и хихиканье, кто-то танцевал. В другой – за накрытым столом сидел Сёма и играл на гитаре, Филя, Сашка и Серега подпевали ему:

«Туманный вечер на город опустился.Погасли свечи, и дело шито-крыто.Укутав плечи, гуляют синьорины.В магнитофоне кассета Челентано.А мы на сломе, и снова пьяно, пьяно.Давайте деньги, очки, штаны, бокалы.В кармане кэмэл и три пакета плана.Где беломора достать? Закрыты уже магазины.Где беломора достать? Хоть пачки половину.Где беломора достать? Ну, подскажите сеньоры.А не то я напьюсь.Повсюду панки в американском свете.А мы не янки, мы плановые дети.Мы любим фанту, варенье и конфеты,И на Таганку мы не берем билеты.Предпочитаем вино и дискотеки,И уважаем страну, где жили греки.Но забиваем косую для утехи,И так бывает, что с нами плана нету…».

Сёма раньше пел романтичные баллады, особенно трогательно у него получалась «Снежная королева»:

«Ты такая нежная королева снежная,распустила волосы, да не слышно голоса…».

А потом у него сломался голос. Как-то он вышел во двор и забасил:

«Эх, вы кони, мои кони…».

Коля положил мне еду на тарелку, налил сок и вино. Я хотела отказаться, но потом подумала, что надо на всякий случай поесть, мало ли что творится дома. Мне в тот момент было тоскливо, все казалось каким-то бессмысленным и не нужным. Хотелось куда-нибудь исчезнуть, провалиться под землю, и чтобы все оставили в покое.

Мы потанцевали немного.

– Я наверно, пойду уже.

– Еще же рано! – запротестовал Коля. – Вон, токо восемь! – он указал на часы.

– Мне еще уроки делать! – неожиданно соврала я. По правде говоря, в школе я скатилась до троек. С гуманитарными дисциплинами еще кое-как, а физику и математику решала Лиза. Мне было наплевать.

Коля вздохнул, и пошел меня провожать. Он в тот вечер много всего говорил. А я почти не слушала. Я так жалею теперь, что не слушала его тогда. Ведь он говорил что-то важное, что-то хотел объяснить. Рассказывал даже про детдом, про родителей, что он совсем их не помнит. Я в тот момент подумала, лучше бы и мне не помнить. Можно было бы придумать их в своем воображении, придумать самыми замечательными на свете, самыми добрыми, и верить, что они такие и есть.

Он учил меня свистеть, а у меня все никак не получалось. Выходило только какое-то сдавленное шипение. Мы долго стояли в подъезде. Он говорил тогда, что хочет стать врачом, чтобы вылечить всех людей, чтобы никто не болел. А я с дуру спросила его, не знает ли он, когда приедет Женя. Он загрустил, сказал, что не знает, и ушел.